Текст книги "Овердрайв"
Автор книги: Сергей Иннер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
135. Атлантида
Как я очутился в небеснорожденных землях Таганрога, не помню. Просыпаюсь на вокзальной лавке, окружённой сворой оглушительно лающих дворняг. Запах беляшей, рвоты и креозота. Голова трещит. Вязкая тёплая осень содержит меня в своём чреве. Сама она в чреве чего-то большего. Всё чревато большим, и всё в чреве большего – так, что ли, псы?.. Псы! Где это было?.. Ну, смолкните, плешивые! Кому сказал?.. Распугивая собак, покидаю вокзал.
Не считая гула в ушах, поразительно тихое утро. Или это я в мегаполисе отвык от тишины? Еду домой на маршрутке. Вот первый магазин ЗАО ЕБИ, где я работал. Теперь вместо него «Атлантида» – такое имя урвала сеть магазинов бытовой техники, смех да и только. Фталоцианиново-зелёные деревья, валкие частные домики, щербатый асфальт с засыпанными щебнем ямами, лавка Чеховых, одинокая больница на обрыве над морем. Вспышки из детства: халабуды из гофрокартона, жвачка Nitro с машинами на вкладышах, пломбир течёт по рукам, впервые слушаю Moby, впервые целуюсь – в море, с Наташкой, и где она теперь, где теперь группа No Doubt…
Вот моя Итака, в ней подъезд, железная дверь, за ней – вторая, деревянная, с маленькими застеклёнными оконцами. Одно выбито.
134. Окно
Сам же выбил два года назад, в первую зиму после армии. Мама лежала в больнице, я навещал её после работы, а однажды вечером пригласил тебя в гости. И ты пришла в можжевеловом своём платьице, в блестящих своих чулках, с персиковыми своими щеками. Принесла флешку с фото подземной стоянки, где беспорядочные рисунки на стенах и колоннах с определённого угла зрения складываются в цельный узор. Включили «Стиляг» Тодоровского. Не успел Гармаш допеть «Человека и Кошку», как я попытался тебя поцеловать, однако тебе эта затея не понравилась.
Я просил тебя остаться, а ты просила меня вызвать такси. Я вызвал, проводил тебя до него, в подъезд возвратился и с размаху саданул кулаком по стеклу в двери. Осколки зазвенели на весь подъезд, но никто из соседей не вышел. Я удивился, что совсем не больно, подумал, что ни хуя себе я Росомаха, и зачем вообще в кино на руку полотенце наматывают, прежде чем вытворять такое. Но тут кисть словно бы запылала, и поверхность её кожи покрылась алыми точками, которые быстро выросли в капли, а затем в струйки крови. Порезы стремительно набухали, боль предлагала закричать. Я поднялся домой, сел на кухне и долго смотрел на капающую на линолеум кровь. В комнатном свете в порезах заблестели осколки. В них я видел, как ты едешь по тёмному заснеженному городу в дынно-жёлтом своём такси, в можжевеловом своём платьице, с азовски-лазурными своими глазами – видел и безмолвно предпочитал, чтобы ты была здесь, рядом.
Наконец я пошёл в ванную и ополоснул руку холодной водой. Осколки достал пинцетом, обработал ранения йодом, руку облёк в бинты.
С тех пор минуло два года, а новое стекло так и не вставили – во имя памяти о нас с тобой. Когда-нибудь здесь будет мемориальный витраж с аллегорическим изображением того момента, где я сажаю тебя в такси.
133. Магда
Для мамы приезд мой был неожиданностью. Узнав, что мы с Полиной расстались, она вроде бы особо не удивилась и сказала только:
– Теперь ясно, почему Света трубку не берёт.
Я пил с Животным. Оказалось, что он теперь поэт. Глубокой ночью мы очутились в сауне на окраине города. Рядом с Пашей я всегда чувствую себя наивным ребёнком. Допустим, прихожу в сауну с мыслью о том, что мы там будем париться. А Животное с порога говорит хозяйке:
– Зови невест!
Та оглушительно свистит, в помещение врываются семь развязных девиц и выстраиваются перед нами в шеренгу. Видя мой растерянный взгляд, Животное говорит:
– Это тебе. Не я же ушёл от женщины своей мечты.
Вот стыдоба – я хоть и пьян до совиного уханья, но готов сквозь брёвна провалиться. Ничего не попишешь, выбираю ногастую брюнетку с глазами Эми Ли. Остальные разбегаются.
– Как тебя зовут?
– Магда.
– Ох.
– Ступай в душик, – говорит Магда, протягивая мне полотенце. – Буду ждать наверху.
– Хозяйка! – кричит Животное. – Шесть пива и каких-нибудь закусок!
Приняв душ, заворачиваюсь в полотенце и поднимаюсь в предбанник. Там сидят и пьют пиво Животное и Даня Овчар, основатель группы Немезида. Теперь он в ней не играет, уступив бразды правления чёрному рыцарю Демьяну Колдунову. Овчар одевается, как футбольный болельщик, а пьёт, как стратопедарх. Как-то раз Овчар притворился геем, чтобы впутать двух гопников в драку, и до полусмерти избил обоих, при этом распевая ‘Come On Baby Light My Fire’. Никто не осмелился мешать.
– Здрав будь, поребрик!
– Шалом, православный!
Скрипнув, открывается дверь комнаты отдыха. На пороге Магда в бирюзовом неглиже.
– Ты идёшь?
– Да, я только…
– Иди-иди, – говорит Животное. – Мы никуда не денемся.
Захожу с Магдой в комнату, обитую берёзовым шпоном, где устало трепещет ночник, она закрывает дверь, усаживает меня на кровать и махом обнажает красивое измученное тело. Хорошо Животному: он обаятельный, он проституткам стихи читает, они с ним смеются. А я что?
– Так и будешь сидеть? – спрашивает Магда. – Или снимешь полотенце?
Обнажившись, замечаю в руке Магды презерватив. Она встаёт передо мной на колени, распаковывает кондом, берёт его в губы и ловко надевает на мой невольно крепнущий ствол.
– Как ты хочешь? – спрашивает Магда.
– Не знаю… Сядь на меня сверху.
– Я сверху не сажусь.
– Тогда позови управляющего.
– Что?!
– Просто шучу. Иди сюда.
Магда наконец-то впервые искренне улыбается и ложится рядом. Взбираюсь на неё. Под белой простынкой шуршит жёсткая клеёнка. Античная Магдина задница на ура резонирует с моим пьяным естеством. Жёсткие толчки. Тихий стон. Боже, ну почему это так хорошо?..
Дверь комнаты отворяется, раздаётся голос Дани Овчара:
– Серёжа! Не выйдешь на минуту?
Не прерываясь, спрашиваю:
– Что-то срочное, да?
– Да. Паша бурагозит. Я сейчас начну его убивать.
– Тю, – еле слышно произносит Магда между фрикциями.
– Ладно, – говорю, – сейчас приду.
Овчар закрывает дверь. Я сгребаю в охапку Магдины волосы, прикладываю её щекой к шершавой стене и ускоряю темп. Свободной рукой хлещу Магду по заднице, она постанывает, вскрикивает и ухает – теперь уже не притворно. Не умаляя скорость, принимаюсь рукой терзать Магде клитор, пока она не кончает. Пока её тело сотрясает оргазм, валю её на спину, избавляюсь от кондома и эякулирую на лицо.
– Эй!.. – только и произносит она.
– Эге-гей, – отвечаю. – Сверху она не садится, блядь. Ни стыда ни совести.
Заворачиваюсь в полотенце и иду на выход.
– Ты – козёл! – кричит мне вслед Магда.
– Скажешь, тебе не понравилось?
– Пошёл ты!
– Так я и думал.
В предбаннике Животное и Овчар ходят по кругу, размахивая закрытыми пивными банками, словно палицами.
– Ты охуел так базарить!
– Да пошёл ты на хуй весь!
– Что стряслось? – спрашиваю.
– Он охуел! – восклицает Животное.
– Э, ты ебанутый что ли, базаришь? – возмущается Овчар.
– Тюлень, блядь, ёбаный, мразь, хуй нюхай!
– Да на хую я королева!
– Что, блядь? – переспрашиваю я. – Ты сказал: «На хую я королева»?
Парни начинают смеяться.
– Так из-за чего сыр-бор?
– Да говорю же, опизденел.
– Ты же говорил, что он охуел.
– Да мне похуй, ебать!
– Джентльмены, я не понимаю! Дайте конкретики или уходим.
Все помолчали. Конкретика не приходила, так что пришлось уйти нам.
Частный сектор, тёмная улица с высокими заборами. Южная ночь, корчась, гибнет в надвигающейся заре. Дым тлеющих кострищ, кучи мокрого песка, автомобильные покрышки, раскрашенные под гжель. Вместо птиц летают мусорные пакеты. Группа Blur у Овчара в смартфоне. Что-то во всём этом не так, но это не наша проблема. Мы курим и шагаем по щебню туда, где нас нет.
Когда я проспался, моё тяжелейшее похмелье усугубила весть о кончине Бенуа Мандельброта.
0.
Когда ты был человеком и рассекал шоссе на мотоцикле своём, то дивился, что деревья вдоль трассы никогда не повторяются. Как они вообще могут повторяться? И как могут не повторяться? Постоянное и изменчивое – братья-близнецы, братья-весельчаки, братья Коэны, сёстры Вачовски. Корни в земле, крона – в небе. Корни тянут в себя, крона цветёт наружу. Крона – инверсия корней, околопалиндром. Земля питает небо через корни и кроны, мы тела свои плодами наедаем, дымом трав питаем дух. Взамен дух рождает плоды ремесла, а тело – выделения разные, в небе малополезные, зато необходимые в Земле. А где вообще небо? С какой высоты оно начинается? Быть над поверхностью Земли – не значит ли быть в небе? Надо бы помнить, что мы в небе. Вырыв яму в Земле, мы в неё заливаем небо, а куча выкопанной земли часть неба вытесняет. Помнить, что мы в небе. Если мир тебе что-то должен, он только и занимается тем, что отдаёт, но если ты должен ему, то уж не поскупись. Мы в небе. Справедливость – кредо реальности. Если ты миру не должен – так дай ему что-нибудь, а он тебе вернёт с процентами больше, чем в Зверьбанке России. Поиграй с миром, брось ему мяч, брось ему кость, брось ему плоть, брось ему центральную нервную систему. Сеешь, что жнёшь, и сеешь в этот раз лучше. Сеешь, что жнёшь, и сеешь в этот раз лучше…
132. Хостел
Снова здравствуй, город-супергерой. Поздняя осень. Ни свет ни заря иду с вокзала к метро Садовая, любуясь индевеющим Петербургом, слушаю Queens of the Stone Age. Меня ждёт койкоместо в хостеле Amor fati. Снимать квартиру или даже комнату в одиночку мне не по карману.
Хостел расположен в одной из квартир жилого дома в старом фонде. Потемневшая от времени лепнина, мраморные лестницы с низкими ступенями, вытертыми столетиями шагов. Администратор Иван: очки без оправы, чёрная водолазка, заправленная в тёртые джинсы. Волосы зачёсаны назад, пряжка брючного ремня имеет форму орла – ты под прикрытием, брат.
Большая тёмная комната с десятью шкафчиками и пятью двухэтажными койками, где спят люди. Нахожу пустую койку, сую под неё сумку и, не раздеваясь, ложусь ждать, покуда все не проснутся.
Сквозь дрём улавливаю доносящийся откуда-то голос Владимира Высоцкого:
«Течёт, течёт реченька, да по песочеку,
Бережок моет, бережочек моет.
А молодой жульман, ой да молодой жульман
Начальничка молит.
Ой ты, начальничек, да над начальниками,
Отпусти, отпусти на волю.
Там соскучилась, а может ссучилась
На свободе Дроля.
Отпустил бы тебя на волю я,
Но воровать, воровать ты будешь.
Пойди напейся ты воды, воды, воды холодненькой,
Про любовь забудешь.
Да пил я воду, ой пил холодную,
Пил, пил, пил, не напивался.
А полюбил на свободе девчонку я,
С нею наслаждался.
Гроб несут, коня ведут
Никто слезы, никто не проронит,
А молодая девчоночка
Жульмана хоронит.
Течёт, течёт, течёт реченька, да по песочеку,
Моет, моет золотишко.
А молодой жульман, молодой жульман
Заработал вышку.
Течёт реченька, да по песочеку,
Бережок моет, бережочек точит.
А молодая да проституточка,
В речке ножки мочит»
131. Репетиция
Обустроившись в хостеле, я поехал к Карамели и Меркулову – оставил у них гитару, чтобы точно вернуться в Петербург. Карамели дома не было. Меркулов усадил меня на кухне, налил чаю и сказал:
– Офис на Ленсовета закрыли.
– Как? Почему?
– Тимур Убоев приходил.
– Кто-кто?
– Молотильня. Стажёр узнал его и вызвал охрану. Убоев охранников уложил, забрал выручку и скрылся. Топ-менеджеры решили закрыть салон – от греха подальше.
– Ребята в порядке?
– У Горбача нервный срыв, в остальном да.
– И где я теперь работаю?
– Мне нужен новый БОТ в сердце гетто.
– Гетто?
– Метро Дыбенко.
– Всё как я люблю.
– Приезжай в понедельник.
Я забрал гитару, попрощался с Меркуловым и позвонил гитаристу Коле, чтобы назначить репетицию.
– Такое дело, – сказал он, – мы с Николаем решили, что больше не играем в «Самозванцах».
– Почему?
– Мы не верим, что на наших шоу звездолёты будут разбиваться об Солнце.
– Почему?
– Потому что ты не крутой.
– Что? Вы двое вообще в курсе, что я круче самого крутого в Таганроге?
– В Таганроге – может быть. А тут у тебя даже работа стрёмная.
– Меня только что повысили!
– Тебя девушка бросила.
– Я сам ушёл!
Слышно, как Николай подсказывает:
– У тебя гитара не строит.
– Это альтернативный строй!
– Короче, мы не будем с тобой играть и точка.
– Тем хуже для вас.
Я дал отбой. «Самозванцев» поглотила Вечность.
0.
На бас-бочке твоей – знак Бесконечности. В глазах фанатов твоих Бесконечность – что-то невообразимое, иные боятся её и не доверяют ей, ибо не понимают. Но для тебя она вполне обозрима. Три руки у тебя, сад в рубиновых лучах, время-пространство видишь целиком, знаешь, где звучать песням эпохи Вудстока, где уместна дискотека 80-х, а где сверхтяжёлый электроплазменный рок, где Борис Гребенщиков, а где Боб Дилан. Ты суперзвезда не по праву рождения, но по праву бытия вне жизни и смерти, в их основе. Молодые рокеры жаждут уподобиться тебе и поют всё об одном, хоть и каждый по-своему, каждый для тех, с кем он рядом. Пусть динамики стоят вдоль береговых линий всех континентов, пусть в Луне будет гигантский сабвуфер, пусть мы сами звучим Песнью твоей. Приведём же спинки кресел в вертикальное положение, братья и сестры, и да застегнуты будут наши ремни. Шоу начинается. Шоу должно продолжаться.
130. Говорят
В хостеле Amor fati три больших комнаты. В одной живут восемь женщин, в другой – восемь женщин и мужчин, в третьей – десять мужчин, в числе которых я и остался зимовать. На всех одна кухня и два туалета – один совмещён с душем.
В хостеле живут курсанты Суворовского училища. Говорят, среди них есть геи. Живёт бывший инженер подводной лодки, мастер на все руки и ревнитель тонкого мира Геннадий. Говорят, он шизофреник. Узбечка Азиза, чьё имя – палиндром. Говорят, она причастна к регулярным исчезновениям продуктов. Крановщик-матерщинник Роман. Говорят, он бьёт женщин и детей. Художница Катя из Нижнего Новгорода – питается в основном разведёнными в кипятке бульонными кубиками, содержит двух улиток. Говорят, она наркоманка. Киберготесса Алиса, чёрная жемчужина, будоражащая нам коллективное бессознательное мини-юбками и драными чулками. Говорят, она та ещё шлюха. Русский богатырь Никита – профи внутренней отделки, начинающий риэлтор. Говорят, по ночам он подходит на улицах к прохожим и очень вежливо просит у них пятьсот рублей, а они не могут отказать. Старейший в мире курьер Степаныч. Говорят, когда-то он служил адмиралом и пропил крейсер. Молодой театральный режиссёр из Хабаровска Миша – это он пел голосом Высоцкого. Про Мишу не говорят – его все любят.
Что говорят про меня в этом реалити-шоу, мне неизвестно, как, полагаю, и остальным про них. Да и кто именно говорит – непонятно. Берега звенят, а что за утка крякнула – поди разберись.
129. Гетто
Первый раз у метро Дыбенко. Поёт Леонард Коэн. Большой перекрёсток, люди переходят дорогу на зелёный свет. На зебру выворачивает мышино-серый Zentaur и едет прямо через толпу. Люди отпрыгивают в стороны, но, видимо, недостаточно быстро – кавказец за рулём выглядит очень недовольным. Выезжая на тротуар, он упирается бампером сзади в ноги какого-то парня, тот валится задницей на капот, стучит по нему руками. Орёт клаксон. С десяти метров картину наблюдает полицейский, спокойно при этом общаясь по белому Адаму. Толерантность зашкаливает.
Меркулов сказал, что офис торговли будет прямо напротив метро, но я отыскал там лишь хлипенькую конструкцию из гипсокартона и стекла с вывеской «Телефокус». Она стояла между продуктовым киоском и лотком, на котором узбек в смешной шапке раскладывал DVD с фильмами.
– Ну что, – говорит как из воздуха появившийся Меркулов, – нравится?
– Трансцендентально, – отвечаю.
– Это ещё ничего. Меня когда-то назначили БОТом в промзоне у Обухово. Люди неделями не заходили. Продавцы дичали, отжимали друг у друга мобилы, чтобы выжить. В первый день заглянул в подсобку, а там во всю стену рисунок углём: человек в петле и надпись «Добро пожаловать в Обухово». И ничего, сдюжили.
– А почему «Телефокус»?
– ЗАО ЕБИ давно выкупили «Телефокус», «Глюкофон», «Мобилизацию» и «Сим-Карту Мира».
– А что ж на них вывески не меняют?
– А зачем? Тут у метро два магазина под брендом ЗАО ЕБИ, один «Глюкофон» и один «Телефокус». Будь они под одним брендом, покупатель решил бы, что у него нет свободы выбора. Кому такое понравится?
128. Телефокус
В «Телефокусе» суетится молодая блондинка, это нынешний БОТ магазина Жанна. Меркулов сообщает, что прежде, чем салон отойдёт под моё руководство, мы с ней должны пройти обряд инвентаризации.
– Инвентаризация – ну что за говно?! – восклицает Жанна. – Хочу поскорее свалить из этой дыры!
– Жанночка, – говорит Меркулов, – не надо создавать у Сергея ложное впечатление, будто это плохой магазин. Это хороший магазин, очень.
– Это чем же?
– У него богатая история. Когда-то, Сергей, этот офис был лидером по выручке в секторе. Управлял им тогда легендарный БОТ Феликс по кличке Железный. Но однажды ему пришла СМС – зарплата на карточку упала. Тогда Феликс оделся, вышел из салона, и пропал без вести. Говорят, потом его в Гоа видели, счастливого и без штанов. Но это не точно.
– Пока не так уж и худо, – говорю.
– А это ещё не конец истории, – молвит Жанна, протягивая мне ручку и планшет с перечнем товаров. – Команду продавцов, оставшуюся без лидера, расформировали. Сюда поставили новых ребят – тех, у которых салон в Обухово сгорел дотла.
– Сгорел? Как?
– Официальная причина – неисправная проводка, – говорит Меркулов. – ЗАО ЕБИ это не волнует – страховка всё покрывает.
– Всё, кроме здоровья персонала, – уточняет Жанна.
– Что-то мы ушли от темы, – говорит Меркулов. – Обуховцы в этом офисе начали поднимать выручку похлеще, чем команда Феликса. Никто не понимал, как. Это продолжалось около года. А потом в ходе проверки вылезла недостача на пять миллионов.
– Неплошенечко.
– Да. Их всех уволили по статье. С тех пор дела здесь так себе. Продажи снизились почти впятеро. Сменилось шесть управляющих, и ни один не смог поставить точку на ноги. Трое руководителей попросили их перевести в другие магазины, один уволился по собственному желанию, одного я сам уволил, когда пришёл через два часа после открытия и нашёл его спящим за ресепшн пьяным. Тогда у руля встала наша валькирия, – Меркулов указывает глазами на Жанну, – но вот и она покидает бриг. Здесь нужен кто-то сильный как Самсон.
– Беги, – говорит мне Жанна. – Серьёзно.
– Куда ты переводишься? – спрашиваю я.
– Подальше отсюда.
– А именно?
– В «Глюкофон» через дорогу.
– Будешь БОТом в «Глюкофоне» через дорогу?
– Лучше пусть меня выебет носорог, чем я снова буду БОТом. Только продавцом.
– Что-то не понимаю.
– Скоро поймёшь. Это место проклято.
Я подписал контракт и вступил в должность. Меркулов быстро убрал документ в сумку и направился к выходу.
– Запомни главное, – сказал он на прощание. – Никогда не уставай. Даже если очень устанешь.
0.
Иногда ты философ – космонавт внутрь. Уходишь в такие глубины себя, что почти забываешь путь назад. В конце концов находишь путь, но попадаешь не в ту реальность, где был, а в подобную. Она здорово похожа на прежнюю, только какая-то одна мелочь изменилась: может, у тебя волосы другого цвета, может, часы на другой руке, а может, стрелки на них идут в обратную сторону. Ты снова уходишь в себя и отыскиваешь нужную реальность. Бывает, попадаешь туда, где к тебе возвращается детское мироощущение. Ты чувствуешь мир так, как чувствовал, бегая по двору в коротких шортах, поглощая эскимо с Котом в сапогах на упаковке, срывая грецкие орехи и шелковицу, собирая наклейки с динозаврами, впервые направляя воздушку на человека, впервые стоя на воротах, впервые трогая девчонку за грудь не через лифтяшку. Неугасаемая радость любопытства, близость Солнца, играющий радужными бликами мир невинности, MTV-Россия с ZZ Top, Билли Айдолом и The White Stripes. Это сложно удержать дольше нескольких секунд. Но ты найдёшь, как удержать, ведь ты – космонавт внутрь.
127. Команда
Второй день на Дыбах. Меркулов знакомит меня с командой продавцов, только-только пришедших в ЗАО ЕБИ.
Петя Долгополов – худой высокий парень из Иркутска. Настолько везучий, что в военкомате потеряли его личное дело и не призвали в армию. Петя гитарист в Death Metal группе «Клятвопреступник». Довольно общителен и весел.
Дима Жан-Поль – диджей и донжуан, уроженец Калининграда. Длинная чёлка делает его похожим на Зорга из «Пятого Элемента», только у Жан-Поля куда лучше с чувством юмора. Его конёк – читать и комментировать новости политики. Когда это происходит, мы все надрываем животы.
Лолита Башлачёва – симпатичная загорелая блондинка, в чьих джинсах больше дыр, чем ткани. Лолита – единственная среди нас коренная петербурженка. В день, когда мы приступили к работе, она пришла вся в чёрном. Сказала, что она в трауре по умершему сегодня Бобу Гуччионе.