Текст книги "Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы"

Автор книги: Сергей Хрущев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 68 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

Как отзвук дебатов с Гомулкой, первый пункт торжественно подтверждал принцип взаимной выгоды и равноправия партнеров в экономических отношениях. Далее провозглашалось обязательство СССР об отзыве советников, посаженных Сталиным в дружеских странах во все ключевые точки: экономику, армию, полицию. Они вмешивались во все, без их одобрения не начиналось ни одно мало-мальски серьезное дело. В третьих, выражалась готовность обсудить вопрос о пребывании советских войск на территории дружественных стран.

Здесь я позволю себе остановиться для пояснений. Во все периоды своей деятельности отец оставался последовательным противником пребывания наших войск на чужих территориях. Он считал, что уход нашей армии продемонстрирует преимущество интернациональной социалистической внешней политики перед империалистической захватнической политикой. В плане экономическом отец, стремившийся сэкономить на всем, не хотел мириться с тем, что содержание войск за границей обходилось казне в несколько раз дороже, чем в Союзе.

С появлением атомного оружия он не считал столь важным выдвижение сухопутных соединений на передовые рубежи.

Готовились планы вывода войск из Румынии. На очередь вставала Венгрия. Советский контингент там намеревались существенно сократить. Подумывал отец о значительном уменьшении советских войск в Германии и почти полном выводе наших соединений с территории Польши, за исключением занятых охраной коммуникаций. Намерения отца одобряли далеко не все. Особенно забеспокоились военные. Дело застопорилось в самом начале. Восстание в Венгрии спутало планы отца. Войска не только не ушли, напротив, их количество возросло. Попытки отца вернуться к этой проблеме в последующие годы наталкивались на дружное сопротивление коллег. Аргументом служила одна фраза: «Нельзя забывать происходившее в 1956 году». Правда, из Румынии войска в конце концов вывели, в 1958 году.

И еще один момент. Как-то при очередной встрече с Гомулкой на отдыхе в Крыму отец затронул тему вывода наших войск из Польши. Он считал, что после бурных событий, повлекших продвижение советских танков к Варшаве, поляки с радостью избавятся от советских дивизий. Неожиданно Гомулка не поддержал отца. Он настаивал на присутствии Советской Армии. Отец чрезвычайно удивился, он долго раздумывал, чем вызвана такая позиция польского руководства, и пришел выводу, что превалируют экономические соображения. От пребывания наших войск поляки имеют немалый доход. Так или иначе, но восстание в Венгрии приостановило вывод советских войск из Восточной Европы.

Последние два пункта декларации отвечали на конкретные вопросы в связи с положением в Венгрии. С одной стороны, мы заявляли, что готовы отвести войска из Будапешта по первому требованию существующего венгерского правительства. Пункт запоздал: наших дивизий в столице уже не было. С другой, Советский Союз соглашался на переговоры с законным правительством Венгрии о выводе советских войск из страны.

К тому времени потерявшее доверие к Имре Надю советское руководство выдвинуло тезис – я не знаю, придумал его отец или кто-то из его коллег, – что существующее правительство Венгрии не получило одобрения Государственного собрания, а поэтому не может считаться законным представителем венгерского народа.

Возникшая двойственность в отношении к Имре Надю: то существующее правительство, то законное, – отражала колебания отца. Он никак не мог решить, должна ли Москва вмешаться или предоставить венграм возможность решать свои вопросы самостоятельно. У нас нет свидетельств о серьезных разногласиях в Президиуме ЦК. Создается впечатление, что отцу предоставили тяжкое право принять окончательное решение.

Душераздирающие фотографии последствий штурма восставшими горкома, начавшееся восстановление буржуазных партий и реорганизация кабинета на коалиционной основе, наконец, освобождение из тюрьмы кардинала Миндсенти, имевшего в Москве крайне отрицательную репутацию, – все это побуждало отца встать на защиту социализма.

По канонам тех лет шаги, предпринятые в Будапеште, означали переход правительства Имре Надя во враждебный лагерь.

Вот как он описывает свои ощущения в момент, когда принимались решения:

«Началась охота за партийным активом и, главным образом, охота за чекистами. Громили партийные комитеты, громили чекистские органы. Вешали, убивали. Вешали за ноги, совершали и прочие издевательства.

В ответ на требования правительства Надь Имре мы все-таки сочли возможным вывести войска из Будапешта… Но наши люди и посол находились в Будапеште. Мы знали, что там делается.

Мы обсудили вопросы в своем руководстве, в Президиуме ЦК и пришли к заключению, что непростительно держать нейтралитет и не оказывать помощи рабочему классу Будапешта в борьбе против контрреволюции. Контрреволюция начала проявляться во многих действиях. Венгерская эмиграция вернулась, главным образом, через Вену. Самолеты прибывали из Вены в Будапешт. Страны НАТО вклинились в этот вопрос, все делали, что в их силах, чтобы разжигать борьбу, начать гражданскую войну, свергнуть революционное правительство, ликвидировать революционное завоевание, вернуть Венгрию на капиталистические рельсы. Такая цель была у империалистических государств. Это неудивительно. Наша цель – поддерживать прогрессивные движения, помочь народам в переходе от капитализма к социализму, а у врагов социализма цель противоположная – ликвидировать социалистические порядки, отбросить рабочий класс, укрепить капиталистические элементы, капитализм во всех странах.

У нас было принято единодушное решение по этому вопросу, правда, отсутствовали товарищи Микоян и Суслов. Они были в это время в Будапеште.

Мы хотели, чтобы нас правильно поняли, что мы не преследуем никаких эгоистических целей, а только интернациональные, чтобы все страны нас правильно поняли, мы считали необходимым проконсультироваться с ними и в первую очередь с братской Китайской партией».

С этого момента инициатива в руках у отца. Теперь ему предстоит вести все переговоры вплоть до решающего часа. Ответственность за принятие решений и за их последствия тоже на нем.

Китайцы прислали в Москву представительную делегацию, возглавляемую вторым человеком после Мао Цзэдуна – Лю Шаоци. Приехали в Москву и руководители европейских стран народной демократии, кроме венгров и, естественно, югославов. Консультации проводились с 24 октября, но без какого-либо результата, все они, включая Лю Шаоци, заняли выжидательную позицию. Однако к 30 октября требовалось определиться. К тому времени в Москве оставались одни китайцы. 30 октября на заседании Президиума ЦК Лю Шаоци передал мнение Политбюро ЦК Китайской компартии, то есть Мао Цзэдуна: «Советские войска должны оставаться и в Венгрии, и в Будапеште».

Однако отец никак не мог решиться на применение силы. Решили еще раз посоветоваться с китайцами. Встреча происходила в ночь с 30 на 31 октября на бывшей сталинской даче в Волынском. Делегацию КПСС возглавлял отец. В ту ночь он еще не принял для себя окончательного решения, сохранял надежду, что вмешательства советских войск удастся избежать.

О своих колебаниях лучше всего рассказывает сам отец: «Просидели всю ночь. Взвешивали всесторонне «за» и «против» применения вооруженных сил. Попеременно мы занимали разные позиции. То Лю Шаоци говорил: давайте еще выждем, рабочий класс Венгрии окрепнет, поймет, что восстание – контрреволюционное, и справится сам. Мы соглашались с этим. Когда снова начали обсуждать, возник вопрос: есть опасность, что сейчас рабочему классу уже трудно справиться в Будапеште. Частично его вовлекла контрреволюция, особенно молодежь…

Опять мы начинали обсуждать и приходили к выводу, что надо оказать помощь. Я не помню, сколько раз менялись наши позиции. Каждый раз, когда приходили к общему решению, независимо, надо или не надо применять вооруженные силы, Лю Шаоци консультировался с Мао Цзэдуном… Легко было созвониться по телефону и проконсультироваться. Мао Цзэдун одобрял и ту и другую позиции, которые занимал Лю Шаоци. Кончили мы ночное заседание на том, что вооруженную силу не применять. Я уехал домой».

Дома отец спать не мог. Его мучили сомнения. Перед глазами стояли присланные Андроповым фотографии: люди, повешенные за ноги, валяющиеся на улицах трупы.

«Это был исторический момент, – рассказывает отец, – какое нам принять решение, двинуть войска и раздавить контрреволюцию или же ожидать, когда внутренние силы пробудятся и справятся сами.

Могло случиться и так, что контрреволюция временно одержит верх, и тогда прольется много пролетарской крови. И еще… Если победит контрреволюция и НАТО внедрится в расположение социалистических стран, то есть проникнет на территорию Венгрии, то тяжело будет и Чехословакии, Югославии, Румынии, ну и Советскому Союзу. Граница со страной, которая может войти в НАТО, ничего хорошего не предвещает.

Было над чем призадуматься… Утром 31 октября еще раз собрались обсудить вопрос на Президиуме Центрального комитета. Я изложил, как шло обсуждение с китайской делегацией, как менялись наши позиции и что в конце концов пришли к мнению не применять воинской силы. Тут же я напомнил, какие могут быть последствия, если мы вовремя не подадим руку помощи венгерскому рабочему классу… Мы обсуждали долго. В конце концов решили, что будет непростительно, если мы не окажем помощь…

Вызвали Конева. Он тогда командовал войсками Варшавского пакта. Спросили его: сколько потребуется времени, если ему будет поручено разгромить контрреволюционные силы и навести порядок в Венгрии.

Он подумал и говорит:

– Трое суток, не больше. Мы ему тогда сказали:

– Готовьтесь. Когда начинать, мы вам скажем дополнительно».

В тот же день 31 октября китайская делегация возвращалась домой. Провожали ее на Внуковском аэродроме всем составом Президиума ЦК. Там и сообщили об окончательном решении применить войска. Лю Шаоци не противился. Из его поведения следовало, что Мао Цзэдун не хочет встревать в европейские дела. В этот же день пришло известие о решении венгерского правительства выйти из Организации Варшавского договора и направленном в ООН призыве о защите. Эта информация только придала советскому руководству уверенности. Запрошенные маршалом Коневым на подготовку операции три дня истекли 4 ноября. Отец считал необходимым до начала акции заручиться поддержкой остальных союзных нам социалистических стран. В отличие от Китая, события в Венгрии непосредственно затрагивали их интересы. Несмотря на то что решение о вооруженном вмешательстве фактически уже приняли, от позиции союзников зависело немало.

В то, что необходимо помочь рабочему классу Венгрии отстоять свой социалистический выбор, отец верил свято. Но само вооруженное вмешательство – крайняя мера, на нее требовалось получить от соседей если не одобрение, то согласие. Я сказал бы даже – отцу хотелось очистить совесть. В отличие от Польши, где он скорее блефовал, чем намеревался действовать, здесь выбора не оставалось.

Сегодня мы оцениваем те дни по-иному. Смешивая эпохи, зная ответ, не трудно из будущего оценивать прошлое, еще легче судить, куда сложнее понять… Но это необходимо не только прошлому, но и настоящему. И еще следует помнить: никто не знает, какую оценку по истории нам самим поставят потомки.

Итак, попытаемся понять.

Времени на консультации практически не оставалось. В запасе отец имел полтора, максимум два дня. Проще всего, казалось, собрать совещание в Москве, но этот вариант отец отверг сразу. Разговаривать здесь о вмешательстве наших войск во внутренние дела соседнего государства он считал неэтичным. Предложение собраться в любой другой столице он тоже не принял. Если позиции Чехословакии, Болгарии, Румынии и Албании достаточно легко прогнозировались, то, что ответит Гомулка, предсказать становилось уже труднее.

Еще более неопределенной виделась позиция Югославии. Страна не входила в Организацию Варшавского договора и, главное, в многолетней борьбе Матиаса Ракоши и Имре Надя твердо поддерживала последнего. Отец рассчитывал на одно: резкий поворот нового венгерского правительства вправо, обращение за помощью к НАТО должны поколебать доверие к нему со стороны Тито.

Если собрать всех вместе, обсуждение грозило затянуться. А в запасе оставалось всего два дня!

Отец решил провести переговоры по частям. Сначала встретиться с Гомулкой и попытаться его уговорить. Если же поляки заупрямятся, то хотя бы нейтрализовать их. В любом случае наши действия не окажутся для поляков неожиданностью, а это уже великое дело.

Для встречи выбрали приграничный военный аэродром на советской территории, в районе Бреста. Времени оставалось в обрез. Дорожили каждой минутой.

Следующая остановка намечалась в Бухаресте. Туда согласились прибыть президент Чехословакии Антонин Новотный и Первый секретарь Болгарской коммунистической партии Тодор Живков. Румынскую сторону представлял Георге Георгиу-Деж. Албанцы отсутствовали. Не знаю, может, о них в суматохе просто забыли.

Из Бухареста, заручившись поддержкой союзников, отец намеревался совершить самый трудный шаг – попытаться склонить на свою сторону Иосипа Броз Тито, отдыхавшего на острове Бриони.

Вылет из Москвы назначили на раннее утро 1 ноября. Обставили его столь же таинственно, как и недавний полет в Варшаву. После обеда позвонил дежурный из приемной ЦК и лаконично передал просьбу отца собрать вещи для командировки. И снова никаких уточнений: ни куда, ни на сколько.

Мы, конечно, догадывались, чем вызван поспешный отъезд. Домой отец вернулся поздно, весь измотанный, нервный. Остаток дня он провел на телефоне, созванивался с союзниками, договаривался о встрече. Это деликатное дело он не считал возможным доверить никому. Благо связь работала безукоризненно.

На собравшемся вечером, втором в этот день, заседании Президиума ЦК утвердили директивы и состав делегации. Возглавлять ее поручили отцу. С ним направлялись Молотов и Маленков. Ну и, конечно, обычная свита.

Отец рассчитывал если не на авторитет, то на упорство Молотова, на его положение старейшего в руководстве нашей партии. И еще, учитывая жесткость позиции Молотова в отношении Варшавы, он хотел, чтобы последний разделил с ним ответственность за предстоящее решение, каким бы оно не оказалось. После встречи с поляками Молотову предстояло вернуться в Москву, проинформировать членов Президиума ЦК о результатах.

Отцу с Маленковым предстояло лететь дальше, в независимости от результатов советско-польских переговоров. Время не позволяло остановиться.

В тот вечер отец был немногословен.

– Улетаю ненадолго, дня на два. Сначала в Брест, а оттуда в Бухарест. Надо посоветоваться с товарищами, – вот все, что он захотел сказать нам. О Югославии он не упомянул.

Где-то под полночь, едва отец начал засыпать, его разбудил резкий звонок «вертушки». Отец встрепенулся и поспешно схватил трубку. В эти тревожные дни ночной звонок мог означать все, что угодно.

Звонил Микоян. Они с Сусловым только что прилетели из Будапешта. Анастас Иванович стал рассказывать о своем видении происходивших там событий. Они становились все более грозными, непредсказуемыми, но Микоян надеялся на разум Имре Надя, считал, что может наступить перелом.

Ничего нового, оправдывавшего столь поздний звонок, Анастас Иванович не сообщал. События в Будапеште развивались, подчиняясь хорошо прогнозируемой внутренней логике. Да и решение уже принято…

Отец собрался поблагодарить Микояна и прекратить затянувшийся разговор. Как бы почувствовав изменение настроения на другом конце провода, Анастас Иванович заторопился. От волнения армянский акцент усилился, он зачастил, проглатывая слова, Микоян втолковывал, что вооруженное вмешательство – огромная ошибка, оно преждевременно. Принятое днем решение Президиума ЦК нужно отменить или, по крайней мере, собраться для повторного обсуждения и выслушать их с Сусловым точку зрения.

– Суслов мне не звонил, – с едва заметной ноткой раздражения перебил Микояна отец. – И мы уже приняли решение…

Микоян стоял на своем.

«Началось», – промелькнуло в голове у отца.

Он приготовился убеждать Гомулку, а начать придется здесь, в Москве, с Микояна. Принятое решение он менять не собирался, время сомнений прошло. Они остались далеко в прошлом, в предыдущей бессонной ночи, принадлежали теперь истории. Пришла пора действовать, и всякое дополнительное обсуждение только затянет время, еще больше накалит обстановку, приведет к новым ненужным жертвам.

Микоян продолжал говорить. Казалось, он боялся остановиться.

– Анастас, мы сейчас ничего не добьемся, время позднее, – вновь перебил своего собеседника отец, – вчера я ночь не спал, просидел с китайцами, и завтра день предстоит нелегкий. Если хочешь, давай встретимся перед моим отъездом в аэропорт, на свежую голову. А пока ты остынь, подумай.

Микоян неохотно согласился, он подойдет пораньше утром, благо особняки на Ленинских горах, где жили отец и Микоян, располагались рядом. Положив трубку, отец еще долго не мог заснуть, ворочался. Утром он встал затемно, я еще спал. В столовой его ждал обычный завтрак. Он отодвинул тарелку, глотнул чаю с лимоном. Допивать чай не стал. Встал из-за стола и, перейдя в соседнюю комнату, поднял трубку телефона, соединяющего с дежурным начальником охраны. Прозвучала дробь уставного ответа: «Капитан такой-то слушает».

– Хрущев говорит, – голос отца звучал глухо, – передайте Микояну, что я выхожу.

Микоян не заставил себя ждать. Поздоровались они не сухо, но и без обычной теплоты. Время раннее, а тема предстоящего разговора не располагала ни к шуткам, ни к улыбкам.

В дом решили не заходить, пошли по дорожке вдоль забора. Анастас Иванович начал первым, он повторил сказанное по телефону: «Еще не все потеряно, надо выждать, посмотреть, как станут развиваться события, ни в коем случае не пускать в дело войска».

Время истекало. Вдали ухнули ворота, во двор вполз громоздкий ЗИС-110. Пора ехать. А Микоян все говорил:

– Так чего же ты добиваешься, Анастас? – перебил его отец – Там вешают, убивают коммунистов, а мы будем сидеть сложа руки, ожидать, когда американские танки очутятся у наших границ? Мы обязаны помочь венгерским рабочим, нашим братьям по классу. В конце концов, это в наших геостратегических интересах! История не простит нам нерешительности и малодушия.

Микоян молчал:

– К тому же решение принято, – продолжил отец, – мы все обсудили и не нашли другого выхода. Думаешь, мне легче? – отец на мгновение замолчал, тяжело вздохнул и добавил: – Надо действовать, ничего иного не остается.

Отец свернул на дорожку, ведущую к машине, но Анастас Иванович удержал его:

– Если начнется кровопролитие, я не знаю, что с собой сделаю! – почти выкрикнул он.

Отец удивленно посмотрел на Микояна, таким он его еще не видел. Но что он мог ему ответить? Уговаривать бесполезно, да и время вышло. На аэродроме его ожидали Маленков и Молотов.

– Анастас, ты разумный человек. Подумай, оцени, взвесь, и ты поймешь, что принято единственно правильное решение. Даже если прольется кровь, она убережет нас от еще большего кровопролития, – отец пытался успокоить, вразумить своего друга – Подумай, и ты поймешь.

Он не договорил, круто повернулся и решительно направился к машине Анастас Иванович понуро побрел к калитке.

Самому Анастасу Ивановичу помнится, что он лишь «обдумывал отставку из Политбюро (Президиума ЦК). В первый раз – в 1956 году из-за решения применить оружие в Будапеште, когда я уже договорился о мирном выходе из кризиса». [30]30
  Микоян А. И.«Так было» С. 598.


[Закрыть]

О чем он договорился, что означает «мирный выход из кризиса», Анастас Иванович не пояснил. И без пояснений ясно, мирным оставался единственный «выход из кризиса» – капитуляция.

Отец улетел, а Микоян отправился на заседание Президиума ЦК. Там, в отсутствие отца, он повторил свои аргументы: «Требование вывода советских войск стало всеобщим. Силой сейчас ничего не поможешь. Надо вступить в переговоры, выждать дней десять-пятнадцать, поддержать это правительство. Если положение стабилизируется, тогда дело пойдет к лучшему. Венгрию упускать нельзя». [31]31
  Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М.: Росспэн, 2003. С. 193 – 194


[Закрыть]

Говорил Микоян бессвязно и понимания у членов Президиума не нашел. Заседание продолжалось почти весь день, с перерывом на обед и завершилось, как и началось, выступлением Микояна. Теперь Анастас Иванович считал, что «если Венгрия становится базой империализма, тогда нет разговора. Нельзя допускать школярский подход. Есть еще три дня подумать, посоветоваться с товарищами. Тактика: держать с ними контакт». [32]32
  Там же. С. 195.


[Закрыть]

Об упомянутой в мемуарах договоренности с Имре Надем на Президиуме ЦК не прозвучало ни слова, и уж совсем неясно, когда Анастас Иванович подумывал об отставке? До заседания Президиума ЦК? Во время перерыва на обед? Но уж точно не после своих заключительных слов.

У отца всю дорогу кошки скребли на сердце, но он не усомнился в своей, в их общей правоте. Ни Маленкову, ни Молотову он не стал рассказывать о состоявшемся разговоре. Нет, он не боялся поколебать их решимость, не хотел подводить своего друга, выступившего против коллективного решения Президиума ЦК. Если Микоян захочет, он скажет сам.

В самолете отцу все вспоминались последние отчаянные слова Анастаса Ивановича. «Ничего он не сделает», – успокоил он себя. Микоян ничего и не сделал, он подчинился решению партии.

Суслов отцу не звонил.

К месту встречи с поляками отец на правах хозяина прилетел первым. Для переговоров выделили красный уголок дислоцировавшегося на аэродроме штаба авиационного полка.

Я возвращаюсь к воспоминаниям отца.

«Прибыли товарищи Гомулка и Циранкевич… Мы изложили свою точку зрения… Они выслушали молча. Мы поставили вопрос:

– Как быть?

Гомулка высказал соображение, что ситуация очень сложная, но все-таки он считает, что не следует применять военную силу. Я спрашиваю:

– А что же нам тогда делать? Сейчас Надь Имре требует вывода советских войск из Венгрии.

– Войска не выводить!

– А что дальше? Идет истребление актива Коммунистической партии Венгрии. Убивают, вешают. Наши войска должны наблюдать?… Надо тщательно взвесить, к чему это приведет!..

– Мы все-таки считаем, что войска выводить не следует, но и пускать их в дело тоже не следует, – продолжал Гомулка. – Надо дать возможность правительству, занимающему контрреволюционные позиции, разоблачить себя. Тогда венгерский рабочий класс сам восстанет и свергнет его.

– А какое потребуется время? – говорю я. – Сколько времени пройдет, пока он окрепнет и сможет восстать? Актив, занимающий правильные позиции, истребляют. Физически уничтожают!

Изложив наши позиции, мы распрощались. Они сейчас же уехали в Варшаву».

К сожалению, в воспоминаниях отца о переговорах остаются за кадром Маленков и Молотов. Молчали они? Или нет? В свое время, когда отец не раз возвращался к этой истории, мне не пришло в голову задать вопрос. Сейчас спросить не у кого.

Как я уже говорил, отец не рассчитывал, что поляки впрямую выскажутся за вооруженное вмешательство. Но они и не выступили против, их возражения не звучали категорично. Более того, отец побаивался, что Гомулка и Циранкевич в какой-то мере могут поддержать требования Имре Надя о выводе советских войск. Занятая поляками позиция приятно удивила его.

Польские руководители в тот же день от имени ЦК ПОРП обратились к венграм с призывом к благоразумию.

В Бухарест прилетели в середине дня. Отца с Маленковым там уже ждали. Собрались все, как уславливались. Настроение было нервное, тревожное. Соседей Венгрии особенно беспокоили границы. Обычными стали их нарушения. Далеко не все в Венгрии приветствовали происходившее в Будапеште, кто бежал, беспокоясь о собственной судьбе, иные просили помочь оружием.

Собравшиеся высказывались единодушно: «Надо действовать, и немедленно».

Тодор Живков, а за ним Георге Георгиу-Деж предложили свои воинские формирования для участия в готовящейся операции. Отец отклонил их инициативу: советские дивизии справятся сами. Они находятся в Венгрии по праву победителей во Второй мировой войне, на них, по Потсдамскому соглашению, как на оккупационные войска возлагается ответственность за поддержание порядка, их вмешательство имеет юридические основания. Кроме того, не следует забывать: венгры – верные союзники Гитлера – зверствовали на советской территории поболее самих немцев, и Будапешт в конце войны мы не освобождали, а брали приступом. Солдаты получали медали: «За освобождение Софии и Праги, Белграда и Бухареста», но «За взятие Берлина и Будапешта, Вены и Кенигсберга». Это не только наше право, но и обязанность – не допустить враждебные войска на территорию стратегически важного партнера. Принятое решение соответствовало национальным интересам СССР и интернациональным интересам социалистического или, если хотите, Восточно-Европейского альянса. Таковы политические реалии, определявшие правила поведения держав-победительниц, как СССР так и США. Для сравнения вообразите себе реакцию американцев, если бы в Японии 1956 года толпы разъяренных японцев убивали на улицах своих сограждан, лояльных оккупационной власти, требовали пересмотра результатов Второй мировой войны, Сан-Францисского мирного договора, вывода войск США со своей территории. Вообразили? То-то же!

В отличие от напряженной беседы с поляками, обстановка в Бухаресте сложилась непринужденной, дружественной. Отец даже позволил себе пошутить: предлагая участие своих войск, румыны идут по проторенной дорожке. Ведь в 1919 году они принимали активное участие в подавлении венгерского восстания, возглавляемого Белой Куном. За разговорами минул день. В Югославию предстояло лететь ночью. Прогноз погоды по трассе полета давали неутешительный – гроза. Доложили отцу: «Лететь нельзя».

Он пригласил командира экипажа самолета. Через несколько минут в комнату вошел полковник Цыбин. Он по соседству ожидал распоряжений.

Цыбину отец доверял полностью, имел возможность убедиться в его мастерстве.

Войдя в помещение, Цыбин остановился у двери и, сделав попытку подтянуться, насколько это позволяла его грузная фигура, произнес полууставное: «Прошу разрешения…»

Отец улыбнулся:

– Говорят, нет погоды? Запрещают полет?

– Совершенно точно, лететь нельзя, – расплылся в улыбке Цыбин.

– А если надо? – продолжал отец. Цыбин расплылся еще шире.

– Если надо – полетим, Никита Сергеевич, – и, подобравшись, уже строго закончил: – Прикажете готовиться?

– Полетели, – закончил отец.

Цыбин отозвался коротким: «Есть!» – и вышел.

Отец знал, что это не бравада. Просто пилот уверен в себе. Когда Цыбин отвечал «нет», он больше не настаивал, значит, лететь действительно нельзя.

Вот что вспомнил об этом путешествии отец: «Погода была отвратительная. Внизу горы. Ночь. Начался ураган. Вокруг грозовые тучи, молнии сверкают. Я не спал, сидел у окна самолета. Я много летал, всю войну и после войны, но в таком переплете я никогда не был…

Из-за болтанки в самолете Маленков совершенно превратился в труп. Его очень укачивает. Даже при поездке в автомобиле по ровной дороге».

Удачное приземление еще не означало конца путешествия. Теперь предстояло переправиться на остров Бриони. Море разгулялось не на шутку. «Мы пересели в маленький катер. Маленков лег и глаза закрыл. Я уже стал просто беспокоиться, как мы доберемся до острова Бриони, и в каком состоянии будет Маленков. Выбора у нас не было…»

Но конечно не волнение на море, а предстоящий разговор заставлял отца нервничать. За спиной Имре Надя ему постоянно виделась тень Тито. События в Будапеште режиссировали в Белграде. По мере развития кризиса, шаг за шагом доверие к югославам со стороны советских руководителей падало, отношения натягивались, становились нервозными. Притихшие на время разоблачители «клики Тито – Ранковича» подняли головы. «Мы предупреждали», – правда, пока еще вполголоса звучало в коридорах серого здания на Старой площади.

«Я ожидал, что нам придется выдержать более сложную атаку со стороны Тито. Более сложную в сравнении с обсуждением с польскими товарищами», – переживал отец.

Подошли к острову. Причалили. «Нас на пристани ожидал Тито. Тито нас очень радушно принял. Обнялись мы, расцеловались».

Переговоры начались незамедлительно. Ни хозяева, ни гости не обращали внимания на наступившую ночь. Маленков был плох, но старался держаться из последних сил. Мучительные приступы морской болезни практически не позволили ему активно включиться в разговор. Отец в третий раз за день изложил нашу позицию и изготовился к дискуссии. Однако возражений со стороны югославов не последовало.

«Тут мы были неожиданно приятно поражены.

Тито сказал:

– Абсолютно правильно. Надо немедленно пустить в дело войска и оказать Венгрии помощь, разгромить контрреволюцию.

Он начал горячо доказывать необходимость этого мероприятия. Весь наш заряд, который мы готовили, ожидая, что будет сопротивление, остался неиспользованным. Мы думали, что надо будет доказывать, а может сложиться так, что мы уедем не договорившись. Это еще больше осложнило бы наше положение. Вдруг мы получили такую поддержку. Я бы сказал даже, подталкивание на более быстрые и решительные действия».

Видимо, и Тито засомневался в дальнейшем развитии событий. Надежды на сохранение власти в руках нерешительного Имре Надя становились все более иллюзорными. Устранение от власти коммунистов, не говоря уже о большем, никогда не входило в намерения Тито. Тут он придерживался с отцом одинаковых позиций. Борьба вышла за рамки столкновения сторонников и противников Матиаса Ракоши. Вчерашнее заявление венгерского правительства о выходе из Организации Варшавского договора звучало недвусмысленно. К тому же Тито понимал: к нему приехали за поддержкой, имея в кармане готовое решение. Отец, собственно, и не скрывал этого.

В разговорах прошла ночь. Настала пора прощаться. Вылет назначили на утро 2 ноября – предпоследнего дня подготовки операции. Еще в Бухаресте отцу сообщили, что, как и договаривались заранее, Янош Кадар и Ференц Мюнних перешли в расположение наших войск и сейчас для согласования плана действий самолетом направляются в Москву. О скором вмешательстве наших войск они пока не знали.

В Москву прилетели во второй половине дня, ближе к вечеру. Отец, не заезжая домой, направился прямо в Кремль.

За то время, что отец провел вне Москвы, в Будапеште произошли немаловажные события. Правительство снова реорганизовалось, в него вошли люди, открыто противостоявшие союзу с Москвой. Оформилось непреклонное требование вывода советских войск с территории Венгрии. Тем временем Конев доложил, что войска направляются на исходные рубежи, он приступил к окружению аэродромов, транспортных узлов и других стратегически важных пунктов.