Текст книги "Иванов, Петров, Сидоров"

Автор книги: Сергей Гужвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава 2
Абрудар

– Значит, так, – начал Иванов, – вот ты, Саня, у нас с двумя высшими образованиями, вот ответь мне, ты знаешь, что такое «заикломентивация абрудара»?

Алексей пустил пузыри в тёщину чашку: – Заиб… что?

– Поручик, молчать! – Иванов погрозил ему пальцем, – не подсказывай!

Петров, взявший было со стола большую чашку, крупными буквами утверждавшую, что она собственность свекрови, поставил её опять на стол, взглянул на Иванова, вздохнул и положил в чашку ещё кусочек сахара из гостеприимно разорванного бумажного пакета-кирпича.

– Правильно, не знаешь, – одобрительно покивал Николай, – я это сам придумал. Поэтому начну с самого начала, а вы не перебивайте.

– Я клянусь не перебивать, – Алексей поднял руку в пионерском салюте, – если ты скажешь, какая сволочь меня там покоцала, – и он провёл салютующей рукой по макушке.

– А-а… это просто, – Иванов улыбнулся – не тебя "покоцал", а зарубил твою копию храбрый жолнеж польского корпуса Юзефа Понятовского.

Минутную тишину нарушил Петров: – Так, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Какая копия, какой жолнеж, давай сначала и подробно.

– Я и говорю: не перебивайте, – Иванов подбросил в печку берёзовое полено, – началось всё, наверное, с радиоклуба в нашем городе, помните такой?

Сидоров согласно кивнул: – А как же, ДОСААФ, я там с парашютом прыгал.

Петров хмыкнул: – Это не там бигборд был с Брежневым, у которого левое плечо было больше правого, чтоб все ордена поместились?

– Ага, вспомнили! – Николай усмехнулся, – да, именно там всё и началось, в смысле моё увлечение транзисторами-резисторами. Потом много чего было, но всё же, именно там меня научили смотреть на детальки не на как единое целое, а как на оболочку, в которой спрятано самое интересное. Когда стали доступными микросхемы, первым делом хотелось посмотреть их внутри. Плюс ко всему ужасно интересно было попробовать припаять ножки микросхем не так, как требовала принципиальная схема. Звучит смешно, и сожженных деталей не вместит ни один некролог, но вот какая штука. Потенциал электронных микросхем неизвестен, оказывается, самим изобретателям, и тем более, изготовителям. Сравнить можно с биллгейтсовским виндовсом. Программу пишут сотни человек, и фиг знает, что скрывается в недрах, какие секреты и какие косяки там, и тем более, неизвестно, к чему это всё может привести. Я слышал, недокументированные возможности "окошек" превосходят все мануалы. Но это программа, в конце концов, её можно распечатать на бумажке и чёркать код простым карандашом, а компьютерное железо это вообще терра инкогнита, там неизвестно почти всё. Каждая микросхема создает своё поле, плюс даже у одинаковых микросхем разных производителей разные электромагнитные параметры. Конечно, многое получалось методом научного тыка, но это простительно, потому, что я сначала и не знал, что искать и даже не представлял, что могу найти.

Иванов подскочил и нырнул в парилку: – Догоняйте!

– Изверг! – в спину ему сказал Петров, но поднялся.

– Ага, садист! – Сидоров подхватил простыню и поспешил следом.

Николай снял с крючка маленький ковшик из красной меди на длинной ручке, зачерпнул из такой же, красной меди, лоханочки, и плеснул на раскалённые камни. К потолку с шипением рванул гейзер прозрачного пара.

Запахло мятой, лавандой, мелиссой и чем-то ещё, явно неземным.

– Да-а, – протянул Александр, – если и есть где-то рай, то это "где-то" как раз здесь и сейчас.

Иванов вытащил веник из запарника и, похлопывая им по руке, спросил: – Кто там обзывался "садистом"? Щаз буду соответствовать!

Через двадцать минут, красные, исхлёстанные, распаренные друзья, устроившись за самоваром, приготовились слушать дальше.

– Так вот, я в принципе, сконструировал первые модули для просмотра телеметрии со спутников, и в принципе, получил, что хотел. И картинку устойчивую, и всё такое. Но вот однажды сервер был отключён от всего, проводил фоновые операции, и вдруг появилась картинка. Облака. Пока я соображал, пролетел самолёт, со звуком, рёвом, совсем рядом. Сказать, что я обалдел, вообще ничего не сказать. Самолёт немецкий, с крестами. Потом ещё пара, такие же. Начал я трекбол катать – камера смещается. Уже интересно. Повернул и повёл камеру за самолётами.

– И что? – не утерпел Сидоров.

– Они мост начали бомбить, – Иванов открыл дверцу печки и начал ворошить угли, освобождая место для полена.

– Так у тебя игра включилась или фильмец, – Петров смотрел на раскалённые угли и улыбался.

– Да нет, там дело пострашнее получилось, – Иванов подкинул дров, закрыл топочную дверцу и вытер руки полотенцем, – самолёты улетели, а я, можно сказать, "полетел" посмотреть, что они набомбили. Страшное дело. Беженцы на дороге, и на мосту, сам мост, все вокруг – кровавое месиво – жуть. Крики, вопли, кишки на ветвях деревьев – Федя Крюгер отдыхает.

Иванов замолчал.

– И что дальше? – не вытерпел Петров.

– А дальше двое суток не спал, параметры записывал и по новой подключался, а как дошло, что и как, отрубился, и сутки спал.

– Да нет, с беженцами разбомбленными что?

– Не смотрел больше, зрелище бр-р…

– И что до тебя дошло, что это было?

– Сорок первый год, пятое июля, переправа через речку Птичь. Это в Белоруссии. В основном офицерские семьи из Пинска.

Теперь все молчали долго. То ли переваривали услышанное, то ли поминали погибших своеобразной минутой молчания.

Иванов снова подкинул полено в огонь. Затем принёс из предбанника сразу же запотевшую бутылку, достал из тумбочки три стопочки и разлил. Выпили сразу, и не чокаясь. Пока хозяин строгал сыр и колбасу, Петров закусил печеньем, выставленным к чаю.

Сидоров прожевал кусочек сыра и поднял глаза на Иванова: – А этот жолнеж Понятовского, это когда?

– Пока пехота Понятовского билась с гренадёрами Тучкова, уланские полки гоняли по утицкому лесу московских ополченцев. Или ополченцы гоняли улан – тут как посмотреть.

Петров помотал головой: – Так это что, Бородино?

Иванов кивнул: – Да, – и разлил по новой.

— Да уж! – включился Сидоров, – без поллитры не поверишь. Ты что, смастерил МАШИНУ ВРЕМЕНИ!?

– Как хочешь называй, – пожал плечами Иванов.

– И как ты это объясняешь, – Петров посмотрел Иванову в глаза.

– Думаю, что никак. Понятие "время" слишком неизученная категория. Все его определения даны опять же в известных людям определениях. Пардон за тавтологию. Длина волны какого-то изотопа – это всё ерунда. Не хватает людям знаний, чтобы понять сущность времени. Оно есть как данность. Вот и начинают для его объяснения притягивать за уши известные формулировки. Пятьсот лет назад время измерялось в песчинках, шуршащих в песочных часах, сейчас в излучениях, и что? Ничего. И тогда и сейчас люди мыслят в меру испорченности своих мозгов. Если мозг совсем уж набекрень, например, как у Эйнштейна, то время начинают растягивать и сжимать. Вернее думают, что это делают. Опять-таки в понятных категориях. А время что? А ничего. Собака лает – караван идёт. Вот со всем человеки разобрались, даже с атомом – кнопку нажимают, и атом начинает выкобениваться. Почему? Потому, что кое-что в атоме поняли. А почему со временем ничего не могут сделать? Потому, что ещё не поняли в нём ничего. Только научились его измерять. В песчинках, в лучах, да хоть в попугаях. На данный момент человечество так же далеко от понимания природы времени, как и джентльмен в пещере, который делал черточку бивнем мамонта на стене каждый раз, когда Солнце заходило за горизонт.

– Ну, понятно, Эйнштейн дурак, а что думает по этому поводу товарищ Иванов? – со сталинским акцентом спросил Александр.

– Никогда не любил Эйнштейна, – хрумкая огурчиком, проговорил Алексей, – он мне на всех фотографиях язык показывает.

– Товарищ Иванов думает, что "время" – это очень тонкая плёнка, состоящая из мириадов слоёв, закрывающая от нас прошлое и каждая секунда ложится на этот лист очередным слоем. Как в фотошопе. Сколько можно положить слоёв в фотошопе? Правильно стопиццотмильонов и маленькую тележку. А фотография толще станет? Нет. Так и со временем. Человек научился протягивать руку вдоль этой плёнки. А тыкнуть в неё пальцем – пока не умеет, не догадался ещё. И это удивительно, ведь слои достаточно прозрачные. И человек может смотреть сквозь них. Наша память это и есть человеческий взгляд сквозь время. Это единственная подсказка для человека, данная ему природой. Но… пока никак. Никакой исторический документ не способен заглянуть сквозь время. Он только подсказка для памяти. И всё имеет свой предел прочности. Что мог сделать доисторический человек со скалой? А сейчас способен стереть её в пыль. Всё дело в технологиях.

– А ты, значит тыкнул? – Петров скривил губы.

– Случайно!

Иванов помолчал, потом усмехнулся: – Я ведь предполагал твой скептический тон, поэтому предлагал отправиться в путешествие. Вон у Алексея скептицизма поменее! – Иванов засмеялся, – теперь кроме Эйнштейна, Лёха не будет любить поляков.

– Да уж! – Сидоров в который раз провёл ладонью по макушке, – ах, гад, он же мне ещё "Пся крев" сказал! Попадись он мне сейчас!

– Это вряд ли, у него впереди Тучков, Багговут, да и казаки Карпова, да что я говорю, это было 200 лет назад.

– Кстати, а что за копия, как он туда попал?

– А это уже вторая часть марлезонского балета, а сейчас пошли греться.

Все отправились в парилку.

* * *

При дальнейшем повествовании Иванова Петров уже не задавал вопросов, а только озадаченно хмыкал. А Сидоров смотрел немигающим взглядом. Когда же на столе в мутном параллелепипеде проявилась початая бутылка водки, точная копия только что отсканированной старой, он и дышать перестал.

Иванов смотрел на них с пониманием. К этому нужно привыкнуть.

Идея заключалась в том, что хитрый приборчик сканировал предмет на всю глубину на атомарном уровне и записывал полную информацию на носитель простым кодом. Ну, не совсем простым и не совсем кодом, но на обычный винчестер. А не менее хитрый агрегат воспроизводил точную копию, используя имеющийся в наличии доступный материал. Самым доступным был воздух, поэтому предбанник выстудило в пару секунд.

Сидоров открыл дверь в парилку и подбросил поленьев в печку. Петров и Сидоров этого даже не заметили. Петров с опаской взял новорожденную бутылку, осторожно её открыл и понюхал горлышко.

Сидоров выдохнул: – Ну?

– Водка как водка, – Петров налил несколько капель на ладонь и растёр пальцами.

Иванов засмеялся, взял у него бутылку, разлил по стопочкам, взял свою, чокнул ею две другие и опрокинул в себя. Петров крякнул, взял свою стопочку и посмотрел на Сидорова. Сидоров взял свою стопочку правой рукой, чокнулся с Петровым, затем левой рукой перекрестился и выпил. Петров тоже выпил и закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Действительно, водка как водка. По плечу легонько похлопали: – Саня, ты живой? – Петров открыл глаза. Иванов и Сидоров смотрели на него с любопытством.

Александр поднял большой палец: – Во!

Николай поднялся.

– Давайте ребята, мыться и баиньки, завтра нас ждут великие дела.

Александр подскочил: – Что? На самом интересном месте?

Иванов показал ему окошко мобильника с циферблатом часов: – Видишь? Завтра с утра начинаем самое интересное. Дохлые вы мне не нужны. Вы нужны мне свеженькие аки агирки.

– Последний вопрос! – Петров набычился.

– Уговорил.

– Как копия попадает в прошлое и, черт побери, на какую глубину?

– Если соединить абрудар с повторителем, то копия получается не здесь, а там. А глубина? Хм… А сколько тебе надо для счастья?

* * *

Утром Петрова разбудил лай собак. Псы лаяли многозначительно, с чувством собственного достоинства, и было ощущение, что кто-то бьёт в большие барабаны.

В дверь заглянул Сидоров: – Рота подъём или рота не подъем?

– Подъём, подъём… – Александр встал и пошёл умываться.

На кухне уже был накрыт стол, Алексей резал хлеб.

Петров покрутил головой: – А Коля где?

– Уже несу! – в кухню вошёл Иванов с охапкой дымящихся шампуров.

– Коля, шашлыки с утра – смерть печени! – поздоровался с ним Петров, и выбрал самый большой шампур.

– А как же, – Николай нажал клавишу на чайнике, и тоже уселся за стол.

Сидоров с ненавистью посмотрел на ведро вчерашней икры, и с отвращением отвернулся.

Петров вилкой снял с шампура мясо на тарелку и спросил: – Николай, ты нас кормишь на убой?

– Угу, – жуя мясо, Иванов утвердительно покивал.

– А чего собаки лают? – спросил Алексей.

– Да задолбали, кто по улице ни пройдёт – всех облают. Могут и в пять утра полпосёлка перебудить. А что с ними сделаешь. Вот терплю.

– Так второй пёс – копия?

Иванов опять утвердительно покивал.

– Круто. А пятихатку можешь скопировать?

Николай удивлённо поднял брови: – Зачем тебе копия пятихатки? Она же с тем же номером будет! Вот царский золотой червонец – другое дело, он без номера.

Петров положил вилку на стол: – Вот откуда икра и остальной выпендреж. Я так и подумал. Накопировал себе червонцев, толканул их, вот тебе и куча денег на икру.

Иванов засмеялся: – Ну, червонцы так просто не толканешь, во всяком случае, много, а икру я купил в универмаге, маленькие баночки, а потом накопировал сколько надо. И вообще, всё, что вы едите – накопировано.

Сидоров дожевал кусок и одобрительно промокнул губы салфеткой: – Какие хорошие копии, а с собой можно завернуть?

Петров не выдержал: – Ну, давай, не томи, какие планы?

– Ну, – Иванов пожал плечами, – изучать матчасть.

– Лёше, значит, можно сразу на войну, а мне только мануалы курить? Ну, спасибо…

– Ты сам отказался. А обучение на практике, на практике. Почему я отправил Лёшину копию в лес, в день Бородинской битвы? Потому, что на сто процентов был уверен, что это ни к чему привести не сможет. А он, терминатор, умудрился животине харакири сделать.

– Почему обязательно на войну? Я не против мирно прошвырнуться по какому-нибудь бродвею, подышать антикварным воздухом.

– Бульвар Капуцинок подойдёт? Прошлого века? В смысле позапрошлого?

– Ещё бы! Может, и контрамарочку, к братьям Люмьер подкинешь?

– Нет, без волюнтаризма пожалуйста. Просто прошвырнуться по бульвару туда-сюда.

– А обратно как?

– Есть соответствующая технология. Пошли в кабинет.

Сидоров вопросительно посмотрел на друзей: – Вы меня не забыли? Я тоже хочу!

Поднялись в кабинет. Иванов нашел нужные диски и накопировал шмотки – цилиндры, панталоны, сюртуки. Переодевались в незнакомую одежду, оглядывая друг друга и поправляя неуклюжести в одежде.

Иванов включил систему, и на мониторе появилась оживленная улица, пёстрая, шумная, многоголосая. Повёл камеру в сторону, в переулок и ещё один поворот – глухая подворотня. Проверил по времени – она ещё 16 минут будет пустая, потом пройдёт дворник с метлой.

– Вот, – сказал, – здесь и проявитесь. Отсюда два поворота за угол, и вы на бульваре Капуцинок. Я за вами смотреть буду. Если что, эвакуирую без предупреждения. Ваша задача – ничего и никого не трогать, просто смотрите и привыкайте. С копиями связь может быть разная. Может, как было в первый раз у Лёши. Полное переключение на копию. Можно полностью отключить связь, копия в автономном режиме, а потом, подключившись, синхронизироваться. Понятно, да? Вас там не стояло, но вы всё помните. Можно поддерживать связь постоянно, но тут нужна сноровка. Две картинки в голове – это вам не мелочь по карманам тырить. Вот это всё мы и должны отработать.

Петров по-ленински заложил большие пальцы в жилетку: – Николай, ты что задумал? "Изучать матчасть", "Должны отработать" – что за лексикон времён военного коммунизма? Что происходит?

Иванов широко улыбнулся: – А я не сказал? Необходимо срочно спасти мир! Вот смотрите, у нас по плану:

12.00–13.00 – совершить подвиг.

14.00–15.00 – спасти мир.

* * *

Залаяли собаки. Запел дверной звонок.

Петров чертыхнулся: – Ё-маё, так и знал, на самом интересном месте.

Иванов снял трубку спикерфона, прикреплённого на стене у двери.

– Привет, ага, сейчас открою, – засмеялся и пошёл открывать.

Вскоре затопали шаги по лестнице, открылась дверь и в кабинет вошли две женщины. Татьяна Петрова и Ирина Сидорова. Татьяна, высокая, с копной пепельных волос, с неуловимым восточным разрезом голубых глаз была одета в брючный костюм кофейного цвета. Ирина, пониже, брюнетка с глубокими темными глазами и насмешливым изгибом пухлых губ была в джинсах, и белом мохнатом свитере.

Увидев мужей в цилиндрах, дамы дружно засмеялись. Потом уселись на диван и заявили, что не сдвинутся с места, пока им не объяснят, в чем дело.

Иванов сказал так: – Я совсем забыл снабдить наших путешественников языками. Пока я буду рассказывать сказки девушкам, надевайте вот эти девайсы, и устраивайтесь в креслах поудобнее. Закачаю вам сознание одного лингвиста, который знает свыше ста языков. Не бойтесь, на мощности 5 процентов от номинала это безопасно. Он дал Петрову и Сидорову по маленькому наушнику, и сел за рабочий стол. Пробежался по клавиатуре всеми десятью пальцами, оглянулся, убедился, что Петров и Сидоров сидят в креслах и надели наушники, подмигнул Тане и Ире, и нажал на "Enter". От наушников вглубь уха протянулся голубенький лучик.

Примерно через пятнадцать минут, когда Иванов уже рассказал женщинам то, что хотел рассказать, дилинькнула программа, оповещая, что загрузка завершилась. Под недоверчивыми взглядами женщин, Иванов подошел к друзьям, и снял с них наушники.

Петров открыл глаза и вопросительно посмотрел на Иванова.

Николай спросил его: – Como la salud?

Тут открыл глаза Алексей: – Que a ti el asunto hasta mi salud?

Ирина ахнула: – Сидоров, ты же по-испански знаешь только "Хенде хох"!

– Почему? – Сидоров встал и потянулся, разминаясь, насколько позволяла тесная тужурка, – еще я знаю "Даст ист фантастиш".

Татьяна засмеялась: – Он даже не понял, на каком языке он ответил Коле!

Сидоров опустил руки и посмотрел на неё: – Как на каком? На русском. Коля спросил, как здоровье, я ответил. Что вы все всполошились?

Ирина покачала головой: – Лёша, и Коля спросил по-испански, и ты ответил по-испански.

Алексей недоверчиво посмотрел на неё: – Да ну!?

Иванов объяснил, что знания языков в повседневной жизни не мешает, знания включаются, когда слышишь соответственный язык. И свободно переходишь на него.

– Вот ещё что, на всякий случай денег возьмите, мало ли…

Он раздал по несколько золотых монет.

Затем открыл уже знакомое окошко на бульвар Капуцинок: – Ну что, идёте? Только из подворотни уходите быстро, зазор времени совсем небольшой.

* * *

Подворотня была облезлая и пахла кошатиной. В принципе, ничем не отличалась от московской, и даже свод был полукруглый. Петров и Сидоров, быстро прошли по ней, вышли в переулок и через пару секунд были на бульваре.

Не такая уж и широкая проезжая часть, так же как и тротуар, использовалась прохожими запросто, без всякого почтения к громоздким каретам и лёгким пролёткам. Платаны с облетевшей корой, высаженные вдоль тротуара, выглядели пегими, но аккуратными. Кора была подметена, а вокруг платанов уложены круглые чугунные решётки для полива. Между платанами стояли лавочки со спинками, с сидениями с двух сторон. Витрины магазинов все были под балдахинами, нависающими над прохожими. Тумбы с афишами стояли на каждом углу. Петров и Сидоров пошли не спеша вдоль бульвара, рассматривая витрины, людей и экипажи. Чуть впереди, наискосок, через проезжую часть бульвара шла молодая женщина в черной шляпке и в синем приталенном платье до пола с пышными рюшами на подоле. Увидев, что ей наперерез едет карета, она, слегка приподняв спереди многочисленные юбки и блеснув белой пеной кружев, пробежала до тротуара, дробно простучав каблучками. Сидоров засмотрелся. И налетел на здорового француза во фраке, и в белом переднике.

Сидоров сказал ему совершенно искренне: – Пардон, месье!

Француз глянул на него, потом на Петрова: – Мсье русские?

Петров удивился: – Да, а откуда вы узнали? Акцент?

Француз улыбнулся: – Не только, ваш государь вчера прибыл в Париж из Шербура, не удивительно встретить в Париже русских. Прошу вас, посетите моё бистро, мне будет очень приятно вас обслужить.

Петров и Сидоров переглянулись. Француз, видя их сомнения, представился: – Зовите меня мэтр Крюшо, мой дед в четырнадцатом году обслуживал русских казаков, прошу вас, мне будет очень приятно!

Петров согласно кивнул, и они зашли в кофейню.

У Александра в голове ожил Николай, оставшийся дома: – Вас куда там понесло? Сказано же было, прогуляться и никуда не встревать.

Петров ответил, тоже мысленно: – Неудобно отказываться, человек приличный. А что ты делаешь в моей голове, мысли подсматриваешь?

Иванов хохотнул: – Да я ладно, вот если бы Ирина подсмотрела мысли Лешки, когда он на мамзель пялился, это было бы весело… Ладно, аккуратней там.

Мэтр Крюшо провел их в кафе, посадил за свободный столик у окна и, извинившись, убежал. Половина столиков в бистро была заполнена, кто кушал, кто пил кофе, кто читал газету, развернув оба листа, как бабочку.

Через минуту мэтр принес плетёную корзиночку со свежими круассанами, вазочку с мармеладом, сливки и разлил дымящийся кофе по маленьким чашечкам.

– Попробуйте эти круассаны, – сказал он, – такие круассаны очень нравились русским казакам. Очень приличные были клиенты, вежливые и платили золотом. Только спешили всегда.

Пожелав приятного аппетита, он отошел и продолжил заниматься своими бистровскими делами. Друзья были сыты, но необычность обстановки и ароматы кофе пересилили, и они с удовольствием попробовали угощение.

Петров решил расплатиться и спросил счёт. Мэтр Крюшо замахал руками и наотрез отказался выставить счёт, и принять деньги. Он громко возвестил на всё кафе: – Мадам и месье, сегодня у меня в гостях наши уважаемые союзники, господа русские, и я прошу вас поприветствовать их.

И первый захлопал в ладоши. Спокойно сидящие до того французы отнеслись к объявлению с большим энтузиазмом. Устроили овацию, потом ломанулись жать руки.

Иванов сказал Петрову: – Давайте мотайте оттуда, массовые мероприятия до добра не доводят.

Однако толпа пошла провожать двух русских, несмотря на уверения не делать этого. Но когда друзья свернули с бульвара в переулок, деликатные французы отстали. Петров хотел уже спросить у Иванова насчёт эвакуации, но увидел, как Сидоров окутался дымкой, и стал исчезать на глазах, только подуло сквозняком.

– Подожди, а как ты это…

* * *

…это делаешь? – доспросил Иванова Петров в кабинете, когда Петров в Париже тоже окутался голубоватой дымкой.

– Повторитель на реверс и происходит обратное действие, всё в заданном объёме раскидывается на элементарные частицы. Получается вихрь из ядер и электронов. Осадок не выпадает, поэтому, я думаю, всё это кучкуется в азот и кислород, не из чего взяться более сложным соединениям.

Петров и Сидоров, пока дубли развлекались в Париже, отрабатывали способы подключения. Вроде всё получалось. Алексей сравнил это с ездой на машине на автопилоте, когда едешь и думаешь о чем-то своём. Женщины, оторвавшись от мониторов, смотрели с интересом.

Татьяна сказала: – Что-то не верится.

Ирина поддержала: – Да, слишком невероятно, чтобы быть правдой.

Иванов покопался в компьютерных папках и сфокусировал копировщик на журнальном столике. Через минуту на полированной поверхности проявилась бриллиантовая диадема.

Иванов взял её в руки, и, видя, что никто не решается к ней прикоснуться, провёл пальцами по бриллиантам: – Вот эту диадему я скопировал с одной дамы, которая была на балу у Георга Пятого в конце девятнадцатого века. Тогда она стоила около миллиона фунтов стерлингов, сейчас вероятно, миллионов двадцать этих фунтов. Могу накопировать ещё таких штучек, но они вам не понадобятся. И Иванов передал диадему в руки женщин.

– Почему? – Хором спросили женщины, не отрывая взгляд от лучистой радуги.

Иванов вздохнул: – На это есть серьёзные причины.

Татьяна с трудом оторвалась от завораживающего зрелища: – Мальчики, что вы задумали?

Все повернулись к Иванову и замолчали, ожидая ответа.