Текст книги "Иванов, Петров, Сидоров"

Автор книги: Сергей Гужвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 14

Время до приезда Алисы в Ливадию, было занято ликвидацией врагов. Днем приёмы, вечером до поздней ночи братья, устроившись в бункере, зачищали Европу и Россию от революционеров.

Париж, Лондон, Берлин, Вена, Цюрих… Георгий всматривался в лица разрушителей Российской империи, и всё пытался найти в них нечто зловещее и отталкивающее. Но нет, лица были самые обыкновенные. Благожелательные, улыбающиеся, самодовольные лица состоятельных господ, одетых с парижским шиком, с бриллиантовыми запонками и золотыми цепочками от часов. Они ходили, постукивая изящными тросточками по тротуарам, сидели в респектабельных ресторанах, читали газеты, и пили кофе за столиками многочисленных европейских кафе.

Ещё до перемещения, в доме Иванова, император, под впечатлением гибели своей и империи, вносил в список своих врагов всех подряд, чьи фамилии мелькали в революционной хронике. Получился огромный список. Уничтожить такое количество народа, быстро и незаметно, было не реально. Потом, успокоившись, и многое обдумав, Николай начал делать исключения, и список уменьшился.

Исключил из чёрного списка тех деятелей революционного движения, кому было в 1894 году до 20 лет. Сознание определяет всё-таки бытие, и у этих юношей, которые в 1905 и 1917 полезут на баррикады, есть шанс стать нормальными гражданами великой империи. Потом Николай разделил список на "разрушителей" и "созидателей". Тех, кто активно боролся с царским режимом, а потом почивал на лаврах – отдельно, тех, кто проявил себя в чём-то, в управлении, в создании чего-то полезного – отдельно. "Разрушителей" получилось около сотни.

Была ещё одна трудность. Исчезновение иностранцев в Европе никого не волновало, кроме их близких, а вот в России могла подняться волна обвинений против охранного отделения в похищении. Поэтому если революционеров в Европе просто развеивали, в России ликвидацию маскировали под несчастные случаи.

Николай и Георгий трудились не покладая рук. Чёрный список уменьшался. 9 октября к вечеру, пришло известие, что Аликс уже в Симферополе и завтра с утра выезжает в Алушту.

* * *

Утро 10 октября началось с суматохи. Рано утром в Ялту из Одессы пришёл пароход «Саратов», на котором приехала, как выразился Георгий, «группа поддержки». Великий князь Владимир Александрович с супругой, великой княгиней Марией Павловной и великий князь Сергей Александрович.

На кухне закипела работа, у местных татар были закуплено невероятное количество цветов и фруктов, челядь кинулась украшать дворец. Ливадийский дворец, бывший дом Льва Потоцкого, выкупленный императором Александром II у дочерей польского магната после его кончины в 1860 году, российский архитектор Ипполит Антонович Монигетти превратил действительно в роскошный дворец в мавританском стиле. Когда же его утопили в цветах, он стал воистину великолепным.

В половине десятого подали коляски, и Николай с дядей Сергеем, великим князем Сергеем Александровичем, в сопровождении эскорта, отправились в Алушту, встречать Аликс. Принцессу Алису Гессен-Дармштадтскую сопровождала её старшая сестра, великая княгиня Елизавета Фёдоровна, жена великого князя Сергея Александровича, которая последнее время жила в Дармштадте.

В Алушту приехали в час дня и остановились в "Голубке", даче генерала Голубова, почти в центре города, на Кутузовской улице.

Практически не ждали. Аликс с сестрой подъехали к даче на коляске, и началась церемония встречи. Конечно, никаких объятий и поцелуев не было, но Николай чувствовал, что сердце у него колотится, как сумасшедшее. После всех переживаний и сомнений увидеть цветущую, ни о чём не подозревающую Аликс, взять её за руки, услышать её смех, было счастьем.

Николай хотел сразу ехать в Ливадию, но дядя Сергей сказал, что нехорошо дам морить голодом и усадил всех завтракать. Николаю было не до еды, он рассматривал любимое лицо, и не мог понять, как у него смогла подняться рука на его ненаглядную Аликс. Он чувствовал, что радость переполняет его, как будто все заботы и проблемы спали с плеч. Раньше он думал, что сильнее уже любить нельзя, и только сейчас начал осознавать, что любовь его только начинается.

Воистину, чтобы что-то понять в жизни, нужно потерять и обрести.

Наконец, расселись в коляски, заваленные цветами и виноградом, и тронулись.

Аликс с трудом говорила по-русски, и Николай перешёл на английский, чтобы не смущать невесту.

В Ливадии молодых встречали по-царски. Вокруг дворца стояли стрелки Его Величества в почётном карауле, у места остановки колясок – ковёр, цветы в больших вазах по всем коридорам.

Когда входили к родителям, Николай заволновался. Он знал, что с мамa у Аликс отношения сложатся не ахти, и очень хотел предупредить зарождение антипатии.

Первая официальная встреча прошла спокойно, мамa была доброжелательна, папa был очень рад, хоть и плохо себя чувствовал. Тем не менее, попросил оставить его с Аликс наедине и долго с ней беседовал.

* * *

Первым, кого увидел Николай, выйдя от отца, был отец Иоанн.

Отец Иоанн поднял руку в благословении, перекрестил Николая и тихо сказал:

– Всё готово к миропомазанию. Нужно спешить, царевич.

Николай удивлённо поднял брови: – Это к спеху? Разве не после…

– После уже было… и было поздно, не так ли? – отец Иоанн заглянул Николаю в глаза.

Николай в который раз заробел перед этим старцем. За ним чувствовалась сила, которая была выше понимания Николая и неподвластная ему. Оставалось только надеяться и верить, что эта сила дружественная.

– Как скажете, отче, как скажете… – ответил Николай.

Когда Аликс в окружении придворных дам, вышла во внутренний дворик дворца, Николай подошёл к ней. Аликс рассказывала о своём путешествии из Дармштадта. Николай поклоном извинился за прерванный разговор, и сказал:

– Аликс, отец Иоанн всё приготовил для миропомазания. Это должно произойти сегодня.

Аликс растерянно перевела несколько раз взгляд с Николая на Ксению и обратно, и застенчиво ответила:

– Ники, почему так спешно? Я…я не готова и устала…

Дамы деликатно отошли, чтобы не мешать.

– Аликс, любимая, – сказал Николай, беря руки невесты в свои, – отец Иоанн говорит, что это нужно сделать сегодня. От этого зависит здоровье наших детей…

Услышав "наших детей", Аликс залилась румянцем, но тут до неё дошёл смысл сказанного, и она смертельно побледнела.

Николай испугался, как бы его высоконаречённая невеста не упала в обморок. Но Аликс только сильно сжала его руки и закрыла глаза.

Когда она вновь взглянула на Николая, он поразился произошедшей перемене. Взгляд Аликс был надменным и решительным. Она гордо глянула на Николая и произнесла:

– Почему же мы до сих пор стоим здесь?

Николай оглянулся, нашел взглядом отца Иоанна и кивнул ему.

У протоиерея действительно всё было готово. Дворцовая церковь Воздвижения Честного Креста, исполненная в грузино-византийском стиле, сияла зажженными свечами и пахла горячим ладаном.

Крещение и миропомазание новообращенной рабы божией Александры Фёдоровны, как нарекли Аликс в православии, закончилось поздно вечером Святым Причастием Николая и Аликс, то есть Александры Федоровны. Александра, потому что Алекс, Фёдоровна – по традиции, в честь почитаемой Феодоровской иконы Божией Матери.

Выйдя из душной церкви под высокое звёздное небо, Николай вдохнул полной грудью свежий морской воздух, и у него от счастья закружилась голова.

– А венчание через год, не ранее… – произнес над ухом голос отца Иоанна, – не гоже в траурный год под венец вести суженую…и не спорь, царевич!

Николай обернулся, но сзади никого уже не было.

– Что такое сказал падре? – спросила Аликс.

– Знаешь, Солнышко. – ответил Николай, – а ведь мы оба "Вторые". И он повёл невесту в её комнату.

– Как это? – не поняла Аликс.

– А так. Супруга императора Николая Первого, Каролина Прусская, тоже была наречена в православии Александрой Фёдоровной. И была Александрой Первой. Николай Первый и Александра Первая. А мы, получается, Николай Второй и Александра Вторая.

Аликс засмеялась счастливо и крепче сжала руку Николая.

* * *

Утром следующего дня Николай, Георгий и Сандро спустились в бункер. Здесь всё было подготовлено для работы. Столы с мониторами, удобные офисные кресла. В углу столик, укомплектованный чайником, кофеваркой и необходимой посудой.

– За дело! – Николай подкатил кресла к рабочим столам, и первый уселся перед монитором. – Попозже на завтрак что-нибудь сообразим, а сейчас за дело.

Все последовали его примеру.

Николай, однако, не революционеров начал выискивать, а сначала настроился на Пекин. Абрудар завис над Ихэюанем, дворцом императрицы Цыси. Николай залюбовался великолепным зрелищем. Вокруг раскинулся грандиозный сад с водоёмами, каналами, ажурными мостиками и беседками в неповторимом китайском стиле. Вход в парадные павильоны дворца предваряла прекрасная крытая аллея, каждый пролёт которой был украшен замечательными скульптурами и оригинальными картинами из императорской жизни. Николай повёл абрударом и полетел по коридорам дворца. Путь к покоям императрицы Николай безошибочно определял по стоявшим у дверей стражникам.

– Фу-у! – вдруг вырвалось у него.

Георгий заглянул к нему в монитор и покраснел.

Сандро, глянув, с отвращением скривился: – Это что за живые картины?

Картина действительно, была на любителя. С пожилой женщиной занимался любовью старый толстый китаец, привязавший впереди себя совсем молоденького мальчишку.

– Это императрица Цыси с любимым евнухом развлекается, – ответил Николай и убрал картинку, – ничего, мы к ней ещё вернёмся.

Сандро перевёл взгляд с монитора на Николая: – А почему ты вдруг Китаем заинтересовался?

– Эта самая императрица Цыси консервирует китайское общество. Там есть приличный человек, с кем можно иметь дело, император Гуансюй. Цыси при нем регентша, но в 1898 она его свергнет и свернёт все его реформы. Этого мы не допустим. А пока пусть развлекается, время ещё есть.

Все вернулись к своим мониторам, а Николай полетел в Японию. Долго рассматривал порт в Сасебо, побережье у Такада, излучину реки Секи и Токийский залив. Помрачнел и пошел наливать чай. Потом накопировал продукты и сделал бутерброды.

После завтрака Николай отправился на Аляску. Оглядел город Ситку, форт Юкон, Жюно Сити. Города на Аляске, честно говоря, были одно название. Одна улица одноэтажных бревенчатых изб, вот и весь город. Николай открыл в отдельном окне карту со схемой золотоносных районов. Прикинул на местности. Нет, в ручном режиме не осмотреть. Нужно потом Иванова попросить скриптик соответствующий написать. Он знал, что это можно сделать, и лучше поручить работу профессионалу.

– Удивительно, – сказал Сандро, – Я всегда считал возмутителями спокойствия низы, рабочих и крестьян. Но во всём списке не нашёл ни одного рабочего и ни одного крестьянина. И всегда думал, что против русского царя выступают инородцы. Просто удивительно, но девяносто процентов – природные русские, и какие! Столбовые дворяне и купцы первой гильдии. Просто боярский заговор какой-то.

– Так и есть, – хмуро кивнул Николай, – все фамилии из пятой и шестой части дворянской родословной книги. Только они просчитались. Они думали насладиться пожаром революции и спокойно вернуться к своим горностаевым шубам в свои родовые усадьбы. Однако шубы оказались украденными, а усадьбы сожженными.

– Ники, – сказал Георгий, – в списке по алфавиту мы к букве "Т" подходим. Я посмотрел, там граф Толстой Лев Николаевич значится. Ты не ошибся?

– Нет, конечно! Этот Лев Николаевич через несколько лет будет всеми восприниматься не как величайший литературный гений современной Poccии, а как апостол революции. Если на базарной площади юродивый крикнет "Долой царя!", его забросают гнилыми помидорами и сволокут в полицейский участок, а если сам Толстой кричит "Долой царя!", это совсем другое дело. Пойдут и свергнут. Так что, пусть уважаемый Лев Николаевич останется в памяти народной великим писателем, а не шутом гороховым, отлучённым от церкви. Кстати, этот список – ещё не всё. Много негодяев сидит в Шлиссельбургской крепости и на Сахалине тачку катают. Сразу после, ну, вы поняли, объявим амнистию всем политзаключённым. Заработаем очко в глазах мировой общественности, а потом передавим их в подворотнях.

– Николай, ты не слишком, – Георгий сделал неопределённый знак рукой, – в смысле – жестоко?

– Нет, – Николай посмотрел на него удивлённо, – почему жестоко? Это люди такие. Человечность воспринимают как слабость. Брешко-Брешковскую, которую назвали "Бабушка русской революции" жандармы пожалели и не высекли плетьми, хотя это было в решении суда, потом "вследствие болезни" каторгу заменили поселением, и что? Эта бабуля создала партию социал-революционеров, которые начали отстреливать государственных чиновников, как куропаток. Шесть тысяч убитых только за девятьсот пятый год. Не-е-т, это люди такие, такая кровь! Кстати про кровь. Её сынок, впоследствии служил у Геббельса, в министерстве пропаганды. Ещё есть вопросы?

Вопросов не было, работа продолжилась.

* * *

Император с каждым днем чувствовал себя всё хуже. Казалось, сила утекает из его могучего тела и остаётся только слабость и боль. Александр Александрович очень тяготился своим положением. Кроме физических мук его очень угнетало осознание того, что он доставляет своей семье столько хлопот и волнений. Всю жизнь он чувствовал себя большим, и сильным, и надеялся, что это будет до глубокой старости, но…

Слабость и боль подавляли. Сильный кашель мучил по ночам. После каждого обеда тошнило. Каждое движение причиняло боль. Смерть неумолимо заявляла свои права, и не было надежды на отсрочку.

Отец Иоанн, выйдя как-то от императора, сказал тихо Николаю, скорбно прожимая руки к груди:

– Я мёртвых воскрешал, а Великого Царя не могу у Господа вымолить. Видно кончина его предрешена в предвечном Совете Пресвятой Троицы. Да будет на все Его Святая воля!

15 октября император потерял сознание в уборной. Его уложили в постель и доктора запретили ему вставать. Но 17 числа, в годовщину злосчастного крушения поезда в Борках, он, могучий человечище, встал и выслушал панихиду на ногах.

18 октября Александру Александровичу стало совсем худо. Отец Иоанн его причастил и император, почувствовав облегчение, проспал до вечера.

Ночью он почти не спал, а утром призвал к себе Цесаревича.

Когда Николай вошёл, папa сидел в кресле-каталке у открытого окна и смотрел на олеандры, сбегающие по склону к берегу моря.

Император заговорил с трудом, но твёрдо, и даже можно сказать, сурово:

– Тебе предстоит взять с плеч моих тяжелый груз государственной власти, и нести его до могилы так же, как нес его я и как несли наши предки. Я передаю тебе царство, Богом мне врученное. Я принял его тринадцать лет тому назад от истекавшего кровью отца… Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть… В тот трагический день встал предо мною вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое "передовое общество", зараженное либеральными идеями Запада, или по той, которую подсказывало мне мое собственное убеждение, мой высший священный долг государя и моя совесть. Я избрал мой путь. Либералы окрестили его реакционным. Меня интересовало только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать.

Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит ко благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя притом, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего Царского долга да будет для тебя основой твоей жизни. Будь тверд и мужествен, не проявляй никогда слабости. Выслушивай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только самого себя и своей совести. В политике внешней – держись независимой позиции. Помни – у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней – прежде всего покровительствуй Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед. Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства… – Государь тяжело закашлялся. Видно было, что длинная речь совсем его обессилела. Однако он продолжал:

– Я не посвящал тебя в государственные дела. Я думал у меня много времени, ты повзрослеешь, но… но Господь решил иначе… Прости меня…

Николай только теперь заметил, что по щекам его катятся слёзы. Он бросился к отцу, обнял его и прижал к себе.

* * *

Наступило 20 октября. Вся Ливадия окуталась сырым туманом, солёное дыхание близкого моря чувствовалось даже в помещениях. Императору стало не хватать воздуха, и послали за кислородными подушками. Николай выкатил кресло папa на веранду. Он знал, что это последние часы и минуты отца и не отходил от него.

Около полудня император попросил позвать отца Иоанна. Когда священник пришёл, Александр Александрович, не признававший обезболивающих средств, попросил его положить руки на свою голову и сказал: – Когда вы держите руки свои на моей голове, я чувствую большое облегчение, а когда отнимаете, очень страдаю, не отнимайте их.

На веранде постепенно собралась вся семья. Пришли врачи, придворные, прислуга. Все уже предчувствовали, что скоро произойдёт ужасное. Отец Иоанн причастил Государя.

Император Александр III умер так, как и жил, без звучных фраз и мелодраматических эффектов. Прочитал короткую молитву, поцеловал жену, положил голову ей на грудь и умер.

Все собравшиеся опустились на колени.

Николаю стало страшно. Вот теперь всё только начинается. Вот теперь всё всерьёз. Он – император! К горлу подкатило нечто тошнотворное. Вот оно какое, бремя власти! Сверху давит плита, а внизу пустота, и надо держать!

Где-то в комнатах трижды, глухо пробили часы. Николай поцеловал белый лоб отца, потом руку его. Обнял и поцеловал мать. Вслед за ним потянулись остальные. Никто не плакал, не рыдал. Стояла оглушительная тишина, даже за окном смолкли птицы. Казалось, что густой туман, покрывший окрестности, приник и на веранду, и заполнил весь дворец.

Да, теперь Николай император. Николай II. Так же, по очереди, все стали подходить и целовать руку ему. Уже плачущие. Горе прорвалось. Каждый в толпе присутствовавших при кончине Aлeксандра III понимал, что страна потеряла в лице усопшего государя опору, на которой всё держалось. Как оно будет при наследнике, никто не знал.

Последним к Николаю подошёл Георгий. Поцеловал ему руку и обнял. Николай почувствовал, что плечи Георгия вздрагивают и тоже заплакал. Детство кончилось. Они остались одни.

Вечер прошёл в слезах, в обсуждении вопросов траура и похорон. Около девяти вечера отслужили панихиду. Никто точно не знал, как и что делать правильно, единственное, в чём все сходились, что тело покойного нужно срочно везти в Петербург.

* * *

Ночью разыгрался шторм, море ревело и стонало, словно оплакивая почившего в бозе императора.

21 октября, после утренней панихиды, Николай, Георгий и Сандро спустились в бункер. Список врагов империи был отработан. Николай и Георгий начали паковать аппаратуру. Сандро им помогал. Все оставшиеся вещи развеяли.

– Ну что ж, – сказал Николай, – теперь надо быстрее в Москву, нас там очень ждут. Сандро, займись транспортом. Нужно вызвать из Севастополя корабль с эскортом, и чтобы в Севастополе ждал императорский поезд. Жоржи, возьми на себя общие сборы. Вернёмся мы сюда не скоро, не до отдыха будет. А на мне траурные мероприятия. Всё, за дело!

Когда Николай вернулся во дворец, его обступили дядья и каждый хотел с ним поговорить лично, с глазу на глаз. Особенно настаивали великие князья Владимир и Сергей Александровичи. Николай заскучал. Он знал, что этот народ будет, по сути, растаскивать его власть, и гнуть его под себя, но не думал, что это начнётся в первый же день его вступления на престол.

– Хорошо, – сказал Николай, – я буду в кабинете папa, заходите по одному, и будем говорить с глазу на глаз.

Но Владимир Александрович заговорил о его свадьбе с Аликс, а Сергей Александрович спрашивал, сколько дней планировать прощание москвичей с государём.

Николай почувствовал благодарность к ним, что не оправдали его худших надежд. Сергею Александровичу, московскому градоначальнику, он сказал: – Дядя Сергей, папa из Америки выписал инженеров, очень нужных людей, он говорил, им нужно предоставить все условия для работы. Работа очень нужная, и секретная. Они сейчас в Москве, чуть-чуть папa не застали. Я думаю, их нужно поселить в Кремле и поставить охрану, чтобы им не мешали.

– А какие работы? – быстро спросил Сергей Александрович.

Николай криво улыбнулся: – Я же сказал: секретные. Потом об этом поговорим.

Когда великий князь ушёл, Николай позвал Георгия.

– Жоржи, – сказал он, – кивая на стол, заваленный телеграммами от европейских владетельных князей и монархов, – что скажешь на такой кандибобер: наш дражайший кузен Вильгельм не собирается приезжать на похороны. У него видите ли, смена правительства и он не может.

– Отговорка, – кивнул Георгий, – Бисмарк ему рассказал, что папa его дураком обзывал, вот теперь мстит.

– И вот ещё. Вильгельм по своей инициативе отменил принятые в 1887 году, ещё Бисмарком, меры против русских фондов. Это когда Германский имперский банк перестал принимать русские ценные бумаги в залог. Бисмарк хотел подорвать русский государственный кредит. Но сел в лужу. Выброшенные на европейский рынок русские бумаги сломя голову кинулись скупать французы, так что их цена даже подскочила. До смерти папa Вилли было стыдно отменить это распоряжение, папa ещё раз бы обозвал его дураком. А сейчас вот, пожалуйста, указ от 20 октября.

Николай поворошил бумаги на столе и взял в руки одну из них, показал Георгию.

Георгий почему-тоулыбнулся.

– Кстати, Жоржи, ты жениться не собираешься? – Николай потянулся, и сплетя пальцы, хрустнул костяшками.

– А что, нужно срочно?

– Ага, желательно!

– Вот оно что, а я-то, думаю, причём тут Вильгельм, – засмеялся Георгий, – Ну говори, не томи, кого ты там мне выбрал?

– А не из кого выбирать. Есть одна-единственная. И ту уже собираются за итальянца выдать. Я что вспомнил, все балканские князьки собираются на похороны, вот и черногорский Никола телеграмму прислал, просит разрешения приехать. А у него дочь Елена на выданье, он её за Виктора-Иммануила планирует выдать. Нужно перехватить. Она на два года тебя младше, закончила наш Смольный, православная, что ещё нужно? Не уродина. Сам посмотри, – Николай протянул брату фотографическую карточку.

Георгий взял фото в руки, посмотрел, наклонил голову вправо-влево, закрыл левый глаз, потом закрыл правый – открыл левый и улыбнулся: – Ну, да, ничего, так.

Николай рассмеялся: – Было б "чего так", ты бы уже этой фоткой в меня запустил.

Через час, в Петербург ушла совершенно секретная телеграмма на имя министра иностранных дел империи Николая Карловича Гирса.

"Не имею ничего против приезда князя Черногорского с дочерью Еленой. Следует доверительно ему сообщить, что приезд с дочерью более, чем желателен. От этого зависит финансирование на 1895 год. Николай".

Вы будете смеяться, но государство Черногория жило на русские деньги.

* * *

На следующий день, в девять часов утра, после траурной обедни, стрелки полка Его Величества вынесли гроб с телом усопшего императора из дворцовой церкви. В Ялте уже ждали прибывшие из Севастополя корабли. Три километра, отделяющие Ливадийский дворец от пристани гроб несли на руках, сменяясь, стрелки, казаки конвойной сотни и гребцы с катера Его Величества. За ними пешком шла императорская семья, прибывшие министры, придворные, чиновники из Ялты, дворцовая прислуга, местные жители. Оркестр играл похоронный марш. Многие плакали.

На пристани отслужили "усердную молитву", литию. Потом все поднялись на крейсер "Память Меркурия". Гроб с телом покойного установили на верхней палубе, на шканцах и покрыли большим Андреевским флагом. К гробу в почётный караул тотчас стали придворные. На мачте взметнулся императорский штандарт.

"Память Меркурия" поднял якоря и медленно начал набирать ход. За ним тронулся траурный почетный эскорт, броненосец "Орёл", броненосец "Двенадцать апостолов", а также несколько кораблей поменьше.

В Севастополь пришли в пятом часу. Вся Черноморская эскадра выстроилась в линию и встречала усопшего императора приспущенными флагами и отопленными реями, склонив в знак печали горизонтальные перекладины на мачтах. Когда "Память Меркурия" начал входить в Севастопольскую гавань, над эскадрой взметнулся дым прощального салюта. Под пушечный гром крейсер вошел в Южную бухту и отшвартовался у Царской пристани. Георгий, стоявший в почётном карауле у гроба отца, насчитал тридцать один залп. Севастополь заволокло пороховым дымом.

На пристани опять прослушали литию и понесли гроб к императорскому поезду. Гребцы занесли его в вагон и состав тронулся. Остановились в Симферополе, отслужить панихиду и задержались, все хотели проститься с императором. После этого Николай приказал не останавливаться, нужно было спешить в Москву. На каждой станции траурный поезд встречали толпы людей и путешествие грозило затянуться. И всё же останавливаться приходилось. Остановились в Борках, месте крушения императорского поезда в 1888 году, Харькове, Курске, Орле, Туле. Везде литии, плачущий народ, почётные караулы, местное начальство, войска шпалерами.

Николай сидел в купе с Аликс и понемногу вводил её в курс своих планов. Известие о необходимости отложить свадьбу на год она восприняла спокойно, с пониманием. Главное, она рядом с любимым Ники, а остальное пустяки. Николай решил пока не рассказывать ей про ХХ век, ему было мучительно стыдно, что он не спас свою семью и не сберёг свою страну и поэтому он сосредоточился на принципах социального развития России. Молодая двадцатидвухлетняя девушка с удивлением и восхищением смотрела на Николая, который разворачивал перед ней картину великих преобразований великой империи. Особенно Аликс поразило то, что Николай отводит её немаловажную роль в своих планах и надеется на её помощь. Нелюбовь к царской семье со стороны столичных жителей, так сказать, отрицательный имидж, являлся немаловажным фактором свержения династии. В каком-то смысле, в феврале 1917 свергали не абстрактного "ЦАРЯ", а именно Николая II и Алису. Николай читал, что в Февральские дни студенты в Петрограде распевали во всё горло оскорбительные частушки в адрес его жены, самую приличную из которых он запомнил:

 
Надо Алисе ехать назад
Адрес для писем – Гессен-Дармштадт
Фрау Алиса едет «нах Рейн»
Фрау Алиса – ауфвидерзейн!
 

Самое первое, о чём просил Николай у Аликс, это выучить хорошо русский язык. «Холодный снобизм», с которым Аликс вошла в Историю, был отчасти связан с плохим знанием языка. Когда Аликс не понимала, что ей говорят на русском языке, застенчивость не позволяла ей переспросить, и она отвечала только высокомерным взглядом. В этом крылось неприятие Аликс высшим светом Санкт-Петербурга.

Это нужно было исправить. Отныне Николай разговаривал с Аликс только по-русски.

В дальнейшем будет назначен профессиональный педагог русского языка, с тем, чтобы через год Аликс свободно говорила и желательно без акцента.

Во-вторых, Алисе нужно было изучить быт и нравы русского общества, чтобы не делать непростительных, с точки зрения высшего света, ошибок.

В-третьих, Николай хотел, чтобы Аликс стала не только его женой и матерью его детей, но и другом и помощником. Этот год он отводил Аликс на изучение истории, географии и экономики России. Алиса выросла в Англии, при дворе бабушки королевы Виктории и о России имела весьма смутное представление.

И, последнее – чаще улыбаться. Надменно опущенные уголки рта никак не могут вызвать любовь у верноподданных.

Николай боялся, что такие чрезмерные требования вызовут возмущение у Аликс, но он ошибся. Алиса ехала в Россию со страхом и любопытством. Её страх был страхом перед новым и неизвестным. Теперь же Николай указал ей способ преодолеть страх и план действий по вхождению в роль императрицы. Аликс не только не была против, но и схватилась за блокнотик записать всё, что говорил Николай, для памяти.

Николай говорил о банках, заводах, фабриках, крестьянах, купечестве, о Сибири и Средней Азии, о плотинах гидроэлектростанций и больших кораблях, о сверхзвуковых самолётах и космических кораблях. У Аликс кружилась голова.

Трое суток до Москвы пролетели незаметно. Аликс как-то по-другому начала смотреть на Николая. Во взгляде к любви прибавилось уважение и восхищение.

* * *

25 октября траурный поезд с телом усопшего императора Александра III прибыл в Москву.

На перроне, уставленном шеренгами гвардии и заваленном цветами, поезд встречали великий князь Сергей Александрович с женой Эллой и великий князь Михаил Николаевич.

Гроб из вагона вынесли гвардейцы и установили на колесницу. Тронулись. Вдоль улиц войска, тысячи народу, тишина и сдавленные рыдания. Так Москва в последний раз встречала великого императора. Напротив каждой встречающейся на пути церкви – остановка и лития. В Кремле гроб установили в Архангельском соборе. Московское духовенство всё в сборе. Панихида.

* * *

Петровы и Сидоровы стояли за шеренгой солдат и смотрели на проезжающий траурный кортеж. Как «чистую публику», их пропустили в первый ряд, и они с любопытством рассматривали эту пышную церемонию. Иванов остался в гостинице.

Наши путешественники во времени приехали в Москву 20 октября, как и просил Николай, и поселились в гостинице "Метрополь". Приехали и заняли самые роскошные номера, благо гостиница была почти вся свободна. А на следующий день, когда разнеслась весть о кончине государя, в гостинице было не протолкнуться. Все окрестные помещики съехались в Москву, боясь пропустить такое событие, как прощание с императором.

Путешествие из Парижа в Москву прошло замечательно, если не считать постоянного дыма из трубы паровоза.

В "Метрополе" был электрический свет, и Иванов, проверив его авометром, поставил ноутбуки на подзарядку.

Все четыре дня, до прибытия траурного поезда в Москву, псевдоамериканцы ходили по городу и смотрели во все глаза. Старая Москва завораживала. Всё, что их современники могли видеть на ретрофотографиях, черно-белых и пожелтевших, представало во всей многоцветной красе. Одежда горожан, стены домов, маковки церквей, всё было живым, насыщенным и ярким.