Текст книги "Америка глазами заблудшего туриста (СИ)"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Мне чаще приходилось переходить через East River по Вильямсбургскому мосту. Сооружение мрачноватое, соединяющее пыльный торгово-промышленный район Бруклина с нижним восточным Нью-Йорком (Low East Side). Обе стороны этого моста с отталкивающими следами местных обитателей. Иными словами, туристической достопримечательностью Вильямсбургский мост не назовёшь.

Другое дело, мост Бруклинский. Его строительство начали ещё в 1869 году, а закончили в 1883. И возраст этого сооружения, и вид Нью-Йорка, открывающийся с этого моста, – всё это привлекает туристов и прочих праздных бездельников, фотографов, художников.

(Бру́клинский мост (англ. Brooklyn Bridge) – один из старейших висячих мостов в США, его длина составляет 1825 метров, он пересекает пролив Ист-Ривер и соединяет Бруклин и Манхэттен в городе Нью-Йорк. На момент окончания строительства он являлся самым большим подвесным мостом в мире и первым мостом, в конструкции которого использовались стальные прутья. Первоначальное название – Мост Нью-Йорка и Бруклина (англ. New York and Brooklyn Bridge). По мосту осуществляется как автомобильное, так и пешеходное движение – вдоль он разделен на три части. Боковые полосы используются автомобилями, а средняя, на значительном возвышении, пешеходами и велосипедистами. В 1964 году мост попал в список Национальных Исторических достопримечательностей.)

С Бруклинского моста в Нью-Йорк спускаешься к внушительному зданию суда. А, пройдя немного выше, попадаешь в суету China Town. Не задерживаясь в китайских торговых кварталах, мы, без определенной цели, прошли далее вглубь острова.

По пути Саша поведал мне об ещё одной проблеме. Оказывается, где-то здесь неподалеку, есть контора по трудоустройству. Когда-то, он вступил в договорные отношения с одним из агентов и тот, получив предоплату (что любят везде), обещал найти для Саши работу. Так как, в настоящее время Саша уже не нуждался в его запоздалой услуге, то хотел бы поинтересоваться о своих деньгах, и если можно, получить их обратно. У Саше даже квитанция об оплате оказалась при себе. Мне было любопытно посмотреть эту контору, а заодно, встретиться и поговорить с посредником.

Место это находилось где-то в районе 14-й улицы. Войдя в это здание, я сразу заметил признаки биржи труда. Поднялись на 2-й этаж. Там размещались множество офисов. По количеству и содержанию объявлений, вывешенных везде, нетрудно догадаться, что все эти конторы промышляют посреднической деятельностью между работодателями и работниками. Объявления содержали списки вакантных рабочих мест, с кратким описанием условий работы и координаты посредника, к которому следует обращаться. Среди этих объявлений мы нашли имя Сашиного агента. Время было уже далеко за полдень. Рабочий день здесь фактически закончился. Продолжалась лишь кое-какая возня отдельных клерков и запоздалых посетителей, подобных нам.

Но по всему было видно, что с утра здесь собирается немало народа.

Нужный нам офис был ещё открыт. Я заглянул туда и спросил, где могу найти такого-то кадра. Но мне ответили, что сегодня его уже не будет здесь. Советовали подойти с утра.

Больше мне не пришлось бывать здесь. Но как рассказал мне Саша, рабочих мест здесь предлагается немало. Но надо иметь разрешение на работу, да и английский язык очень даже желателен. Условия трудоустройства различны. В одних случаях, посредники хотят получить оплату за свои услуги с работника, в других случаях, – с работодателя. Но, вероятно, стараются получить с обеих сторон.

Ближайшие несколько дней я не предпринимал никаких трудовых усилий. Погода стояла жаркая. Засыпал я поздно. По ночам смотрел телевизор, компенсируя недопонимание американского языка обильным потреблением прохладительных комбикормов. Телевизионные зрелища лучше воспринимались в сочетании с объёмной миской, наполненной кормами собственного приготовления. Основными пищевыми компонентами были: молоко, мороженое, кукурузные хлопья, изюм, виноград, бананы, арахис. Внешне мои блюда выглядели неприглядно, но по содержанию и вкусовым качествам, как говорится, спор о вкусах неуместен.

Я только успевал прикупать галлоновые ёмкости с молоком и упаковки различных видов недорогого мороженого. Цены на кукурузные хлопья меня глубоко возмущали. Зато, с бананами и прочими фруктами вопрос был решен положительно.

Раза два в неделю я посещал известную пекарню и, на радость себе и своим соседям, заполнял треть холодильника кондитерскими изделиями.

Валентин и Саша показали мне фруктовые лавки, где в определенное время вечером можно за символическую цену или вовсе бесплатно затовариваться критически созревшими бананами, персиками и рассыпным виноградом.

По ночам я полу спал, полу слушал – тихо мурлычущий транзистор. А утром просыпался поздновато и вяло. И вообще, настроение было нетрудоспособное. Я связывался с себе подобными – Славкой или Юрой и убивал день где-нибудь на Брайтон пляже или в каменных джунглях Нью-Йорка.

В один из таких дней, я привёл Влада к Оноде в гостиницу, и был свидетелем того, как хохол разговаривал с японцем на его языке. Онода был удивлён не менее моего. Я спросил: как он оценивает такой японский, и Онода уважительно заметил, что для европейца это вполне приличные знания японского языка.

Но Онода долго не задержал своё внимание на украинском чуде в центре Нью-Йорка, а перешел к вопросам бизнеса. Для начала, он предложил перейти на другую сторону 8-й авеню и занять столик в ресторане МакДональдс. С собой Онода прихватил, уже знакомый мне дипломат с картинками. Заседая в ресторане, на этот раз, Онода охмурял Влада, а я радовался жареному картофелю с кетчупом и созерцал уличную суету. Я был искренне рад, что они нашли общий язык (японский) и, что деловые предложения Оноды заинтересовали Влада. Это избавляло меня от участия в обсуждении. Но расслабился я преждевременно. Для меня было неожиданностью, что они решили ехать прямо сейчас в Квинс, где у Оноды, якобы, давнишние, надёжные точки по реализации картинок. Я ссылался на занятость и сопротивлялся, как мог. Но Влад, поверивший в этот бред, уж очень просил поехать с ним. Учитывая их просьбы, взятые Онодой на себя транспортные расходы и некоторое любопытство к Квинсу, где я толком не бывал, – я согласился. Что будет далее, я уже знал наперед. Поэтому мне хотелось лишь одного, – чтобы Онода как можно побыстрей провёл свой бизнес урок и оставил нас «подумать об этом».

Заехали мы в какой-то безликий район. Онода стал водить нас по всяким заведениям: магазины, парикмахерские, ресторанчики и прочие конторы. Там он демонстрировал скучающим работникам свои картинки. В нескольких местах ему повезло. Встретились знакомые, и он уговорил их что-то купить. Ему сделали одолжение. Он советовал нам продолжать в том же духе, а сам же, убежал на остановку сабвэя, сославшись на необходимость возвращения на работу.

К моему сожалению, Оноде удалось увлечь этим делом Влада, и тот, поверив в перспективы быстрого обогащения, пошёл «в народ». Однако вялая реакция потенциальных покупателей быстро охладила коммерческий энтузиазм Влада.

Мы сидели в прохладном вагоне и катили в свою Бруклин-зону. Влад не оставлял надежду на успех и уже строил какие-то прожекты на этот счет. На какой-то станции мы расстались с ним.

В другой, такой же бездельный день, мне позвонил Славка и чуть позже подъехал. Он приглашал меня посетить колледж где-то по соседству с Брайтон Бич. Хотел выяснить условия приема туда таких глухонемых беженцев, каким был сам. Учиться там, как я понял, он не собирался. Кто-то из соотечественников подсказал ему, что в случае поступления на учёбу и предъявления об этом справки в соцобес, он может рассчитывать на какие-то дополнительные дотации. Его участие в израильском ковровом бизнесе закончилось на днях, о чём он сожалел. И теперь, Славка искал другие дополнительные источники существования.

Не могу припомнить название этого колледжа. От Брайтон Бич мы прошли в сторону соседнего района Sheepshead Bay. Где-то там, на берегу, мы нашли модерновое здание. Вокруг суетилась молодёжь. Это был период приема документов. Мы изучили информационные объявления, и присели в столовой. Коротая время за столиком, мы поклёвывали необычный, в моем понимании, студенческий обед и лениво соображали, что можно предпринять. Слава нещадно ругал дурацкие правила в этой столовой. При расчёте на кассе у него отказались принять его беженские продуктовые карточки (food stamps), и пришлось платить наличными, которые у него предназначены строго для покупки пива, бензина и сигарет. Возмущаясь этим фактом, он поведал мне, что уже знает немало продовольственных точек в Бруклине, где можно на продовольственные карточки покупать не только продукты, но и пиво, сигареты. С некоторыми, конечно, поправками в расчётах, в пользу продавца. А в этой студенческой столовке ещё выпендриваются, как будто они не Бруклине, а где-то в Принстоне.

Из столовой вышли в сторону берега и оказались на тихом, уютном пляже. Людей было мало. Мы (в своих спальных трусах) с удовольствием искупались, а затем присели на горячую скамейку и часок грелись-сушились.

Когда мы вернулись в учебную канцелярию, я уже смутно помнил, что мы хотели здесь узнать. Нужный нам офис был открыт. В разговоре с женщиной я узнал, каковые условия поступления и обучения в этом колледже для лиц, не владеющих английским языком. Коротко говоря, Слава мог бы пройти предварительное тестирование уровня (умственного) и за какую-то плату его зачислили бы в группу ему подобных, и обучили языку. Проблема лишь в том, что оплату за учёбу там, продовольственными карточками не принимали. Хотели обычные деньги. С таким условием Славка был категорически не согласен.

Зато мне очень понравилось разговаривать с этой тётей. Её речь была правильной и понятной. Она отвечала на мои вопросы без киношного выпендрёжа и модных ругательств. Я даже поверил в существование другой, здравой Америки.

Вернувшись, домой вечером, я застал на кухне компанию.

Пришел Игорь со своей подругой. Они посетили Сашу по случаю их завтрашнего отлёта в Москву. Все они были уже тёплыми. И разговоры их сводились к воспоминаниям о том, как год назад они осваивали новую, туристическую жизнь. Случайно присутствуя на этих проводах, я почерпнул для себя то, что зимой здесь нежарко. Если же нет постоянной работы в помещении, то на пляже или на теннисных кортах время не убьешь. Режим был спартанский. Щедрым отоплением зимой в этом доме не баловали.

Послушав их, я вспомнил басню о стрекозе, которая лето красное пропела, оглянуться не успела. Здесь же на кухне, с банкой холодного пива, я решил для себя, что зимой мне здесь делать нечего и до наступления холодов следует сбежать в тёплые края. Возникли тягостные думы о моих более чем скромных сбережениях. Настроение приопустилось. Вспомнил, что уже несколько дней я даже не предпринимал попыток подработать. Мне захотелось оставить их компанию и пойти прогуляться, обдумать план на ближайшее будущее.

Я распрощался с Игорем и собрался уходить, но он спросил: интересует ли меня его предложение?

– Какое ещё предложение? – не понял я.

– А помнишь, я предлагал тебе зайти на склад, где мы работали, сообщить боссу о моём экстренном отъезде и занять моё постоянное рабочее место?

Напоминание об этом складе ухудшило моё, и без того кислое, настроение.

– Будь другом, сделай это завтра, если сможешь, – просил меня Игорь. Расскажи им какую-нибудь уважительную, семейную историю, в связи с которой, я был вынужден так поспешно вылететь.

– Но почему бы тебе самому не объясниться со своими боссами? – поинтересовался я.

– Я до последнего дня точно не знал, когда вылетаю, и не хотел морочить им голову со своими способностями изъясняться, – пудрил мне мозги Игорь.

– А телефон ты их знаешь?

– Телефон где-то у меня записан, но я никогда не звонил им. Да и не думаю, что это будет удобно. Лучше, если бы ты заехал туда и объяснил им. Кто знает, может быть тебе это место понравится, и ты поработаешь у них.

– Хорошо, я всё сделаю, как ты просишь, – неохотно обещал я Игорю.

Мысль о поездке туда и посещении склада-душегубки была мне глубоко противна. Получалось, что завтра я должен проснуться пораньше, прибыть на тот вонючий склад, сообщить хозяевам об отъезде Игоря и предложить себя на его место. В конце концов, это не смертельно, недельку можно потерпеть. Если меня ещё возьмут на эту должность, – думал я.

С этой мыслью я и переспал ночь.

Рано утром, в потоке себе подобных, я переехал сабвэем в тот пыльный промышленный район. К складу я пришёл в начале восьмого, въездные ворота были уже открыты. Как и в тот раз, первый, кого я там встретил, был приказчик. Он показался мне добрым и неглупым товарищем. Я решил, что мне следует вести переговоры именно с ним. Я заметил удивление на его бородатой физиономии, когда он увидел меня, вместо запаздывавшего Игоря. Мы поздоровались, и я передал ему легенду исчезнувшего работника. Он выслушал и спросил меня, насовсем ли тот уехал, или ещё вернется? Я выразил своё предположение, что он больше не вернется. Я уже всё рассказал. Нового вопроса не последовало, возникла пауза. Приказчик о чём-то соображал, он был озадачен.

– Тогда я пошёл, – заполнил я паузу. – Если вам нужен будет работник, я могу оставить свой телефон.

– Погоди-ка минутку, – наконец, что-то придумал приказчик и ушёл в контору к старшим партнёрам-единоверцам.

Там они в срочном порядке обсудили возникшую ситуацию. В процессе решения этой проблемы они украдкой поглядывали на меня. Вернулся он с готовым ответом.

– О.К. если ты согласен поработать у нас, тогда завтра подходи сюда к 7 утра. Работать будешь до 17. Платить мы будем по 50 за полный день. Суббота и воскресенье – выходные. О.К? А если можешь начать уже сегодня, – будет ещё лучше.

Я задумался относительно сегодняшнего дня. Планов у меня никаких не было, но и желания остаться здесь до вечера, тоже не было. Мне стоило немалых усилий убедить себя в том, что раньше начну – раньше закончу, и заставить себя сдаться на месте и сейчас же. Я дал согласия приступить к работе. Меня провели в уже знакомую мне раздевалку, предоставили шкафчик для одёжки и познакомили с коллегами.

Это были кадровые, то бишь, постоянные работники. Мексиканец, который за восемь лет работы на этом складе, кроме профессиональных навыков, обрёл ещё и специфическую внешность. Неисправимая сутулость и мутно-сонные глаза, мне кажется, были следствием его длительного пребывания в складском помещении.

И молодой, рыжий хасид, который работал там первый год.

Кроме уже знакомого мне, рутинного дела – сортировки деталей, меня начали привлекать и к прочим функциональным обязанностям.

Суть их бизнеса заключалась в оптовой и розничной торговле техническими комплектующими. Это требовало постоянного учёта прихода и расхода, чем и занимались двое старшин в офисе с кондиционером и компьютером. Приёмом поступлений, выдачей товара покупателям, а также, текущей организацией хранения, заправлял приказчик, в распоряжении которого мы и суетились.

Теперь меня привлекали к разгрузке доставленных на склад труб, кранов и прочих сантехнических деталей. После разгрузки, всё должно быть разложено по соответствующим полкам и ячейкам, количество которых мне казалось умопомрачительным. Основными гидами в этих дебрях наименований и размеров были приказчик и мексиканец. Если возникали какие-либо сомнения или сбои в их профессиональной памяти, тогда приказчик доставал из внутреннего кармана сюртука свою электронную записную книжку и извлекал из её памяти данные о местонахождении нужной детали. Надо отметить, что отвечал он на наши служебные вопросы очень дружелюбно. Охотно делился своими складскими знаниями и был искренне рад, когда именно с его помощью разрешалась какая-то задача. Справедливости ради, надо заметить, что и мексиканец ориентировался в складских лабиринтах не хуже приказчика и без электронной шпаргалки.

Но было очевидным, что выше должности складского работника-подсобника мексиканцу не прыгнуть. Тому были серьёзные причины. Он не соответствовал их компании по национальным и религиозным признакам. При добром отношении к нему работодателей, нетрудно было заметить тщательно соблюдаемую дистанцию и субординацию. Его место в их семейном бизнесе было строго определено. Образовательный уровень мексиканца и его разговорный «Pidgin English», также были недостаточны для управленческой работы. Я полагаю, быть ему на этом складе «хорошим работником» до конца дней своих. Знания, которыми он располагает, применимы и имеют какую-то профессиональную ценность, только на этом конкретном складе. Ибо, в условиях другого, подобного торгового предприятия, порядок и организация хранения будут иными. И чтобы заслужить на новом месте такого статуса и жалования, какие он уже имел на этом складе, ему придётся долго потеть. Он понимал это и ценил то, что есть. Понимали это и его, более образованные бородатые хозяева.

Второй подсобный работник пока едва ориентировался в этом деле и хозяйстве. Но он имел ряд преимуществ перед ветераном труда – мексиканцем. Он был, как говорят в Одессе – своим человеком. О чём свидетельствовали его рыжая остриженная голова с прилежно завитыми пэйсами, стандартные чёрный сюртук, брюки, башмаки и шляпа. И так при любой погоде. Этот мог не знать, где что лежит и путаться в наименованиях, но он был вхож в офис. Да, что там в офис. Если они каждую субботу шабаши вместе празднуют, молятся одному Богу, говорят на своем языке и, наверняка, состоят в каком-то родстве. Если хозяева решат расширить дело и потребуются дополнительные партнёры, то в долю предложат войти не «хорошему работнику», ветерану мексиканцу, а своему соплеменнику и единоверцу. Мексиканец останется на своём месте, среди стеллажей.

Опарыш, как его ласково окрестил Саша, тоже всё понимал и очень хотел освоить складское дело. Я мог наблюдать за ним, когда мы работали в паре. Если он не знал где находится нужная деталь и не находил подсказку в своём блокноте-шпаргалке, то обращался за помощью к приказчику, либо бежал прямо в офис к паханам, где и получал их отеческое наставление из памяти главного компьютера. К мексиканцу с вопросами такого рода он никогда не обращался.

По мере сотрудничества с Опарышем, мы познавали друг друга всё больше. В отличие от мексиканца, с его специфическим английским, вялой замкнутостью и сосредоточенностью на работе, рыжебородый Опарыш активно проявлял своё любопытство к русскому атеисту, и скупо рассказывал о себе. Оказалось, он лишь несколько лет живёт в Америке, а прибыл сюда из Шотландии. Свои впечатления об Америке он высказывал очень осторожно, зато очень охотно и внимательно слушал меня. Он соглашался и горячо поддерживал мнение о том, что Нью-Йорк медленно, но верно превращается в опасные джунгли. Анти социальное поведение определённой категории жителей, этого города-монстра глубоко возмущала моего коллегу. Он откровенно признался мне, что некоторых, особо опасных, он и людьми не считает. Оспаривать его мнение я не стал.

Каждый день по десять часов мне приходилось заниматься одним и тем же. Разгрузка и сортировка по местам хранения. И в обратном направлении: поиски по списку-заказу и отгрузка покупателю. Эти десять часов казались мне вечностью. Я больше уставал не физически, а от ожидания окончания рабочего дня. В конце каждого такого дня, управляющий вручал мне, как кость, мои договорные 50 долларов. И я, переодетый в свои шорты (символ независимого туризма), выскакивал из склада, подобно, выпущенной на выгул собаке. Иногда, я даже отказывался от услуг общественного транспорта и шагал домой пешком.

Остаток дня пролетал быстро и незаметно, а на следующее утро, к семи часам, я должен снова быть на складе. И так, пять дней в неделю. Суббота и воскресенье были моими!

Особого рвения в освоении складского дела я не проявлял. Моей программой максимум было продержаться на этих само принудительных работах пару недель, чтобы подсобрать сумму, достаточную для переезда в другие места. Приказчик же, постоянно расширял круг моих обязанностей и вводил меня в курс дела. Между делом, он иногда «заезжал» с вопросами не по работе. Где и как я живу, чем занимаюсь в свободное время? Спрашивал он аккуратно, тактично.

В общем, этот толстый, бородатый парниша мне всё больше нравился, и как мой непосредственный начальник, и как человек. Но мне следовало помнить, что для них я всегда буду русским атеистом, инородцем, одним из тех, кто у себя на коммунистической родине «преследовал» их единоверцев. Мне даже показалось, что обо всех наших разговорах, Опарыш докладывает ему, а он уже восполняет своё представление обо мне дополнительными расспросами.

Если верить Саше, то этот толстый интеллигентный приказчик, сам-то с немалыми моральными усилиями адаптировался в этом складе. Якобы, раньше он выучился и уже начал практиковать, как стоматолог. Но получил от какого-то родственника долю в этом трубном деле. Дело было хорошо налажено, и родственники рекомендовали отнестись серьёзно к участию в нём. В конце концов, решили, что ему следует оставить начатую им практику дантиста и посвятить себя продолжению семейного бизнеса. Теперь он с карманным компьютером у сердца, в грязном сюртуке и очках, поддерживаемых резиночкой, управляет на складе, двумя постоянными и одним случайным работниками. Надо признать, делал он это толково. Без лишней суеты и шума, всегда тактично и дружелюбно.

Я полагал, он имел достаточно верное представление о каждом из нас, о наших мотивах и целях на этом складе. Соответственно этому представлению, каждому работнику отводилось место, жалование и возможные перспективы.

Мои перспективы на этом складе я определил себе сам: пару недель, если выдержу.

Мой режим стабилизировался. С 7 до 17 я отбывал десятичасовой срок на складе, а оставшиеся часов 5–6 были в моем распоряжении. Посетить спорт – парк на East 14-й и поиграть с кем-нибудь в теннис – это уже было роскошным развлечением. Ракетку я себе так и не приобрел, но подумывал об этом. Обычно, таковую предоставлял мне мой польский партнёр.

Однажды я нашёл его на кортах уже играющим с другим игроком, и я удалился с его запасной ракеткой поупражняться против стены. Там обычно страдали начинающие теннисисты-физкультурники, а они нуждались в пространстве. В этот вечер моей соседкой по упражнению оказалась женщина средних лет, склонная к полноте. Мяч упрямо не слушался её, но она настойчиво боролась с ним, и со своей полнотой. Делить с ней стенку было неудобно, ибо ей одной не хватало места. Она это поняла и тихо отошла в сторонку, чтобы не мешать. Я оценил её тактичность, да и особого интереса к этому теннисному самоистязанию у меня не было. Дал ей понять, что уступаю ей всю стенку. И был удивлен её полным невосприятием русского языка. Я подбодрил её тем, что все неизбежно проходят через этот начальный, рутинный этап освоения тенниса. По её просьбе, поделился с ней любительским опытом и показал, как ей лучше справиться с этим безрадостным, но полезным упражнением. Опробовав мои бесценные советы на стенке, уже минут через десять, она захотела испытать свои навыки на кортах. Просила поиграть с ней, пока не стемнело.

Представляя себе нашу «игру», я напомнил ей, что освободившиеся корты без сеток. Но её это не смущало, она хотела меня и без сетки. Я не смог отказать. Похоже, я был первый, с кем она познакомилась в этом парке. Её наивный энтузиазм с намерением принести в следующий раз веревочку, вместо сетки, выглядел забавно в условиях советско-китайского теннисного движения.

Долго она не терзала меня своим партнёрством, так как, скоро сама признала, что ей уже трудно разглядеть мяч в сумерках. Да и мне пора было возвращать ракетку. Но она осталась довольна этой случайной тренировкой. Ей хотелось и в будущем продолжать наши занятия. Оставила мне свой телефон. Я тоже записал ей свой, предупредив, что, вероятно, на её звонки там не всегда смогут ответить на вопросы. Её это не смущало.

Все мои соседи были дома. Меня встретили с новостями.

Костя, который и так-то, последнее время почти не жил с нами, пришёл за своими вещами, с намерением переехать на другое место жительства. А Валентин сегодня уже выкупил билет на 2 августа. Нам было о чём подумать с Сашей.

В этот вечер, в разговорах обо всём, возникла тема о транспортных расходах. Кто-то из ребят показал на карте остановку I Ave. на линии поезда F, и объяснил, что один из входов на платформы временно закрыт. Но закрыли лишь металлические решетчатые ворота, над которыми достаточное пространство, чтобы перемахнуть через эти ворота.

Вход этот расположен на безлюдном перекрёстке, поэтому его и закрыли, что пользовались им крайне редко. Неудобство заключалось лишь в том, что через этот вход попадаешь на платформу, перед которой останавливаются поезда, следующие в нижний Бруклин, то есть, в сторону нашего жилья и далее до Брайтон Бич. Нас же, больше интересовало противоположное направление, а для этого надо было перейти на другую сторону. Сделать это можно через переход, мимо застекленной конторки, в которой скучает служащий метрополитена, со своими бронзовыми шайбами по доллару с четвертью. Остановка эта тихая, и служащий просиживает там без дела. Поэтому, появление одинокого пассажира, преходящего на другое направление, может вызвать у него нездоровое любопытство. Во избежание лишних вопросов, рекомендовалось; проникнув через закрытые ворота на платформу и, желая ехать в противоположном направлении, следовало дождаться поезда. А после его остановки перейти на платформы другого направления, как пассажир, сошедший с этого поезда и пожелавший ехать обратно.

Хорошо помня предупреждения чёрного полицейского, мне очень не хотелось бы попасть в капкан повторно, но местонахождение этой остановки и рекомендации соотечественников я запомнил, на всякий случай.

Спустя пару дней, мы с Сашей вернулись к вопросу о том, как нам жить дальше. Я поделился с ним своими соображениями о переезде во Флориду, с наступлением осени. Сашу это заинтересовало. Он признался, что ему крайне не хотелось бы снова зимовать в Бруклине, но в плане переезда в другие места, он чувствовал себя неуверенно. Я успокоил его, заверив, что при наличии средств, беспокоиться здесь не о чем.

На данный момент, нам необходимо было срочно реорганизовать нашу жилищную коммуну, ибо оставаться проживать здесь лишь вдвоем – материально обременительно. Саша согласился с моим замечанием и выдвинул конкретный план. Суть которого, в следующем. Более года назад, когда Саша с Игорем арендовали эту квартиру, они внесли хозяину, в качестве залога, одномесячную рентную плату за последний месяц. Эта рентная плата так и находится у хозяина и позволяет нам прожить её, заявив об освобождении этой квартиры по истечении месяца.

В течение года, другие сожители, подселявшиеся в эту квартиру, частично компенсировали им этот взнос за последний месяц. Если первого августа, вместо очередной рентной платы, за которой явится хозяин, заявить ему, что август будет нашим последним месяцем проживания, то в качестве оплаты ему останется изначально внесенная одномесячная рентная плата. Но первого сентября мы должны будем освободить эту квартиру. Меня такой план вполне устраивал.

Первого августа, Саша сообщил мне, что он уже огорчил хозяина-грека этой новостью.

В нашей квартире стало просторно и тихо. Возвращаясь со склада, я купался под душем и залегал со своим транзистором на диване. Иногда, кто-нибудь звонил или заходил ко мне и тогда я возвращался домой поздно вечером.

Регулярно, после работы, меня вычисляла по телефону моя теннисная подруга – Мэгги, с веревочкой вместо теннисной сетки и очках на подслеповатых глазах. Благодаря её не очень-то острому зрению, наши, вернее – её, теннисные тренировки с каждым днём становились короче, по мере заметно сокращавшегося светового дня.

Старалась она во время наших свиданий от души! Но мячи непредсказуемо разлетались от её усердия, а мне приходилось реагировать на них. Тем не менее, она высоко ценила моё дружеское участие и содействие её спортивным устремлениям. Как она заметила, я лучший партнёр и учитель из всех, кого она знала. Вероятно, потому что со мной она играла через веревочку, а не через сетку, и бесплатно.

Она уже знала о моём текущем профессиональном занятии трубопроводным бизнесом. И, по-моему, достаточно верно представляла себе, как я «люблю» свою работу на складе.

Как и большинство американцев, она подбадривала меня, мол, не падай духом и не задерживайся на месте, которое тебе не нравится. Ищи и постоянно продвигайся к своей цели. Участие американцев в подобных вопросах, ведающих об иммиграционных проблемах лишь понаслышке и из фильмов, всегда отличалось каким-то наивным оптимизмом. Мэгги была ярким представителем таковых.

Я вежливо слушал её советы, а утром сонный, поругивая весь Бруклин и самого себя, ехал на склад. Большую часть времени мне приходилось работать с Опарышем. Я понемногу осваивал пространство склада и запоминал многочисленные технические наименования и прочие данные.

Мой напарник с трудом скрывал досаду, когда в поисках нужного крана или колена, я находил искомую полку на стеллажах раньше, чем он отыскивал нужную запись в своей шпаргалке.

Когда мы не могли отыскать что-то, то обращались за помощью. Опарыш бежал в офис к своим старшим наставникам, а я отвлекал, молчаливо копающегося где-нибудь по близости, мексиканца. Мексиканец, услышав лишь наименование и размер, сходу указывал мне, на какой полке это находится. Когда возвращался Опарыш, а задача была уже решена, он очень переживал. Особенно расстраивался, когда он возвращался в сопровождении приказчика, готового помочь ему, а в этом уже не было необходимости. Дело было сделано. Приказчик, в таких случаях, добродушно посмеивался, мол, ему скоро здесь нечего будет делать. Только Опарышу было не до шуток! К своей службе он относился ревниво, и подобные ситуации серьёзно огорчали его. Он становился молчаливым и мрачно ревнивым.

В конце одного из таких рабочих дней, когда мы загружали грузовой микроавтобус, вероятно, уже последнего в этот день покупателя, вопрос о моей дальнейшей «карьере» в этом бизнесе решился быстро и болезненно. Мы должны были отгрузить несколько чугунных труб разного диаметра.

Делали мы это всегда в определенном порядке. Сначала загружали трубы большего размера, а затем, трубы поменьше задвигали внутрь первых. Таким образом, компактно и рационально используя грузовое пространство автомобиля. Тот, кто заносил передний конец трубы, вставлял его в большую трубу, а который сзади, задвигал.