Текст книги "Поединок на атолле"

Автор книги: Сергей Жемайтис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Тигровая акула

После обеда к нашей хижине подошло несколько приятелей Сахоно, каждый принес с собой пучок кокосового волокна, вымоченного в морской воде и расчесанного, похожего на лен. Мужчины сели в кружок и стали с необыкновенной быстротой вить пряжу, наматывая ее на клубок. Делали они это очень красиво, ловко, приятно было смотреть, как пушистое волокно под их пальцами скручивалось в тонкие нити. Текла неторопливая беседа. Один мужчина пришел с грудным ребенком, он держал его на коленях и тоже вил пряжу. Ребенок заплакал, тогда отец зачерпнул из лагуны чашкой, сделанной из скорлупы кокосового ореха, воду и стал поливать плачущего. Мальчишка замолчал.

Мужчины напомнили мне далекую бабушкину деревню, к ней вечерами собирались соседки и вот так же пряли или вязали, ведя бесконечные разговоры…

Между тем женщины собрались на берегу, среди них была Хуареи, в одной руке она держала длинную острогу, в другой – мертвого осьминога, одного из добытых нами утром. Две ее подруги были также вооружены острогами. Женщины перебрасываясь короткими фразами, деловито шли по берегу лагуны. Я увязался за ними, хотя Тави и Ронго давали мне понять, что ничего интересного меня не ждет, да, видимо, считалось и не совсем приличным навязываться в компанию к женщинам, и тем более проявлять любопытство.

Три женщины и две девочки-подростка с плетеными сумками уверенно шли по берегу. У того места, где я добывал жемчуг, они остановились и стали смотреть в глубину, опершись руками о колени.

Хуареи радостно вскрикнула и стала медленно опускать осьминога, привязанного за голову на длинную веревку, делая мне знаки, чтобы я подошел поближе. Подруги Хуареи подняли остроги, похожие на копья. Хуареи задержала осьминога под расщелиной, из нее высунулась большая клешня, затем спряталась. Одна из женщин опустила в воду острогу и подтолкнула осьминога глубже между камнями; тогда оттуда вылетел лангуст, и пока он парил, опускаясь на дно, его пронзила острога худенькой белозубой рыбачки. Лангуст был зеленовато-серый, с длиннющими усами и весил он не меньше двух-трех килограммов. Девочки деловито сняли добычу с остроги и, ловко избегая грозных клешней, положили ее в сумку.

– Хорошо! – сказала Хуареи. Она запомнила это единственное русское слово и любила его повторять. Девочки тоже крикнули: «Хорошу!» – и звонко засмеялись.

Охота продолжалась. Я вспомнил, что в обрывистом береге возле камней видел усы и клешни гигантских раков, и повел туда рыбачек.

Хуареи передала мне свою острогу, и женщины, одобрительно кивая, дали понять, что предоставляют мне возможность наколоть на острогу очередного лангуста. К великому своему огорчению, я промазал и раз и второй.

Гигантские лангусты, видимо, были глуповаты, они смертельно боялись своих беспощадных врагов и, не различая, жив ли осьминог или нет, «теряли голову». Стоило им увидеть обмякшее тело крошечного осьминога, почуять его запах, как они бросали надежное убежище и выскакивали под удар остроги.

После моих промахов девочки радостно взвизгивали и стали повторять нараспев, притопывая ногами:

– Хорошу! Хорошу! Хорошу!

Женщины снисходительно улыбались, и они были в душе довольны, что представитель сильного пола оказался не на высоте.

– Нет, не очень хорошо,– сказал я.– Даже очень плохо.

– Хорошу! Хорошу! – кричали девочки…

Я не буду ничего говорить о вкусовых качествах лангуста, потому что передать это словами невозможно. За ужином Хуареи подчеркнуто подавала мне самые большие и, видимо, самые вкусные куски с гарниром из нежных водорослей, похожих на вермишель.

На следующий день я предложил Тави и Ронго самим заняться охотой на раков. Братья смущенно заулыбались. Я понял, что это занятие считалось немужским делом.

У островитян строго определился круг занятий для каждого члена семьи. Наверное, у них были веские основания считать охоту на лангустов женским делом. Может быть, потому, что это не требовало больших усилий, а мужчинам отводились дела посерьезней. Хотя, по правде говоря, меня сильно смущало, что за маленькими детьми ухаживают главным образом мужчины и делают это с необыкновенной любовью и завидным уменьем. Вообще мои новые друзья очень хорошо относились к своим детям. Ни Сахоно, ни Хуареи ни разу не повысили голоса, разговаривая с сыновьями или поручая им какую– либо работу. То же самое я наблюдал и в других семьях. Жаль, что мне пришлось так мало пожить на атолле. Новые события уже подступали к синей лагуне, и мне, помимо воли, пришлось принять в них участие.

Первым злым вестником, нарушившим нашу счастливую жизнь, была тигровая акула. Появилась она в лагуне утром. Стояла очень тихая погода, на небе клубились облака. Я полез на кокосовую пальму за сладким соком из ее соцветий – этот приятный напиток заменял молоко для малышей, да и мы с удовольствием пили его. За ночь на дереве набиралась полная чашка нектара. Вылив сок в калибасовую бутылку, я хотел спускаться вниз, где меня ждал Ронго, как раздался пронзительный крик. Кричала женщина, стоя на берегу лагуны. Тотчас же ее крик подхватили все жители нашего маленького поселка. Скоро раздались удары в тазы и кастрюли.

С высоты я видел всю лагуну. По ее ровной синей поверхности плыли к берегу двое мальчишек. Один из них был Тави, а второй – семилетний сынишка наших соседей. Они заплыли на самую середину бухты, а теперь что есть силы рвались к берегу. Тави плавал лучше, но почему-то держался позади, хотя невдалеке поверхность лагуны чертил плавник акулы. Хищница или была сыта, или ее напугал плеск пловцов и шум, доносящийся с берега; она описала круг возле мальчиков и, начав второй, стала приближаться к ним.

Ребята плыли кролем, сильно вспенивая ногами воду. Им на помощь шел под парусом катамаран. Успеет ли?

Застыв от ужаса, я следил за трехметровой акулой; с высоты мне было видно, как она летела, именно летела, рассекая зловещим плавником поверхность бухты. Хищница явно готовилась к нападению. Она прошла в нескольких метрах от ног Тави, на повороте блеснуло ее светлое брюхо. Отойдя метров на двадцать, она развернулась и ринулась в новую атаку, но в это время катамаран достиг пловцов и сильные руки выхватили мальчишек из воды. И вовремя: акула прошла под катамараном. Опоздай спасители на несколько секунд – и было бы поздно.

Когда я спустился на землю, мужчины стояли на берегу и что-то обсуждали, кивая на лагуну. Акула курсировала взад-вперед против хижины, видно учуяв запахи пищи. Мальчишки и девчонки швыряли в нее обломками кораллов.

Ко мне подбежал возбужденный Тави и стал, волнуясь, говорить и показывать знаками то на акулу, то на взрослых, в довершение он изобразил пальцем крючок и, прищелкнув языком, сунул этот крючок себе в рот. Было ясно, что намечалась охота на тигровую акулу. Только мне не верилось, что такую рыбину можно поймать на крючок. Да и где взять такой крюк и леску, чтобы вытащить акулу длиной в три метра? И тут я вспомнил о деде Игнате. До войны мы вместе с Сеней Лягиным и Петей Козловым частенько бывали у него на пасеке. Дед был маленький, розовощекий, носил соломенную шляпу и очень белые холщовые штаны и такую же рубаху. Он смеялся тоненьким голоском и все подмигивал, выбирая пчел из бороды и выпуская их на волю. Пчелы его не кусали. Он угощал нас медом и рассказывал удивительные истории.

«Вот вы все поди вьюнов промышляете? – спросил он, с удовольствием наблюдая, как мы уписываем деревянными ложками мед, налитый в большую миску.– Вьюн разве рыба! Да какой теперь вьюн? Мелюзга. А вот, помню, прежде ловилась рыбка, да какая! – Он закрыл глаза и покачал головой.– О! На этом столе не поместится!

И думаете, где водилась та самая гигантская рыба? Смешно сказать. Да там, где вы сейчас, задрав штаны, в тине вьюнов ловите. Что, не верится? Да там же плотина стояла и мельница была. А у плотины омут, никто дна достать не мог. Вот это была глубина – метров двадцать, а то поболе. Сейчас все тина покрыла. Так вот там водилась рыбка. И что вы думаете, вдруг исчезла. Нету ее. Если бы подохла, то видать было б, а то кончилась вся. Только один сомяра остался. Стало быть, он ее всю и поел, включая сбою бражку, сомов, значит, и детей и родственников. Такая кровожадная да ненасытная скотинка! Прямо акула! Уток стал промышлять. Загогочет, бывало, кряква, крыльями захлопает и уйдет задом в воду. Купаться боялись в речке.

Говорят, что это он Мартына Кашкина на дно уволок, был у нас такой пьяница, непутевый человек. Ловить того сома-убийцу пробовали, да разве такую леску найдешь! Крючки тоже, или ломались или разгибались. И вот что я придумал! – Дед засмеялся, лучась детской радостью.– Как это мне в голову пришло! Сварил я пшенной каши в котле, да горячую ее, кипящую в мешочек наложил, да потуже завязал, и в омут. Жду, что будет. Неужели, думаю, мысль моя впустую сработала? И что вы думаете! Прошло минут двадцать, а может, с полчаса, всплыл мой рыбий генерал-убивец. Внутренность у него вся спеклась от сильного жару…»

«Почему бы мне не применить способ дедушки Игната,– подумал я.– Вот только где взять пшена?»

Кроме рыбы, моллюсков, морских водорослей и прочих даров океана здесь ели кокосовые орехи, плоды хлебного дерева и бататы. Как раз в тот день Хуареи разжилась у соседки парой круглых плодов хлебного дерева, нарезав мелкими кусочками в котел, поставила варить. Густая масса пузырилась и булькала.

«Все равно каша»,– решил я. К тому же она подгорела, хозяйка забыла про нее, громче всех проклиная акулу, а сейчас что-то горячо обсуждает с соседками возле последней хижины. Вот она, вспомнив про обед, громко смеясь, бежит к очагу.

Мне и в голову не пришла простая мысль, что эти, люди не захотят жертвовать обедом. Кроме кипящей каши мне еще надо было достать мешочек. Для этой цели мог вполне сойти яркий платок Хуареи, он как раз висел на колышке перед хижиной.

Я был уверен, что мои друзья по достоинству оценят мой замысел, и ждал одобрений. Действительно, как только я с помощью главным образом жестов дал понять Тави и Ронго, что ждет акулу, когда она проглотит огненную кашу, те пришли в восторг. Правда, их мать было запротестовала, но что она могла сделать против трех парней, решивших удивить мир.

Особое впечатление на ребят произвели мои приготовления. Когда я расстелил на песке платок и придавил уголки камнями, мальчишки замерли с полураскрытыми ртами. Должно быть, они подумали, что я приступаю к магическим заклинаниям, и боялись только одного, что я попрошу их удалиться на то время, пока буду беседовать с духами океана. Но я оставил их возле себя, и радость, перемешанная с гордостью, разлилась по их лицам.

Когда я вывалил содержимое котла на платок, Хуареи издала легкий стон и кинулась было ко мне, но сыновья, громко убеждая мать, повисли у нее на руках.

Мои таинственные приготовления и особенно крики Тави и Ронго привлекли к нам все население атолла. Мужчины оставили приготовление снасти для ловли акулы, женщины – очаги, а ребятишки были рады новому событию.

Мужчины молча наблюдали за мной, на их смуглых лицах я не мог прочесть ни порицания, ни одобрения; женщины без умолку переговаривались шепотом, ребята замерли, пяля глазенки.

Тави подал мне бечевку, и я туго перетянул ею узелок с кашей. Передо мной расступились, давая дорогу к воде.

Плавник акулы двигался к нам, от него под острым углом расходились волны. Сердце у меня заколотилось, я понимал, что сейчас решится моя участь хитроумного охотника на акул. Слава или позор ждали меня. Я бросил кашу впереди плавника, по моим расчетам – перед носом хищницы. Акула метнулась в сторону, вернулась, устремилась за кашей и проглотила узелок!

Что тут поднялось! Все закричали, засмеялись, махая руками. Тави и Ронго подошли вплотную ко мне: ведь они были моими первыми помощниками и вправе были делить со мной славу.

Сахоно подошел ко мне и что-то сказал с неопределенной улыбкой. В ответ я самодовольно улыбнулся. У меня и сомнений не было, что акула вот-вот Появится на глади лагуны брюхом кверху.

Правда, меня несколько кольнуло, что Сахоно и его два приятеля как ни в чем не бывало принялись за прерванное занятие.

Один рыбак, с черной бородкой, все время подмигивал и улыбался, в верхнем ряду у него не хватало четырех зубов. Щербатый с ужимками точил о коралловый оселок жало огромного крючка, то и дело пробуя его на заскорузлой коже большого пальца ноги. Сахоно и третий отец семейства, молчаливый, с мечтательными глазами, сращивали концы тонкой веревки в длиннющую «леску».

Я попытался прекратить это «бесполезное» занятие и долго объяснял им, что акула скоро всплывет кверху брюхом, и труды их пропадут даром, и если удочка понадобится, то уже для другой хищницы, когда мне придется оставить их гостеприимный кров.

Акула долго не показывалась, но вот ее плавник высунулся из воды и стал чертить лагуну, туда и сюда мимо нашего поселка. Она терпеливо ожидала подачки с берега.

– Ну и брюхо же у этой акулы,– сказал я, стараясь скрыть стыд и смущение,– прямо луженое брюхо.

Тави и Ронго отошли от меня, словно их отнесло ветром. Я нисколько не виню их. Каким вралем я показался этим милым ребятам! Скормить акуле котел великолепной каши из последних плодов хлебного дерева, да еще с материнским платком в придачу. Смех на всю Океанию! С атолла на атолл теперь поплывет печальная слава о хвастуне – ловце тигровых акул.

Одолеваемый невеселыми мыслями, я стоял в сторонке и наблюдал, как Сахоно привязал один конец лески к стволу пальмы, чернобородый с ужимками и причитаниями надел на крючок огромный кусок мяса тунца, пойманного утром в лагуне. Ронго посмотрел на меня с сочувствием, что-то сказал и кивнул на щербатого, дескать, так надо было и тебе поступить, но ты не знал «настоящих» слов. Только «настоящие» слова могли погубить акулу. В следующий раз мы скажем эти слова над горячей кашей…

Человек с мечтательными глазами раскрутил крючок с наживкой и бросил метра на два впереди акульего носа.

Линь с шуршанием устремился в лагуну. Вырвался мощный вздох из всех грудных клеток.

Рывок!

С пальмы упали три ореха, но, к счастью, никого не задели. Акула то бросалась к берегу, то рвалась в стороны, линь со звоном резал воду.

Островитяне вели себя, как зрители на футбольном матче, следя за поведением рыбы. Я скоро забыл все свои огорченья и присоединился к «болельщикам». Но скоро мне пришлось стать и рыбаком. Когда «леска» ослабла, все мужчины взялись за нее и потянули из воды. Женщины и дети отошли в сторону и поощряли нас криками.

Акула внезапно рванулась, и линь, обжигая руки, потянул всех нас в воду. Пришлось его бросить, а затем браться снова. Так повторялось несколько раз. Наконец мы выволокли ее на песок. Сахоно перерубил ей позвонок около головы, и все-таки тело ее было живое: двигались плавники, хвост, а когда Сахоно острым, как бритва, ножом вспорол ей брюхо и стал вынимать внутренности, то сердце у нее билось, судорожно сокращалось оно и в руках и, брошенное на песок, долго еще пульсировало, пока высохло на солнце.

«Лолита»

Необыкновенно быстро летели дни сказочной жизни на коралловом острове. Просыпаясь с восходом солнца, мы бросались в лагуну, прохладная вода прогоняла остатки липкого сна. Затем, вооружившись гарпунами, отправлялись на рыбную ловлю. Скрипел под ногами голубовато-белый песок – перетертые волнами кораллы, панцири крабов, створки раковин. Мы приносили к завтраку золотистую макрель или серебристую рыбу с коричневыми продольными полосами, иногда лангуста, чаще двустворчатых моллюсков. Хуареи готовила завтрак. Ослепительное солнце не спеша взбиралось к зениту. Здесь никто не торопился. Перед беспредельным океаном все дела казались мелкими, неважными, только он один исполнял за всех все, что нужно и когда нужно: создавал и разрушал острова, растил мириады живых существ, гневался или замирал в ленивой истоме.

Сбор копры подходил к концу. Вообще все работы давно можно было закончить, но островитяне не спешили. Мужчины часами сидели на корточках, глядя на лагуну или в океан. Молчали. Или вели бесконечную беседу на своем журчащем музыкальном, как источник, языке.

Иногда и я садился возле них, и тогда мне казалась вся эта жизнь нереальной, похожей на сон или на кинофильм, который я смотрю и в то же время участвую в нем…

Еще несколько раз мы втроем отправлялись на риф охотиться за осьминогами. Я уже довольно смело бросался в объятия спрутов, но никогда это не доставляло мне особого удовольствия. Но как мальчишке, мне не хотелось отставать от товарищей и тем более выказать трусость. Но в этой игре-охоте я всегда оставался «наживой» и не мог убить осьминога, перекусив его переносицу зубами. Ронго и Тави посмеивались над моей непонятной брезгливостью и с видимым удовольствием приканчивали довольно– таки безобидных осьминогов.

Однажды мы выкопали из песка сотни полторы черепашьих яиц. С превеликим удовольствием мои товарищи ели их сырыми. И я снова осрамился, решив приготовить жаркое из рыбы, залитой яйцами морской черепахи. Меня стали отговаривать, когда поняли мой замысел, затем махнули рукой, видно решив уважить гостя с причудами.

Рыба у меня горела на сковороде, а яйца не свертывались, они плавали на сковородке противной слизистой жижей. Пришлось «блюдо», на радость морским обитателям, вывалить в лагуну. Оказывается, черепашьи яйца нельзя ни сварить, ни сжарить вкрутую, они так и остаются жидкими…

Прошло с полмесяца после моего возвращения на остров. Погода стала портиться. Небо подернулось оловянной дымкой, ветер стих, только прибой на барьерном рифе загрохотал сильней. Где-то недалеко бушевал ураган. Сахоно покачивал головой и подолгу стоял со своими соплеменниками, видимо обсуждая, будет или не будет буря. В конце концов они, наверное, решили, что ураган пройдет стороной. Это было видно по их поведению: никто из них не стал убирать копру в мешки, не укреплял стены хижин, построенных из тростниковых циновок и пальмовых листьев. Женщины весело судачили, собравшись возле костра наших соседей. С Ронго, Тави и другими ребятами мы охотились на морских черепах в лагуне. Нам удалось загнать в сеть черепаху килограммов на сорок. С криком и смехом мы выволокли добычу на песок и перевернули на спину. В это время кто-то из ребят крикнул и показал рукой в океан.

К острову приближался большой трехмачтовый корабль с убранными парусами. Он шел очень быстро, видно, на нем стояли мощные двигатели, и вел его между рифами очень опытный лоцман… Минут через двадцать корабль уже вошел в лагуну. Низко сидящий в воде, выкрашенный под цвет океана, он был очень красив со своими гордо откинутыми назад мачтами. Бушприт поддерживала статуя женщины. На носу была надпись золотыми буквами: «Лолита».

«Лолита» неслась прямо на нас. Внезапно мачты у нее задрожали, и она остановилась метрах в ста от берега, в клюзах загрохотали цепи, и в воду полетели сразу два якоря.

Я рассматривал шхуну, стоя на коралловой глыбе…

Так вот какая она, «Лолита»! Никогда бы не подумал, увидев в порту этот красивый корабль, что на нем плавают морские разбойники.

Но никого похожего на пирата, я пока не видел. По палубе пробегали матросы в серых робах, крепили снасти и выполняли еще какую-то будничную работу. Наконец, палуба опустела, осталось только несколько матросов, да вахтенный штурман в белом костюме расхаживал по крылу низкого мостика. К штурману подошел матрос и тотчас же опрометью бросился к рынде – колоколу, висевшему сбоку рубки. Над островом разнесся тревожный звон, и на палубу высыпала команда, очень многочисленная даже для такого большого корабля. Над фальшбортом мелькали темные лица, бескозырки с белыми чехлами. Матросы строились на шканцах – посредине корабля. Засвистел боцман, и матросы замерли, повернув головы в сторону рубки. Оттуда шел низенький офицер, смуглый, во всем белом, с золотыми нашивками капитана на рукавах, похожий на японца, а рядом с ним вышагивал Ласковый Питер. На нем была белая рубаха и красные шорты. Он также увидел меня, наклонившись, что-то сказал капитану «Лолиты», затем помахал мне рукой, провел пальцем по шее и, улыбаясь, показал на рею грот-мачты.

Из шеренги вышли четыре кучерявых, бородатых матроса и бросились к шлюпбалкам, расчехлили шлюпку, быстро спустили на воду и сами соскользнули в нее по талям. Вскоре спустился за ними и пятый, невзрачного вида малаец с боцманской дудкой на груди. До берега было совсем близко – несколько взмахов весел, и шлюпка с разгона вылетела носом на песок. Бородатые матросы, это были тораджи – представители знаменитого племени пиратов, много веков занимающихся разбоем в южных морях, выскочили в воду, помогли выбраться из шлюпки боцману, и все направились ко мне.

Мелькнула мысль: «Бежать!» Но куда? Да было уже и поздно. Тораджи окружили меня, скаля зубы. С виду они выглядели вполне простодушными парнями. Боцман подошел почти вплотную ко мне, сказал что-то на непонятном языке и выжидающе замолчал. Лицо его показалось мне усталым и чем-то недовольным, как у капризного ребенка, и сам он весь мало походил на мужчину, да еще на пирата. Он повторил фразу детским голоском и, повернувшись, зашагал к шлюпке. Из-под рубахи у него виднелась кобура, а из нее торчало дуло пистолета.

Два тораджа взяли меня под руки и с хохотом по тащили вслед за боцманом. Я не сопротивлялся. Что я мог сделать один против четырех здоровенных моряков?

На «Лолите» меня встретил Ласковый Питер.

– Добро пожаловать, мой мальчик! Не скучал без меня? Ну конечно, нет. Такова людская благодарность…

Фальшивые словоизлияния Ласкового Питера прекратил капитан «Лолиты», прикрикнув на тораджей. Они быстро провели меня перед строем и остановились на правом фланге. Матросы вытягивали головы, чтобы посмотреть на меня, над палубой стоял разноязычный гул. Внезапно все стихли и головы повернули в сторону бака. Оттуда два матроса с автоматами, висевшими у них на шее, волокли по палубе полуголого истерзанного человека со связанными впереди руками. Лицо связанного показалось мне знакомым. Он торопливо вертел головой, будто искал кого-то, чтобы позвать на помощь.

«Да это же наш штурман с «Ориона», У Син! – узнал я наконец человека со связанными руками.– Бедняга, он тоже доплыл до одного из островов и его схватили сообщники Ласкового Питера. Что они хотят с ним сделать?»

Мне припомнился весь разговор с капитаном, обвинявшим его в гибели «Ориона». Наверное, штурман что-нибудь подстроил, чтобы корабль пошел на дно с грузом пиратского оружия? А может быть, нас снесло на рифы ветром и течением? Все равно нельзя так мучить человека. И такого хорошего человека!

«Правда и мужество победят!» – говорил, он. Какая же это правда?!

У Сина поставили рядом со мной. Он сказал:

– Не надо отчаиваться, по крайней мере, тебе.

У тебя есть шансы на жизнь. Даже я не считаю, что все погибло.– Он улыбнулся кровоточащими губами.– Правда и мужество победят!

К нам подошли японец – капитан «Лолиты» и Ласковый Питер. У японца было полное лицо и золотые зубы. Он улыбался, но в узких глазах его не было улыбки, от них веяло холодом, жестокостью, властью. Японец и немец говорили по-английски. Я не понимал ни слова, только догадывался, что речь шла о нас с У Сином.

Они разговаривали несколько минут, затем Ласковый Питер сказал:

– Ну вот, Фома, наконец исполняется мое предсказание – сейчас тебя повесят вместе с твоим другом. Он признался, что сообщил тебе о своем замысле потопить «Орион». Ты же, зная об этом, умолчал.

– Ложь! – тихо сказал У Син.– Человек, не достойный видеть солнце, зачем ты лжешь мальчику?

Ласковый Питер наотмашь ударил штурмана по лицу и, если бы не тораджи, он бы упал.

У Син, повиснув на руках матросов, тяжело дышал, опустив голову.

Ласковый Питер продолжал:

– Этот негодяй, неизвестно из каких соображений, выгораживает тебя, но это ничего не даст. У тебя нет шансов так же, как и у него. И можешь верить, мне жаль тебя. Так бесславно окончить жизнь! Среди этого черномазого сброда. Бр-р! Не завидую тебе, мой мальчик.– Он умолк на несколько секунд, придав своему лицу ханжески скорбное выражение, затем, будто осененный внезапной мыслью, схватил меня за плечо.– Есть выход! Ты сейчас выйдешь перед этим сбродом и неважно, что они ничего не поймут, все же скажешь, что знал замыслы У Сина, но не мог сказать мне, связанный клятвой. Вот и все! Жизнь тебе на какой-то отрезок времени будет гарантирована. Слово немецкого офицера!

У Син поднял голову:

– Ты можешь сказать все, что хочет этот негодяй, чтобы спасти себе жизнь. Мне теперь не повредит уже ничто. Я прощаю тебе все, что ты скажешь, так как чувствую, что ты способен на лучшее.

– Он дает тебе дельный совет.

Ласковый Питер перевел японцу, тот показал свои золотые зубы и одобрительно кивнул мне.

– Ну, Фома! – Ласковый Питер подтолкнул меня в спину.– Как видишь, все это простая формальность. По их дурацким законам, чтобы повесить человека, нужен кроме обвинителя еще хоть один свидетель. Пустая формальность. Должен тебе сказать, что все на «Лолите» держат пари – одни за то, что ты, спасая свою шкуру, будешь благоразумен, вторые почему-то уверены, что ты поступишь, как идиот. Между прочим, я держу пари с Симадо-сан.

Японец прислушался, бросил взгляд на Ласкового Питера и улыбнулся мне.

– Ты, надеюсь, понимаешь, что элементарная порядочность не позволяет мне сказать тебе, за какой вариант я держу пари.

Я видел золотые зубы капитана «Лолиты», настороженные лица пиратов, тораджи как-то по-иному смотрели на меня, видно, я пробудил в них любопытство. Все будто ждали, как поступлю я. А я молчал. Ветер свистел в снастях, навевая погребальные мелодии. «Только скажи ложь – и ты будешь жить,– проносилось у меня в голове.– Ты все разно не спасешь его». «Пустая формальность…», «Спасай свою шкуру…»

Цена слова! Никогда прежде не приходило мне в голову, что от одного только слова зависит жизнь и смерть человека.

А как прекрасен был синий океан, пальмы, шуршащие листвой, небо, белый песок. Хуареи моет в лагуне котел и что-то напевает. Тави и Ронго вьют из кокосового волокна веревку, она необходима для ловушки на лангустов. Сегодня вечером мы собирались поставить ее вон там, у камней с коричневыми прожилками. Нам хотелось поймать живого рака и посадить в садок из камней…

– Время истекает,– объявил Ласковый Питер.– Осталась одна минута.– Он приподнял руку и стал смотреть на циферблат часов.

Я еще не знал, как поступлю, что скажу, но какой-то туман временами стал застилать мне глаза,

и нехорошая томительная слабость разливалась в руках и ногах. То же самое я чувствовал, когда смотрел на убитого фашистом Петю.

Ласковый Питер толкал меня в спину, и я шел, не чувствуя ног. Остановился перед шеренгой людей в серых робах.

– Ну, выкладывай, и ты свободен,– услышал я далекий чужой голос.– Время.

И я стал «выкладывать» все, что думал о подлом предложении негодяя, я ругал его на всех языках, на каких ругались матросы и которые я у них позаимствовал.

Ласковый Питер несколько раз порывался заставить меня замолчать, угрожал пристрелить меня, не дожидаясь «суда». Не знаю, о каком суде могла идти речь. Каждый раз его резко останавливал капитан «Лолиты».

Я сказал все, вернее, прокричал, к удовольствию большинства команды, все, что думал о своем командире и его подлом судне. В такие минуты забываешь об опасности. Не знаю, как я бы вел себя дальше, но я не признал своей вины и, как мог, выгораживал У Сина. Во время своей сумбурной защитной речи я ловил на себе его удивленный благодарный взгляд.

Я замолчал, усталый, опустошенный – все свои силы, мужество я истратил в эту последнюю минуту.

Ласковый Питер вытащил из кармана пригоршню бумажных денег, кажется долларов, и протянул улыбающемуся капитану Симаде.

Среди матросов тоже начался расчет, послышались смех и ругательства.

Расплатившись с капитаном «Лолиты», Ласковый Питер снова подошел ко мне и сказал устало:

– Ты опять выкрутился. Я начинаю верить в счастливую звезду. Но всему бывает конец. Твоя рея ждет, и будь уверен – дождется тебя!..

Я плохо понимал, что он говорит, но его тон и огорченный вид вернули мне силы. Словно среди ночи вдруг радостные волны света хлынули на палубу, все засверкало, заискрилось, бодро загудел прибой. Только растерзанная фигурка У Сина печалила лучезарный день. Но я почему-то был уверен, что и ему сейчас развяжут руки и скажут, что произошла страшная ошибка. И «Лолита» совсем не пиратский корабль. Разве могут быть морскими разбойниками эти славные, веселые моряки…

Словом, я ошалел от счастья и плохо вникал в слова Ласкового Питера, а он говорил:

– …Если бы я не проиграл тебя в карты этому японцу, то ты бы скоро болтался на рее. Вот мне действительно не везет. Какая-то полоса невезенья. Потерять корабль, деньги, и вот вчера вначале я выиграл две тысячи долларов, а затем все спустил, и тебя в придачу, а сегодня, поставив последние деньги на твое благоразумие, лишился и этих жалких грошей.– Он засмеялся дребезжащим смешком и спросил : – Ты что так весел, ты что, не понимаешь, что отныне стал рабом этого пирата? Скоро ты еще вспомнишь обо мне.

Капитан «Лолиты» резко крикнул, глядя на нас. Ласковый Питер перевел:

– Новый хозяин приказывает тебе покинуть эту пиратскую бригантину. Убирайся отсюда ко всем чертям. Что эта образина намерена сделать с тобой? Думаю…

Я не стал больше слушать его болтовню, а бросился к свободному фальшборту и под гогот матросов вскочил на него и прыгнул в воду.

До сих пор меня жжет стыд за то, что я тогда забыл про У Сина, не простился с ним, не пожал ему руки. Как в такую минуту я мог забыть о нем? Нет, наверное, я не забыл, а просто струсил, боялся, что японец примет меня за сообщника штурмана. Легко быть храбрым во время душевного подъема, под влиянием товарищей, а быть храбрым, мужественным, настоящим мужчиной, быть им всегда, в любых условиях – это совсем другое дело.

Все эти мысли пришли мне в голову много позже, а пока я плыл к берегу, работая руками и ногами так, будто за мной гнались акулы. Сто метров до берега отняли у меня все силы.

Я лежал на песке, тяжело дыша, весь во власти блаженного состояния, которое охватывает после сильного душевного потрясения, когда все уже позади.

Внезапно меня насторожили тревожные голоса. Я вскочил. Все семейство Сахоно стояло возле меня и, тихо переговариваясь, наблюдало за палубой «Лолиты». А там происходило вот что. У Сина подвели к грот-мачте и привязали к ней. Капитан остановился, быстро прошел перед шеренгой матросов посреди строя и стал выкрикивать что– то хриплым, отрывистым голосом, показывая на У Сина. Когда он замолчал, из строя вышел матрос, похожий на гориллу. У него были непомерно широкие плечи, маленькая голова и руки ниже колен. Эта «горилла» в матросской форме быстро, как заправская обезьяна, забралась на нижнюю рею грот– мачты и перекинула через нее линь с петлей на конце. У Сина отвязали от мачты и поволокли к петле. Собрав последние силы, он успел что-то крикнуть. В его голосе не было мольбы о пощаде, он, видно, бросал какие-то справедливые, гневные слова в лицо капитану «Лолиты» и Ласковому Питеру, потому что они закричали в ответ, замахали руками. Матрос-горилла набросил петлю приговоренному на шею и вместе с автоматчиками потянул за другой конец веревки.