Текст книги "Поединок на атолле"

Автор книги: Сергей Жемайтис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Хорошие вести

Сидя рядом с Жаком, я вертел ролик настройки у радиоприемника. Это была, видно, очень дорогая новинка, мне не приходилось еще видеть таких маленьких и таких чувствительных приемников. У нас дома стоял громоздкий ящик, о котором папа говорил, что он «супер» и самая последняя модель. «Супер» часто выходил из строя, и папа с удовольствием копался в нем, паял, менял лампы, конденсаторы…

Из ящичка у меня на коленях лилась музыка, стучала морзянка, дикторы на разных языках что-то рассказывали. Я нашел французскую станцию. Передавали последние известия. Жак стал слушать, а мы старались по его лицу определить важность сообщений. Но лицо Жака было непроницаемо. Когда началась музыка, Жак сказал, что передавали о крупных победах советских войск и войск союзников. Фашистская Германия доживает последние дни.

Вот бы это известие послушали Ласковый Питер и Розовый Ганс!

Затем Жак слушал японскую станцию на английском языке и австралийскую. Первая передавала о камикадзе – летчиках-смертниках, потопивших американский крейсер, и очень глухо о положении в тихоокеанском бассейне. Австралийцы же передали о разгроме японской эскадры в Коралловом море и сводку о наших победах на западе.

Жак сказал:

– Мы правильно выбрали путь. В Голландской Индии, на Филиппинах, у берегов Китая и Индокитай идут последние бои, наверное, самые жестокие. К сожалению, мы не сможем принять в них участие. Одна война очень скоро окончится, и начнутся другие войны.

– Что ты, Жак! – воскликнул я.-Будет мир, вечный мир на всей земле!

– О нет, Фома! Наша страна многие годы находилась под игом французов. Вьетнам будет независимым! Такие же проблемы в Голландской Индии, в Индии, Китае, Бирме, на Филиппинах. Везде будет продолжаться борьба за независимость.

Наша маленькая группа борцов расчищала путь для этой борьбы. Мы учились борьбе. Погибали, но живые пойдут вперед к цели.

Правда и мужество победят!

За полную победу всех свободолюбивых народов мы распили банку ананасного сока. Затем я спросил Жака, почему все-таки он решил идти в Австралию, когда в его стране зреют такие события. Может, это из-за меня?

– Не всегда короткий путь – самый близкий,– сказал он, неопределенно улыбаясь.

Слушая радио и разговаривая, мы совсем забыли, что за нами, может быть, уже начата погоня. Я стал на банку и, приложив руку козырьком, оглядел горизонт по всему кругу. Только море и вода.

Ван Фу спал, развалившись на матрасе поперек баркаса. Верный Чен примостился у него на груди. Жаку тоже следовало отдохнуть. Он был бледен, щеки ввалились. Я же, не знаю почему, чувствовал себя необыкновенно бодрым и сильным.

Жак согласился передать мне управление, но сначала заставил взять рифы. Ветер усилился, и надо было уменьшить площадь парусов, особенно учитывая мой опыт кораблевождения. Впервые мне пришлось познакомиться с настоящим парусным кораблем при переходе из Нормандии в Испанию. К концу рейса мне доверили штурвал, конечно, под присмотром опытного моряка. Я нес вахту с Марселем Анго. У него была седая голова и молодое лицо с черными веселыми глазами.

Баркас шел, почти не рыская по сторонам, управлять им было одно удовольствие. Когда-то, давным– давно, начитавшись Стивенсона и Жюля Верна, я мечтал стать моряком и именно ходить в тропиках, открывать неизвестные острова, находить сокровища и драться с пиратами. Отец, посмеиваясь, говорил:

«Какие теперь пираты, какие сокровища! Ты лучше учись, и, может быть, когда-нибудь побываешь в жарких странах с научной экспедицией, если станешь ученым, ну, ботаником или астрономом».

Почему-то отцу хотелось, чтобы я стал астрономом.

Началась война, я забыл о своей детской мечте, и надо же было случиться так, что она забылась вопреки моей воле и желанию.

Я думал об этом, поглядывая на паруса и на компас да оглядываясь назад. Моя вахта протекала спокойно. Солнце поднялось уже в зенит и нещадно палило мне макушку, иногда я зачерпывал за бортом горстью воду и мочил голову.

Слева из глубины с легким плеском стали выпрыгивать летучие рыбы и, распластав радужные плавники-крылья, планировали над водой. Их было множество. Они пролетали метров по сто – двести. Одни опускались, и вместо них из воды выскакивали другие, а может быть, и те же самые, взяв разгон, продолжали путешествие по воздуху. Одна из них налетела на парус и, отскочив, упала в баркас. Чен мгновенно проснулся, и не успел я прийти на помощь рыбе, как он, урча, схватил ее и, тараща свои чистые голубые глаза, пошел в носовую часть, где скоро раздался хруст костей.

Летучие рыбы исчезли в золотистом сиянии, разлитом над водой. Ветер развел довольно большую волну. Она была попутной, создавалась иллюзия, что и волны помогают нам в нашем беге к Австралии.

Наш учитель географии Анатолий Петрович Круг ликов, маленький, шустрый, в больших выпуклых очках, говорил нам на уроке: «Нашу землю неправильно назвали Землей. Посмотрите на эту карту, какая же это Земля? Вода, почти одна вода! Семьдесят пять процентов поверхности нашей планеты занимает вода! Надо было назвать ее Аквасфера – Круглая вода – или как-нибудь в этом роде.– Он поворачивался от карты и спрашивал: – Надеюсь, вы понимаете меня и согласны со мной?

Мы понимали его и соглашались с ним, и звали его Аквасферой.

Налетел порыв ветра, я нетвердо держал руль, и волна окатила меня с головы до ног.

Жак и Ван Фу только вздохнули, приняв теплый душ, и продолжали сладко спать.

Аквасфера очень любил путешествия, он говорил о Магеллане и Колумбе, с благоговением и с такими подробностями описывал путешествия великих мореплавателей, будто сам был их соратником. И все же когда мы слушали его и смотрели, как его желтый от табака палец пересекает Тихий океан или огибает мыс Горн, скользя по изодранной карте, то все это не казалось таким уж великим подвигом. Невозможно было представить себе все величие Земли, необъятность ее океанов, глядя на глобус или школьную карту.

Я долго вспоминал школу, учителей, ребят, и мне так захотелось домой, что я чуть не заплакал, а может быть, на моем лице в самом деле были слезы, а не морские брызги. И я их вытер рукавом рубахи.

«Сколько же сейчас времени у нас в Москве,– стал думать я,– если на часах Ван Фу – два? Наверное, разница часов в десять-одиннадцать». Я включил приемник и стал искать Москву на коротковолновом диапазоне. Москвы я так и не услышал, зато поймал Владивосток. Мне достался только конец сводки последних известий. Австралийцы говорили правду: мы крушили фашистов на всех фронтах, далеко от своих границ, «в логове врага», как сказал диктор, и стал перечислять захваченные трофеи.

Жак открыл глаза, бросил взгляд на паруса, прислушался к непонятной русской речи, спросил:

– Москва?

– Нет, Владивосток.

– Тоже хороший город.

– Я в нем не был, но, наверное, хороший.

– У вас все хорошее – и города и люди.– С горячим убеждением сказал Жак и спросил: – Какие новости?

Я стал перечислять захваченные нашими войсками трофеи.

Жак слушал, улыбался и, покачивая головой, повторял: «Ой-ой-ой». У него была привычка всякую хорошую новость встречать этим восклицанием.

Пощелкивал лаг, накручивая мили. Баркас шел очень хорошо. Мы делали до двенадцати узлов. Совсем неплохо для такого суденышка, если учесть, что он все время шел на зарифленных парусах. Идти с полной парусностью при свежем ветре было опасно, так как у нас не было балласта, если не считать вес нашей маленькой команды. Баркас мог перевернуться при сильном порыве ветра.

К вечеру лаг показывал сто двадцать четыре мили. Мы все дальше убегали от опасной встречи. Жак обошел сторонкой несколько атоллов, чтобы окончательно замести след. До следующего острова, лежащего на нашем пути, было сто десять миль.

Ночь прошла спокойно. Ночные вахты мы с Жаком несли по три часа. Ван Фу никогда не ходил под парусами, и мы могли доверить ему руль только днем. Но он помогал раненому Жаку управлять фалами.

Я уже хорошо справлялся один, но только наш капитан приказал мне в ночное время брать еще один риф…

Прошли сутки нашего счастливого плавания.

Утром, выбрасывая за борт жестянку из-под консервов, Жак увидел акулу. Проглотив банку, она пристроилась в кильватер, а иногда, осмелев, подходила к самому борту. Это была тигровая акула около пяти метров длиной, наверное, она сопровождала нас от самой лагуны.

Ван Фу взял автомат и, когда акула проплывала недалеко от нас, выпустил в нее очередь. Акулу будто стегнули бичом, она ударила по воде хвостом и помчалась прочь. Ван Фу захохотал, а потом что-то насмешливо прокричал ей вслед по-китайски.

Эта огромная акула больше не показывалась, зато помельче изредка появлялись и тоже в страхе улепетывали, напуганные выстрелами Ван Фу.

При подходе к острову, где мы решили пополнить запасы воды и продуктов, метрах в тридцати от баркаса показалась гигантская рыба, в ней было не меньше двадцати метров длины. Кок взялся было за автомат, затем положил его, сказав мне!

– Иво нельзя стрелять.

– Почему? – спросил я.

– Шибко большой. Эта пуля иво не боится. Рыба гуляй, нас посмотри. Если наша худо иво делай, то рыба серчай.– Он многозначительно поджал губы и подмигнул.– Лучше не надо, чтобы такая рыба серчала. Могут быть неприятности.

Действительно, удар хвостом такой рыбы мог нам дорого обойтись. Жак поддержал благоразумного кока, сказав:

– Это китовая акула. Самое добродушное и миролюбивое существо в море. Она питается планктоном. У нас есть легенда, как такая рыба спасла десять рыбаков: она разрешила им сесть себе на спину и приплыла с ними к самому берегу.

Акулу, видно, разбирало любопытство, и она все ближе подходила к нам, двигаясь на глубине не более полутора метров, а иногда поднималась так близко к поверхности, что из воды торчал ее спинной плавник.

– Чего тебе надо? – спросил обеспокоенный ее близостью Ван Фу.– Посмотри немножко и иди гуляй. Пожалуйста, мадама рыба.

Акула подплыла еще ближе, ее кожу покрывали пятна, как солнечные блики. Вблизи она мало напоминала обыкновенную акулу, особенно ее голова. Толстогубый рот у нее был расположен не на брюшной стороне ниже носа, а как у обыкновенной рыбы. Подплыв почти вплотную к корме, гостья полураскрыла пасть, словно удивилась, разглядев баркас и наши головы над планширом. Вид у нее был добродушный, простецкий.

Ван Фу обратился к ней по-китайски, а она жевала губами и как бы понимающе кланялась, покачиваясь на прозрачной волне.

– Его все понимай,– прошептал мне Ван Фу.– Теперь его домой ходи. Нет, нет, куда тибе!

Неожиданно рыба нырнула под баркас, киль заскрипел, как по гальке. Жак взял право руля, и баркас соскользнул с ее спины.

Больше мы ее не видели – миролюбивая рыба ушла в глубину.

Ван Фу, подождав несколько минут, сказал, весело сверкая глазами:

– Что я тибе говорила! Иво, как чушка, спина почеши и домой ходи.

Памятная встреча произошла в десяти милях от острова, где мы сделали первую остановку, чтобы запастись водой и кокосовыми орехами. На острове жило пять семей полинезийцев. Они искренне обрадовались нашему приходу. Наверное, не так часто посещали их гости. На острове нашлась вода, немного солоноватая, но вполне пригодная для питья,

Жак спросил:

– Тебе не кажется странным, что в пористом, как губка, коралловом известняке, пропитанном горько-соленой водой, и вдруг – пресная вода?

Я сказал, что как-то не думал об этом, но действительно странно получается.

– Дело в том, что дождевая вода, проникая в почву, почти не смешивается с соленой, она легче и держится на поверхности. Если бы не эта особенность, то где бы доставали пресную воду кокосовые пальмы и вся растительность на таких островах?

Мы заполнили свои анкерки. Жители острова устроили в нашу честь ужин. Мы ели жареную рыбу, кашу из плодов хлебного дерева, запивая душистым вином из слегка перебродившего сока кокосовых орехов, смешанного с нектаром пальмовых цветов.

Наутро гостеприимные хозяева набросали в баркас сотни четыре орехов и огромный кусок тунца, чему Ван Фу очень обрадовался: как настоящий мастер своего дела, он истосковался по работе. Получив такое филе, он потер руки и полез в свой широкий пояс за деньгами (у него одного были кое-какие деньги), но хозяева, мне кажется, слегка обиделись и денег не взяли.

– Так даже лучше,– сказал Ван Фу, пряча деньги.– Я бы тоже не взяла. Раз мы гости – какие деньги?

Но чем-то надо было отблагодарить этих милых людей. Жак оглядел наше жалкое имущество и остановил взгляд на матрасах, набитых пробковой крошкой. У нас их было целых четыре.

– Брось один в лагуну,– сказал Жак, а сам об ратился к молчаливо стоящим ребятам. С криком и гамом они бросились в лагуну и начали игру, вроде нашей в «царя горы», стараясь забраться на матрас и удержаться на нем несколько секунд. Наверное, к вечеру от матраса ничего не останется, но ребята долго еще будут вспоминать о «щедрых мореплавателях». Когда мы были уже в баркасе и готовились в путь, самый старший и, видимо, уважаемый всеми человек с двумя ожерельями из раковин каури на шее, сказал прощальную речь.

Жак перевел ее содержание:

– Он желает нам пристать благополучно к другому берегу, здоровья в долгом пути. А также предостерегает против рифов при выходе из лагуны…

Штиль

Ветер неожиданно стал стихать и через несколько часов прекратился совсем.

Жак сказал:

Штилевая полоса. Может пройти много времени, пока ветер подует снова. Надо браться за весла.

И мы с Ван Фу взялись. Жак все еще не мог работать раненой рукой, хотя рана затянулась.

«Маленькая Лолита» еле плелась по глади уснувшего океана. И все-таки мы делали миль по десять – пятнадцать, от восхода до заката, делая большой перерыв в самую жаркую пору. Дело пошло лучше, когда Жак предложил идти ночью, а днем отдыхать.

Несколько раз до нас долетал гул коротких морских сражений. Наверное, это были последние схватки между японцами и американцами за господство на Тихом океане.

Однажды на закате прошли три эсминца. Темные силуэты кораблей четко выделялись на алом небе.

Они промелькнули, не заметив или не обратив на нас внимания.

Я пожалел, что у нас нет ракетницы, а то бы нас могли подобрать военные моряки и, может, нам пришлось бы участвовать в морском бою.

– У тебя плохо варит эта штука,– Ван Фу постучал себя по лбу,– тебе мало войны. Хочешь еще?

Жак поддержал его:

– Не стоит жалеть об этом. Здесь война идет не за наши интересы. Дерутся два хищника, кто бы из них ни победил, он останется нашим врагом и прольет еще много крови лучших людей.– Жак помолчал и сказал печально:

– Здесь войну ведут те же пираты, только у них больше кораблей и матросов, они заставляют миллионы людей обеспечивать войну всем необходимым. Каждая воюющая сторона говорит, что только она дерется за правое дело. Неправда! Только ваша республика ведет справедливую войну с фашистской Германией.– И, как всегда, если разговор заходил о борьбе за справедливость, он закончил своим девизом: – Правда и мужество победят!

На третий день штиля Ван Фу, обладавший удивительной дальнозоркостью, заметил справа по борту небольшой скалистый островок. Решено было отдохнуть на нем день-другой в ожидании попутного ветра.

Мы стали грести, как на гонках, по крайней мере, вкладывали не меньше сил и старания, хотя наша «крейсерская» скорость была чуть выше черепашьей.

Неожиданно Ван Фу опустил весло и, показав пальцем на небольшую возвышенность, сказал:

– Там военны люди. Японски солдаты!

Как он рассмотрел на таком расстоянии солдат японского гарнизона!

Тотчас же мы развернули баркас на сто восемьдесят градусов и стали удирать. Вот тут мы с Ван Фу, наверное, показали настоящий класс!

С берега начали стрелять, сначала из пулемета, затем из мелкокалиберной пушки. То ли на острове были плохие стрелки, то ли они, рассмотрев нас в дальномер, решили просто «позабавиться», трудно сказать, но пули и снаряды ложились довольно близко.

Много лет спустя я читал о японце, который остался один в живых на таком вот островке. Прошло пятнадцать лет после окончания войны, а он, как истинный самурай, верный долгу и присяге, все еще охранял бетонные казематы и ржавые орудия. О нем забыли, а он все еще считал, что идет война, и ждал, что, как только она окончится, сам Микадо пришлет за ним.

Наверное, этот самурай в конце концов помешался, потому что стрелял в любой корабль, который хотел подойти к островку. Может быть, к тому самому островку?

Однажды после захода солнца к нам в баркас запрыгнул кальмар. Ван Фу хотел было приготовить его по-китайски и стал горевать, что нет необходимых приправ, но Жак сказал, что этого небольшого кальмара можно обменять на большую рыбу, и тут же приступил к делу: стал потрошить еще живого кальмара. К своему удивлению, я увидел, что внутренности моллюска фосфоресцируют, как стрелки у папиных часов.

Я принес крючки и леску – довольно толстый шпагат, таким можно было вытянуть и небольшую акулу. На конце лески был стальной поводок.

Жак привязал крючок, наживил на него мясо кальмара, а кусочек светящихся внутренностей прикрепил к леске на полметра выше крючка с наживой. Затем он подал мне приготовленную снасть.

– Опускай! Так ловят у меня на родине. Свет подманивает рыбу к наживе, она ее хватает, вот и вся хитрость.

Ван Фу загремел примусом. Действительно, не прошло и пяти минут, как леску с такой силой потянуло вниз, что она обожгла мне пальцы, и если бы Жак не догадался ее закрепить за «утку», то мы бы простились с ней навсегда. Бечева звенела, разрезая воду. Баркас явно стал двигаться.

– Зачем ты ловил такую рыбу? – спросил Ван Фу,– как ее теперь таскать?

Внезапно на длину лески вылетело что-то большое и с сильным плеском шлепнулось в воду. Леска лопнула.

Ван Фу пробормотал что-то по-китайски, наверное, благодарственную молитву богу моря.

Один я горевал. Жак тоже довольно равнодушно отнесся к потере марлина или, может быть, гигантского тунца. Он сказал, что нам такая рыба пока не нужна, и уже привязывал другой крючок. Также снабдив «фонариком», бросил хитроумную снасть за борт.

Очень скоро опять клюнуло, но не с такой силой, и мы с Ван Фу, мешая друг другу, вытащили небольшого тунца, килограммов на пять весом…

На шестой день, с полудня, наконец-то подул ветер, и какой! После изнуряющей гребли мы блаженствовали с Ван Фу, развалясь на матрасах, слушали радио и комментировали события, происходящие в мире.

Остров Святой Маргариты

Этот небольшой островок, наверное, назван был так именем корабля, который впервые вошел в его лагуну, а может быть, погиб на рифах при подходе к нему. На пустынном берегу торчали из песка шпангоуты вельбота старой конструкции. Дерево от времени приобрело серо-серебристый цвет, медные гвозди отливали густой зеленью и ломались в руках, только в середине на изломе поблескивала еще червонная медь. Сколько лет тому назад причалил сюда этот вельбот, если даже медь превратилась в прах!

Мы очень устали, да и запасы наши были на исходе. Здесь решено было отдохнуть дня три-четыре. На острове росло несколько сотен кокосовых пальм. Я, как «опытный» заготовитель копры, сразу увидел, что здесь уже несколько месяцев не было людей. Повсюду на берегу валялись орехи и немало их виднелось в темно-зеленой листве пальм.

Пустынный остров облюбовали морские птицы. Встретили они нас довольно недружелюбно. Только мы подошли к берегу, как Ван Фу отправился собирать топливо для костра.

Он грозился, еще при подходе к атоллу, как-то по-особому приготовить рыб-попугаев, ловлю которых мы с Жаком взяли на себя. Через несколько минут он прибежал, отплевываясь и ругаясь на всех известных ему языках. Я подошел к нему и отпрянул: так от него скверно пахло. Все его лицо и одежда были в белесой слизи.

Ван Фу погрозил кому-то кулаком и крикнул:

– Я тебе покажу, как плеватися.– Он стал яростно мыть лицо, затем полоскать рубаху и штаны.

Выяснилось, что кок наткнулся в кустарнике на больших голошеих птенцов, которые его заплевали с ног до головы.

Я побежал, на свою беду, посмотреть на этих птенчиков и поплатился. Как я ни был осторожен, какой-то «стрелок» за несколько метров влепил в меня струю вонючей кашицы.

Мы хорошо приметили «детский садик», где воспитывались птенцы с такими неприятными для окружающих наклонностями. В других птичьих колониях нас встречали тоже не особенно приветливо, да мы старались не разгуливать по острову, а больше всего времени проводили на берегу, возле баркаса и в лагуне.

На третий день нашего пребывания на острове Святой Маргариты, около полудня в лагуну вошли два катамарана, загруженные так, будто сюда прибыли переселенцы на вечное жительство и, рискуя жизнью, захватили все свое движимое и недвижимое имущество. В первой лодке на ворохе вещей вертелась черная собачонка и нетерпеливо тявкала, глядя на берега бухты. Иначе себя повели поросята, я не заметил, из какой лодки они выскочили и теперь, пофыркивая, плыли к нам.

Ван Фу сказал со вздохом:

– Иво шибко вкусно…

Катамараны пристали к берегу недалеко от нашего лагеря. Мы как музыку слушали неторопливую речь полинезийцев, смех детей.

Остров словно ожил, приобрел новые, приветливые краски с приходом катамаранов.

Я с удивлением увидел, что наши соседи захватили с собой разборные тростниковые хижины и сейчас устанавливают их между пальмами.

Мы с Жаком отправились поздравить соседей с благополучным прибытием и выведать новости. Нас встретили вежливыми улыбками, но без особой теплоты, присущей этим приветливым людям. Но после нескольких фраз Жака лед начал таять. Скоро все взрослые, включая женщин, побросали работу и уселись в кружок, оживленно разговаривая. Я тоже очень скоро нашел общий язык с ребятами. Для этого было достаточно нескольких слов, которые я запомнил, живя в семье Сахоно. Мальчишки, их было пятеро, разных возрастов, устроили рыбную ловлю с помощью большого бумажного змея замысловатой формы. К змею они привязали длинную леску с крючком и наживой и запустили его над лагуной, следя, чтобы нажива волочилась по воде. Очень скоро попалась первая рыба.

Я так увлекся этим необыкновенным способом лова, что не заметил подошедшего Жака.

– Неприятные новости,– сказал он,– где-то поблизости находится шхуна, которую захватил Симада. Возможно, там его уже нет, сам он мог высадиться на одну из своих баз, а своим людям приказал догнать нас. Он не успокоится, пока не расправится с нами. Мы не только нанесли ему огромный убыток, но и подорвали его репутацию, престиж, что для такого разбойника не менее ценно.

Я предложил переждать опасность на острове.

– Нельзя. Шхуна обязательно зайдет сюда, они обыщут все острова по нашему курсу. Кто-то им сообщил, куда мы идем. Наверное, те японцы, что обстреляли нас. Мы можем остаться здесь только до вечера. К тому времени подойдут еще лодки сборщиков копры, и, может быть, мы еще что-нибудь разузнаем.

Ван Фу произнес какое-то сложное проклятье на китайском языке и полностью согласился с предположением Жака.

Около пяти часов вечера в лагуну вошли еще два катамарана. На одном из них полинезийцы привезли Розового Ганса. Пышущий жаром, с багрово-синим лицом, он лежал в тени хижины на тростниковой циновке. У него не было ступни на левой ноге.

Он слабо улыбнулся, увидев нас, и, с трудом приподнявшись на локте, посмотрел на побуревшие от крови тряпки, обмотанные вокруг культи.

– Проклятая акула, оттяпала ногу. Чистая работа. Да все это пустяки: у нас делают такие протезы, что лучше любой ноги. Голова что-то…– Он упал на циновку и долго лежал с закрытыми глазами.

Жак, расспросив полинезийцев, узнал, что они заметили Розового Ганса несколько часов назад в море, и когда втаскивали в лодку, то вывернулась акула и откусила ему ступню. Ему наложили шину, перевязали. Ганс открыл глаза.

– Вы все еще здесь? Не удрали опять? Не стоит, ребята, зря силы тратить – от нас еще никто не уходил. Ха… Голова трещит. Нет ли у вас спиртного?

Ван Фу захватил с «Лолиты» бутылку виски. Я сбегал за ней. Выпив, Розовый Ганс сказал:

– Вот теперь я быстро встану на ноги. Нет лучшего лекарства, чем пара глотков шнапса. Он подмигнул.– Приятная встреча! Я их ищу по всем островам и рифам, а они меня ждут не дождутся вот где! Ха-ха. Между прочим, я сюда завтра собирался заглянуть, а попал сегодня. Знаете, кто устроил эту радостную встречу? Не ломайте голову, ни за что не догадаетесь. Да тот проклятый негр, с которым я честно дрался на том берегу, где вы стянули первую мину. У меня котелок работает. Ха-ха. Ночью столкнул меня за борт. Опять спас жилет. Советую завести. Надежная штука.– Он болезненно поморщился.– Нога у акулы в брюхе, а большой палец ноет, я его на днях порезал о раковину. Как вам это нравится? Все-таки я очень рад, что мы встретились здесь, и совсем не потому, что Симада назначил за голову каждого из вас по двести долларов. Дешево? Ха-ха…

Он стал бессвязно бормотать, ругаться, наконец, впал в забытье.

Ван Фу брезгливо поморщился:

– Иво скоро пропади.

– Гангрена,– сказал Жак,– нога почернела.

Мы не ушли вечером, а прожили еще целые сутки на острове. Розовый Ганс умер на следующий день. Мы похоронили его по морскому обычаю: завернули в парусину, привязали к ногам камень и опустили с баркаса в самое глубокое место лагуны. Когда над телом сомкнулась водная гладь, Жак сказал:

– Скверно, когда, провожая человека в последний путь, нельзя сказать о нем ничего хорошего. Ведь когда-то он был ребенком, родители смотрели на него с надеждой, прочили ему, если не славную, то честную, достойную жизнь.

Мне было искренне жаль Розового Ганса, хотя с виду он был законченным негодяем. Но иногда в голосе его слышались нотки сожаления, что он ведет такую жизнь. Его тянуло к дому, к земле, к тихой жизни. Мне кажется, что от природы он был совсем не злым человеком, его сделали таким, вбив ему в голову, что он ариец, стоящий неизмеримо выше всех славян, негров и прочих народов «низших» рас. И он этому поверил. Я сказал об этом Жаку.

– Может быть,– ответил Жак,– но мы судим о человеке не потому, каким он мог быть, а каким стал.

Ван Фу сказал мне, кивая за борт:

– Один – мало, надо чтобы все хунхуза туда ходи.

На второй день после похорон Розового Ганса мы заметили на горизонте дым. Прямо на нас шел лайнер, он поднимался, как из-за бугра. Нас заметили. Лайнер сбавил ход, а потом и совсем остановился в полумиле, похожий на многоэтажный дом. На его палубах виднелись любопытные лица пассажиров, они махали нам руками и что-то кричали. Скоро к нам подошел вельбот. Моряки, говорившие по-английски, весело гогоча, помогли нам перебраться в шлюпку, а баркас взяли на буксир.

Среди этой шумной и веселой ватаги я заметил белобрысого курносого матроса. Он тоже смотрел на меня и, улыбаясь, сказал по-английски, а потом по– русски :

– Ты совсем похож на русского парня.

– И вы также! – ответил я.

– Да я же и есть русский, самый настоящий русский!

Он необыкновенно обрадовался, узнав, что я из Советской России. Вся команда вельбота смотрела на меня с недоверчивым восхищением – это были австралийские моряки. Им казалось невероятным появление советского мальчишки в Коралловом море. Досталось моей спине и рукам от дружеских шлепков и пожатий. Вместе со мной незаслуженную славу разделял Ван Фу, он без устали повторял:

– Моя русика китайза, моя рашен! – и счастливо смеялся, прижимая к груди сиамского кота.

Разобрав весла, матросы стали грести к теплоходу.

Мой земляк сидел загребным, занося весло, он рассказывал нам с Ван Фу:

– Наши бьют фашистов уже в Германии. Сегодня передавали военные новости. И здесь дела идут на ять!

– Что такое «ять»? – спросил я.

– Была такая буква в старом русском алфавите… Как же тебя занесло сюда?

Сбивчиво я стал рассказывать. Когда дошел до событий на «Лолите», он недоверчиво улыбнулся, покачал головой:

– Ты, видно, парень, начитался приключенческих книг. Помнишь «Остров сокровищ»? Вот настоящая книга для мальчишек! Лет пять-шесть назад я тоже подумывал: а не махнуть ли мне в Карибское море и не заделаться ли пиратом? Да отец вовремя высек меня. Боюсь, что и тебе влетит, когда ты вернешься домой после этого маленького путешествия…

Мы обходили корму теплохода. Я прочитал название: «Мельбурн». Может быть, это был тот самый «Мельбурн», на свидание с которым спешила «Лолита».