Текст книги "Школа суперменов"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

4

Два дня спустя после нежданного рандеву с Бобиком Насте снова приснилось, что она вернулась в Волчанск. Город лежал перед ней в низине, словно в чьих-то заботливо сложенных ладонях, он сиял огнями, манил теплом и уютом.

Сначала Настя просто смотрела на него, а потом начала двигаться вперед, и то ли на пятом, то ли на шестом шаге поняла – ТАМ.

Именно в городе ее детства, в его улицах и площадях, в оврагах и многоэтажках, скрыты ответы на все вопросы, которые мучают ее бедную глупую голову. Ей было нужно просто войти в город и узнать.

Тогда Настя сделала еще один шаг и вдруг уперлась в невидимую стену, которая отделяла ее от города. Распсиховавшись, она колотила в преграду кулаками, билась головой, пятками, коленями, толкала плечом с разбега – но все было без толку. Она воевала с невидимой стеной, пока не проснулась и не обнаружила, что расцарапала себе правую щеку до крови и отбила кулаки. Дурдом.

Самое смешное, что, стоя перед зеркалом и залепляя щеку бактерицидным пластырем, она без устали повторяла, что сны – это глупость, что это лишь разбушевавшаяся неконтролируемая фантазия, что нет никакого смысла в ее видениях – кроме того, что нужно короче стричь ногти...

А еще через неделю она сидела в купе скорого поезда. Состав замедлял ход, и Настя смотрела, как на нее неотвратимо наползает место преступления.

Ну вот я и вернулась. А теперь убейте меня. С приветом, Настя Мироненко.

Глава 32
Беглецы

1

Лена не задавала лишних вопросов, и Мезенцев был ей за это чертовски благодарен. Она задала только один вопрос, в самом начале, и он был совсем не лишний.

Она увидела его перекошенное лицо, увидела пистолет, словно сросшийся с его правой рукой, услышала хриплое дыхание измотанного погоней человека – и вопрос был:

– Бежим?

Мезенцев в тот момент был не в состоянии общаться на человеческом языке, он просто махнул рукой, а когда звуки кое-как все же сложились в слова, то вышло нечто зверски-матерное, однако вполне ясно отвечавшее на вопрос Лены. Надо было уносить ноги, и чем быстрее, тем лучше.

Не задавая других вопросов, но бледнея лицом и сжав в тонкую линию губы, Лена припустила бегом к спрятанному в перелеске мотоциклу – на покупку этого подержанного зверя, завывавшего на семидесяти километрах, как пикирующий бомбардировщик, ушли остатки наличности, но иначе в пансионат было не добраться, а что более важно – не выбраться.

Мезенцев обогнал девушку и первым ухватился за руль – наверное, потому что он яснее представлял, от чего именно они убегают и с какой скоростью это следует делать. Лена молча прыгнула в седло позади него и вцепилась в плечи. Мотоцикл с ревом поскакал по неровностям грунта, потом выбрался на дорогу, и тут же Мезенцев выжал газ на полную катушку. Причем он и понятия не имел, куда они едут и стоит ли им ехать именно туда. А вот гнать отсюда – это не подлежало сомнениям.

Только к вечеру, забившись в дальний угол придорожного бара-гостиницы, Мезенцев пришел в себя и смог выдавить из себя несколько слов – больше не получалось, потому что больше он и сам ничего не понимал.

– Сначала все было хорошо, – сказал он, стараясь не встречаться с внимательным взглядом Лены. – Сначала мы просто говорили. Леван и Маятник стали решать, сколько ты должна заплатить. Какую компенсацию. Потом...

Он жадно отхлебнул пива, не потому, что ему нравился вкус местного пойла, а потому, что это было способом замолчать, еще раз подумать... И еще раз понять, что случилось нечто невероятное.

– Потом, – напомнила Лена. Для человека, судьба которого решалась на только что с треском провалившихся переговорах, она держалась отлично.

– А потом. – Мезенцев был не в том состоянии, чтобы выдумывать сложную и правдоподобную ложь, и поэтому он сказал правду. Ну, почти правду.

– А потом пришел какой-то рыжий парень. Похож на слепого. Зовут Миша. Он стал что-то говорить Левану. И...

Мезенцев снова отхлебнул пива, но это не помогало.

– И тогда...

Он понял, что даже если бы был трезв, даже если бы он был в лучшей своей форме, то все равно не сумел бы объяснить случившееся. Как было объяснить внезапный приступ паники, ударившей под коленки как холодным лезвием? Как было объяснить иррациональное чувство, что этот рыжий знает про него, Мезенцева, все? Именно то все, в котором Мезенцев никогда бы не признался Лене.

И когда Мезенцев увидел, как рыжий шепчет на ухо Левану, он понял, что это запретное знание обо всем сейчас переливается в Левана, а значит, вскоре выплеснется наружу, и это будут отнюдь не аплодисменты и не букет роз...

Поэтому, когда Леван вдруг изменился в лице, Мезенцев уже понимал, чем это вызвано. Когда Леван кричал: «Стой!», Мезенцев уже знал, зачем он это делает. Когда Леван удивленно выспрашивал: «Так это ты?!» – Мезенцев знал, что тот имеет в виду.

Это знание заставило Мезенцева совершить ряд поспешных, но абсолютно необходимых действий.

Мезенцев помнил отброшенного выстрелом в упор любителя орешков Колю.

Мезенцев помнил застывшего как статую Гриба – по лицу этой статуи текло что-то черное, но Гриб продолжал стоять, держась за стол, и лишь какие-то секунды спустя свалился вниз, словно подорванный вандалами памятник.

Мезенцев помнил взбешенное лицо Левана, когда тот увидел нацеленный в свою сторону ствол. Здоровяк со шрамом на лбу неуклюже, но гарантированно закрыл Левана, принял пулю и стал неторопливо массировать грудь, будто к нему вдруг пришло небольшое недомогание в сердечной области.

Мезенцев стрелял еще и еще, пока не расчистил вокруг себя жизненное пространство. Потом он побежал на выход – по дороге возник плотный силуэт, и Мезенцев свалил его рукоятью пистолета.

И дальше он уже просто бежал, спасая свою шкуру от поющих где-то высоко в воздухе пуль, бежал, пока не увидел Лену и пока та по перекошенному лицу и по пистолету поняла почти все.

– И тогда... Тогда я понял, что это ловушка. Пока я там сижу, они прочешут местность и найдут тебя. Я сказал, что должен выйти, но они не разрешили. И... Началась стрельба.

Пластиковая вилка в руках Лены переломилась пополам, и Мезенцев вздрогнул от этого звука. Лена задумчиво посмотрела на куски цветного пластика и сказала, неизвестно к кому обращаясь:

– Извините.

Она положила обломки на край тарелки, сняла очки, закрыла лицо руками и спросила Мезенцева тихим голосом, в котором почти не было слышно напряженного ожидания ответа:

– Ты убил его?

2

– Ты убил его? – спросила Лена.

– Кого?

Для смеха можно было добавить: «Кого – его? Я много кого сегодня перестрелял...» Но как-то не до смеху было ему в этот вечер.

– Ты убил Жору Маятника?

– Хм.

Мезенцев задумался. Действительно... Не пойди у него кругом голова от этого рыжего с его закидонами, можно было и вправду положить там наверняка и Левана, и Маятника. Те отнеслись к переговорам как-то уж совсем несерьезно, и будь Мезенцев в «командировке»...

Но он не был в «командировке», и голова не кружилась от счастья успешной игры в «я жив, а вы нет». Голова кружилась совсем по другому поводу.

– Хм. Не уверен.

Лена убрала руки от лица, и Мезенцев прочитал там разочарование и усталость.

– Я стрелял, – сказал он, словно оправдываясь. – И в его сторону тоже. Но Маятник сидел в конце стола. Между мной и им был еще его помощник. Гриб. Вот в него я точно попал.

– И то хорошо, – сказала Лена с неожиданной суровостью. – Гриб – это та еще скотина. Это он тогда командовал в Питере, когда моих людей...

Было странно слышать эти слова от девятнадцатилетней девушки, которой вроде бы полагалось заниматься совсем другими вещами, более приятными и более легкомысленными. Но она сама поставила себя на тропу войны и сходить с нее не собиралась.

– Я не остановлюсь, – сказала она, словно подслушав мысли Мезенцева. – Я доведу это до конца, с тобой или без тебя.

– Без меня? – криво усмехнулся Мезенцев. – Знаешь, а мне теперь вроде как и деваться некуда. Стрелять по Левану Батумскому и Жоре Маятнику – это дорогое удовольствие, за него всю жизнь расплачиваются...

– Значит, у нас теперь еще больше общего, – подытожила Лена.

«Больше, чем ты думаешь, – ответил про себя Мезенцев. – Например, каждый из нас способен убить ради выбранной цели. И ты не догадываешься, что ради достижения твоей цели тебе надо бы убить меня».

Он вспомнил их встречу весной в парке имени Первого мая. Тогда у Мезенцева тоже была цель – чтобы его оставили в покое. И ради достижения этой его цели требовалось немного – просто отмахнуться от назойливой генеральской дочки, а будет упорствовать – так свернуть ей шею и оставить в том же парке под кустом как жертву уличной преступности.

Однако Мезенцев этого не сделал, и теперь, по прошествии месяцев, он все яснее понимал, что выбора у него не было. Точно так же не было у него выбора во время переговоров с Леваном и Маятником. Точно так же не было у него выбора в гостиничном номере на шестнадцатом этаже, когда Генерал...

Складывалось впечатление, что люди и обстоятельства загоняют Мезенцева в некий тоннель, откуда ни вниз, ни вверх, ни в стороны – только вперед. А впереди... Бог его знает, что там впереди.

– Что бы ни случилось, я все равно сквитаюсь с тем, кто убил отца, – сказала Лена.

Что ж, возможно, впереди его ждало именно это. И наверное, это было бы справедливо. Но это было бы нечестно.

3

И так они гнали вперед, останавливаясь лишь ради пары часов сна и не имеющей вкуса еды. Лена по-прежнему ни о чем не спрашивала, а Мезенцев ничего не объяснял, прикидываясь, будто действует согласно продуманному плану и будто на этом этапе план предусматривает долгую гонку с постоянной сменой направления...

Потом она не выдержала и, проезжая мимо придорожного мотеля, только что отстроенного рядом с фирменной автозаправкой, дернула Мезенцева за рукав. Мезенцев притормозил, Лена сползла с мотоцикла и на негнущихся ногах пошла к мотелю. Мезенцев догнал ее уже в фойе. Лена стояла возле банкомата и устало терла глаза.

– Я так больше не могу, – пробормотала она Мезенцеву, не глядя на того. – Мне надо выспаться... Как-то прийти в себя... Потом обсудим...

Мезенцев понимающе кивнул. Он тоже хотел бы уснуть, но уснуть не получалось, взбудораженные нервы не пускали его, и тогда он начинал думать о случившемся, а эти мысли неизменно выходили на одно и то же...

На то, о чем Мезенцев не хотел думать. Поэтому он подошел к аптечному киоску и купил упаковку снотворного. Таблетки сработали, и он вырубился прямо в кресле, поставленном возле двери в номер.

Лена долго шумела водой в ванной комнате, потом вышла, увидела спящего Мезенцева, подошла ближе. Обветренное небритое лицо Мезенцева оставалось напряженным даже во сне, и Лене стало его жалко – вытащенный ею из размеренного ростовского быта, простой парень, не утративший верности своему Генералу... Она едва не коснулась вытянутыми пальцами взъерошенных волос на макушке Мезенцева, но потом решила, что жалость тут неуместна. Она использовала его для своей большой цели, а тут жалеть не принято, принято гнать и гнать вперед, пока цель не будет достигнута или пока «человеческий ресурс» не будет отработан... Эти технологии прочно засели в голове Лены, будучи заимствованы и из опыта Генерала, и из немецких бизнес-методик, но почему-то ей они сейчас казались безжизненными и неподходящими. Ей не хотелось жертвовать Мезенцевым ради своей цели.

Странно, но Мезенцев, в свою очередь, не хотел жертвовать Леной ради своей цели.

Не хотел, но другого варианта почему-то не придумывалось. А цель его была – остаться в живых после того, как Леван узнал про Дагомыс, и после того, как он стрелял в Левана и Маятника. Схватившись за ствол, Мезенцев всего лишь пытался остаться в живых, но со стороны это выглядело черт знает чем... Маятник наверняка решил, что это было продолжение питерской истории, более изощренная попытка Лены добраться до него, до Маятника. Что подумал Леван... Бог знает, что он подумал и за кого он принял Мезенцева. Но вряд ли это мнение было хорошим.

Если у Левана есть хоть толика фантазии, то он непременно решит, что Лена тут – лишь пешка: девка, что с нее взять. А главный игрок, наверное, тот, кто был и в Дагомысе; тот, кто притащился в Москву выманивать Левана и Жору Маятника на переговоры; тот, кто вытащил пистолет и едва не угрохал Левана с Жорой. А может, кого-то и угрохал, черт его знает. Под столом, куда они все попадали, было темно. Мезенцев не разглядел, насколько сильно пострадало их здоровье. Но интуиция подсказывала, что повреждения были не смертельными.

То есть главным заговорщиком после стрельбы в пансионате получался Мезенцев. И будут теперь псы бежать и по его следу, а не только за Леной. И про переговоры стоило забыть навсегда.

Он проснулся, не осознавая времени суток. Шторы были задернуты, Лена сидела на постели и расчесывала волосы.

– Привет, – сказала она чуть более жизнерадостно, чем вчера. Мезенцев вяло махнул рукой, кое-как заставил мышцы придать телу сидячее положение.

– Да уж, – сказал он скорее сам себе, чем Лене. – Да уж, натворили мы делов...

И тут же спохватился:

– Я натворил.

– Что сделано, то сделано, – как-то на удивление бесстрастно отозвалась Лена. – Ты всего лишь расхлебываешь то, что заварила я... Ты сделал то, что мог. Если бы не ты... – сказала она эту стандартную фразу и замолчала.

«Если бы не я, то у тебя бы сейчас был отец. И ты никогда не оказалась бы в этом мотеле, за тридевять земель от твоего немецкого колледжа, где все ясно, чисто, просто и аккуратно...»

Так закончил фразу Мезенцев, но Лена предпочла более простой вариант:

– Если бы не ты... мне было бы сейчас очень плохо. Может быть, меня бы уже убили.

Мезенцев пробурчал что-то невнятное и, чтобы скрыть выражение лица, стал мять пальцами физиономию, словно не до конца проснувшись. Грязь и усталость кожи чувствовались меньше, из чего Мезенцев сделал вывод, что и грязь, и усталость срастаются с ним все плотнее.

– Надо решить, что делать дальше, – сказала Лена.

«В точку», – подумал Мезенцев. Вариантов на самом деле было два – опять два, как и тогда весной. И снова надо было выбрать один, верный. И не повторить прошлой ошибки, когда выбор был сделан неправильно.

Первый вариант был – бегать до конца дней от Левана и Жоры. И дождаться своего конца дней, когда кто-то из догоняющих окажется достаточно быстрым.

Второй вариант был – связаться с Леваном и поменять свою, мезенцевскую, жизнь на Лену. На Лену и ее деньги. На Лену и все, что там у нее есть. Левана придется уговаривать, Жору придется уговаривать, но этот вариант оставлял хоть какую-то надежду.

Первый вариант никакой надежды не оставлял. Именно так.

Мезенцев покосился на Лену – та стояла на кровати, чтобы видеть себя в зеркале на стене, и совершенно не догадывалась о планах Мезенцева на ее счет. Босые ноги переступали по матрасу, вид стройных икр и аккуратных коленок грел Мезенцева, как слабоалкогольный напиток, но...

И тут зазвонил телефон.

4

Мезенцев вздрогнул, обвел комнату все еще сонным взглядом, нашел белый аппарат на прикроватной тумбочке, потянулся было к нему, но вдруг понял, что звук исходит не оттуда. Лена тем временем озадаченно рылась в рюкзаке, пока не выудила оттуда мобильник, последние дни не подававший признаков жизни. Звонок шел именно от него. Лена некоторое время недоверчиво смотрела на дисплей, потом все-таки ответила...

– Это тебя, – сказала она секунду спустя и протянула мобильник Мезенцеву.

К этому мгновению Мезенцев уже проснулся, подобрал с ковра пистолет, прислушался к звукам в коридоре, инстинктивно втянул голову в плечи, подумал, как хорошо, что у них задернуты шторы... Короче говоря, он понял, что означает этот звонок. Он не мог понять – как? Но это уже не имело значения.

Он принял из прохладных пальцев Лены трубку, поймал настороженный взгляд девушки и кивнул: «Спокойно...»

Потом поднес трубку к уху, памятуя, что это могло быть отвлекающим маневром, а главное могло в эти же мгновения происходить за дверью, за окнами...

– Слушаю, – сказал Мезенцев.

– Здрасте, Евгений Петрович, – сказал чей-то голос, и был он настолько нереально жизнерадостным и нетипично вежливым, что Мезенцев даже поморщился и огляделся, не бредит ли он, не привиделся ли ему этот гостиничный номер, стены которого вдруг стали хрупкими границами безопасного жизненного пространства.

Нет, все это было реальным и не предполагало такой жизнерадостности, которой ему только что прополоскали ухо – словно апельсиновым соком из телевизионной рекламы.

– Здрасте, – сказал Мезенцев человеку, который знал номер мобильного Лены и знал его, Мезенцева, имя-отчество. То есть знал, что они с Леной сейчас заодно. По мезенцевским меркам это называлось – знать слишком много.

И поскольку Мезенцев не узнал голоса в трубке, и поскольку настроение у него было довольно хреновое, он не сдержался, чтобы не задать этот символический вопрос:

– Откуда вы меня знаете? И кто вы такой вообще?..

– Евгений Петрович, – радостной скороговоркой зачастил голос в трубке. – Ну вы же понимаете, что это все абсолютно неважно и неинтересно – кто, откуда, как... Главное, что я вас нашел. Вы меня сейчас послушайте, а потом просто скажите – да или нет, ладно?

Мезенцев еще и слова не успел сказать, а голос в трубке уже продолжал, не сбавляя темпа и не теряя поразительно оптимистической интонации, напоминавшей Мезенцеву пионерскую линейку в далеком советском детстве.

– Евгений Петрович, мне хорошо известна ваша ситуация. То есть мне известно, насколько серьезны ваши проблемы. Ваши, то есть вас и вашей девушки. К счастью, есть возможность все это исправить. То есть буквально все исправить. Решить все эти проблемы. При минимальных затратах с вашей стороны. Ну как? Согласны?

В трубке, вероятно, ждали от Мезенцева аналогичного всплеска оптимизма, но дождались лишь скептического:

– О чем это вы?

– О том, что вас ищут, ищут хорошо, а потому найдут. Рано или поздно. Найти вас нетрудно, я же нашел.

– Кто кого нашел? Мы всего лишь говорим по телефону...

– Да, но при этом я знаю, куда выходят окна вашего номера. Они, правда, сейчас занавешены... Евгений Петрович, ну это и в самом деле лишние вопросы, давайте к делу. Дело такое – я могу решить все ваши проблемы, и ваши лично, и вашей девушки. За это я хочу от вас всего лишь одну вещь.

– Душу? – мрачно сказал Мезенцев.

– Нет, не угадали. На души спрос нынче небольшой, рынок перенасыщен, так что я попрошу другое. Евгений Петрович, когда вы последний раз были в Дагомысе...

«Уже полстраны знает, что я был в Дагомысе, – с обреченной злостью подумал Мезенцев. – Что же дальше-то будет?»

– ...Вы кое-что прихватили с собой на память. Вот эту вещь я и хочу. В обмен на решение ваших проблем.

Мезенцев даже и не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял, почесал лоб и задумался. Еще сутки назад ему казалось, что дела его так плохи, что дальше и некуда.

Оказалось – есть куда. Оказалось, что он давно уже вляпался в эту дрянь, да только не понимал этого. И это не Лена накликала на его голову напасти величиной с московскую высотку, это он сам в Дагомысе себе заработал. Просто не заметил. Спешил очень.

Радостный голос в трубке, видимо, расценил молчание Мезенцева как умственный ступор и решил все разжевать до предела:

– Папка, которую вы у Генерала из номера забрали. Помните? Мне нужна папка.

Можно было прикинуться дурачком и переспросить: «Какая папка? Не знаю никакой папки?», можно было нагородить еще какой-нибудь ерунды. Но у Мезенцева почему-то возникла твердая уверенность: не надо. С этими людьми – не надо.

– Ладно, – сказал Мезенцев. – Будет вам...

– Привозите папку, и я решу все ваши проблемы, – пообещал солнечный голос в трубке. Радость почему-то не охватила Мезенцева. Ему, напротив, стало зябко, будто до срока наступила осень, нагнав в оконные щели холодного ветра. Мезенцев спинным мозгом чувствовал, что это не спасение, это какая-то непонятная ловушка, но деваться-то было некуда. Может, хоть Лена выберется из этого дерьма...

– У меня ее нет с собой, – сказал Мезенцев.

– Я знаю. Возьмите ее и привозите в Волчанск. Это маленький тихий городок, двести километров от того места, где вы сейчас находитесь. Поезжайте сейчас туда, поселите девушку в гостинице «Заря» и отправляйтесь за папкой. Когда вернетесь, с вами свяжутся. Все это время девушка будет в безопасности – под мою личную гарантию, – если только она не будет покидать пределы гостиницы. И больше не задавайте вопросов, Евгений. А то ведь чего доброго услышите ответы. И они вам очень сильно не понравятся.

– Личные гарантии? А я могу узнать, с кем разговариваю? – проигнорировал Мезенцев предупреждение.

– Нет, не можете. Больше того, вам и не нужно это знать. Зачем? К чему загружать мозг лишней информацией? Это в вас говорит ваша гордость, Евгений, ваше самолюбие. Заткните им рот, и пусть говорит ваше желание выжить, ваш инстинкт самосохранения. Этим чувствам неважно, кто звонит, им важно, что этот кто-то дает вам шанс. Берите этот шанс, Евгений, берите. Пока дают. Как говорится, срок действия предложения ограничен.

Голос в последний раз хихикнул и оборвался, сгинул, словно трубка была глубоким темным колодцем, куда проваливались голоса и их обладатели.