Текст книги "Школа суперменов"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

2

Дальше все было именно так, как представил себе Бондарев, развернув окровавленный листок и увидев на полях свою пометку. То есть дальше все шло по тому варианту, который Бондарев в уме обозначил «очень плохой вариант».

Возле гостиницы стояли две милицейские машины, и Бондареву даже и думать не стоило о том, чтобы подниматься на свой этаж. Он ссутулился и стал настолько обычным, что взгляд со стороны не должен был отличать его от фонового пейзажа. Такой незаметной тенью Бондарев просочился в вестибюль гостиницы, возник у стойки администратора и серым голосом прошелестел:

– Куда ушла «Скорая»?

Администраторша качнула пышным перманентом, глянула на Бондарева жирно подведенными глазами и хотела что-то такое спросить, но вдруг увидела в Бондареве уже не тень, а человека, имеющего серьезное право задавать такие вопросы. Администраторша догадывалась, что после происшествия на четвертом этаже такие люди с такими правами обязательно здесь появятся, и она поспешила проявить лояльность.

– Спасибо, – сказал Бондарев и начал перемещаться в обратном направлении. Он не стал спрашивать, жив Алексей или нет. Как бы жестоко это ни звучало, но не это было главным. Главным были знаки, послания, сообщения, сигналы.

Сигналом был пришпиленный к сиденью машины, словно бабочка к доске коллекционера, водитель Аристарха. Заточки в его теле были способом привлечь внимание к клочку бумаги в нагрудном кармане и одновременно заявить о серьезности намерений. Если сделать краткое обобщение, то труп водителя означал: «Я знаю, чем вы тут занимаетесь. И я этого так не оставлю».

А еще труп водителя означал: «Я был в гостинице. Я все-таки забрался к тебе в номер. И я забрал то, что хотел. Угадай, что я сделал с твоим человеком?»

Бондарев не хотел играть в угадайку. Он чувствовал себя слишком старым и слишком злым для таких игр.

В больнице Бондарев стянул с вешалки чей-то несвежий белый халат, нацепил на нос очки в толстой роговой оправе и пустился с озабоченным лицом инспектировать пустые коридоры, пока не услышал краем уха разговор медсестры и молодого парня в штатском:

– Ну как ты с ним будешь разговаривать?! Он без сознания...

– Точно, что ли?

– Точно.

– Дай-ка я посмотрю...

– Ты уже смотрел.

– Это когда было? Это час назад было.

– Ну на, смотри. Доволен?

– Может, он просто спит?

– Ага, просто спит!

Они еще какое-то время препирались, потом медсестра ушла, шурша стоптанными тапочками, а парень грузно опустился в кресло напротив двери в палату.

Бондарев намеренно громко подошел к нему, строго посмотрел сверху вниз:

– А вы кто?

Парень показал красную книжечку. Бондарев пожал плечами:

– Ну и какой смысл в том, что вы здесь сидите? Больной все равно не в состоянии отвечать на вопросы...

– Он же придет когда-нибудь в сознание, – сказал упрямый парень. – А я тут как тут.

– Он может прийти в себя через неделю, – предупредил Бондарев.

– Доктор, мне торопиться некуда.

– Ну-ну, – неодобрительно произнес Бондарев и вошел в палату так, как будто имел на это неоспоримое право. Впрочем, так оно и было.

3

– Видели когда-нибудь такое? – спросил его тогда Аристарх Дворников. Бондарев видел – и мертвых мужчин в салоне дорогого автомобиля, и полумертвых мужчин в больничной палате, в бинтах, под капельницей.

Поэтому никаких особых эмоций на него не нахлынуло. В бледном лице Алексея и его забинтованных руках содержатся какой-то знак, и его следовало немедленно прочитать.

Сам факт, что Алексей оказался на больничной койке, означал одну простую вещь – автор посланий, выполненных с помощью холодного оружия, был человеком целеустремленным и умел преодолевать препятствия на своем пути. Хотя, честно говоря, Алексей был отнюдь не железобетонным заграждением.

Но в безмолвном теле были запечатаны и еще какие-то послания, пока Бондареву непонятные. Если бы неизвестный автор посланий расшиб Алексею голову на пути к бондаревским бумагам или просто зарезал бы его – это было бы понятно. Совсем плохо, но понятно.

Однако Алексей был оставлен в живых. Только вот руки... Что это значит? Сигнал – руки прочь от моих дел? Оторву руки, если сунетесь в мои дела?

Бондарев прислушался – в коридоре вроде было тихо. Дверь в палату оставалась плотно закрытой. И если мент в коридоре и захотел бы сунуть свой любопытный нос, то Бондарев бы услышал скрип распотрошенного кресла с торчащими из ран кусками желтого поролона.

Бондарев склонился над Алексеем и слегка тронул его за плечо. К его изумлению, Белов сразу же открыл глаза – мутные, полные боли, но все же узнавшие напарника.

Бондарев на всякий случай прижал палец к губам. Алексей чуть дернул подбородком и прошептал, морщась от боли:

– Я все испортил... Все потерял...

– Ерунда, – сказал Бондарев. – Не бери в голову. Скажи лучше, ты его видел?

Алексей кивнул.

– Ты запомнил его?

Алексей снова кивнул.

– Он говорил с тобой? Он что-то просил передать?

– Откуда... Откуда ты знаешь? – пробормотал Белов.

– Такая уж у него манера. И что он просил передать?

– Он... – Белов задышал чаще, на лбу выступила испарина, и Бондарев испугался, что парень сейчас вырубится. – Он сказал...

– Тихо, – успокаивающе сказал Бондарев. – Тихо, тихо. Я внимательно тебя слушаю, а ты не торопись.

Белов кивнул, но продолжал дышать все так же учащенно-напряженно.

– Успокойся, соберись с мыслями, а я пока проверю одного человечка в коридоре. То ли он спит, то ли очень умело подслушивает...

Мент в коридоре спал. Во всяком случае, с трех шагов это выглядело именно так. Если подойти вплотную, то его усталая поза вызывала некоторые сомнения, а кровоподтек пониже уха становился заметнее.

Бондарев даже не стал подходить ближе. Потому что, помимо мента, в кресле перед собой боковым зрением он увидел в коридоре еще одного человека.

Этот человек ждал Бондарева.

– Хотите жвачку? – сказал он доброжелательно.

4

– Хочу, – сказал Бондарев и поймал брошенную в его сторону начатую пачку «Орбита». Человек в коридоре одобрительно усмехнулся.

Бондарев поймал себя на мысли, что все это напоминает типичный фильм ужасов, где главный герой – сбежавший из клиники психопат. Тихие больничные коридоры, еле слышный гул светильников, неподвижное тело в кресле и усмехающийся монстр в сером свитере под белым халатом. Усмешка не отменила извечного выражения усталости на этом лице, она лишь натянула до предела желтоватого оттенка кожу на черепе, сделав лицо гостиничного уборщика, или кем он там был на самом деле, еще более жутким.

– Только пойми сразу одну принципиальную вещь, – сказал он Бондареву. – Я не получаю от этого удовольствия. Я не садист. Я не какой-нибудь там псих. Просто у меня есть задача, и я должен ее выполнить. Я не получаю от этого удовольствия.

– Я тоже.

– Правда? – Какая-то шальная радость мелькнула на его лице и тут же сгинула словно в бездну, растворилась в маске напряженной усталости.

– Правда, – Бондарев вытряхнул в ладонь подушечку «Орбита» и вроде бы даже закинул ее в рот (он пока не понимал, с кем имеет дело, а потому имел основания опасаться всего, даже отравленной жевательной резинки). – Держи, – Бондарев протянул пачку, словно желая вернуть ее хозяину, но тот сухо рассмеялся и помотал головой. Сухой смех прозвучал, как трижды взведенный курок. Ха-ха-ха. Бондарев опустил руку.

– Не все так просто, – сказал человек с усталым лицом и отступил назад, компенсируя тот маленький, почти незаметный шажок вперед, который только что сделал Бондарев. – Так что не спеши, не спеши. Ты уже как-то стрелял в меня, и что?

– Я – стрелял? – удивился Бондарев. – Последний раз я стрелял в дверь, но не в человека. Если я стреляю в человека, то потом мне с ним уже не приходится разговаривать.

– Больница вообще неподходящее место для таких дел, – заметил человек с усталым лицом, как будто речь шла о выборе лужайки для пикника.

– Тогда зачем ты здесь? – спросил Бондарев.

– Для разговора. Я знал, что ты сюда придешь.

– Говори.

– Я знаю, что вам здесь нужно.

Бондарев хотел посмеяться, но решил все же воздержаться от открытого проявления эмоций. Он знает, что нам нужно. Парень, мы сами не знаем, что нам нужно. Хотя нет – я знаю, что нам нужно оторвать тебе голову. Насчет этого я не сомневаюсь. А вот все остальное...

– Знаешь? Ну тогда уж и меня просвети, сделай милость, – спокойно произнес Бондарев.

– Вы ищете Настю Мироненко.

– И что с того?

– Не нужно вам этого делать.

– Почему это? Потому что ты ее убил?

Человек с усталым лицом вздрогнул, и Бондарев понял, что дернул за какую-то очень чувствительную струну.

– Я... Я не... Я не получаю от этого удовольствия, – выпалил с третьего раза человек с усталым лицом. – Даже если бы я... То я бы не...

Черт. Гримасы собеседника внезапно сработали, как мозговой катализатор, и Бондарев понял. Черт!..

– Короче, это не ваше дело, – справился с эмоциями собеседник Бондарева. – Забирай своего человека, пока я ему и тебе вообще руки не оборвал, и валите из города! Это не ваше дело...

– То есть ты хочешь сказать, что это твое дело? – мягко предположил Бондарев. – Твое и ...

– Что – и?

– Твое и кого-то еще. Кто твой хозяин?

Это была еще одна задетая струна или даже целый пучок струн, потому что мужчину перекосило, он что-то неразборчиво зашептал, потом уставился исподлобья на Бондарева и повторно изложил свои рекомендации:

– Убирайтесь отсюда. Иначе я всех вас порежу, и тебя, и парня твоего, и Дворникова, и всех, кого потребуется! Я сделаю это без удовольствия, но я это сделаю!

– Дай нам двадцать четыре часа на сборы, – сказал Бондарев. – Ладно?

Человек с усталым лицом, видимо, не ожидал такого ответа, не ожидал быстрой капитуляции. Он на миг запнулся, потом внимательно и подозрительно оглядел Бондарева и сказал:

– Ладно. Двадцать четыре часа. Потом я буду резать.

– Договорились, – сказал Бондарев.

– Ну... Ну, тогда я пошел.

– Всего хорошего, – сказал Бондарев.

Мужчина с усталым лицом не стал поворачиваться к Бондареву спиной и, неуклюже пятясь, отступал по коридору, пока не свернул за угол.

– Замечательно, – сказал сам себе Бондарев. – Просто замечательно.

Он покосился на тело мента в кресле и понял, что времени у него нет, даже несмотря на только что выделенные ему 24 часа.

5

Бондарев вернулся в палату и увидел, что Алексей сидит на кровати и пытается вытащить из вены иглу. Выглядел он при этом так, будто собирался вот-вот грохнуться в обморок. Бондарев осторожно отстранил забинтованную руку Белова и сам вытянул иглу.

– Надо сматываться, – сказал он Алексею. – Наш общий друг только что свернул шею менту, который тебя караулил. Так что делать нам здесь больше нечего...

– Крестинский, – сказал вдруг Белов.

– Что «Крестинский»? – удивился Бондарев, стягивая ноги Белова с кровати на пол и вставляя неподвижные бледные ступни в больничные шлепанцы с номером палаты на ремнях.

– Это был Крестинский, – пробормотал Алексей.

Бондарев решил, что речь идет о привидевшемся кошмаре, и просто пожал плечами, но тут Белов неожиданно встал на обе ноги и торопливо заговорил, глядя на Бондарева сверху вниз:

– Это был Крестинский... Точно. Он сам мне сказал. Только не тот Крестинский, а брат его, Гри... Григорий. Старший брат. Он сам сказал...

– Брат?

– Он думал, что я в отключке... И говорил, говорил...

В мозгу Бондарева включился поиск информации о семье Крестинского, но, как назло, ничего определенного вспомнить не удалось. Бондарев сказал: «Ладно, брат так брат», подставил плечо и поволок Белова из палаты. По пути он восстановил перед глазами лицо гостиничного урода, омолодил его лет на десять, разгладил морщины, добавил волос, одел в костюм, убрал эту болезненную утомленность... Получился ли в результате известный Бондареву и всему миру олигарх Крестинский – Бондарев никак не мог решить. Что-то проскальзывало в этом отретушированном портрете, но что – пока Бондарев не мог сообразить.

Зато он точно знал другое.

– Леха, – сказал он Белову, прислонив его к стенке в кабине лифта. – Крестинский это или не Крестинский, хрен с ним. Но это он убил мать Насти Мироненко. Это его повадки. Он приходил за Настей, у него не получилось, и он с досады убил ее мать. И сейчас он все еще охотится на Настю, он ее поджидает. И в нас он увидел конкурентов, за это тебе по рукам перепало...

– Зачем? – Белов чуть приоткрыл глаза, борясь со слабостью, клонящей в сон. – Зачем он это делает?

– Вот этого я не знаю. Но должна быть какая-то очень серьезная причина, чтобы вот так сидеть в засаде несколько лет, а потом набрасываться на тех, кто покажется тебе конкурентом. Какая-то большая причина здесь... Мы узнаем эту причину. Мы возьмем этого твоего друга, Крестинского, или как его там, за горло и выжмем из него все, что он знает. Я отзвонил в Москву, и уже...

Двери лифта открылись, Бондарев недоуменно уставился на световой индикатор и в этот момент услышал:

– Я передумал, у вас не будет двадцати четырех часов. Все кончится сейчас.

Одновременно с последними словами ударило лезвие ножа – быстро и бесшумно.

Глава 28
Путь ошибок

1

– Нет, нет, это не мы. Честное пионерское.

– Не вы?! Ну а кто же тогда, если не вы?! Некому, кроме вас. Понимаешь?! Ты же меня тогда пас в Москве! Я что, слепой? Я же тебя видел! Ты шел за мной от самого вашего офиса! Ты в метро за мной полез...

– Было дело, – согласился Коля. – Но дойти до метро – это одно, а тащиться куда-то там за тобой... Куда-то в Ростов... Это уже совсем другое. Это не по мне.

– Ты только что сказал...

– Что я сказал?

– Ты сказал – Ростов! Ты знаешь, где мы!!!

– Ну так ведь ты же мне звонишь по телефону, Вася, – пояснил Коля. – И ты орешь на меня бешеным сусликом уже четыре минуты. За это время можно определить, откуда идет звонок. Да, теперь я знаю, где ты. Но пока ты мне не позвонил – я и понятия не имел.

– Я тебе не верю.

– Твои проблемы.

Вот это было верно. Это были проблемы Мезенцева, и они росли, как катящийся с горы снежный ком. Этот снежный ком грозил под конец стать величиной с Луну и раздавить в пыль всех, имеющих несчастье оказаться на пути.

– Ну так что, – сказал в телефонной трубке далекий Коля. – Будешь и дальше орать или хочешь обсудить свои проблемы?

Мезенцев посмотрел на Лену. Из-под солнцезащитных очков тянулись две темных полосы – слезы, смешанные с тушью.

Плотно стиснутые губы. Побелевшие костяшки пальцев, сжимающих сумочку с оборванным ремнем.

– Буду обсуждать, – сказал Мезенцев.

2

Прошло уже больше двух часов после гибели Славы, но Мезенцев по-прежнему не знал, что им теперь делать. Он лишь знал, что оказался совершенно не готов к случившемуся. Он ждал глупостей от Лены. Но не заметил, как сам наделал таких глупостей, которые едва не закончились смертью дочери Генерала.

Мезенцев вспомнил поспешно выскакивающего из дверей Колю, вспомнил его же на платформе метро с пакетиком орехов в руках. Колин невозмутимый взгляд скользнул по уходящим в тоннель вагонам, и Мезенцев решил, что стряхнул с себя слежку. Оказалось – нет. Непонятно как, но его проследили до Ростова, подождали, пока он выведет Лену на свет божий, и вот... Мезенцев вспомнил свое раздражение насчет белобрысого очкарика Славы и запоздало попенял себе – Слава-то как раз сделал все, что мог. Он принял в себя пулю, назначавшуюся Лене. Кто мог бы сделать больше?

Мезенцев увез Лену на другой конец города, посадил в самый темный угол пивного бара, сам сел напротив и стал думать, стараясь не слышать ее приглушенных всхлипов. Страх и боль потери накрыли Лену именно здесь, в темно-синем полумраке бара. Или же она позволила страху накрыть себя, отложив бледную маску напряженной бесчувственности, которая пугала Мезенцева не меньше свиста пущенной снайпером пули.

Мезенцев подошел к стойке, взял пятьдесят грамм коньяка, но этого оказалось мало, и он повторил. С помощью коньяка ему стало понятно, что мир вокруг него предельно сузился, и в данный момент безопасным пространством является лишь этот бар. А что там, снаружи, что ждет их на квартире Лены или дома у Мезенцева – об этом лучше не думать. Пока не думать.

Он вернулся к столу, схватил мобильник и решительно направился к выходу, чтобы подняться на один лестничный пролет и в этом закутке без посторонних ушей обсудить кое-что кое с кем по телефону.

Лена внезапно вцепилась ему в руку.

– Не оставляй меня одну.

– Хорошо, – сказал Мезенцев.

И вот она стояла, прислонившись к стене и глядя на Мезенцева черными пятнами солнцезащитных очков. Дочь Генерала была похожа на собственную тень, забытую на узкой лестнице между входом и основным залом бара. У Мезенцева почему-то защемило сердце.

Он набрал номер московского Коли, понимая, что, наверное, делает еще одну ошибку. Однако Мезенцев и Лена сегодня оказались в такой ситуации, что любой их шаг мог стать ошибкой. Проверенных и безопасных маршрутов вдруг не осталось, и единственным безошибочным вариантом было бы оставаться на месте и ничего не делать. Пока кто-то аккуратный и исполнительный не подойдет сзади и аккуратно не выстрелит в затылок. Это был бы беспроигрышный вариант.

Но Мезенцев двинулся путем ошибок.

3

– С кем ты разговаривал? – Лена по-прежнему не отлипала от стены, темнея печальной тенью на светлом фоне.

– С Колей, – вялым голосом ответил Мезенцев. – Это человек Левана.

– Ты сказал ему, что в нас стреляли?

– Да, сказал...

«В нас». Она так сказала. Отчаянный фальцет в голове Мезенцева вдруг завопил: «Не в нас, не в нас, дура, а в тебя! Это не я затевал заговоры против Жоры Маятника! Я здесь вообще ни при чем! В меня не должны стрелять! Я всего лишь... Всего лишь...»

Вот именно. Он всего лишь застрелил Генерала и теперь должен тащить на себе крест вины и ответственности за непутевую генеральскую дочь.

– Да, я сказал, что в нас стреляли.

– И что Леван? В смысле, что сказал его человек?

– Говорит, что это не они.

Лена как-то странно замолчала. Потом сняла очки и посмотрела на Мезенцева глазами, в которых главным был уже не страх, а усталость.

– Ч-что? Что ты имеешь в виду?

– Я подумал, что люди Левана в тебя стреляли. Понимаешь...

И он рассказал ей про Колю. Он рассказал ей про слежку, от которой он вроде бы оторвался.

Лену передернуло, словно от резкого приступа боли.

– И ты мне не сказал... А если ты думал, что стреляли люди Левана... То какого черта ты им звонил?!

– Потому что я не знаю, что мне делать. Не знаю, кому звонить. Не знаю, – он обреченно пожал плечами. – Я думал, что здесь ты пока в безопасности. Оказывается...

– Я тебе верю, – сказала Лена. – Я верю, что ты придумаешь способ...

– Ну какой способ?! Ну что я могу придумать?! Вся моя придумка – это переговорить с Леваном и попросить его разрулить ситуацию с Жорой Маятником. Эта придумка сработает, если Леван по старой памяти решит за тебя вступиться. Если Левану не до тебя, если Жора или собственный покой для него важнее, то вся моя придумка не стоит ни черта. Может, Леван даже захочет помочь Жоре. Помочь – в смысле...

– Я поняла. Но ты все же позвонил в Москву людям Левана...

– Они говорят, что это не их рук дело. Они говорят, что Леван попробует убедить Жору, что тебя можно простить. Они говорят, что не помогают Жоре убить тебя.

– Но это же хорошо...

– Да. Только я не знаю, можно ли верить этим словам. В этом-то вся проблема.

– Никому нельзя верить, – устало произнесла Лена. – Верить нельзя никому, но... Но кому-то же надо верить.

Она достала из сумочки косметичку, сняла очки, посмотрелась в зеркало и негромко ужаснулась, после чего принялась ликвидировать последствия катастрофы на собственном лице. Мезенцев счел это хорошим знаком.

– Никому нельзя верить, – повторила она некоторое время спустя, когда темные подтеки под глазами были ликвидированы. – Но Левану я бы поверила. Папа считал его порядочным человеком.

– О господи, – отреагировал Мезенцев. – Опять легендарные мемуары? В которых Генерал видел всех людей насквозь?

– Насчет тебя он не ошибся.

– А Леван в этих мемуарах – образец порядочности?

– Я же говорила тебе – отец не писал про Левана в книге. Но кое-что я знаю про него и без книги... Видишь ли, когда Левану было восемнадцать лет, его отца убили местные бандиты. У Левана не было оружия, чтобы отомстить, поэтому он просто взял из сарая топор. И отомстил с помощью этого топора. Мне кажется, Леван должен меня понять.

– Ну, если тебе хочется так думать о Леване... А кто же тогда в тебя стрелял? Если это не люди Левана, которые проследили меня от Москвы, то тогда все получается еще хуже – это люди Жоры, которые проследили тебя от Питера.

– А какая разница?

– То есть?

– Какая разница – кто стрелял? В любом случае здесь нам больше оставаться нельзя.

Она была права, но Мезенцеву было тошно от этой правоты. Генеральская дочка все-таки испортила ему жизнь, все-таки сбылись те дурные предчувствия, которые мучили Мезенцева с прошлой осени. Ему предстояло бросить дом, бросить бизнес и пуститься в бега с Леной на пару, не зная наверняка, от кого они убегают и как долго им придется бегать...

У Мезенцева от предвкушения бегов заранее заныли мышцы ног, но потом он вспомнил лицо Славы на пластиковой поверхности стола и решил, что лучше боль в мышцах ног, чем полное исчезновение боли по причине попадания пули в головной мозг.