Текст книги "Школа суперменов"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

3

Три вещи. То, что у меня все оборвалось, это отдельный разговор. Это в протоколах не фиксировалось. Я об этом никому не говорил. Это неважно. Это было внутри меня, где-то на задворках. А думал я о трех вещах.

Первая вещь – это баба Дуся. Я трупов достаточно видел. И тут сразу было понятно – это еще один труп. Это даже был не труп. Я не знаю, как это назвать. Там от человека мало что осталось. Там просто что-то лежало в пальто. А пальто я узнал, пальто было бабы Дуси.

Вторая вещь – человек. Нет. Много чести про него так сказать. Просто кто-то. Кто-то незнакомый. Кавказской национальности. Молодой. В пуховике. Такой весь напряженный. А руки – пустые. Я на руки сразу посмотрел – а руки пустые.

Третья вещь – нож. Нож лежал на краю раковины. Весь такой чистый. Капли воды блестели на лезвии. Меня это почему-то взбесило до крайности. Вот человек лежит, живого места на нем нет. Кровища на полу. На стене брызги. И нож этот чистенький лежит. И сам ты стоишь чистенький. Вот это пробрало меня до костей. До самой маленькой косточки. Взбесился я. Тут или с ума надо было сходить, или самому зверем становиться. И пока нож был отдельно от этого гада, я прыгнул вперед, А он – от меня. Не стал драться, не стал пытаться нож взять. Видать, понял по моему лицу, что живой он мне не нужен.

Настю я в это время как-то упустил из виду. То есть я понимаю, что в это время она была где-то на кухне. Но я ее не заметил. Я видел нож и его. Больше меня ничего не интересовало.

Этот гад сразу назад дернул. Там с кухни выход на огород.

А я, чтоб сразу его сграбастать, в окно сиганул. Рама там слабенькая. Чуть-чуть я его не взял. Была бы у меня рука сантиметров на пять подлиннее – сцапал бы за ворот. А так... Я из окна выпрыгнул. Прямо на огород. А он уже там бежит. Я прыгаю, руки тяну – и не дотягиваюсь. И мордой в снег упал. Потом встаю – он уж метров тридцать отмахал, потом через забор перемахнул... Я – за ним. Но не получилось у меня тогда. С полкилометра пробежал – и понял, что не достану я его, гада. Он бежал, будто черти за ним гнались. Ну, в общем, правильно он бежал.

Выматерил я его, себя и все на свете. И побежал назад. Думал – от соседей позвоню нашим. Поставим весь город на уши, а найдем выродка.

И вот тут я только вспомнил про Настю. Бегу обратно, заскакиваю в кухню. Сердце – как поршни у двигателя. Ведь если маньяк – то не иначе как добрался и до ребенка... Она то ли в третий, то ли в четвертый класс тогда ходила.

Влетаю в кухню – она там стоит. Рядом с бабой Дусей. Бледная, будто сейчас в обморок грохнется. И глаза – в одну точку уставились и замерли. Косички торчат. И портфель в руке держит. А рука – белая, как мраморная.

Я ее стал тормошить, она не шевелится, не говорит ничего.

Только смотрю – на щеке вдруг кровь появилась. Я перепугался – а потом дошло до меня.

Я когда в окно прыгал, руку разрезал о стекло. Поначалу даже и не почувствовал. А потом смотрю – кровь хлещет. Двенадцать швов потом наложили. Нерв какой-то там задет. С тех пор кисть плохо двигается. Лечился, но без толку.

Вот так все и вышло. Настя потом отошла понемногу. Но дураку понятно, что такие вещи не проходят без следа. Наверное, как-то сказалось это на психике.

Со Светланой мы все же расписались. В том же году. В апреле. Она в этом доме все равно больше жить не могла. Продали его за какие-то копейки и переехали ко мне. Еще через пару лет поменяли ту однокомнатную на двухкомнатную. Вроде все налаживалось.

Только я же помнил, как тогда вошел на кухню. И очень ясно тогда понял: теперь все будет по-другому. Как раньше – уже не будет.

И не было.

4

– Самое мерзкое, – сказал майор. – Что тут и курить нельзя. Дай-ка я пожую, что ли.

Бондарев протянул пачку сигарет и, пока майор вытягивал одну, спросил:

– Но ты все-таки его подстрелил?

– Кого?

– Того гада.

– За которым я бежал?

– Да.

– Если бы у меня был пистолет с собой, мы бы никуда не бежали. Я бы его сразу положил. Всей обоймы не пожалел бы. У меня не было оружия с собой.

– И еще рука... – вспомнил Бондарев.

– Вот именно, – сказал майор, яростно тиская зубами фильтр сигареты. – Если бы у меня был пистолет...

– То есть он просто убежал... – неуверенно проговорил Бондарев, не зная, в чем ему опять сомневаться – в верности собственной памяти или в искренности Черного Малика в последние минуты жизни. «Мент, сучара, все же достал меня».

– Он убежал, – повторил майор Афанасьев. – Но он все-таки добегался, да?

– Да.

– И сколько он получил?

– Он... Он покончил с собой.

– Хм.

Бондарев не знал, подходящий ли это момент и будет ли вообще такой момент.

– И что потом случилось с твоей женой?

Афанасьев опять не удивился.

– Она погибла. А Настя исчезла. Вот почему я говорю, что так, как раньше, уже никогда не было.

– Я хотел бы поподробнее поговорить об этом, – сказал Бондарев.

Афанасьев пожал плечами.

– Что это значит? – поинтересовался Бондарев.

– Может, хватит? Или писателям всегда мало? Меня просили помочь, но меня не просили выворачивать душу.

– Ты только что это сделал без всякого приказа.

– Просто такое настроение, – проворчал Афанасьев.

– Я так понимаю, что оно у тебя такое все последние два-три года.

– Ну и что? К твоему маньяку это не имеет отношения...

– Меня интересуют не только маньяки.

– Ага, – сказал Афанасьев. – Наконец-то.

– Что?

– Наконец-то ты скажешь, что никакой ты не писатель.

– Допустим. И что?

– Ничего. Мне плевать, кто ты такой на самом деле. Просто я так понимаю, что у писателя должна быть привычка сидеть по полдня за столом и широкая задница от такой привычки. У тебя нет ни того, ни другого. У меня такое впечатление, что ты спортом занимаешься. Держишь форму. Ты случайно не...

– Стоп, – сказал Бондарев. – Тебе же плевать, кто я? Сам сказал.

– Сказал, – согласился Афанасьев.

– И мне кажется, существует только одна причина, по которой ты согласишься рассказать про смерть своей жены и про исчезновение Насти.

Афанасьев задумался, сжевал до половины сигарету и еле заметно кивнул.

– Эта причина – желание найти убийцу, – сказал Бондарев. – Так?

– Нет.

– Нет? – удивился Бондарев.

– Я не хочу его искать. Я не хочу знать, почему он сделал то, что сделал. Неважно. Уже неважно. Ты просто расскажи мне, как он умер. И пусть это будет хороший, подробный рассказ.

Глава 22
Слабое место

1

Мезенцев дорого бы дал за то, чтобы никогда не слышать эту историю. Точнее – чтобы никогда не слышать ее из уст Лены Стригалевой, дочери Генерала. А еще дороже он бы заплатил за то, чтобы больше никогда не видеть саму Лену.

Если бы ему какое-то время спустя знакомый пересказал своими словами историю о том, как дочь Генерала решила отомстить Жоре Маятнику за смерть отца, как Жора ее раскусил и отомстил сам за себя... Что ж, Мезенцев, наверное, расстроился бы. Слегка попереживал за глупую девчонку, которая не слушала умных советов старших.

Но задним числом, где-то на душевных окраинах, Мезенцев непременно вздохнул бы с облегчением и заочно поблагодарил Жору, потому что, прояви эта Лена побольше ума и настойчивости, потрать она больше времени на свое расследование... Кто ее знает, к чему это могло бы привести. И кому бы она тогда решила мстить.

Нет, конечно же, свидетелей самого происшествия не осталось, но вот сам факт поездки Мезенцева в Дагомыс вполне мог быть просчитан. При желании и умении. У Лены было желание и были деньги, что в данном случае равнялось умению, поскольку профессионалов, готовых продаться за хорошие бабки, – навалом на каждом углу.

И это делало Лену потенциально опасным человеком для Мезенцева.

Вот почему Мезенцев сожалел, что не узнал об этой истории из газет или из рассказа Темы Боксера.

Вместо этого он сам влез в историю, стал таким же ее персонажем, как и сама Лена Стригалева.

И вариантов выходов обратно, вариантов возвращения к прежней расслабленной жизни было очень немного.

Честно говоря, их было всего два.

И первый из них заключался в том, чтобы завести Лену в глубь парка имени Первого мая, а через некоторое время выйти оттуда уже без Лены.

2

И это была неплохая идея, тем более что прошедшим летом весь Ростов был взбудоражен слухами о маньяке, который нападает на молодых девушек в городских парках. Еще одно мертвое тело вполне можно было списать на этого самого маньяка, у которого началось весеннее обострение или как там у них, маньяков, это называется... Новый сезон, что ли? Неважно.

Это был очень простой вариант. Его можно было осуществить хоть в ближайшие пять минут.

Был еще и второй вариант. Он по всем параметрам уступал первому – он был сложный, на его воплощение требовалось много времени, гарантия успеха отсутствовала... Еще это был довольно наивный вариант, и на его исполнение мог решиться только человек, у которого в голове проживала небольшая колония тараканов.

Мезенцев мысленно взвесил оба варианта, и второй вариант перевесил. Надо же, какой сюрприз. Или это называется муки совести? Загладить вину перед памятью Генерала тем, что спасти его дочь? Но только что там заглаживать? Где там вина? Даже на Страшном суде Мезенцев продолжал бы настаивать, что это была самооборона. То есть он сначала хотел застрелить Генерала в соответствии с путевкой... Но застрелил уже из самообороны. Версия путаная, ну так где же вы видели простую и ясную правду?

– Лена, – сказал он черному рюкзаку с множеством карманчиков и «молний». Лена обернулась. – А ты не боишься, что я тебя выдам Жоре Маятнику? Он, наверное, неплохие деньги за тебя даст.

Это не было третьим вариантом. Это на военном совете в голове Мезенцева даже не рассматривалось. Но ему важно было понять ее логику.

– Вы меня не выдадите, – уверенно сказала Лена. – Сто процентов.

– Почему это я тебя не выдам?

– Потому что это для вас нехарактерно.

– Ты успела так хорошо узнать мой характер?

– Папины мемуары, – напомнила Лена. – Там все про вас написано.

– Да брось ты! Думаешь, Гене... То есть твой отец человека насквозь видел?

– Он разбирался в людях.

– Может быть, но люди-то меняются! А он это писал десять лет назад. Все сто раз поменялось.

– Не уверена.

– И разве про Кису у твоего отца было написано, что, если ты его пальчиком поманишь – он пойдет куда угодно?

– Примерно так там и было написано.

– Я не верю...

Лена обернулась, задрала голову, уставилась в глаза Мезенцеву и отчетливо продекламировала:

– "Главная черта Кисы – это способность быстро и крепко чем-то увлечься, так что важно поскорее использовать эту увлеченность, пока она не прошла". Так было написано у отца. Я могла бы тебе показать сам текст, если не веришь, но компьютер остался в Москве.

– Ты все отцовские мемуары выучила наизусть?

– Нет, но, когда я поняла, что все характеристики, которые он давал людям, оправдываются, я перечитала их несколько раз и многое запомнила. И про вас, Евгений Петрович, мне тоже все ясно. Ясно, что вы меня не сдадите Маятнику. Маятник... Кличка дурацкая, и сам он тоже придурок.

– Черт с ним, с Маятником, но как ты можешь верить во все эти записи отца, если я с тобой тогда не поехал? Если верить характеристике, я должен был все бросить и побежать за тобой во имя чего-то там, какой-то верности, преданности... Я ведь не побежал.

– Просто я не настаивала. Если бы я чуть понастырнее попросила бы...

– Ну уж нет, тут ты не права...

«Ты даже представить себе не можешь, насколько ты не права».

3

Из десятка американских фильмов Мезенцев усвоил золотое правило человека, который хочет потеряться, – не пользуйся кредитными карточками. Твои преследователи непременно засекут место и время электронного запроса на банковский счет, а остальное уже дело техники.

Но это там, в Америке. Люди Жоры Маятника явно использовали какие-то допотопные методы преследования – может, собак пустили по следу, может, сидели в подъезде московской квартиры Генерала и наивно ждали, пока Лена соскучится по дому и вернется в теплую постельку. За банковским счетом они явно не следили. Лена в несколько приемов сняла через банкомат сто пятьдесят тысяч рублей, и эти ее действия не возымели никаких негативных последствий. Мезенцев помог ей снять квартиру, велел без особой необходимости на улице не показываться и уехал домой, взвешивать свои варианты.

Пускать эту историю на самотек было нельзя, потому что рано или поздно люди Маятника заявятся в Ростов и начнут искать Лену и всех, кто ей помогал. У Кисы в паспорте стояла ростовская прописка, и это уже было не спрятать. И как бы ни тупы были преследователи, но они также должны были сообразить, что дочери Генерала имело смысл искать помощи среди старых приятелей отца.

Так они выйдут на Мезенцева и мимоходом порежут его на куски за одно лишь подозрение в содействии генеральской дочери. Мезенцеву такое развитие сюжета не улыбалось. Лене тоже. Она могла пару дней отсидеться, перевести дух, а потом что?

Дальше бежать? И так бегать всю жизнь, пока Жора Маятник от старости не загнется?

Когда прошла та самая пара дней, Мезенцев приехал к Лене и спросил напрямую, чего она хочет.

– Я спать хочу, – сквозь отчаянный зевок сообщила она. Естественное желание для восьми утра, тем более что до четырех часов она смотрела фильмы – стопка дивидишных футляров красноречиво высилась на полу рядом с пустыми коробками из-под пиццы. Для человека, за которым ведет охоту компания Жоры Маятника, Лена выглядела замечательно спокойно, но Мезенцев отнес это не на счет мудрости, а на счет девичьей глупости. Она все еще не понимала, куда влезла.

– Еще пара недель – и тебя разбужу не я, а Жора Маятник.

Лена что-то промычала недовольным голосом, но все же переложила подушку, чтобы можно было сесть, протерла глаза и уставилась на Мезенцева в ожидании неприятного разговора.

Мезенцев между тем тоже нашел, куда уставиться. Лена спала в черной майке-безрукавке, и пока она перекладывала подушку, из-под бретельки выскочила половина груди, а розовый сосок нагло нацелился прямо на Мезенцева.

Через несколько мгновений Лена поправила майку, а Мезенцев еще некоторое время находился под впечатлением дерзко торчащей груди. У банковской дамы, последнего эротического воспоминания Мезенцева, груди не торчали, они были подобны мощным, приготовленным к действию и жестко зафиксированным орудиям, целью которых было подавить противника. Морально и физически.

– Ну?

Мезенцев очнулся от волнительных сравнений, посмотрел на Лену, снова увидел торчащую грудь, едва прижатую тканью майки, и удивился степени своего волнения.

– Значит, так, – он встал, подошел к DVD-дискам, стал перебирать коробки, наткнулся на обложку с лысым Брюсом Уиллисом и сразу успокоился. – Ты что собираешься дальше делать?

– Не знаю. Пока все замечательно. Давно мечтала так провести время – набрать фильмов, лежать целыми днями в кровати, заказывать пиццу по телефону, не краситься, не одеваться... Но это скоро пройдет.

– Да уж...

Мезенцев хотел было сказать, как должно быть замечательно валяться в постели перед телевизором, в то время как пять человек, которых она вытащила из собственных постелей ради личной мести, уже никогда не будут смотреть телевизор. Но потом Мезенцев подумал, что ему читать мораль Лене – это все равно что мяснику с центрального рынка учить детей преимуществам вегетарианского питания. Эти пятеро были уже не мальчики, и, если они согласились, значит, понимали, чем это может кончиться. Вот оно и кончилось.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – она сказала это с замечательной легкостью девятнадцатилетней девушки, и Мезенцев уже знал, что она скажет следом. – Я думала, ты что-нибудь придумаешь.

– Я?

– Да. Или мне нужно было обратиться к Синегубову, к Теме Боксеру?

«Это было бы просто отлично. Для меня. А для тебя, девочка... Сомневаюсь».

– Мне казалось, – сказал Мезенцев. – Что в бизнес-колледжах учат продумывать свои действия на несколько шагов вперед. Составлять перспективные планы.

– Да, конечно. Мой перспективный план был добраться до Ростова и найти там старого друга отца, который непременно что-нибудь придумает. Отличный план. Я его практически выполнила. Теперь твоя очередь.

– То есть?

– Придумай что-нибудь.

Мезенцев вполголоса выругался.

– Это что, первые признаки активизации мыслительных процессов? – рассмеялась Лена, развалившись на подушке. Руки она заложила за голову, и...

Мезенцев вздохнул и пошел на кухню. В холодильнике нашелся пакет сока и начатая бутылка вермута. Мезенцев смешал одно с другим по системе «кашу маслом не испортишь» и начал думать. Думал он два больших стакана и понял, что никуда ему не деться от второго варианта. Наивного и трудновыполнимого, но единственно возможного варианта выбраться из клетки, куда Лена забралась сама и упорно тащила Мезенцева за собой.

«Старый друг отца. Преданный, готовый к самопожертвованию человек, для которого собственная выгода никогда не была главным делом».

Вот кем она считала Мезенцева и вот почему так отчаянно за него цеплялась.

И хуже всего для Мезенцева было то, что Генерал по большей части оказался прав. Мезенцев не мог ее бросить в этой ситуации.

Но он все еще надеялся, что до самопожертвования дело не дойдет.

4

Закончив с коктейлем собственного изобретения, Мезенцев вернулся в комнату к Лене.

– Единственный вариант, – начал он с порога, чтобы не успеть отвлечься на торчащие под майкой соски и прочую ерунду. – Это выйти на Жору Маятника и все ему объяснить.

– Объяснить – что?

– Что ты хотела отомстить за отца... Что ты дура... Что ты по ошибке решила, что он убил твоего отца... Теперь тебе очень стыдно... И ты готова выплатить что-то вроде моральной компенсации...

– Ты что, пьяный?

– А что, так сильно пахнет?

– Как это – мне стыдно?! Как это – по ошибке?!

– Так...

– Или, – она на миг задумалась. – Или это такая военная хитрость – пусть Жора успокоится, расслабится, а мы потом его и...

– Никакая это не военная хитрость. Единственный способ тебя отмазать – это пойти на переговоры с Жорой. У Генерала наверняка были влиятельные друзья, которые уговорят Жору...

– Он убил моего отца. Какие, блин, переговоры?!

– Он не убивал твоего отца.

«Вот ты и сказанул! Вот, мля, ты и высказался!»

– С чего ты взял?

«Вермут. Это все вермут. А теперь очень осторожно, иначе...»

– Ну... Лично я не верю, что Жора Маятник велел убить твоего отца. Даже если бы он этого хотел – необязательно было встречаться лицом к лицу, можно было все сделать так, чтобы на Жору никто и не подумал. Можно было его убить в том же санатории. Я же там был, я сказал твоему отцу, что охрана у него хреновая. Элементарно можно было все сделать. Но Жора не сделал. Значит, ему это не нужно было. Он же не тупой.

– У него были причины.

– Но он не тупой. Зачем устраивать побоище в гостинице, если хочешь убрать одного человека? Я видел... В смысле, я видел по телевизору – там настоящий погром был. Трупы, трупы, трупы. Это если бы кто-то хотел, чтобы на Жору подумали – тогда понятно...

– Думаешь, Леван? – задумалась Лена.

– Никакой не Леван, ничего я не думаю! Я думаю, что ты должна найти в Москве человека, который сможет все объяснить Жоре Маятнику. Это должен быть человек... хм... авторитетный. Человек, которому он доверяет и которому ты доверяешь. Кто-то из друзей отца. Знаешь кого-нибудь?

– Леван? – неуверенно предположила Лена.

– Ты только что считала, что это он убил отца.

– Ну а кто же тогда?.. Больше и некому. Только Леван.

– Нет, – сказал Мезенцев, живо вспоминая кавказца в черной шелковой рубашке, идущего по коридору гостиницы вслед за широкоплечим телохранителем. Шансы, что сам Леван или его охранник вспомнят его растерянную и окровавленную морду, невелики, но...

– Нет, Левана нельзя об этом просить.

– Почему? Я ведь больше и не знаю никого... Я и Левана-то не очень хорошо знаю. Один раз отдыхали на Кипре вместе, вот и все... Анжела, наверное, знает кого-то еще...

– Что за Анжела?

– Мачеха. Но она в Штатах, и потом...

– Что?

– Не думаю, что она будет ради меня суетиться.

– Я тоже не думаю.

– Тогда – Леван. Я ему позвоню... Или ты позвонишь? Давай ты лучше съездишь к нему и отвезешь мое письмо. Сам со всеми переговоришь, да? Сам решишь, да?

– О, – сказал Мезенцев, внимательно глядя на Лену. – Да ты боишься.

– Хм, – сказала она, хмурясь. – Ну и что? Да, я боюсь туда ехать. Да, я боюсь с ними разговаривать. И что?

– Это хорошо, что ты боишься. Это нормально. Наконец-то тебе стало страшно.

– Наконец-то?

– Да. До сих пор у тебя была какая-то ненормальная беспечность. Я думал, что ты потихоньку съезжаешь с катушек. Но раз тебе страшно, значит, ты здорова и трезво оцениваешь ситуацию. Поздравляю.

– Пошел ты... – Она закрыла ладонями лицо. – Нашел с чем поздравлять. Хорошо, что папа не видит, как я опозорилась. Думала, смогу все сама сделать, все проконтролировать... И ничего не вышло. Ничего.

– У тебя почти получилось, – в утешение сказал Мезенцев. – Это твои мужики облажались, дали себя убить.

– Папа говорил... Он говорил про ту дуру, которая была его женой до Анжелы... Самое слабое место мужчины – это его женщины. И наоборот, самое слабое место женщины – это ее мужчины. Мои мужчины, те, кого я выбрала, они погибли... Значит, я плохо выбирала. Но теперь-то я правильно выбрала?

– Ты это о чем? – не понял Мезенцев, потом увидел направленный себе в грудь тонкий палец. – Ты это про меня? Уж не знаю, правильно или неправильно, но погибать я пока не собираюсь.

– Значит, правильно.