Текст книги "Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого"
Автор книги: Сергей Цветков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 3.
НАЧАЛО УСОБИЦЫ
ЗнамениеЛетом 975 г. умы людей в разных концах света были смущены необычным видением на небе: «В это время, в начале августа месяца, явилась на небе удивительная, необыкновенная и превышающая человеческое понятие комета. В наши времена никогда еще не видали подобной, да и прежде не случалось, чтобы какая-нибудь комета столько дней была видима на небе. Она восходила на зимнем востоке и, поднимаясь вверх, высясь, как кипарис, достигала наибольшей высоты, а потом, тихо колеблясь, испуская блестящие и яркие лучи и являясь чем-то полным страха и ужаса для людей. Быв усмотрена, как сказано, в начале августа, она совершала свой восход в продолжение целых 80 дней, будучи видима от полудня до самого белого дня».
Льву Диакону, которому принадлежат эти строки, подобно многим другим, казалось, что комета появилась не на добро, предвещая «страшные мятежи, нашествие народов, междоусобные брани, переселение городов и стран, голод и моровые язвы, ужасные землетрясения и почти совершенную гибель Римской империи, как мы убедились из последовавших затем событий».
Русские летописцы также отметили это небесное явление (правда, ошибочно поместив его под 979 г.): «Того же лета быша знамение в луне, и в солнце и в звездах и быша громи велици и страшни, ветри сильны с вихром, и много пакости бываху человеком, и скотом, и зверем лесным и полским [полевым]» (Никоновская летопись). Как оказалось, «знамение» не сулило ничего хорошего и Русской земле.
Летопись о гибели князя Олега СвятославичаПовесть временных лет начинает историю княжения сыновей Святослава рассказом о первой жертве семейного раздела княжеских столов – древлянском князе-посаднике Олеге (статьи под 975—977 гг.).
Убийство Люта древлянским князем Олегом Святославичем. Миниатюра Радзивилловской летописи
Однажды ему донесли, что в его охотничьих угодьях появился сын Свенгельда («Свенальдич»), именем Лют [10]10
Вероятно, уменьшительное от Лютобор – имени, известного у чешских хорватов (ср. также со славянским племенным этнонимом «лютичи»). Норманнистам чудится в Люте искаженное скандинавское имя Ljot, Loti (см., напр.: Поппэ А.Князь Владимир как христианин // Русская литература. СПб., 1995. № 1. С. 71).
[Закрыть], который, выехав из Киева на «ловы», «гна по звери в лесе», пока волей или неволей не нарушил границы «Деревьской земли». Олег убил браконьера. «И о том бысть межю ими ненависть Ярополку на Олега, и молвяше всегда Ярополку Свенальд: «Пойди на брат свои и прими волость его», хотя отмьстити сыну своему» [11]11
В более ранней статье под 6453/945 г. о мести Ольги имеется выражение «Свенельд, тоже отец мьстишин», из чего обыкновенно делался вывод, что у Свенгельда был еще один сын – Мстиша/Мстислав. Однако А.Л. Никитин, вслед за А. Поппэ, предлагает считать это место испорченным текстом: «Вероятнее всего, в указанной фразе следует читать первоначальное или «тоже отец мсти сына», или же «тоже отец мести», последствия чего мы и обнаруживаем в сюжетах о борьбе Олега и Ярополка» (Никитин А.Л.Основания русской истории. С. 42, 229; Поппэ А.Родословная Мстиши Свенельдича // Летописи и хроники. Сборник статей. М., 1974. С. 84).
[Закрыть]. Свенгельд добивался правды в полном соответствии с законом русским: «Убьеть муж мужа, то мъститъбрату брата, или сынови отца, любо оту,ю сына..»,Видимо, поэтому речи воеводы в конце концов были услышаны: «Поиди Ярополк на Олга, брата своего, на Деревьску землю. И изиде противу его Олег, и ополчистася». Однако в бою Олег не устоял и побежал «с вой своими в град, рекомый Вручий [Овруч]». Путь к городским воротам лежал через мост, перекинутый надо рвом. Преследуемые беглецы ринулись по нему всем скопом, тесня и сбрасывая друг друга в ров. Вместе со многими простыми воинами спихнули вниз и Олега. Под тяжестью придавивших его людей и лошадей князь задохнулся (по сведениям Иакова Мниха, мост, не выдержав тяжести, рухнул и придавил Олега во рву).
Ярополк, войдя в город, не нашел среди пленников брата. На вопросы о его судьбе один древлянин сказал: «Аз видех, яко вчера спехнуша с мосту». Тогда Ярополк послал людей искать брата во рву, «и влачиша трупье из гробли [рва] от утра и до полудне». Тело Олега, найденное под грудами мертвецов, вытащили и положили на ковре. «И приде Ярополк, над нем плакася, и рече Свеналду: «Вижь [смотри], сего ты еси хотел!»
Бегство древлянского князя Олега Святославича. Миниатюра Радзивилловской летописи
Гибель древлянского князя Олега Святославича. Миниатюра Радзивилловской летописи
И погребоша Ольга на месте у города Вручога, и есть могила его и до сего дне у Вручего». Ярополк же «перея власть [волость]» брата своего.
Фраза о могиле Олега, существующей «и до сего дне» (это выражение характерно для статей Повести временных лет, подвергшихся редакции в XII в. {13} ), показывает, что в данном случае мы имеем дело с довольно поздним преданием, связанным с каким-то «Олеговым курганом» в окрестностях города Овруча. Насколько эта краеведческая справка соответствует действительности, видно по другой летописной записи, свидетельствующей, что настоящая могила Олега Древлянского была разрыта уже в 1044 г., когда «кости» его были вынуты из земли и перезахоронены в киевской церкви Святой Богородицы (Десятинной). Впрочем, сама легенда, которой воспользовался летописец в статьях под 975 и 977 гг., вероятно, в главных чертах отразила истинное происшествие. Однако нельзя не заметить, что в ней уже предана полному забвению историческая подоплека схватки Ярополка с Олегом, а в качестве движущей интриги выступает мотив мести за убитого древлянским князем «Свенальдича». Свести вслед за летописцем все дело к личной неприязни Свенгельда к Олегу мы, конечно, не можем.
Причины распри СвятославичейБорьба Ярополка с Олегом и Владимиром, имевшая обманчивый вид исключительно внутреннего междоусобия, находилась в непосредственной связи с упомянутым выше обострением русско-чешских отношений [12]12
Исторические обстоятельства, обусловившие возникновение конфликта трех Святославичей, приоткрылись сравнительно недавно благодаря исследованиям А.В. Назаренко. Для лучшего освещения этой темы, представленной в русских летописях лишь отрывочными данными полулегендарного происхождения, ученый привлек дополнительные источники, которые и помогли «обнаружить стержень, логическую ось событий, развернувшихся на Руси после гибели Святослава Игоревича» (Назаренко А.В.Древняя Русь на международных путях. С. 361—373).
[Закрыть].
В 972 г. произошло событие, замеченное всей Европой. После десятилетних дипломатических усилий, перемежавшихся с военным нажимом, Отгон I добился от Византии признания его титула «императора августа Священной Римской империи германской нации». Договор был скреплен женитьбой его старшего сына, соправителя и наследника Отгона II, на византийской принцессе Феофано, племяннице василевса Иоанна Цимисхия. В следующем году, на Пасхальной неделе, победитель пышно отметил свое торжество на имперском съезде в Кведлинбурге. В продолжение празднеств в императорскую резиденцию одно за другим прибывали посольства из соседних стран с поздравлениями новому цезарю.
Среди тех, кто «явился с большими дарами», саксонский хронист 70-х гг. XI в. Ламперт Херсфельдский отметил и послов «от Руси» (Ruscorum). С какой целью прибыли они в Кведлинбург? Вероятно, не только затем, чтобы чествовать Отгона I. Как мы помним, буквально только что, за год или два перед Кведлинбургским съездом, чешский князь Болеслав II оторвал от Русской земли изрядный кусок Северо-Восточного Прикарпатья и Подолии вместе с Червенскими городами. К тому же 973 г. был годом учреждения Пражско-Моравской епископии, и этот вопрос, по всей видимости, обсуждался на съезде в Кведлинбурге, поскольку Болеслав II явился туда лично. Восточные границы нового диоцеза не могли не интересовать и посланцев Ярополка. Мы не знаем, вынашивались ли в Киеве планы возврата в обозримом будущем карпатских земель, или там стремились только не допустить дальнейшего продвижения чешских дружин на восток. Однако ясно, что в том и другом случае Ярополку было важно заручиться поддержкой Отгона I против Болеслава II, являвшегося вассалом германского императора.
Неизвестно, как откликнулся Отгон I на предложения Киева. В том же 973 г. он умер. Но обстоятельства сложились так, что в самом скором времени германская сторона сама должна была проявить живейшую заинтересованность в союзе с Русской землей, направленном против Чехии. Едва Отгон II успел освоиться с положением самодержавного «императора римлян», как в июне 974 г. баварский герцог Генрих II Сварливый поднял против него мятеж. Болеслав II и польский князь Мешко (Мечислав) I присоединились к непокорному вассалу императора. В этой ситуации Отгон II безусловно испытывал острую нужду в союзниках, и его обращение к Ярополку с предложением создания античешской коалиции выглядит с точки зрения сложившейся расстановки сил вполне естественным и закономерным.
Оттон II и его супруга Феофано, благословляемые Христом. Париж. Музей Клюни
Свидетельство о русско-немецких переговорах 974/975 г. и их благоприятном исходе содержится в «Генеалогии Вельфов», составленной около 1125 г. В этом родословном списке могущественного швабского рода упоминается между прочим некий «знаменитейший граф Куно из Энингена» и его многочисленное семейство, в том числе четыре дочери, одна из которых, Ита фон Энинген, во второй половине 70-х гг. X в. вышла замуж за графа Рудольфа Вельфа, другая, не названная по имени, стала женой «короля Руси» (regi Rugorum) Ярополка [13]13
В отечественной историографии распространена ошибочная гипотеза видного генеалога «Рюриковичей» Н.А. Баумгартена, который отождествил «короля Руси» с князем Владимиром (его статьи на эту тему были опубликованы в 1927—1930 гг. в римском журнале Orientalia Cristiana на французском языке). В подкрепление своего мнения Баумгартен сослался на известие Титмара Мерзебургского о том, что в 1018 г. в руки польского князя Болеслава I Храброго, захватившего Киев, попала мачеха князя Ярослава Владимировича. Поскольку византийская супруга Владимира, царица Анна, умерла, согласно летописи, в 1011 г., ученый посчитал, что под «мачехой» Ярослава скрывается дочь графа Куно, ставшая женой «короля Руси» Владимира между 1012 и 1015 гг. На капитальные недостатки этой теории указал А.В. Назаренко (см.: ДревняяРусь в свете зарубежных источников. С. 310—311; Назаренко А.В.Древняя Русь на международных путях. С. 362). По внутренней хронологии «Генеалогии Вельфов» русский брак дочери Куно должен был прийтись на вторую половину 970-х гг. Ведь Куно именуется там графом, а не герцогом (последний титул был ему пожалован только в 983 г.). Следовательно, составитель «Генеалогии Вельфов» в этой части своего труда воспользовался каким-то документом, написанным до 983 г. Нельзя не учитывать и того, что в 1012 г. этой дочери Куно должно было исполниться не меньше 35—40 лет – возраст, совсем не подходящий для династического брака, тем более с Владимиром – государем, известным в качестве большого знатока женских прелестей.
[Закрыть]. В настоящее время установлено, что Куно из Энингена – это реальное историческое лицо, граф Конрад (Куно – латинская форма этого имени, Chuono, Chuonis) фон Энинген, с 983 г. – герцог швабский {14} .
Когда в 975 г. дело дошло до открытого столкновения Оттона II с Болеславом II, Конрад выступил на стороне императора и активно поддерживал его в течение всей германо-чешской войны, продлившейся до 977 г. Таким образом, сам выбор невесты для Ярополка доказывает, что античешский союз Германии и Руси все-таки состоялся. Посредством брака с дочерью Конрада Ярополк вошел в близкое свойство с императорской семьей, так как энингенский граф, если верить родословной Вельфов, приходился зятем Отгону I. [14]14
В «Вайнгартенской истории Вельфов» (60-е гг. XI в.) дочь императора, вышедшая замуж за Куно, носит имя Рихлинт. Однако женское потомство Отгона I хорошо известно, и дочери с таким именем среди него нет. Тем не менее Куно/Конрад фон Энинген, по-видимому, в самом деле состоял в довольно близком родстве с императорской семьей, так как его сын, швабский герцог Херманн II, серьезно претендовал на королевский трон Саксонии, опустевший в 1002 г. после смерти бездетного Отгона III, внука Отгона I и последнего представителя Саксонской династии (см.: ДревняяРусь в свете зарубежных источников. С. 309; Назаренко А.В.Древняя Русь на международных путях. С. 371—372).
[Закрыть]Надо заметить также, что, по всей вероятности, в 974/975 г. была оглашена лишь помолвка (вероисповедальных различий между женихом и невестой, как будет показано далее, не было), тогда как отправка невесты Ярополка в Киев состоялась, очевидно, в 977 г.. после окончания войны с Болеславом II.
Заключение германо-киевского соглашения 974/975 г., скрепленного женитьбой Ярополка на дочери имперского графа, возвращает нас к проблеме датировки полоцкого сватовства Ярополка и Владимира. Теперь мы видим, что последнее событие не могло иметь место позже 974 г., ибо Ярополк, разумеется, не стал бы добиваться руки Рогнеды, будучи обручен с родственницей государя христианского Запада, так как подобное поползновение на двоеженство немедленно разрушило бы все надежды на престижный династический союз.
Опасность быть зажатым между двух огней побудила Болеслава II, в свою очередь, начать поиск союзников. И он скоро нашел их. Ими стали братья Ярополка – Олег и Владимир, в чьих биографиях прослеживаются более или менее прочные связи с Чехией.
В одном из своих сочинений по истории Моравии (Zrdcadlo slavneho Margkrabstwij Morawskeho, 1593) чешско-польский историк Бартоломей (Бартош) Папроцкий, ссылаясь на находившиеся у него под рукой «анналы русские и польские», пишет о некоем русском князе, сыне «Колги Святославича» и племяннике князей Ярополка и Владимира. Жизни Колги/Олега грозила опасность со стороны его брата Ярополка, поэтому он отправил своего сына в Чехию. Впоследствии Колга был убит Ярополком, а его спасенный сын стал родоначальником моравского рода Жеротинов {15} . Эти события почему-то датированы Папроцким 861 г., но речь, несомненно, идет о междоусобной брани Святославичей во второй половине 70-х гг. X в.
Безымянный Ольгович, переправленный отцом в Чехию, по всей видимости, существовал в действительности, и память о нем некоторое время жила в чешско-моравских летописях. Иначе трудно объяснить, каким образом он попал в пращуры Жеротинов, ведь специально измышлять в генеалогических целях столь незначительную фигуру им не было никакого смысла [15]15
Жеротины, напротив, желали происходить от знаменитых государей. Известно их притязание на родство даже с византийскими императорами, хотя и все равно через русское посредство – по Изяславу, князю полоцкому, ошибочно считавшемуся в то время сыном князя Владимира от византийской царевны Анны (см.: Назаренко А.В.Древняя Русь на между народных путях. С. 369; Флоровский А.В.Русское летописание. С. 315).
[Закрыть]. Олег, судя по всему, был ненамного моложе Ярополка, и потому вполне мог в 975—977 гг. иметь младенца-наследника. Категорически отвергнуть такую возможность, во всяком случае, нельзя. Доверить своего сына Олег безусловно мог только дружественной стране. Стало быть, даже если отнестись к сообщению Папроцкого с известной долей осторожности, налицо факт достаточно близких отношений Олега с Болеславом II.
Что до Владимира, то имеется прямое указание летописи на два его чешских брака (статья под 980 г.). В росписи Владимировых сыновей, рожденных от «водимых» (законных) жен, читаем, что от одной «чехини» он «роди» Вышеслава, «а от другое – Святослава [16]16
А.В. Назаренко обращает внимание на дальнейшую судьбу Святослава, отраженную в «Сказании и страсти и похвале святую мученику Бориса и Глеба»: «Его бегство в 1015 г. от Святополка почему-то именно к «горе Угорьстеи», т. е. к Карпатам, как будто косвенно подтверждает летописную версию» его происхождения (Назаренко А.В.Древняя Русь на международных путях. С. 366). Но, согласно известию «Повести об убиении святых новоявленных мучеников Бориса и Глеба», повторенному Ипатьевской летописью, Святослав Владимирович пытался укрыться совсем не в Чехии: «бежащу ему в угры», то есть к венграм.
[Закрыть]и Мьстислава». В.Н. Татищев приводит имена этих женщин: Малфрид и Адил, которое он считает искаженным от Адельгейда {16} ; польский историк XV в. Ян Длугош пишет только об одной «чехине». В другом месте Повести временных лет Вышеслав назван «старейшим» сыном Владимира, что делает вероятным его рождение в 975—978 гг., то есть именно в интересующее нас время. Ведь как раз тогда Владимиру, по нашим расчетам, исполнилось 18—20 лет.
Болеслав I Храбрый выкупает у пруссов останки святого Адальберта-Войтеха. Бронзовый барельеф на дверях собора в Гнезно
Однако точно ли матерью Вышеслава была «чехиня»? Формальным поводом для сомнений на этот счет служит то обстоятельство, что во второй половине X в. Чехия имела официальный статус христианской державы. Между тем Владимир в середине 70-х гг. X в. не только оставался язычником, но и был уже женат на Рогнеде. Как же мог состояться брак между язычником-многоженцем и христианкой? Тем не менее такая возможность совсем не исключена.
Языческое многоженство было одной из самых жгучих и вместе с тем самых деликатных проблем, с которыми христианство сталкивалось в процессе обращения «варварских» германо-славянских народов Европы. Христианское воззрение на семью приживалось с величайшим трудом, вследствие чего христианское духовенство, дабы не отпугнуть неофитов и колеблющихся чрезмерной суровостью своих требований, сплошь и рядом было вынуждено идти на скандальные попущения традиционным обычаям и закрывать глаза на вопиющие нарушения церковных правил, регулировавших супружеские отношения. На территории Чехии и Моравии подобное невмешательство Церкви в повседневную жизнь паствы стало почти что нормой. По свидетельству Паннонского житий Кирилла и Мефодия, католические священники («латиньстии и фряжестии архиереи с иереи»), просвещавшие моравских славян одновременно с солунскими братьями, «не браняху [не запрещали] же жертв творити по перьвому [языческому] обычаю, ни женитьб бещисленных творити».
Во второй половине X в. положение дел ничуть не изменилось. По словам немецкого историка XIX в. В. Гизебрехта, «ночь идолопоклонства еще так широко распространялась над страной», что даже сам Болеслав II, оставшийся в истории с прозвищем Благочестивый, порой остывал «в усердии к христианской вере» {17} . Пражский епископ Адальберт-Войтех, чех по происхождению, незадолго до своей мученической кончины в 997 г., серьезно полагал, что чехи отпали от христианства и вернулись к языческим порядкам, едва ли не поголовно погрязну в многоженстве. Его отвращение к нравам своих соотечественников было таково, что он даже не желал оставаться их пастырем и с величайшей радостью воспринял разрешение папы оставить пражскую кафедру для миссионерской деятельности среди пруссов.
На этом историческом фоне летописная запись о женитьбе Владимира на «чехине» выглядит достаточно правдоподобной, тем более что примеры подобных браков христианки и язычника в истории есть. Незадолго перед тем (в 965 г.) не кто иной, как чешский князь Болеслав I, отдал свою дочь Домбровку (сестру Болеслава II) за польского князя Мешко I, тогда еще косневшего в язычестве. Здесь возникает закономерный вопрос: а не могла ли Владимирова «чехиня» тоже быть родственницей чешского князя, чешской княжной, как сказано у польского историка XVI в. Мацея Стрыйковского? Однако состояние источников не позволяет ни подтвердить, ни опровергнуть эту догадку.
Таким образом, направленному против него киевско-немецкому союзу Болеслав II противопоставил чешско-древлянско-новгородский альянс. Создание подобных коалиций было вполне в духе дипломатии Болеслава. Так, он неоднократно заключал соглашение с язычниками-лютичами для войны против христианской Польши и самой Священной Римской империи.
Из двух младших Святославичей Болеслав II, разумеется, больше всего рассчитывал на Олега. Само географическое положение Древлянской земли делало ее естественным буфером между карпатскими провинциями Чешского княжества и Киевом. Вот почему, вместо того чтобы оказать военную поддержку Отгону II, Ярополк вынужден был совершить поход на Овруч, закончившийся смертью Олега, а Владимир, узнав о гибели брата-союзника, «убоявся бежа за море» – поступок ничем не мотивированный в летописи и находящий объяснение только в свете международной обстановки 70-х гг. X в. {18}
Братья-христианеУ истории борьбы Ярополка и Олега был еще один важный аспект. Впервые в летописи Русской земли руку друг на друга подняли не просто кровные братья, но также и братья во Христе.
В вопросе о вероисповедании сыновей Святослава Повесть временных лет проявляет удивительную избирательность, вполне определенно высказываясь только об одном из них – Владимире, который изображен жестоким язычником. Относительно религиозной принадлежности двоих других братьев странным образом умалчивается.
Однако в великокняжеской семье жило устойчивое предание об особой наклонности Ярополка и Олега к христианству. Только этим можно объяснить загадочную летописную запись под 1044 г., когда по приказу племянника погибших, князя Ярослава I Владимировича, состоялось перезахоронение и крещение (!) их останков: «выгребоша два князя, Ярополка и Ольга, сына Святославля, и крестиша кости ею и положиша я в церкви святыя Богородица».
Краткий хроникальный характер этого известия служит порукой его достоверности. Не касаясь здесь любопытной самой по себе обрядовой стороны совершенной церемонии, остановимся лишь на ее символическом смысле. В официальной церковной литературе ничего похожего мы не найдем. Единственное соответствие можно извлечь из одного апокрифического произведения. Это – сказание о двойном крещении костей Адама: водами Иордана и кровью Христа, пролитой на Голгофе. Сравнение сюжета апокрифа с обрядом перезахоронения останков Ярополка и Олега приводит к выводу, что «в том и другом случае символически выражена идея предуготованности к крещению» {19} .
В том, что действия Ярослава в 1044 г. опирались на альтернативную по отношению к Повести временных лет историческую традицию, для которой было характерно подчеркивание сочувствия Ярополка и Олега христианству, убеждает уникальное известие Иоакимовской летописи: «Ярополк же бе муж кроткий и милостивый ко всем, любяше христианы, и асче сам не крестися народа ради, но никому же претяше» {20} . Очень скоро (вероятно, во второй половине 40-х гг. XI в.) последовала и окончательная христианская реабилитация обоих братьев Владимира, когда их именами были наречены два внука Ярослава – Ярополк Изя-славич и Олег Святославич. Это означало, что древнерусские имена Ярополк и Олег были включены в родовой княжеский именослов, «очищенный» от языческих воспоминаний и ассоциаций.
Так, к середине XI в. в древнерусском обществе возобладало воззрение на Ярополка и Олега как на своеобразных предтеч крестителя Руси Владимира, покровителей христианства, хотя хранители исторических преданий и были уверены в том, что дяди Ярослава умерли не просвещенные святым крещением. Однако так ли это?
Наши летописи в один голос утверждают, что Ярополк и Олег в детстве находились на попечении их бабки, княгини Ольги; у Святослава после 965 г. просто не было возможности заниматься их воспитанием, так как его почти не видели в Киеве. Влияние Ольги на духовное развитие внуков, надо полагать, было весьма сильным, и, например, Е.Е. Голубинский допускал, что если бы Ярополк «жил долее, то очень может быть, что не Владимир, а он был бы крестителем всей Руси» {21} , а А.В. Карташев убежденно писал, что «в отсутствие Святослава старший сын его Ярополк, воспитываемый бабкой Ольгой, слагался в князя-христианина и будущего крестителя всего народа» {22} .
Действительно, трудно представить, что Ольга, потерпев неудачу с обращением сына, не попыталась обеспечить историческую преемственность своего дела посредством крещения внуков. И скорее всего, соответствующий обряд был совершен над ними безотлагательно. Но после ее смерти в 969 г. христианское воспитание Ярополка и Олега было резко и грубо оборвано. Святослав был воинствующий язычник: убивая перешедших в христианство Ольгиных «вельмож» и разрушая церкви, он не остановился даже перед тем, чтобы казнить брата-христианина Глеба. Конечно, он не поцеремонился и с сыновьями, заставив их вернуться к языческому культу. Думаю, что легенда о жене-гречанке, присланной Ярополку отцом, сложилась на основе исторических воспоминаний о нелегком положении сыновей Святослава в 969—971 гг., ибо отцовское предложение жениться именно на «чернице» нельзя расценить иначе, чем явно выраженное намерение предать поруганию христианские каноны благочестивой жизни и поглумиться над религиозными чувствами сына, вытравить из Ярополка бабкин дух [17]17
Курьезным выглядит мнение А.В. Карташева, что «красивая гречанка– христианка» была приведена Ярополку в качестве «достойной невесты» (Карташев А.В.История Русской Церкви. С. 129). Поиск супруги среди монашек – весьма одиозный поступок для человека, который «слагался в князя-христианина» и «любяше христианы».
[Закрыть]. Само предание с исторической стороны ненадежно, но его религиозный (антихристианский) подтекст безусловно следует принять во внимание.
Языческая реакция при Святославе была слишком краткой по времени, чтобы быть действенной, и после гибели князя все возвратилось на круги своя. Ярополк и Олег с облегчением возобновили исповедание привитой им с детства христианской религии. Церковные правила не предусматривают вторичного крещения вероотступников, желающих вернуться в церковную ограду, – для этого им достаточно покаяться и причаститься. Вероятно, поэтому факт крещения Ярополка и Олега, имевший место в их далеком детстве, со временем позабылся. И все-таки мы можем настаивать на том, что оба князя умерли христианами. Вспомним, что в 1044 г. Ярослав «выгребоша» их «кости». Успешная эксгумация останков Ярополка и Олега могла состояться только в том случае, если их тела при захоронении не подверглись языческому сожжению. Следовательно, можно утверждать, что Ярополк похоронил погибшего брата тем же обычаем, каким впоследствии был погребен и сам, – в подкурганной могиле, головой на запад, то есть совершенно так же, как во второй половине X в., согласно археологическим материалам, было погребено большинство жителей Русской/ Киевской земли, – в полном соответствии с требованиями христианской религии.
Касательно Ярополка есть и другие свидетельства того, что после 971 г. он открыто порвал с язычеством. В этой связи весьма интересна дата вокняжения князя Владимира – 11 июня 978 г., указанная в «Памяти и похвале» Иакова Мниха: «И седе в Киеве князь Володимер… месяца июня в И, в лето 6486 [978 г.]. Крести же ся князь Володимер в десятое лето по убьении брата своего Ярополка». Для летописно-житийной хронологии она не совсем обычна. Дело в том, что все полно датированные события древнерусской истории X – первой половины XI в. так или иначе относятся к событиям церковным,как, например, кончина Ольги (11 июля 969 г.), убиение варягов-мучеников (12 июля 983 г.), освящение церкви Святой Богородицы (12 мая 996 г.), смерть Владимира (15 июля 1015 г.), мученическая кончина Бориса и Глеба (24 июля и 5 сентября 1015 г.) и т. д. {23} , [18]18
Светские события начинают отмечаться в летописи полными датами лишь с 1061 г.: «В лето 6569. Приидоша половци первое на Русскую землю воевати, Всеволод же изыде противу им, месяца февраля в 2 день…»
[Закрыть]В этом длинном ряду точных хронологических записей только 11 июня 978 г. стоит особняком, фиксируя чисто светское событие. Это наводит на мысль, что на самом деле дата вокняжения Владимира является датой смерти Ярополка, взятой Иаковом Мнихом из какой-то церковной записи о его кончине и приуроченной им к истории княжения Владимира, так как дата 11 июня появляется в тексте «Памяти и похвалы» сразу после известия об убийстве Ярополка, а «в следующей же за этой датой фразе крещение Владимира датировано десятым годом не от вокняжения его (что было бы понятно), а от гибели Ярополка» {24} .
Догадку о существовании в Древней Руси церковных записей с пометами не только даты смерти, но и времени крещения Ярополка подкрепляет сообщение Пискаревского летописца под 980 г.: «Бысть княжения Ярополча 50 лет, а во крещении княжив 17». Здесь важны не конкретные хронологические выкладки, а сама методика их составления (высчитаны годы от крещения до смерти), которая предполагает использование данных некоего помянника или синодика с именем Ярополка. Причем, если общее количество лет его княжения совершенно несуразно, то продолжительность христианского жития Ярополка приблизительно совпадает с его вероятным возрастом на момент смерти, и это обстоятельство можно поставить в связь с высказанным выше предположением, что Ольга крестила своих внуков еще в пору их младенчества.
Но, пожалуй, решающим доводом в пользу принадлежности Ярополка к числу христианских государей своего времени служит известие «Генеалогии Вельфов» о женитьбе «короля Руси» на дочери Куно фон Энингена. Понятно, что в Священной Римской империи попросту не стали бы рассматривать возможность такого брака, продолжай Ярополк и после смерти отца придерживаться язычества [19]19
В средневековой западноевропейской агиографии есть произведение, иногда используемое для решения вопроса о крещении Ярополка и которое, однако, я не нахожу возможным привлечь в качестве источника в рамках данной темы. Тем не менее обойти его молчанием нельзя. Речь идет о Житии блаженного Ромуальда, написанном около 1030 г. итальянским кардиналом Петром Дамиани, епископом Остии (умер в 1072 г.). Рассказывая об учениках святого мужа, автор входит во многие подробности жизни одного из них, наиболее любимого Ромуальдом, – святого Бруно (в монашестве Бонифация) Кверфуртского – и, в частности, приводит довольно пространный эпизод его миссионерской проповеди на Руси.
Побывав в стране какого-то языческого народа (по известиям других писателей, это была Венгрия), Бруно отправился оттуда на Русь, где «принялся настойчиво и неотступно проповедовать». Но «король Руси» (rex Rus-sorum) оставался глух к его словам и потребовал от пришельца чуда, которое, разумеется, тотчас и было ему предъявлено – на глазах у всего народа Бруно, в роскошном епископском облачении, со святой водой и возженной кадильницей в руках, шагнул в разложенный для него огромный костер «и вышел совершенно невредимым, так что не видно было даже ни единого обгоревшего волоса». После этого все присутствующие немедленно крестились, а король даже выразил желание «оставить королевство сыну, дабы не разлучаться с Бонифацием до конца своих дней».
Однако дальнейшим успехам Бруно в деле просвещения жителей Руси помешали неожиданно возникшие затруднения. У «короля Руси» было два брата. И вот, «брат короля, живший совместно с ним, не захотел уверовать и потому в отсутствие Бонифация был убит королем. Другой же брат, который жил уже отдельно от короля, как только к нему прибыл блаженный муж, не пожелал слушать его слов, но, пылая на него гневом за обращение брата, немедленно схватил его. Затем из опасения, как бы король не вырвал Бонифация из его рук, если он оставит его в живых, он приказал обезглавить [святого] на своих глазах и в присутствии немалой толпы». Но тут всех свидетелей казни хватил столбняк, а брат короля к тому же и ослеп. И только приняв крещение по совету «короля Руси», прибывшего отомстить за Бруно, участники расправы над святым мучеником получили прощение свыше, а вместе с ним и исцеление.
Нетрудно заметить, что политическая обстановка в Русской земле, которую застает Бруно, сродни действительному положению дел в 70-х гг. XI в.: имеется «король Руси» (Ярополк, сидящий на великокняжеском столе в Киеве) и два его брата – один, живущий «совместно с ним» (Олег, в Древлянской земле), другой – «отдельно от короля» (Владимир, в Новгороде). Дальнейшие события, за исключением финала, также развиваются по летописной канве: «король Руси» убивает «ближнего» брата, а затем вступает в борьбу с «дальним». Вместе с тем участие Бруно в обращении трех Святославичей в 70-х гг. X в. является обескураживающим анахронизмом, ибо этот достаточно хорошо известный и весьма деятельный миссионер родился около 976 г., а на Руси побывал только в 1008 г., при князе Владимире, – факт, засвидетельствованный в личном письме Бруно к императору Генриху II. Удовлетворительно объяснить причины, по которым Петр Дамиани усвоил ему роль крестителя Ярополка, никак не удавалось.
Тем не менее с тех пор, как Житие святого Ромуальда вошло в научный обиход, время от времени предпринимались попытки приписать принятие Ярополком христианства католическому влиянию. Так, В.А. Пархоменко полагал, что Ярополк примерно за год до смерти крестился по обряду Римской церкви. Спасти же историческую достоверность известия Петра Дамиани о крещении «короля Руси» Бруно-Бонифацием исследователь пытался при помощи предположения, что в данном случае мы имеем дело с искаженным воспоминанием о деятельности на Руси в 70-х гг. X в. безвестных католических миссионеров (см.: Пархоменко В.А.Начало христианства на Руси: Очерки из истории Руси IX—X вв. Полтава, 1913. С. 162—164). Этот довод почти слово в слово был повторен А.В. Назаренко, который, однако, постарался конкретизировать личности этих безымянных немецких монахов: «Думаем, что эти миссионеры входили в посольство Отгона II к Ярополку, которое вело переговоры о военном союзе и возможном браке юного киевского князя с дочерью графа Куно «из Энингена», родственницей императора. Ярополк согласился и на союз, и на брак, приняв как следствие крещение от миссионеров, сопровождавших посольство» (Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 379).
На это можно возразить, что ни о каких попытках обращения русских князей в христианство западными миссионерами после миссии Адальберта к княгине Ольге в 961—962 гг. источники не знают (правда, Никоновская летопись под 979/980 г. сообщает: «Того же лета приидоша послы к Ярополку из Рима от папы», однако цели папского посольства остаются неясны). И затем, гипотеза, будто в образе Бруно-Бонифация как бы персонифицировались личности неких оставшихся неизвестными предшественников, противоречит выводам историко-филологической критики, которая утверждает совершенно обратное, а именно, что для Петра Дамиани и других современных ему агиографов характерна тенденция смешивать Бруно-Бонифация Кверфуртского с известнымицерковными деятелями того времени – Адальбертом-Войтехом Пражским, Бруно Аугсбургским, Бруно Ферденским. Этой путанице в немалой степени способствовало то обстоятельство, что в средневековой литературе Бруно Кверфуртский фигурировал под двумя именами: в немецкой традиции – под именем Бруно, в итальянской – под именем Бонифаций, которое он принял уже в Италии при пострижении в римском монастыре Святых Бонифация и Алексия. «Тождественность обоих святых была установлена только наукой нового времени» (Назаренко А.В.Древняя Русь на международных путях. С. 347—350).
Вот здесь-то, как мне кажется, и нужно искать ключ к разгадке анахронизмов «русского фрагмента» в Житии блаженного Ромуальда.
Прежде всего заметим, что сообщение Петра Дамиани о крещении Руси Бруно-Бонифацием вряд ли является преднамеренным вымыслом. Скорее речь может идти о неверном перетолковании какого-то реального факта, успевшего в течение первой трети XI в. закрепиться в житийной традиции, связанной с личностью Бруно Кверфуртского. Выявить источник ошибки помогает Хроника ангулемского монаха Адемара Шабаннского (ум. до 1034 г.), который тоже касается миссионерской деятельности Бруно и между прочим пишет следующее: «Святой же Бруно обратил к вере область Венгрию [и] другую, которая зовется Русью. Он крестил короля Венгрии по имени Геза, которого в крещении, переменив имя, назвал Стефаном… Упомянутый король велел святому Бруно окрестить также и своего сына [Вайка], дав ему имя, подобно своему – Стефан».
Здесь пребывание Бруно на Руси совершенно сознательно отнесено к времени до официального крещения Руси князем Владимиром, так как дальше у Адемара сказано: «Спустя некоторое время на Русь прибыл один греческий епископ и обратил ту половину страны, которая еще оставалась предана идолам, и заставил их принять греческий обычай ращения бороды и прочее». Кроме того, Адемар делает Бруно современником аугсбургского епископа Ульриха, умершего в 973 г., и приписывает ему обращение венгерского короля Гезы и его сына Вайка (будущего Иштвана/Стефана I), тогда как в действительности Бруно Кверфуртский виделся только с последним, во время посещения Венгрии в 1007 г., то есть спустя много лет после крещения Гезы и Вайка, состоявшегося где-то во второй половине 970-х гг.
Анахронизмы Адемара, как видим, вполне аналогичны хронологической неувязке у Петра Дамиани, который также перенес миссионерскую деятельность Бруно Кверфуртского в 70-х гг. X в. Но текст ангулемского хрониста позволяет вместе с тем обнаружить корень недоразумения. Совершенно очевидно, что Адемар просто перепутал Бруно Кверфуртского с другим Бруно, возглавлявшим в 962—976 гг. Ферденскую кафедру. Между 973 и 976 гг. Бруно Ферденский вместе с Пильгримом, епископом Пассаусским, посетили Венгрию в составе имперского посольства, которое, по всей видимости, и имело своим следствием обращение Гезы и его сына, поскольку святой Стефан, чьим именем были наречены венгерские государи, был патрональным святым Пассаусской кафедры (по другому преданию, Геза решил креститься, поддавшись уговорам своей жены Адельгейды, сестры польского великого князя). Таким образом, подвиги Бруно Кверфуртского во славу Божию на земле Венгрии оказываются взятыми из биографии его ферденского тезки.
Но как быть с «Русью»? Ведь и Адемар не отказывает Бруно в чести быть «русским апостолом». Так можно ли утверждать, что и в этом случае сквозь послужной список Бруно Кверфуртского просвечивают реальные факты жизни Бруно Ферденского? Однако последний никогда не бывал в Киевской Руси.
Чтобы все встало на свои места, мы должны прежде уточнить: собственно, о какой Руси идет речь у Адемара? Вопрос законен не только с исторической стороны (средневековая Европа знала множество «Русий»), но также и со стороны текстологической. Вернемся к показанию Адемара: «Святой же Бруно обратил к вере область Венгрию [и] другую, которая зовется Русью». Переводчики этого текста традиционно отделяют Венгрию от Руси разделительным союзом «и», которого нет в оригинальном тексте. Делается это на том основании, что сохранение буквального смысла слов оригинала («Sanctus autem Brunus convertit ad fidem Ungriam provintiam aliam, que vo-catur Russia») «заставило бы предполагать, что в представлении Адемара Русь составляла одну из «областей» Венгрии» (Назаренко А.В.,Древняя Русь на международных путях. С. 343). Между тем буквальное прочтение как раз и является правильным. Венгрия действительно имела в своем составе «Русскую область» – земли карпатских русин (которые и сегодня присутствуют в виде компактной этнической группы среди венгерского населения). В XI—XII вв. эту «Русь» передавали во владение (на правах феодального лена) наследникам венгерского престола, благодаря чему последние носили официальный титул «герцог русов». Ее-то и мог посетить Бруно Ферденский во время своей поездки по Венгрии.
Теперь мы можем, наконец, подвести итоги. Занимаясь составлением жизнеописания Бруно Кверфуртского, Адемар и Петр Дамиани опирались на уже существовавшую традицию (если только Адемар не был ее зачинателем), которая по неведению отождествляла Бруно-Бонифация с Бруно Ферденским, чему, в частности, способствовали схожие факты их биографий: оба они в свое время посетили Венгрию и Русь (каждый – свою). По законам житийного жанра, требовавшим от агиографа всемерного прославления деяний святого, при наложении друг на друга венгеро-«русских» похождений обоих Бруно за основу была взята миссионерская деятельность Бруно Ферденского, ибо Бруно Кверфуртский подвизался в Венгрии и Киеве без особого блеска. Таким образом Бруно-Бонифаций сделался участником событий 70-х гг. X в., как того требовали хронологические рамки епископского служения Бруно Ферденского. В дальнейшем, когда «русская» линия миссионерского служения Бруно Кверфуртского получила более подробное сюжетное развитие, она была вплетена в реальную историческую ситуацию на Руси после гибели Святослава – результат этого литературного творчества мы видим у Петра Дамиани. Однако и здесь, как кажется, не обошлось без обращения к «первоисточнику» – жизни Бруно Ферденского. Мы помним, что у Дамиани «король Руси» имеет наследника. Между тем у Ярополка не было детей. Зато адемаровский Бруно (то есть исторический Бруно Ферденский) обращает в христианство Гезу и его сына Вайка. Так напоследок выясняется, что и крещенный Бруно «король Руси» имеет к историческому Ярополку весьма отдаленное отношение.
По этим причинам я не думаю, чтобы сочинение Петра Дамиани годилось для каких бы то ни было реконструкций истории христианства на Руси в 70-х гг. X в. А без этого источника гипотеза Пархоменко—Назаренко теряет под собой всякую почву. Имея такую бабку, как княгиня Ольга, Ярополк совершенно не нуждался в духовном посредничестве «безвестных немецких миссионеров».
[Закрыть].
Из всего вышеизложенного следует, что когда в 974/975 г. послы Отгона II вели переговоры с Ярополком о союзе и династическом браке, они видели перед собой не язычника, согласного из политических выгод внимать их наставлениям в вере, а молодого христианского государя, воспитанного в духе кирилло-мефодиевской традиции и намеревавшегося ввести Русскую землю в круг христианских держав Европы.
Однако времени на это у него уже почти не было.
