Текст книги "Земное время"

Автор книги: Сергей Спасский

 
Как в осени бульвар проржавленной тоскою
Листами блёклых слов осыпется душа
И лишь глаза вести изломанной Тверскою
Плакатами печаль настойчиво душа
И будто бы не я когда седым угаром
Вклубится вечер в острых крыш края
Процеживаю женщин по бульварам
Сквозь тусклые зрачки
И будто бы не я
А где-то есть И позабыть легко ли
Как отблеск вечеров в мерцающем пруде
Какие-то глаза расцветшие от боли
Какие-то слова
И разве знаю где
И только говорю как листья опадали
В бульварах осенью сквозь робкий хруст песка
И в медальоне слов уснула навсегда ли
Полуулыбкой губ усталая тоска.
 

 
Может не тобой а мартом выкинут
Этот крик расплескавшийся в слепые лужи
И деревья хрупко и робко никнут
Оттого что кусок неба стал им трепетно нужен
Оттого что солнце разрезанное трубами
Как огромное плоское сердце бьется
Будто кто-то вздрогнул и сказал вдруг
Аминь
На площади похожей на дно колодца
Не знаю
Я простой и глупый
И разве ник
Когда-нибудь перед веснами танцовавшими прежде
А сейчас я хочу чтоб какой-то праздник
Прошелся по городу в кричащей одежде
И я должен знать в этот первый год теперь
Когда в улицы капли неба влиты
Кто мою душу разбрызгал в оттепель
Март или ты
 

К. Большакову

 
Как облаками распушилось печалями
Стеклянное небо
Молю не сломай
И дни захлебнулись
Примчали
Примчали мы
Поцелуями листьев расцветший май
 
 
И за шелестящим асфальтовым хрупотом
За куполами поднявшими медь
Солнце большой и радостный круг о том
Что девушкам в улыбках сладко пропеть
 
 
И вот не знаю весна весна ли то
И вот глаза ли узнали май
А небо над нами так полно так налито
И стонет под взглядом
Молю не сломай
 

В. Маяковскому

 
По гаснущим окнам пройтись и надо ли
Улыбками в вечер шептать если
Не так как прежде закаты попадали
В разрезы улиц и фонари развесили
Если каждый бульвар о новом вспыхнет
Шелестом листьев где распластана грусть
И вчера были звезды
А сегодня их нет
И по клавишам плит не сыграть наизусть
А диски трамваев как будто монеты
Которыми платишь за душу мне
И это кричишь и тоскуешь во мне ты
В расплесканном взглядами дрожащем огне
И вечно со мной
На дачах ли в поле ли
И в глыбах гор небоскребов уступ
Оттого что кружева копоти пролили
В сердце сирены фабричных труб
Мне имя твое как женщины имя
И разве уйти с булыжных дорог
И только шептать фонарями твоими
На плачущих улицах плачущих строк
 

 
Под серым лицом слезящейся осени
В сердце пустом как покинутая дача
Остатки слов что в подарок бросили
Будто бы задана в детстве задача
Складывать и вычитать
Зажгли бы зажгли бы они
Звезды на которых никогда не смотрел
И душой спотыкаюсь о дней выбоины
В ранах дождем упадающих стрел
Медленно медленно
Капали капли
Тела деревьев безжалостно раздев уже
И улыбку лета не спрятать в шкап ли
Как прозрачное платье прозрачнейшей из девушек
 

Нис Гольдман

 
Мохнатые звездочки сыпали без устали
Поцеловали в улыбку и растаяли
И это зима
И от робкого хруста ли
Душа у меня не совсем простая ли
Разве грустить
Разве нельзя без этого
Как только в сверкающих вуалях будут дни
И в объятьях города в меха разодетого
Легко забыть что и сегодня будни
И улицы перечитывать как в странном рассказе
И сердце веришь вдруг ты
Что это не купола а у неба в вазе
Пересыпанные сахаром фрукты
Поцеловали
Растаяли
Только между домами
Спотыкаясь о сугробов грудь
Вечер проходит будто к ласковой маме
На мягких руках у зимы уснуть
 

 
Озера дней
И вот раскинут парус
Ладьей души прорезан острый путь
И лишь домам швырнуть на ярус ярус
И фонарям сквозь вечера вздохнуть
О захлебнусь
И будто в первый раз ник
Мой взгляд на губ разодранный кумач
С какой тоской в твоих улыбок праздник
Я брошу сердца прыгающий мяч
О не приди
И пусть
А все ж а все ж нам
Не развести зрачков
И все больней
Мою печаль сжимать гранитным ножнам
Тяжелых стен
И вот озера дней
И вот доплыть
И криками какими
Плесну тебе в лицо
О взглядов не рассыпь
Ведь это только ты
Ведь это только имя
В озерах дней разбрызганная зыбь
 

В.Б.

 
Как будто вздрогнув ночь к недвижным в небо трубам
Тяжелый вздох шагов неслышно пронесла
И взмахами ресниц о нет не буду грубым
И взмах ресниц как будто взмах весла
И дням не разомкнуть скрестившиеся руки
Проспектов стиснувших прибой ревущих мук
Когда бровей так ломки полукруги
Для пальцев гладящих и изнемогших вдруг
А сердце вскрикнуло
Оденьте же оденьте
Мне в платьице улыбок каждый взлет
И будто в кинемо тоска по длинной ленте
Бегущих дней гримасы разольет
И лишь теперь
О нет не буду грубым
И эта ночь так хрупко пронесла
Скользящий вздох шагов к недвижным трубам
И взмах ресниц как будто взмах весла
 

 
Прошелестела
Как парк
Как в парке этом
Бессильно поникли листья ресниц
Это дни прилегли паркетом
Под стаями шагов будто стаями птиц
Это звали глаза мои
Мы вечер любовью как шелками застелим
Ведь и ты такие же самые
Взлеты сердца кладешь в руки неделям
Ведь и ты
Так зачем же нужен
Этот календарь закутанный в будни
Этот каждый закат что домами сужен
Когда идут умирать сквозь толпу дни
Улыбнись
И тоски нет
Будто праздник крылья флагов распустит
Будто оркестр по кафэ раскинет
Заплетенное вальсом кружево грусти
Только нет
Только шелест как листья в парке
Только слишком тихо
И глаза одни
И один несу положив на руки
Сквозь любовь мертвые дни
 

 
Как фонари закинуть руки
Не в силах в облаков прибой
Все вечера зажаты в круге
Минут нашептанных тобой
Шаги одеты полумглой
И вырос будто тополь топот
И сердца трепетной струной
Твой взгляд в тоске упорной добыт
 
 
И может быть такой смешной
Бровей раскрыв как крылья дуги
Я только раз пройду страной
У счастья взятой на поруки
А после
Пусть сомкнулся туги
Дома вокруг души как обод
И как зимой грустить о юге
Твой взгляд в тоске упорной добыт
 
 
Но вечерами робки звуки
И рот так строго робок твой
И дни не выгнутся как луки
Лучей червонной тетивой
И не могу
И вот открой
Ресниц мне снится хрупкий шепот
И через слов спокойный строй
Твой взгляд в тоске упорной добыт
 
 
И будто бы над крыш резьбой
Трубы вцепился в небо хобот
О посмотри Ведь это мной
Твой взгляд в тоске упорной добыт
 

 
Вот еще
О как тихо упасть им
Глазам в глаза
Это грусть или нет
Это за выстроенным ночью счастьем
Фонарями в душе выжжется след
Только фонари
А слова те
Какими сердце закутали
Уснуть будто в маленькой детской кровати
А слова умрут ли
Разве знаю
Завтра выцветшие грустью
Может взгляды прошепчут шелестя
Нет
Когда тяжелое солнце от истока к устью
Медленно день сквозь город протянет
И дугами трамваем небо расколется
Повисшее на крышах без сил
Может забуду твое лицо
Забуду что кого-то как-то любил
А сейчас глаза
Упасть или
Будто листья расыпь
О скорей
Может за выстроенным ночью счастьем
По душе только след фонарей
В сердце положишь слова ты
Грусть
Возьми и распой сам
И небу не снять заката
Схватившего город поясом
Не любишь
И ни слова
И хрупко
Шаг на плитах в последний раз твой
Даже рот телефонной трубки
Не зажать целующим
Здравствуй
И молчат вечера
Ведь не о чем
Вставить в крыши куски созвездий
Ведь фонарям как певчим
Не вспыхнуть что где-то есть ты
И ленивых дней вороша ком
Как забыть
Улыбнулась и нет
Милая
Шаг за шагом
Душа шурша погрустит тебе вслед
 

 
Я никогда не понимал острей
Стеклянный блеск янтарных фонарей
Над мокрой, лакированной панелью,
Когда в пространстве хмуром и сыром
Развёрнуто угрюмым ноябрём
Дождя мерцающее рукоделье.
Над головою облачная тьма.
И тягостные вздыбились дома,
Вжимаясь в ночь хребтами. И нередко
Обдав белёсым мертвенным лучом,
Вдруг прострекочет трепетно (о чём?)
Автомобиля быстрая каретка.
Да за углом ударится в гранит
Рассыпчатая оторопь копыт,
Да чей-то шаг по мраку шорхнет глуше.
И глохнет ночь. Как странно всё. И кто,
Ужель я сам, закутанный в пальто,
Здесь осторожно огибаю лужи.
О, тесная, исхоженная явь.
Мир каменный. Но замолчи, оставь,
Душа, свой страх. Ведь я ж не знал заране,
Что я умру. И вот моя пора
Теперь брести, читая номера
Немых домов в прохладном смертном стане.
 

 
Словно взветренное пламя,
Словно тонкая стрела,
Ты взовьёшься перед нами,
Окрылённа и светла.
Телом сильным и послушным
Расскажи судьбу свою
В этом шёлковом и душном,
Нарисованном раю,
Где торгуются корсары,
Где небесный парус синь,
Где в смятеньи сбились пары
Мореходов и рабынь.
Пусть мелькнёт клинок кинжала,
Вся любовь твоя пока —
Только струи покрывала,
Быстрый поворот носка.
И взбегает у подмосток
Скрипок трепетный прибой.
И мерцает пёстрый воздух
Под взволнованной рукой.
Гнись. И снова выпрямь туго
Стебель вздрогнувшей ноги.
Поджидающего друга
Осторожно обеги,
Будто птица небо чертит, —
И тебя под струнный спор
Проведёт к прозрачной смерти
Палочкою дирижёр.
И задёрнут тяжкой тканью
Твой игрушечный мирок.
Но растут рукоплесканья,
Но дрожат воспоминанья
В лёгких переборах строк.
 

1923

 
Бегучие звякают счёты.
Поскрипывает карандаш.
О, мареву этой работы
По капле всю душу отдашь.
И бьёт «Ундервуд» за стеною.
Так вот и трудна, и груба
Внезапная перед тобою
Спокойно раскрылась судьба.
Её ли ты видел? Она ли,
Как парус на синем пруду,
В налитые золотом дали
Клонила крыло на ходу?
О, сердце, в тревоге не дёргай.
Ну, что же, пускай посидит
За лаковой ровной конторкой
Строитель, поэт, следопыт.
В нахмуренном мире, и здесь он
За пасмурным мороком дел
Безумным предчувствием песен
До самых висков холодел.
И губы ссыхались в тревоге,
Как будто на буйном ветру,
И рвались неровные строки,
Едва прикасаясь к перу.
Поэзия, так за решёткой,
На каторге и на войне
Тяжёлой и звучной походкой
Ты всё-таки сходишь ко мне.
И блещет такая свобода,
Такая звенит синева,
От крови летучего хода
Встают, задыхаясь, слова.
Упорствуй же, мерный и долгий
Часы оплетающий труд.
Бегучими счётами щёлкай,
В сухой колотись «Ундервуд».
О, как я настойчиво строю
И в тусклом обличьи раба.
И дышит горячей зарёю
Над крепнущим сердцем судьба.
 

1923

 
Метался день. Копыта били камень.
Трамвай бряцал железом и стеклом.
И билась ночь под гнутыми смычками
В цветном кафе над залитым столом.
И – отошла. Отвеялась. Довольно.
Ни обольщений, ни обиды – нет.
Иду домой. Всё – просто. Всё – не больно.
В просторном небе яснится рассвет.
Он просквозит молочно-синим паром.
И, лёгких листьев распустив волну,
Как хорошо отчаливать бульваром
В его внимательную вышину.
Да, счастье – вот. Ему нельзя быть ближе.
Его язык прозрачен и знаком.
Оно молчаньем высветляет крыши
И на лицо ложится ветерком.
 

1924

 
Привычная крепнет раскачка
Слогов, восклицаний. И хром
Мой замысел бродит, испачкав
Бумагу вертлявым пером.
Всё ищет, придраться к чему бы,
И рифмой в кармане звеня,
Как будто монету на зубы
Он пробует качество дня.
И по оболочкам явлений
Проводит рукой. А в окне
Ноябрь шелестит в полусне,
Завяз между крыш по колени,
А дождь, словно иглы, колюч.
Сырь. Ссоры ветров. Свалка туч.
Истлело столетий наследье,
И снова в ворота столетья
Скрипичный вставляется ключ.
Ну что же? Товарищи, те, кто
Мне смежен по этим годам,
Мы – брёвна и мы – архитектор,
Смелей же по свежим следам
Ещё не пришедших событий,
Что с ружьями ждут за углом.
Мы все в этой гневной орбите,
Мы скручены общим узлом
И нам разрубать его вместе.
А тучи вдоль мокрых дворов
По вётлам, то трубам предместий
Ползут на колёсах ветров.
Цыганский обоз. Перебранка
Трамваев, зашедших в тупик,
А дождь говорлив, как шарманка,
День, будто о помощи крик.
Товарищи! Песни для боя
Затянем в шинели сукно.
Я с вами! Мы с памятью – двое.
А память и совесть – одно.
 

 
Я стою. Две руки у меня,
Две ноги. Не урод. Не калека.
Я родился с лицом человека.
Разве мир для меня – западня?
Разве кровь моя – странная смесь
Из особенных шариков в теле,
Что я должен быть съеденным. Весь.
Чтоб лишь кости в зубах прохрустели.
Разве жизнь я не смею беречь?
Я – не волк, не крапива, не камень…
Я вскопал эту землю руками.
У меня – расчленённая речь.
Впрочем, дело не в доводах. Спор
Не о точном значеньи понятья.
Я без крова, без платы, без платья.
Я сметён, словно мусор, на двор,
Выдран сорной травою из грядок,
Слит в трубу загрязнённой водой…
Если это законный порядок,
То – к расстрелу порядок такой.
Если это по смыслу науки,
Я не спорю. Я жду. И молчу.
И мои безработные руки
Поднимают винтовку к плечу.
 

 
День обнесли тёмных сосен перила.
Жёлтые сваи. Слоистая хвоя.
Неба здесь больше обычного вдвое.
Озеро верхнюю синь повторило.
Речка дрожит нарезною уздечкой.
Гор задремали нагретые крупы
В упряжи струй. Как зажжённые свечкой
Воздух мне сушит ленивые губы
Не для раскаянья, не по заслугам,
Здесь для поступков иные мерила.
Брёвна на волнах. Фаянсовым кругом
Небо. И озеро синь повторило.
Убраны склоны прилежной травою.
Жизнь моя рядом – доверчивой тенью.
Горы висят вопреки тяготенью.
Неба здесь больше обычного вдвое.
 

 
Я подымался по ступеням.
Я забежал в случайный дом.
Мне верилось – мы всё изменим
Терпеньем, мужеством, трудом.
И в расчленённой на пролёты
Многоэтажной тишине
Я тихо окликал кого-то,
Чей адрес неизвестен мне.
Подругу, молодость, иль брата,
Иль тех, кто умер, иль того,
Кто будет жить ещё когда-то…
Я брёл вдоль шахты винтовой
Полуослепший выше, выше
Такой тревогою томим,
Что если б друг навстречу вышел,
Я бы заплакал перед ним.
Сквозь хрусты воздуха, сквозь шорох
Теней, над клетками перил,
Я б выкрикнул слова, которых
Я никогда не говорил.
Откуда это? Что такое?
Мой день был трезв, угрюм, упрям.
Зачем же шарю здесь рукою
Во тьме по замкнутым дверям?
 

 
Среди сумерек, ожесточений и дел
Я простою тоскою сегодня отыскан,
Чтобы знать её не по давнишним распискам,
Чтоб я заново облик её разглядел,
Чтобы пальцами загородив мои веки,
Будто гипнотизёр, мне внушала она
Всё, что ведомо ей о простом человеке,
Как скользит он и как достигает до дна.
Сколько способов в горечи есть отмиранья,
Превращения в камень, распада в песок,
Когда осень и тянется сосен собранье
И залива мне к горлу подходит кусок.
И себе я шепчу:  – Пережди, удержись.
Есть пробелы в душе, есть в работе простои.
Ночи будто из угля. Смерть всюду, где жизнь,
Где любовь. И тогда она дело простое.
 

 
Законопатив ставней ночь,
Мы время сходимся толочь.
Заботам дня наперекор,
Судьбе наперехлест
Мяукающий, крепни, хор,
Греми, чердачный тост.
Один из нас пойдет к стене,
Другой споткнется на войне,
Тот в ноздри наберет песок,
Тому набьется снег в висок.
Не трать минут по пустякам,
Дверь наглухо закрой.
Скрипят столы, блестит стакан
Стеклянною дырой.
Ночь ходит по двору с ружьем,
Дежурит звезд патруль.
Виват, друзья! За меткость пьем
Для нас отлитых пуль!
За смерть с продавленным лицом
В метели, как в платке.
За равенство перед свинцом
И братство в сыпняке!
 

 
Светелка чисто метена,
В ней день гостит погожий,
В ней рокоты веретена,
Луч шелковистый из окна
По волосам, по коже.
Остановись, прохожий…
Ты, верно, из чужой земли,
Твой взор обмерил дали.
Скрипели в волнах корабли,
Копыта пыль топтали,
Карета сотрясала мост,
Колес мелькали спицы.
Мой сад тенист, мой домик прост.
Войди воды напиться.
Ужели мой через окно
Тебе не внятен голос?
Взгляни, я об веретено
Рукою укололась.
Порвалась нитка, лен в крови,
Жара невыносима.
Прощай. Хоть имя назови
Ты, уходящий мимо.
 

 
Курлы, курлы, курлы…
Жила себе Тверская,
На горбике таская
Фасады и углы.
Жирела чинно снедь
На глянцевых витринах,
Колоколов старинных
Позвякивала медь.
Порхали лихачи,
И цокали подковки,
И были по дешевке
Девчонки горячи.
Но с фронта паренек
Пришел себе вразвалку,
К плечу приставил палку
И оттянул курок…
И вот забродишь тощ,
В обмотках и обносках,
И засыпай на досках,
И голым в снег и дождь.
Так сядем за столы
Петь, голос не спуская,
Курлы курлы курлы…
Рассыпалась Тверская,
Как горсточка золы.
 

 
Сжимает город тяжкая блокада.
Нам не легко дается каждый час.
Друзья мои, перетерпеть все надо.
На жертвы хватит мужества у нас.
Ведь столько дум при слове «Ленинградцы»
Встает сейчас во всех краях земли,
О том, что мы умеем жарко драться,
Что от невзгод мы не изнемогли.
Да, мы прорвемся! Мы врагу докажем,
Что наш удел – не погибать, но жить!
Для этого мы скудным хлебом нашим,
Мы крошкой каждой будем дорожить.
Придет конец утратам и потерям.
За все, за все заплатит враг сполна.
Друзья мои, в самих себя мы верим,
Как в нас давно поверила страна.
 

1941

 
О, это не преданья,
Не дней былых завет,
Но испаряют зданья
Голубоватый свет,
Мерцают боязливо,
Как фосфор или ртуть.
И ветер от залива
Сейчас не смеет дуть.
А наклонись к Фонтанке,
Покажется тогда,
Как спирт, зажженный в склянке,
Горит ее вода.
Беззвучно пламень синий
Скользит под круглый мост.
И небо спит пустыней
Свободною от звезд.
 

 
Мы с тобою в Италии не побывали,
По парижским бульварам пройдемся едва ли,
И, пожалуй, лишь в быстром мерцаньи кино
Нам в насупленный Лондон войти суждено.
Не начавшись окончились наши кочевья.
Но у самого дома, всему вопреки
Ленинградские нам улыбались деревья,
И сияла ночами поверхность реки.
 

 
Может, и не изменился в лице я,
Может, мне трудно понять до конца.
Вот она – светлая арка Лицея,
Отсвет заката на складках дворца.
Будто как раньше, добравшись с вокзала,
Видя, как неба прохлада нежна,
Жду, чтобы мне тишина рассказала
Всё, что умеет сказать тишина.
Кажутся прежними дуги Растрелли,
И куполов проплывают сердца.
Знаю, мы все за войну постарели,
Что ж удивляться морщинам дворца.
Но, будто с мыслей повязку срывая,
Вздрагиваю. Утешение – прочь!
Это не прежняя и не живая
Музыка. Это же – смерть. Это – ночь.
Это злосчастное великолепье
Скорбных пустот, исковерканных глыб,
Где сквозь пробелы зубчатою цепью
Бродят вершины испуганных лип.
…Что же воздвигнем мы заново внукам
Вместо поруганного волшебства?
Надо рождаться особенным звукам,
Надо, чтоб наши сияли слова.
В радостях – сверстник и в горе – помощник,
Робкие искры вздувая во мгле,
Много тебе потрудиться, художник,
Надо сейчас на суровой земле.
 

 
Средь трудов, раздумий и скитаний,
В знойном ли, в морозном ли краю,
Очертанья ленинградских зданий
Помнил я, как молодость свою.
Может, мне не всё являлось сразу,
Не колонн могучие столбы,
И не Всадник открывался глазу
На коне взметенном на дыбы.
Мне – подчас мерещилось простое…
Летний день. И скверика песок,
И фонтан, что выгибался, стоя,
Кисти пен ронял наискосок.
И сейчас передо мной не тенью
Он возник. Но вот он – наяву.
Весь подобен светлому растенью.
Он живой. И я еще живу.
Он шипит, торопится и бьется,
Переждав блокадные года.
Радугами быстрыми смеется
Гибкая, кудрявая вода.
Брызжет над садовыми скамьями
И над удивленной детворой,
И по ветру клонится струями,
И сверкает бахромой сырой.
…Все мы жизнь изведали иную.
Но и с прошлым не порвалась нить,
Если – вот игрушку водяную
Все же мы сумели сохранить.
 

 
Ты хорош, говорят, весною.
Но и осенью светишь ты
Ненаглядною новизною
Исцеляющей красоты.
Пусть мерцает дождя штриховка,
Туч колышется волокно,
Капля каждая, как подковка,
Чуть постукивает в окно.
Разве город не так же манит,
Властной силой своей храня,
Не обидит он, не обманет,
Не насупится на меня.
Пусть же осень. Не в этом дело…
Зябко вздрагивает вода.
Видишь, площадь помолодела,
Принаряжена и горда,
И на Всадника, на Иглу нам
Хорошо бы взглянуть скорей,
Улыбнуться спокойным лунам
Затуманенных фонарей.
И колонны стоят свечами
У растрелльевского крыльца.
…И война уже за плечами.
– И любви нашей нет конца.
 

 
В притихнувшем сквере
Осенние клены
Беззвучно пылают,
Прозрачно горят.
Вот красные складки
Листов раскаленных,
Как бы из заката
Их создан наряд.
Кострами они шевелятся, алея,
Раскинув зубчатых огней языки.
Нет, я о прошедшей весне
Не жалею,
Пусть облачно небо
И тучи низки.
И если иду я,
И если устану,
Куда бы я ни направлялся спеша,
Клен вспыхнет над сквером
Подобный фонтану.
Он светел.
И вздрогнет от счастья душа.
Пусть даже колышется
Сеть дождевая,
Пусть капель мельчайших
Шуршит порошок.
Над шумом машин,
Над бряцаньем трамвая
Клен празднует осень.
Ему хорошо.
 

 
В свой светлый дом после разлуки
Сейчас опять вернутся звуки,
Внимательный наполнят зал,
Взволнуют воздух струнным спором,
Прославят жизнь согласным хором,
Как дирижер им приказал.
И прошлого живые были,
И то, что светит нам сейчас,
То, чем мы будем, чем мы были,
Все станет явственней для нас.
Они не временные гости,
Здесь вольной музыки жилье.
И люстр мерцающие грозди,
Как образ видимый ее.
Она ничем неистребима.
И в наши грозовые дни
Она, как родина, любима,
Она сама любви сродни,
Она сама сродни победе…
Взлет палочки.
Скользят смычки.
Дыханье скрипок, рокот меди
И флейт порхают огоньки.
И, расступясь, вместят колонны:
Поля, вершины, лепет рек,
И многозвездной ночи склоны,
И всё, что любит человек.
 

 
…Все на прежних местах. Ну, подумайте сами,
Ведь ничья запятнать не посмела рука
Ни голландских туманных морей с парусами,
Ни горячие рубенсовские шелка.
И, как будто о наших заботах не зная,
Но за всё награждая, под сенью густой
Ловит солнечный луч, улыбаясь, Даная,
Золотистой и ясной светясь наготой.
Как раскрытые окна, полотна бездонны.
В них – округлы холмы. И плотна синева
На плаще у задумчивой смуглой мадонны.
…А за стеклами в льдинах ребристых Нева.
И, глаза отводя от пылающих пятен,
Я широкому невскому воздуху рад.
Всё вернулось. Мне с новою силой понятен
Твой надежный, победный покой, Ленинград.