Текст книги "Ракетный полет из Каменного Брода в Санкт-Петербург и обратно, или романтическое путешествие барона фон Мюнхгаузена на берега реки Лугань (СИ)"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Сейчас будет зажигание второго двигателя, – прокомментировал барон.

Огонек нырнул в воронку, и парой секунд позже из нее плотной струей рвануло пламя. Огненный факел был такой силы, что ударил в крышку нижнего, уже пустого бочонка и вышиб его из ракетной конструкции прямо в небеса.

– Есть отделение первой ступени! – весело прокричал Мюнхгаузен.

Я проводил взглядом летевший бочонок. Он, кувыркаясь, падал вниз, на землю.

– Дай Бог, чтобы эта штукенция кому-нибудь на голову не свалилась! – Я торопливо перекрестился. – Убьет ведь!

– Не волнуйся, Томас, – отозвался Гаскойн. – Мы с Чебом и Еном так рассчитали траекторию нашего полета, чтобы внизу была совершенно безлюдная местность.

– Было бы замечательно, – хохотнул барон, – чтобы наша ракетная ступень шарахнула по башке этого негодяя Прыщщина! Но, увы, это все-таки маловероятно...

Второй бочонок выгорел за большее время – примерно за полминуты. И снова повторилась история с зажиганием по фитилю и выбросом второй использованной деревянной емкости. Теперь огненная струя пронзала небеса, вырываясь из воронки на нижнем днище третьего бочонка.

– Работает последняя ступень! – Мюнхгаузен удовлетворенно кивнул. – Давление в камере сгорания нормальное!

Гаскойн правой рукой извлек откуда-то изнутри тулупа свои большие швейцарские часы на металлической цепочке, взглянул на циферблат и сообщил:

– Двухсотая секунда полета! Мы уже на расстоянии примерно шестидесяти верст от Каменного Брода!

Третья – последняя – ступень работала дольше других – где-то около минуты. Факел из нее только в самом начале после зажигания был мощным, а когда второй бочонок был вышиблен из ракетного снаряда, огненная струя несколько ослабла. Я присмотрелся: воронка на третьем бочонке была чуть длиннее, чем на первых двух.

Когда порох в ступени выгорел до конца, Карл Иероним подтянулся на рыболовной сети, изогнулся и носком сапога вышиб третий бочонок из нашего снаряда.

– Ракетная техника делает только первые шаги! – Он подмигнул мне из прорези на закрывавшей его лицо шапке. – Поэтому кое-что экипажу приходится делать еще вручную!

Ядро верхом на пустотелом цилиндре из металлических лент, опутанное рыбацкой сетью, мчалось в небесах. Мы – Мюнхгаузен, Гаскойн и я – летели рядом, держась за края плетеной конструкции.

– Участок разгона пройден успешно! – прокричал барон. – Начинаем следующий этап!

Карл Иероним дернул за какую-то веревочку, которая была привязана к зонтообразной конструкции на вершине ядра, и зонт раскрылся, образовав заостренный купол перед нами.

– Теперь нам будет лететь много комфортнее, – сказал Мюнхгаузен.

Воздушный поток, который с постоянной силой давил на лицо и грудь, действительно намного ослаб.

– Мы теперь в аэродинамической тени, – пояснил барон в ответ на мой немой вопрос. – Зонтичная конструкция – я называю ее обтекатель – теперь закрывает нас от ветра примерно так же, как обычный зонт закрывает человека от дождя или палящих лучей солнца.

– Карл, а вам не кажется, что этот обтекатель будет несколько тормозить наш полет? – спросил Гаскойн. – Комфорт – это хорошо, но не потеряем ли мы в скорости полета?

– Не потеряем, – Мюнхгаузен покачал головой. – Заметьте, Карл, наш обтекатель имеет заостренную форму, в то время как ядро – это шар. Заостренный конец воздушный поток обтекает лучше, чем тупой и скругленный.

– Но тогда почему вы с самой земли не раскрыли этот обтекатель!

– Я боялся, что его сорвет воздушным скоростным напором, – пояснил мой друг. – Увы, конструкция ракеты еще слишком несовершенная и хлипкая!

Барон снова дернул за веревочку – теперь за ту, которая тянулась от него к "одеялу", свернутому вокруг металлического шеста на цилиндрическом остове ракетного снаряда. Громкий хлопок и – о, чудо! – над нами развернулись крылья из светло-серой парусины, чем-то похожие на крылья летучей мыши.

– Это должно увеличить дальность нашего полета примерно в два раза, – сказал Мюнхгаузен. – За счет подъемной силы мы теперь будем двигаться примерно так же, как плоский камушек, брошенный над водой. Подъем – плавный спуск, снова подъем – и опять плавный спуск... И так несколько раз до самого Санкт-Петербурга!

– Гениальное решение, Карл! – Гаскойн не скрывал своего восторга. – Удивительно удачное!

– Теперь мы летим на расчетной скорости. – Мой друг из присущей ему врожденной скромности счел возможным не заметить восторженных оценок нашего компаньона. – На месте будем примерно через три часа!

На душе у меня сделалось легко и спокойно. Вспомнилось, что во время моих и барона полетов верхом на ядрах, всегда хотелось сочинять стихи и петь, но тогда я не решился – все-таки времена были военные, и демаскировать наши разведывательные полеты пением с небес было не слишком разумным решением. Но сейчас мы мчались над облаками в совершенно мирной обстановке, и я, набрав в грудь воздуха, запел первое, что пришло в голову:

– Широка земля под небесами.

Много в ней полей, лесов и рек!

Я другой такой земли не знаю,

Над которой мчится человек!

– У тебя явно есть поэтический талант, Томас! – со смехом прокомментировал барон. – Пиши стихи!

– Карл, – отозвался Гаскойн сдавленным голосом, – то, что мы летим – замечательно! Но как вы собираетесь остановить наш снаряд точно над Санкт-Петербургом?

– Я рассчитал заряд пушки так, что ядро пролетит над городом без остановки, до самого моря, – ответил Мюнхгаузен. – Мы же в определенный момент просто отцепимся от сети и воспользуемся еще одним моим изобретением.

Он похлопал ладонью по котомке на груди.

Так мы летели и летели. Барон раскурил трубку и принялся рассказывать Гаскойну очередную порцию историй о наших приключениях и похождениях. Карл Чарльз слушал, иногда похлебывая квас из фляги на поясе. Я тоже периодически прикладывался к своей фляге – правда, в ней у меня было кое-что покрепче кваса. Между историями о романе Мюнхгаузена с полинезийской принцессой и о поисках древних ящериц в джунглях Южной Америки мы перекусили бутербродами с брынзой, которые мой друг предусмотрительно с собой.

Кстати, именно тогда я по достоинству оценил и провидческий гений Карла Иеронима в области конструирования одежд для воздушных путешественников: на небесных высотах оказалось весьма прохладно, и если бы не тулупы, шапки и перчатки, нам бы пришлось ох, как не сладко!

Где-то через пару с гаком часов Карл Иероним выудил из кармана камзола складную подзорную трубу. Развернул ее, взглянул сквозь окуляр вдаль:

– Вот и Санкт-Петербург показался! Господа, по моей команде отцепляемся от снаряда и открываем наши мешки!

Мы летели в небесах еще минут пять, пока, наконец, барон не прокричал:

– Внимание, готовность! На счет три – отцепляйтесь! Раз, два, три! Пошли!

Я разжал пальцы. Сеть вырвалась из рук. Наш снаряд – ядро с зонтиком-обтекателем на вершине, запутанное в сети, и металлический каркас под крыльями – уходил все дальше и дальше на север, а мы втроем стремительно падали вниз.

Рывком раскрыл мешок. Что-то снежно-белое в ту же секунду рванулось изнутри котомки. Меня тряхнуло и словно подбросило.

Поднял взгляд. Надо мной развернулась белая простынь с прорезанной посередине круглой дырой. К краям простыни были привязаны те самые веревки, в петли на которых мы еще на земле, перед стартом, продели руки.

Облака под ногами постепенно словно расступались в стороны. Внизу уже можно было различить серо-стальную ленту Невы, коробочки домов и угловатые строения дворцов. Вглядевшись, я отыскал шпиль санкт-петербургского Адмиралтейства.

Прошло минут пять плавного спуска, и мы опустились прямо на площади перед Зимним дворцом.

Глава седьмая. То именно, или как рождаются будущие города

7.1

Явление троицы с небес – да еще в меховых одеждах и с почти закрытыми папахами лицами! – вызвало настоящий переполох при дворе. Кто-то из фрейлин Ее Величества стал истерически вопить, что императорский дворец атакуют летающие медведи-оборотни и требовать немедленного залпа по пришельцам из всех возможных калибров. Нас окружили вооруженные до зубов гвардейцы, и дело действительно запахло стрельбой, но Карл Иероним вовремя сорвал с головы папаху, кто-то из придворных узнал Мюнхгаузена, и ситуация сразу же разрядилась. Мы сняли тулупы, меховые штаны, шапки и перчатки, и нас немедля препроводили к самой императрице.

Матушка-императрица приняла нас в небольшой комнате, уставленной мебелью в новоевропейском стиле. Вполне возможно, что это был ее рабочий кабинет.

Сама Екатерина Вторая удобно расположилась в широком креслице рядом с ажурным письменным столиком, на котором стоял чернильный прибор и лежало несколько бумаг. Справа от императрицы едва ли не по стойке смирно замер стройный черноволосый офицер в мундире, пошитом из дорогого сукна.

– О, кого я вижу! – воскликнула Екатерина, как только мы в сопровождении двух гвардейцев переступили порог комнаты. – Карлуша, друг сердечный!

Я заметил, что щеки барона стали розоветь. Лицо же молодого офицера за спиной императрицы сделалось вдруг напряженным, взгляд черных глаз принялся буравить нас, усы тревожно встопорщились. Молодой человек сейчас более всего напоминал кота, который на своей хорошо освоенной и многократно помеченной территории вдруг обнаружил неожиданного соперника.

"Эге, – сообразил я. – Да это же Платон Зубов, нынешний фаворит императрицы!"

– Здравия желаю, Ваше Величество! – Барон звякнул шпорами и поклонился.

– Хорош, гусь, хорош. – Императрица продолжала рассматривать моего друга. – Гм, на вид-то и не постарел совсем! Что, все так же гоняешь немецких девок, а?

Уши Мюнхгаузена воспылали. Но он нашелся ответить достойно:

– Что мой облик в сравнении с той красотой, которую имеют счастье лицезреть подданные Вашего Величества. Дивное солнце каждый день озаряет просторы государства российского!

– Коварный лгунишка! – Императрица рассмеялась. – Знаешь, шельмец, как уважить старую больную тетку!

От этих ее слов Платон Зубов набычился еще больше.

– А это кто с тобой пожаловал? – Екатерина перевела взгляд на меня, всматриваясь. Я зарделся, сердце замерло. – Ба, знакомые все рожи! Старина Томас собственной персоной! Собутыльник и сотрапезник нашего Карлуши! Прохиндей и сводник! Ну, тебя-то годы, вижу, не пощадили! Лицо эвон все в морщинах, а волосики стали седенькие да жиденькие!

Я вздохнул и пожал плечами. Разумеется, те сорок лет, которые прошли со времен, когда я и Карл Иероним служили при дворе, не могли не отразиться самым радикальным образом на моем лице и волосах.

– Признавайся, все так же щиплешь за задницы молоденьких принцесс и фрейлин?

Я подавился воздухом, не зная, что ответить. До ушей донесся звук, похожий на приглушенное скрежетание ржавых дверных петель. Пару секунд я не мог понять, откуда он доносится, пока не сообразил, что это скрежещет зубами ревнивый ухажер Зубов. Он, дуралей, наверное, решил, что и у меня когда-то был амур с императрицей.

– Ну, и Гаскойн почему-то в этой же веселой компании! – Екатерина уставилась на Карла Чарльза, сказала с укоризной:

– Серьезный человек, а связался с этими двумя продувными бестиями!

– Ваше Величество, – Гаскойн сделал шаг вперед, – вместе с бароном Мюнхгаузеном и Томасом я произвожу поисковые работы на юге, в диких полях.

– И что же твои работы? – В голосе императрицы прорезались серьезные нотки. – Помнится, я хотела, чтобы ты нашел место для чугунолитейного заводика? Нашей артиллерии нужны пушечные ядра!

– Такое место найдено, Ваше Величество! – Гаскойн энергично кивнул. – После изыскательных работ определен район будущего строительства. Это местность около реки Лугань, недалеко от поселения Каменный Брод.

– Молодец, оперативно работаешь! – удовлетворенно кивнула Екатерина, повернула голову в сторону Зубова:

– Платоша, готовь указ о присвоении сэру Карлу Чарльзу Гаскойну чина статского советника, а вместе с тем и о награждёнии оного Гаскойна орденом Святого Владимира третьей степени.

– Служу Государству Российскому! – Наш компаньон щелкнул каблуками. – Только, Ваше Величество, мои старания никогда бы не увенчались успехом, если бы не помощь барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена и почтеннейшего Томаса, которые выступили моими консультантами и проводниками в столь важном деле. Поэтому и они достойны вашей милости и высоких наград!

Брови императрицы взметнулись вверх. Она поджала губы, фыркнула и сказала:

– Таланты сих двух прохиндеев мне хорошо известны, сэр Карл Чарльз! Этим господам лучшей наградой будет сохранение на плечах голов и предохранение от усекновения их длинных и лживых языков!

– Ваше Величество! – Мюнхгаузен густо покраснел. – Матушка! Честью офицера клянусь, что ни словом, ни делом не оскорбил чести Вашей! А если таковые факты откроются, распорядитесь немедля снести карающей рукой мою голову!

С этими словами Карл Иероним шагнул вперед и опустился на колени перед императрицей. Кряхтя и скрипя костями, я последовал его примеру. Будь, что будет! Плаха, так плаха! Вместе с бароном я шел по жизни – вместе и голову сложу!

– Ни словом, ни делом говоришь? – Глаза Екатерины блеснули гневом. – Ну-ка, Платоша, друг разлюбезный, подай-ка мне книжицу этими охламонами писанную!

Молчаливый Зубов ужом скользнул куда-то за дверь в левом углу комнаты и тут же вернулся обратно с тощей книгой в руках – словно эту книгу ему услужливо вручили сразу за дверью. Распахнул на заложенных закладкой страницах, подал императрице.

– Сочинение якобы некого Осипова, издано четыре года назад под заглавием "Не любо – не слушай, а лгать не мешай", – Взгляд монаршей особы скользнул по обложке книги. – Приключения немецкого барона фон Мюнхгаузена. Ну-кась, почитаем...

Она провела ладонью по страницам и неторопливо, с язвительной интонацией принялась читать:

– "Медвежьи шкуры я отослал русской императрице – на шубы для ее величества и для всего двора. Императрица выразила свою признательность в собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Принимая, однако, во внимание, что меня никогда не прельщало царское достоинство, я в самых изысканных выражениях отклонил милость ее величества".

Она гневно прищурилась и уставилась на барона:

– А теперь скажи мне, охальник, когда это я предлагала тебе разделить со мной корону?

– Но Софи... – начал было мой друг, но тут же осекся. – Пардон, Ваше Величество... Эта книжица, как я понимаю, всего лишь переложение на местное наречие трудов двух европейских писателишек – Рудика Распе и Готфридишки Бюргера. Перед вашими светлыми очами клянусь, что ни я, ни Томас к изданию сих писаний никакого касательства не имеем. А устно сквернословить в ваш адрес... Разве мог бы я позволить запятнать сим поступком честь гвардейского офицера, преданного вам и сердцем, и душой?

Платон Зубов нервно всхрапнул, веко над его левым глазом задергалось. Нервно кашлянув, придворный альфонс произнес:

– В сей книге, Ваше Величество, есть и другие строки, которые можно толковать не иначе, как призыв к усекновению монаршей головы!

Голос его звучал глуховато, с воркующими переливами – как у сытого голубя, охмуряющего подружку-голубицу. Может, у него от рождения был такой специфический птичий баритон, а может быть, Зубов просто простудился и у него был заложен нос.

Рука фаворита нырнула за отворот мундира, и на свет был извлечен сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его, Платон прочел:

– "Если царь на Луне пожелает узнать, что думает о нем его народ, он остается дома и лежит на диване, а его голова незаметно пробирается в чужие дома и подслушивает все разговоры".

Это была цитата из той же книги, которую сейчас держала в руках императрица Екатерина. Извлечение из текста коварный Зубов, видимо, позаботился подготовить заранее.

– Чушь, сударь! – Мюнхгаузен пренебрежительно скривил губы. – Причем здесь усекновение монаршей головы? Да будет вам известно, что у лунных жителей головы свободно отделяются от тела – примерно так же, как хвосты у земных ящериц. Уши отделившейся головы наполняются легким газом, поступающим из мозга. Голова взлетает и, влекомая воздушным потоком, действительно перемещается в пространстве. При этом уши еще играют роль воздушных рулей, направляя ее движение...

– Ладно, поднимайтесь с колен оба. – Екатерина махнула рукой. – Верю тебе, Карлуша. Не тот ты человек, чтобы врать, сквернословить и составлять заговоры по усекновению монарших голов.

Она сунула книгу Зубову, и, чуть склонив голову, спросила:

– Только признайся, шельма, что явился в Питер вовсе не для того, чтобы повидать старуху на троне? Небось, по делам каким, а?

– Софи... Ваше Величество... – Мюнхгаузен явно не знал, что ответить.

Пришлось выручать старого друга. Кашлянув, я сказал:

– Дозвольте слово молвить, Ваше Величество.

– Говори, Томас, – кивнула Екатерина. – А то баронишка твой совсем оконфузился. Чаю, язык проглотил, сердешный!

Я набрал воздуха в грудь и начал:

– Сэр Карл Чарльз все верно сказал. Нашли мы хорошее местечко для чугунолитейного заводика. Да только вышли у нас терки-разборки с тамошней местной администрацией. Есть в тех краях такой себе боярин Прыщщин. Вылез с претензиями на владение земельным участком аккурат в месте расположения будущего производства. Ну, мы, само собой, прыща этого уму-разуму чуток поучили, пожурили маленько. Так он с жалобой в саму Москву рванул, к тамошнему губернатору!

– Совсем обнаглела эта местная бюрократия! – Императрица горько вздохнула. – Лезут изо всех щелей, яко тараканы, мздоимствуют, воруют... Вот и этому Прыщщину, получается, слово государево – не указ?

– У него бумаги от московского губернатора вот-вот будут, – скороговоркой продолжил я. – А что у нас? Вошь на аркане да и то не в кармане...

– Да, документики на целевое использование земельного участка вам не помешают, – соглашаясь, кивнула Екатерина и поманила пальцем Зубова:

– Пометочку сделай, Платоша. Подготовить указ об учреждении на землях луганских чугунолитейного заводика!

Она секунду поразмыслила и добавила:

– Только бумаги выпиши на Гаскойна, а не на Мюнхгаузена. А то вся Европа потеряется в догадках: с какого, дескать, рожна эта старая тетка на российском троне оформляет земли на эксцентричного немецкого барона – нешто совсем выжила из ума государыня московская? Да еще и в коррупции обвинят...

Екатерина снова обратила взор к нам:

– Ладно, хватит о делах! Честная компания, надеюсь, не откажется отобедать в обществе императрицы российской?

7.2

Оформление указа, однако, заняло больше недели. Колеса санкт-петербургской бюрократии, – даром, что столичные, – вертелись с жутким скрипом. Гаскойну пришлось даже кое-где подмазать особенно ржавые шестеренки. Я же в свою очередь давил "по административной линии" – на ревнивца Платона Зубова, который был бы рад-радешенек спровадить нас поскорее и с императорского двора, и из Санкт-Петербурга. Кстати, действуя таким же макаром, я таки выбил в придворной Военной Коллегии два приказа о производстве меня и Карла Иеронима в полковники гвардии с выплатой пожизненного пенсионного жалования: приключения – приключениями, а своя рубашечка-то всегда к телу ближе, и лишняя копейка на старости лет никак не помешает!

Нашими общими стараниями указ об учреждении чугунолитейного заводика на землях луганских был подписан императрицей 14 ноября 1795 года. В тот же день Платоша Зубов передал его нам. Вечером мы отметили это событие, а уже на завтрашнее утро барон назначил отлет:

– 15 ноября по звездам – хороший день для всяческих летных экспедиций. Не преминем им воспользоваться!

Улетали мы из Питера с загородных полей, тайно: не хотелось создавать всенародного ажиотажа. По городу и так ползли слухи о некой "небесной троице", которая снизошла на Зимний дворец в первых числах ноября.

Способ перемещения в пространстве Мюнхгаузен выбрал тот же самый, уже нами проверенный. Правда, конструкцию ракетного снаряда барон теперь значительно усовершенствовал. Вместо пушечного ядра и цилиндрического каркаса в нашем распоряжении был теперь большой металлический конус, внутри которого к стенам были приторочены три удобных топчанчика для экипажа. По бокам конуса были прорезаны два круглых окошка, которые застеклили и которые открывались подобно иллюминаторам на морских кораблях. Еще внутри конуса имелось нечто, сшитое из огромного полотна шелковой материи, свернутое и сложенное в большой мешок. Цилиндрический каркас, сделанный из металлических полос и колец, крепился к основанию конуса. Только теперь в нем было не три, а четыре бочонка с вставленными в нижние днища воронками с фитилями.

– Полетим на большей скорости, – пояснил мне и Гаскойну Мюнхгаузен. – Во-первых, быстрее вернемся в Каменный Брод, а во-вторых, испытаем усовершенствованную конструкцию ракетного снаряда.

Я с некоторым сомнением осмотрел новую конструкцию барона. Никогда еще мне не приходилось путешествовать на чем-то подобном. Без сомнения, это было материализовавшееся в металле новое слово в науке и технике.

Но и тут не обошлось без некого курьеза. Несмотря на то, что ракетный снаряд, приготовленный для полета по маршруту "Санкт-Петербург – Каменный Брод", мало напоминал древнегреческого бога света, покровителя искусств и муз, кто-то – видимо, какой-то шутник из числа придворных, – ночью начертал на его боку надпись "Аполлон" белой краской.

Хотя пушечное ядро для путешествия нам теперь не требовалось, но пушка как основа стартового устройства осталась. Мы снова облачились в наши меховые одеяния, – поразмыслив, барон назвал их странным словом "скафандры", – улеглись на топчанчики и по настоянию Карла Иеронима привязались к ним специальными кожаными ремнями.

Великая императрица на прощание всплакнула и помахала нам из кареты белым платочком, а фитиль заряда у пушки поджег собственноручно Платоша Зубов – представляю, с каким злорадством и усердием он это сделал!

7.3

И снова сотни тяжелых молотов ударили по нашим распластавшимся телам. Единственное облегчение: теперь не было мощного давления набегающего воздушного потока – металлический конус надежно укрывал нас от встречного ветра.

Одна за другой успешно отработали все четыре пороховые ракетные ступени. Барон ногой вышиб последний пустой пороховой бочонок из металлического каркаса, выглянул в окошко-иллюминатор и сообщил:

– Отличный старт! Мы летим на расчетной высоте и с необходимой скоростью.

– Скажите-ка, Карл, – Гаскойн покосился в хвост нашего снаряда, – а нельзя ли было сразу отцепить и весь этот металлический каркас? Он пуст, это просто лишний вес.

– Каркас стабилизирует наш конический снаряд – давайте назовем его "капсулой" – в воздушном полете, – ответствовал Мюнхгаузен. – Хотя, пожалуй, в будущем, чуть усовершенствовав конструкцию, от него можно будет действительно отказаться.

Гаскойн понимающе закивал, но вдруг дернулся – так, словно его шарахнуло молнией.

– Господа, – он смотрел на нас выпученными от страха глазами, – кажется, мы имеем проблему...

Мы оба непонимающе уставились на него.

– Мы забыли надеть наши котомки с простынями для эвакуации! – выпалил Карл Чарльз. – Мы не сможем спуститься из нашего снаряда на землю!

– Не волнуйтесь, дорогой мой, – Мюнхгаузен успокаивающе похлопал его по плечу. – Плавно опуститься нам поможет вот эта штуковина!

Барон кивнул в сторону в сторону большого мешка, из которого торчал краешек шелковой материи.

– Это устройство аналогично простыне с прорезанной в центре дырой, только много больше по размерам. Я, кстати, собираюсь назвать эту конструкцию парашютом. Оно гарантирует плавное приземлением всему нашему снаряду целиком. Поэтому теперь в котомках с индивидуальными средствами спасения просто нет необходимости.

– Вы настоящий гений технической мысли, Карл! – Гаскойн только развел руками. – Настоящий пионер ракетостроения! Главный конструктор ракетного снаряда!

– А вы, Карл, сделали расчеты траектории для нашего полета, – ответствовал мой друг комплиментом на комплимент. – Следовательно, вы теперь – Главный теоретик ракетоплавания!

Я тихонько вздохнул. В этой компании гениев я мог претендовать только на роль пилота-испытателя воздушных кораблей – да и то одного из трех.

Летели мы и в самом деле теперь быстрее – дополнительное ускорение предала четвертая пороховая ступень. Минуло чуть более двух часов после старта, когда Мюнхгаузен, глянув в иллюминатор, сообщил:

– Показался Каменный Брод, начинаем готовиться к посадке!

Он привстал со своего топчанчика и поочередно отцепил все четыре металлических крюка, которыми каркас из полос и колец соединялся с нашим коническим отсеком. Каркас тотчас же отвалил в сторону, завращался в воздушном потоке и стал падать на землю.

Барон тем временем быстро и ловко продел в освободившиеся отверстия креплений такие же крюки на веревках – эти веревки были пришиты к полотнищу шелковой материи в большом мешке. Он вытащил сложенный шелк из мешка, размахнулся и резким движением выбросил свернутую конструкцию из нашего конуса.

Секунда, другая – и сзади громко хлопнуло. Наш снаряд дернуло и рвануло назад.

– Есть открытие тормозного парашюта! – весело прокричал барон. – Начинаем спуск!

Я оглянулся. Огромное квадратное шелковое полотнище с круглой дырой в центре развернулось следом за нами. Четыре прочные толстые веревки с крюками на концах соединяли его с округлыми отверстиями креплений на ободе у основания нашего конического снаряда.

Скорость полета стала быстро уменьшаться, и вскорости мы уже просто спускались внутри нашего "Аполлона" с небес на землю, мерно раскачиваясь под квадратным куполом парашюта.

Карл Иероним снова выглянул в иллюминатор и слегка потянул на себя одну из веревок нашего устройства для спуска:

– Постараемся сесть помягче и поближе к Каменному Броду!

И мы действительно сели очень мягко и точно: прямо посреди реки Лугань, точнехонько напротив подворья Андрея Тудыйогохаты.

– Есть посадка! – не сдержавшись, завопил я.

Радость переполняла мое сердце – мы выполнили все, что намеревались выполнить и вернулись обратно в срок!

– Сплэш даун! – Гаскойн тоже не смог скрыть чувств. – Приводнение!

Мюнхгаузен деловито принялся отцеплять крюки парашюта от отверстий на капсуле. Квадратный купол окончательно сложился и лег на воду.

С берега нас уже заметили. Несколько мужиков спустили на воду лодку и гребли к нам.

Все население Каменного Брода радовалось нашему возвращению. Ежегодные поборы боярина Прыщщина многих довели до полного обнищания, и теперь народ надеялся, что начнется новая жизнь – "при заводике, чай, всем выйдет облегчение!" Вечером Андрей Тудыйогохата, которого Мюнхгаузен величал теперь не иначе, как "мэром Каменного Брода", устроил всенародные гуляния с песнями, плясками и бесплатной раздачей кулеша и перцовки.

Капсулу нашего "Аполлона" сначала хотели поставить напротив дома поселкового головы, соорудив нечто вроде музеума под открытым небом. Но поселковый священник, отец Федор, сказал, что лучше использовать конструкцию для духовных целей: для строившейся церквушки – очень, дескать, подходит. На том и порешили.

А вот с куполом нашего парашюта поступили более меркантильно. Поселковые модницы разрезали его на части и нашили белых шелковых сорочек, украсив их красивой вышивкой.

Глава восьмая. То самое, или гарбузно-абрикосовая виктория

А на следующий день начались обычные трудовые будни. Мы лазили по окрестным холмам и оврагам, уточняли карту местности, окончательно прикидывали, что и где будем строить. Работа – работой, но бдительности не теряли – Чеб и Ен организовали добровольческий отряд, который и нес караульную службу, бдительно следя за тем, чтобы нас не застали неожиданно «дорогие гости с севера». Правда, оружия у нас было маловато, добровольческий отряд пришлось вооружить самодельными копьями и дубинами.

Боярин Прыщщин напомнил о своем существовании в первый день зимы. Около полудня дозорный сообщил, что видит, как к берегам Лугани приближается большой конный отряд. С местным батюшкой о сигнале оповещения мы договорились заранее, и вскоре церковный колокол известил всех, что враг на подходе.

Еще раньше было решено, что сражением за нашу независимость будет командовать барон Мюнхгаузен. Сейчас Карл Иероним отдавал четкие приказы, расставляя добровольческие силы вдоль Лугань-реки. Пушку поставили в самом центре: чтобы не дать противнику с ходу вклиниться в оборонительные порядки каменнобродского ополчения.

"Пришельцы с севера" заметили наши приготовления и остановились на холмах. Прыщщин, одетый на сей раз в шубу из соболей и шапку из лисьего меха, выехал вперед и заорал фальцетом:

– Эй, мужики камбродские, вяжи-ка иноземцев! За каждого даю рубль! И пороть не буду! А кто не подчинится, – того в кандалы и в Сибирь!

Народ на нашей стороне загудел – не испуганно, а возмущенно. Сдаваться на милость Прыщщину, а тем более сдавать своих командиров никто не собирался.

– Попробуем уладить дело миром, – сказал барон и выступил вперед. Достал из планшета лист бумаги и прокричал:

– Слушайте все! У меня в руках – указ Ее Величества об учреждении здесь, на берегу реки Лугань, чугунолитейного завода! Господин Прыщщин, предлагаю вам отправляться восвояси и не вступать в пререкания с государевыми людьми!

– Врешь! – рявкнул в ответ боярин. – За месяц я едва успел в Москву метнуться, а тебе до Санкт-Петербурга – да еще и обратно – никак было не добраться! Вяжи его, мужики! Фальшивая у него грамота!

– Все-таки придется воевать! – Карл Иероним горестно вздохнул.

– Хочу напомнить тебе, Карл, что у нас в наличии осталось всего два ядра и очень мало пороха, – тихо сказал Гаскойн.

Мюнхгаузен задумался лишь на секунду. Лицо его озарила озорная улыбка:

– Ядра откатываем в сторону, пушку заряжаем абрикосовыми косточками. Помните, я купил их в Феодосии? Самое время заняться селекцией фруктовых культур!

Гаскойн только развел руками, а я с Чебом и Еном метнулись выполнять приказ Карла Иеронима.

Противник на возвышенности стал перестраивать ряды, явно готовясь к штурму. Правда, делал это без большой охоты – прыщщинские холуи понимали, что так просто мы не сдадимся и драка будет кровавой. И если бы не истерические вопли Прыщщина, который сам, конечно, вперед не лез, а только подгонял всех, сидя на коне, стоявшем на высоком бугре, "воинство с севера", несомненно, без боя тотчас повернуло бы обратно.

Это понял и Карл Иероним.

– Попробуем нанести урон командным кадрам врага, – изрек мой друг. Взгляд его скользнул по подворью Андрея Тудыйогохаты и остановился на небольшой тыкве, именуемой на местном наречии "гарбузом". – О, вот, пожалуй, идеальный снаряд!