Текст книги "Черные камни Дайры"

Автор книги: Сергей Удалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 3. ЕСЛИ В СЕРДЦЕ ТВОЕМ ЛИШЬ ПЕПЕЛ И ЛЕД

СЕРМАНГИР

Размеренный топот сотен тяжелых сапог вернул Сермангира к действительности.

Юноша быстро спрятался под корнями плакальщика и лишь затем огляделся. Колонна тяжеловооруженных воинов огибала опушку леса. Резервный Стремительный Легион спешил догнать отступающего противника. Следом проскакал отряд конных копейщиков. «Здесь оставаться опасно, нужно уходить в лес, – решил Сермангир. – Но кузнеца я им не оставлю». Сколько времени длилось его странное оцепенение, сменившее вспышку отчаяния, он не знал, слабости своей не помнил и был готов действовать.

Благодарение Предкам, Маскардел был жив. Помочь кузнецу молодой воин ничем не мог. Наставления отца так далеко не заходили. Тот был всего лишь сотником в охране Правителя клана, а вовсе не магом или лекарем. Но зато Сермангир хорошо запомнил одно из отцовских воинских правил – Нельзя оставлять товарища в беде. О лечении он подумает потом. Сейчас главное – найти для раненого безопасное укрытие. Если бы еще он не был таким тяжелым!

С кузнецом на спине он сумел сделать триста двенадцать в. Хотя под конец это уже трудно было назвать шагами. Ноги сгибались в самых неожиданных местах, но не двигались с места. Сердце стучалось в ребра, умоляя выпустить его и избавить от мучений. Дыхание сделалось тяжелой работой,

Сермангир осторожно опустил свою ношу на траву и сам свалился рядом. Через несколько минут к нему вернулась способность рассуждать. Несомненно, так они далеко не уйдут, Кузнец в два раза тяжелее его. Да и вряд ли раненому полезно биться об его костлявую спину. Сермангир считал себя взрослым, сильным мужчиной, но вот кости… Над его худобой подсмеивался даже отец.

Как всегда, мысль об отце помогла найти решение. Он же рассказывал, как переносят раненых. Сделать носилки вряд ли получится, да и времени нет. Но подстелить что-нибудь… Сермангир со стоном поднялся и оглядел поляну. То тут, то там были видны тела убитых воинов. Странно, он совсем не обратил внимания, где улегся. Но переживать из-за этого юноша не стал, насмотрелся всякого за сегодняшний день.

А вот и то, что ему нужно! Неподалеку лежал рыцарский единорог с разрубленным черепом. Сермангир сдернул с него кусок блестящей тонкой, но прочной ткани. Он бы назвал это потником, а как по-благородному – не все ли равно.

– Прости, но он мне нужен, чтобы спасти друга, – обратился юноша к духу животного и спрятал большой палец левой руки в кулак. Он вырос в деревне и немного стыдился своих суеверий, но ведь сейчас его никто не видел.

Расстелив ткань на ровном месте, Сермангир перетащил на нее тяжеленного кузнеца. В траве, примятой могучим телом, что-то блеснуло. Солнце уже садилось, и юноша с большим трудом нащупал какой-то круглый предмет. Это оказался перстень с неизвестным Сермангиру самоцветом. В сумерках камень казался совсем черным. Юноша раньше не замечал у Маскардела никаких украшений. Но мало ли чего он не помнил из случившегося в этот страшный день! Он положил перстень в поясную сумку кузнеца и поволок раненого друга дальше в лес.

О том, что было дальше, у него сохранились лишь обрывки воспоминаний. Кусты и коряги, в которых все время застревал кузнец. Поваленные деревья – не поймешь, с какой стороны их обходить. Холодный моросящий дождь. Грязь под ногами. Грязь перед самым лицом, на лице, везде. Ямы, корни, кочки. Падения. Долгие переговоры со своим измученным телом, не желающим вставать и, несмотря на боль в разбитом колене, продолжать тащить тяжелеющий с каждой минутой груз. Темный силуэт на фоне взошедшей Большой Луны – то ли неприятельский патруль, то ли так же отставший от своих защитник долины. А может, просто игра воображения. Снова грязь, падения и деревья. Бесконечные ряды деревьев.

Когда за спиной раздался окрик «Стой!», Сермангир даже обрадовался. Наконец-то нашелся кто-то, кем бы он ни был, разрешивший ему остановиться. Никуда не идти, ничего не тащить за собой.

– Подними руки и подойди сюда, – потребовал голос из кустов хвойника.

– Не могу. У меня раненый, – огрызнулся юноша. Двигаться с места очень не хотелось.

– Эк удивил! Кто ж нынче не раненый?

К нему подошел невысокий бородач со взведенным самострелом в перевязанной левой руке.

– Сам-то кто будешь?

Пришлось первым назвать себя.

– Свой, стало быть, – улыбнулся незнакомец, опуская самострел. – Я – десятник Бенластир из Клана Терпения, что там с твоим другом?

Сермангир рассказал. Бородатый тихо присвистнул и присел осматривая раненого.

– Да, досталось бедолаге, – сказал он, поднимаясь. – Ну ничего. Митрайна – хороший лекарь. Если дотащим до озера, будет жить твой кузнец.

Оказалось, Бенластира там поджидали еще пять человек – трое воинов, колдун, тоже изрядно покалеченный, и девушка-знахарь. Они решили переправиться через озеро на заросшее шуршуном болото и сейчас строили плот. Бородач стоял на страже.

– Ну, пошли, что ли?

Он закинул самострел на спину и здоровой рукой ухватился за подстилку, помогая тащить кузнеца.

Вдвоем они двигались гораздо быстрее, но и силы Сермангира уже давно кончились,

Ноги волочились по земле, глаза закрывались. Бенластир что-то рассказывал о том, как образовался их маленький отряд. Наверное, это было очень интересно, но он ничего не запомнил. Смысл слов куда-то ускользал, от неясного бормотания десятника еще больше клонило в сон.

Чтобы как-то отвлечься, он стал представлять, как его встретят в родной деревне.

Героя, спасшего в бою жизнь друга, ждут великие почести. Но почему-то дальше горячего супа и шерстяного одеяла па сеновале его фантазии сегодня не заходили. Должно быть, праздник устроят на следующий день.

– Эй, парень, проснись! Мы уже пришли. – внезапно прогрохотало прямо у него над ухом.

Открыв глаза, Сермангир с удивлением обнаружил, что буквально висит на плече у своего спутника. Руки почему-то оказались предательски пусты.

О позор своего клана! Он не только не помогал тащить раненого – его самого пришлось чуть ли не нести на руках. Юноша начал было оправдываться, но сообразил, что ведет себя совсем уж по-мальчишески, и умолк.

Над кузнецом уже склонилась какая-то женщина. Наверное, та самая знахарка, о которой говорил Бенластир. Она потрогала лоб Маскардела, осмотрела его раны, пошептала что-то и наконец повернулась к Сермангиру:

– Ну вот, теперь все будет хорошо.

Юноша вздрогнул от неожиданности. В темноте он мог не разглядеть лица, но голос узнал сразу. Это была она, та девушка из лазарета. Неужели она тоже видела, как он опозорился? А он, как назло, успел назвать свое имя!

– Да ладно, друг, не переживай! – сказал Бенластир, безуспешно пытаясь спрятать улыбку, – Давай затащим твоего кузнеца на плот, и можно будет отдыхать.

«Ничего, – думал Сермангир, укладывая поудобнее своего друга, так и не пришедшего в сознание. – Я им еще покажу, кто здесь настоящий мужчина». Он твердо решил, что не уснет до самого утра и будет охранять отдых товарищей. Голодный, усталый, он не поддастся слабости. Будет ухаживать за ранеными, управлять плотом, тревожно всматриваться в далекий берег. И возможно, спасет всех от какой-нибудь страшной опасности. Спасет ценой своей жизни. Вот тогда они пожалеют, что смеялись над ним!

Сермангир представил, как бородатый приходит в его деревню, стоит со скорбным лицом рядом с плачущими родителями и говорит им: «Ваш сын был настоящим героем. Я горжусь тем, что воевал рядом с ним».

Услышав это, еще громче зарыдает мать, расправит плечи и улыбнется сквозь слезы отец. А потом…

Потом были другие сны, в которых он был снова жив, совершал новые подвиги. А еще в них была эта зеленоглазая Девушка из Клана Сострадания. Она улыбалась ему, и он был счастлив. Вот только как ее все-таки зовут?

МИТРАЙНА

Митрайна сидела на краю плота и устало смотрела в черную, чуть колышущуюся воду озера. Все раненые уже были осмотрены и перевязаны, никому не угрожала серьезная опасность. Даже кузнецу стало лучше. Неотложных дел на сегодня больше не было. Но девушка никак не могла уснуть. Очень уж страшным выдался этот день. Столько пусть чужой, но все же человеческой боли нелегко выдержать даже ей, дочери лучшего лекаря Клана Сострадания. Она ужасно устала, выпачкала одежду в крови, но сама не пострадала, хотя иногда бой подбирался к самому лазарету.

Они уже отступали, когда их догнал небольшой отряд кочевников. Несколько легкораненых воинов преградили врагу дорогу и позволили остальным уйти от погони. Никто из степняков не уцелел, но и защитников осталось только двое – десятник Бенластир и колдун Лентул из Клана Мечты, тот самый, что сейчас стонет во сне рядом с кузнецом. Десятник едва стоял на ногах, а Лентул и вовсе оставался в сознании только при помощи магии. Пока Митрайна оказывала им помощь, лазарет ушел слишком далеко, а вместе с ним и все ее снадобья.

Отсутствие лекарств сильно беспокоило ее. Но она справится, отец научил девушку использовать для лечения магию. При мысли об отце знакомая, давняя, но оттого нисколько не уменьшающаяся боль ожила в ее сердце.

Несмотря на молодость, Митрайна в своей жизни уже достаточно часто встречалась с человеческими страданиями. Настоящий лекарь просто не может пройти мимо чужой боли. Она звучит в его мозгу пронзительной незатихающей нотой, не позволяет думать ни о чем, кроме необходимости помочь страдающему, и не отпускает до тех пор, пока помощь не будет оказана. Или станет уже невозможна. А облегчить страдания больного в некоторых случаях можно только одним способом – принять часть из них на себя. Трудно себе представить, что испытывает лекарь, когда, несмотря даже на такую крайнюю меру, пациент все-таки умирает. Митрайне пришлось пережить такое потрясение дважды. Но и эта боль не оставила на ее сердце такие незаживающие шрамы, как смерть отца. Три года назад один безумный маг, ненавидевший весь мир, напустил на окраинные северные земли Клана Надежды страшную болезнь, которая буквально сжигала свои жертвы изнутри. И так уж вышло, что кроме Лармита, отца Митрайны, лекарей в тех краях не оказалось. Не дожидаясь подмоги, Лармит вступил с болезнью в неравный бой. И победил или по крайней мере не проиграл. Колдовской недуг отступил. Позже Митрайне рассказывали, что его создатель угас вместе с ним. Более двух десятков больных умерли в страшных мучениях, но сотни других были спасены.

Выздоровевшие фермеры собирались устроить по этому поводу скромное торжество и зашли в дом лекаря, чтобы пригласить его на праздник. Но обнаружили, что их спаситель израсходовал в борьбе с болезнью все жизненные силы. Когда спешившие на помощь целители из соседних областей, и вместе с ними Митрайна с матерью, добрались до места, Лармит едва дышал и почти не приходил в сознание. На одно мгновение он очнулся, узнал жену и дочку, но сказать ничего не успел.

Митрайна навсегда запомнила этот день. Скорбные лица искуснейших лекарей, ничем уже не способных помочь собрату. Почерневшее от горя лицо матери, всего на полгода пережившую мужа. И свой отказ поверить в происходящее. Она поняла, что отца больше нет, только тогда, когда мать без чувств упала на землю, а он не сделал никакого движения, чтобы помочь ей. Такого живой лекарь Лармит никогда бы себе не позволил.

Об отце Митрайна вспомнила не случайно. Была у ее сегодняшней бессонницы и еще одна причина. Она, конечно, узнала этого смертельно уставшего мальчика с перевязанной головой. Он так пытался ей понравиться тогда в лазарете, был так трогательно, по-детски наивен и хвастлив!

Но эти же черты лица она видела сегодня еще раз. И когда юноша назвал свое имя – Сермангир, сын Кидсермана из Клана Надежды, она еле сдержала изумленный крик. Хорошо, что мальчик опустил глаза, переживая свой конфуз, и ничего не заметил.

Вообще-то он ей и вправду нравился, этот смешной, нескладный, но добрый и, как выяснилось, храбрый юноша. Она совсем не хотела бы причинить ему боль, но и промолчать было бы не менее жестоко. Так как же сказать ему, что его отец, сотник Кидсерман, погиб сегодня, защищая беспомощных раненых из отступающего лазарета?

МАСКАРДЕЛ

– Да не знаю я, что это за кольцо! – раздраженно повторил Бенластир, пытаясь освободить руку от пугающе крепкой хватки кузнеца. – Пацана своего спроси, он наверняка знает.

– Ага, вот ты у него и спроси, раз такой умный, – проворчал в ответ Маскардел. – Пробовал я с ним говорить. Смотрит на тебя, как будто совсем человеческой речи не понимает, а глаза холодные, пустые. Я к нему теперь и подходить-то боюсь.

Оба внезапно замолчали, словно случайно коснулись чего-то запретного. Сермангир ужасно изменился за эти дни. Узнав о смерти отца, юноша сам стал какой-то неживой. Он не замечал окружающих, перестал разговаривать, принимать пищу. Только Митрайне иногда удавалось как-то заставить его съесть кусок хлеба. Рано утром он уходил из лагеря и пропадал где-то до темноты. Поначалу, опасаясь, как бы юноша не покончил с собой, кто-нибудь из отряда тайком следил за ним. Но Сермангир просто забирался подальше в заросли шуршуна и часами неподвижно сидел, глядя куда-то за озеро.

Подозревали даже, что после страшного известия парень превратился в Опустошенного, утратив способность чувствовать. Но Митрайна утверждала, что слышит его боль, которая, видимо, на время заглушила все остальные чувства юноши. Оставалось только надеяться и ждать.

– Послушай, кузнец, – сказал Бенластир, стараясь уйти от неприятного разговора. – Покажи свой камешек Киргелдину. Он как-то говорил, у Воеводы был черный перстень. Может, признает.

– И то правда! – обрадовался кузнец. – Все равно старик болтает без умолку. А тут, может быть, что-то дельное скажет.

Вечером у костра Маскардел спросил о кольце у старого охотника.

– Ну-ка, ну-ка, – приговаривал старик, то поднося самоцвет к самому носу, то протягивая ближе к огню. – Похож. Аккурат такой же у Воеводы был. Эх, любил Вислед, мир праху его, покрасоваться своим перстнем. Сказывал, он ему от прапра (не знаю, сколько раз) прадеда достался. Раньше, мол, зеленым был, а в позапрошлом году взял да почернел. Надо ж такое выдумать! Шутник был наш Воевода. Да не откажут ему Предки в гостеприимстве!

– Так тот камень или не тот? – оборвал кузнец разговорчивого охотника.

– Да кто ж его знает? Может, и тот. Только я ж его в руках никогда не держал. С чего бы это Воевода мне свой перстень отдал? Он его берег, гордился им. Редчайший, говорил, камень. Ни у кого такого нет.

– Раз ни у кого нет, значит, Виследов это перстенек, – вмешался Бенластир. – Надобно его родным передать.

– Так ведь не было у него родни. Бобылем жил покойник, пусть вечно помнит клан его имя. Да и откуда взяться семье-то? Он то на войне, то на охоте, то в дозор какой отправится…

– Ну и что тогда мне с ним делать? – вновь спросил кузнец, уже не надеясь на ответ.

Тут даже Киргелдин не нашел, что присоветовать.

– А можно мне посмотреть? – нарушил тишину мягкий, нерешительный голос.

Все удивленно повернулись к Лентулу. Чтобы застенчивый, можно сказать, робкий колдун заговорил первым – это целое событие. Многие задавались вопросом, каким ветром занесло в боевые маги этого худого, болезненного вида молодого человека, происходившего к тому же из не признающего насилия Клана Мечты? Уж больно не вязался его вид с войной, кровью, смертью.

Но там, в лесу, Бенластиру довелось сражаться плечом к плечу с Лентулом, и он готов подтвердить – свое дело колдун знал уж точно не хуже других. Десятник не забыл ни пылающих словно факелы степняков, пораженных магическим огнем, ни лицо Лентула, обожженное, искаженное яростью и болью от ран, но вовсе не жалостью. И любого, заподозрившего колдуна в мягкотелости, трусости или неспособности убить противника, Бенластир, не задумываясь, вызвал бы на поединок, хотя в его клане это и считалось серьезным проступком.

Между тем молодой маг закончил осмотр находки кузнеца.

– Перстень, безусловно, древний и совсем не простой, Но никакой магии я в нем не чувствую. Мне кажется, пока не нашелся хозяин, почтенный Маскардел может оставить его у себя.

– Да я разве против? – облегченно вздохнул кузнец, которому на самом деле очень приглянулся этот перстень. – Просто неловко как-то. Вещь чужая, ну и дорогая, наверное.

– Вот и носи себе, не стесняйся! – захохотал Бенластир.

Остальные тоже рассмеялись, даже Лентул улыбнулся. Носмех быстро затих. Из темноты вышел Сермангир и молча подсел к костру. Разговор прекратился сам собой. Собеседники по одному, с виноватым видом стали расходиться и устраиваться на ночлег.

МАСКАРДЕЛ И ТОНЛИГБУН

Шел уже пятый день после битвы в Береговом Лесу. Маскардел тяготился своим вынужденным бездельем. Ну не привык он так долго оставаться без работы. Первое время, когда ему не позволяли подниматься с постели, он, понятное дело, не очень сопротивлялся. Но сейчас рана начала затягиваться, и кузнец не находил себе места, бесцельно слоняясь по лагерю.

Несколько раз они с Лентулом, другим тяжелым больным, просили Митрайну отпустить их с остальными на охоту или хотя бы на рыбалку. Но ответ девушки всегда был одинаков – нет, они еще слишком слабы. Болото вообще не лучшее место для выздоравливающих – сырость, грязь, кусачи. Из лекарственных трав один только кровостой растет. Случись, не допусти Предок-Заступник, какое-нибудь осложнение или лихорадка, она без своих снадобий мало чем сможет им помочь.

На этом разговор заканчивался. Не потому, что они не доверяли ее лекарским способностям, Маскардел так и вовсе не мог представить, что с ним еще что-то может случиться. Просто не хотелось огорчать милую девушку. Она была всеобщей любимицей, без нее в лагере было бы совсем уж тоскливо. А огорчений ей и так хватало с тем же Сермангиром. Парень по-прежнему сторонился людей, хотя уже начал отвечать на вопросы. Но всегда коротко: да, нет, не знаю. И снова надолго замолкал.

Это тоже не добавляло настроения Маскарделу. А самое главное, он ничего не знал о своей семье. Когда ополченцы собирались в поход, жена Сейраста сказала, что никуда не уйдет и будет ждать его дома. Жители долины привыкли к набегам, а заодно и к тому, что все они успешно отражаются. Никому и в голову не приходило, что враг может ворваться в их Дома. И вот теперь орды головорезов рыщут по долине в поисках добычи. Успела ли Сейраста с детьми спрятаться? А может, им повезло и грабители еще не отыскали их деревню.

Дом кузнеца находился неподалеку, всего два часа плыть на плоту. Но Бенластир – а он в лагере был за старшего – настрого запретил выходить из зарослей. Здесь, среди высокого шуршуна, их никто не сможет обнаружить. А сами они узнают о приближении врага за много шагов. На болоте растет одна забавная травка – хлопушник. Его семена находятся в круглых коричневых коробочках, лежащих прямо на земле и совершенно незаметных для глаз. Если взрослый человек наступит на коробочку, она лопнет с таким грохотом, что будет слышно на той стороне озера. Более надежного часового трудно себе представить. Бенластир даже решил не выставлять охрану.

Но если они сами покажут врагам, где находится лагерь, не помогут никакие хлопушники. Хотя отряд и увеличился за счет беженцев почти до двадцати человек, сил, чтобы отбиться даже от небольшого патруля, у них не хватило бы. Кузнец злился, даже поругался с десятником, но в то же время понимал, что старый солдат прав. Своей неосторожностью он может навлечь беду на весь отряд.

Маскардел еще раз посмотрел на озеро, вздохнул и заковылял обратно в лагерь. Может быть, там найдется все-таки какая-то работа для увечного, чтобы он перестал изводить всех своими тревогами и даром есть хлеб, которого в отряде и так мало.

– Эй, кузнец! Погляди, какого я богатыря привел, – раздался из-за спины веселый голос Киргелдина. – Он тебя одним мизинцем повалит.

Ну вот, над ним уже насмехаются. Он повернулся, обдумывая, как покруче осадить старого болтуна, и увидел рядом с ним оборванного, грязного, испуганного мальчика лет двенадцати. Язвительный ответ так и застрял в горле. Кузнец узнал соседского парнишку из своей деревни.

– Дядюшка Маскардел, это ты? – робко спросил мальчик и, не дожидаясь ответа, рванулся к нему.

– Конечно, это я, Буни, – улыбнулся кузнец, гладя давно не чесанную голову парнишки. Он был очень рад увидеть знакомое лицо. – Как ты здесь оказался? – И тут же сам догадался как. – Что с нашей деревней?

– Там… они… маму…

То ли рыдания, то ли ужас увиденного мешали мальчику говорить. Понемногу, то утешая беднягу, то крича на него, то обнимая, то встряхивая, кузнец выпытал у него все.

Три дня назад рано утром к деревне бесшумно подкрался отряд пеших воинов, вооруженных короткими мечами и круглыми щитами с гербом Клана Ненависти. Только поравнявшись с крайними домами, они были обнаружены женщинами, слишком занятыми работой, чтобы еще и наблюдать за дорогой. Женщины подняли шум и попытались убежать, но опытный командир легионеров заранее отослал часть своих солдат перекрыть выходы из деревни.

Тонлигбун – так звали соседского сына – был в это время далеко на пастбище и заподозрил неладное только после того, как над крышами домов показались клубы дыма, а на дороге появился еще один отряд всадников на низкорослых двурогих лошадях. Когда мальчик добежал до деревни, его дом уже полностью сгорел. Мать Тонлигбуна лежала на пороге со вспоротым животом. Грабители разбрелись по деревне, Убивая всех без разбора – стариков, детей, даже скотину. Мальчик спрятался за кузницей и, содрогаясь, смотрел на весь этот кошмар.

– Что с моей женой? – теряя контроль над собой, закричал кузнец.

– Тетя Сейраста… ее… тоже… Карделган хотел помешать, Прыгнул на них с ножом. Они его… саблями.

– А Карсейна? – с мольбой в голосе спросил Маскардел. Жена и сын погибли. Может, хоть дочери удалось спастись?

– Сначала она убежала, а потом… ее схватили те… другие… на лошадях. И увезли куда-то, – всхлипнул парнишка.

Кузнец оттолкнул его от себя и, не разбирая дороги, рыча по-звериному, рванулся прочь из лагеря.

Что было дальше, видел только Лентул, случайно оказавшийся неподалеку. Внезапно на белой рубахе Маскардела выступила кровь. Кузнец остановился, схватился руками за раненый бок и упал в траву. Колдун кинулся было на помощь, но остановился, пораженный увиденным. Тонкая красная струйка сочилась между пальцами кузнеца, коснулась перстня, зашипела и вдруг исчезла. То есть исчезла вся кровь, даже пятно на рубахе.

Черный камень неожиданно вспыхнул ярким красным цветом, потом сияние прекратилось, но алые искры все равно плясали в глубине кристалла. Кузнец перевернулся на спину. Лицо его было спокойно, никаких следов боли или отчаяния. Он отмахнулся рукой от Лентула, предложившего ему помощь, и молча смотрел на низкие тучи над головой.

Так он и лежал до вечера, не меняя позы, кажется, даже не моргая, не подпуская к себе никого из пытавшихся выразить ему сочувствие.

ДЫЛТАРКУТ И КАРСЕЙНА

Кочевники расстроились, когда поняли, что не они первые отыскали эту деревушку на берегу озера. Глупо надеяться на какую-нибудь добычу там, где уже прошли легионеры. По части грабежа они уступали разве что северянам и, конечно же, самим степнякам. Никто не мог сравниться с кочевником в поиске по-настоящему ценных вещей. Зато легионеры брали свое за счет большей тщательности и последовательности. И ничего, кроме пустых, наполовину сгоревших изб и совсем уж мелкой рухляди, после себя не оставляли.

Дылтаркут огорчился больше всех. Он очень надеялся на удачу именно сегодня, потому что знал – это его последний набег. Одержав победу в битве у Злого Озера, вожди Восточных Кланов разъезжались по домам, поставив перед своими военачальниками хлопотную и малопочетную задачу самим добить поверженного врага. И Дылтаркут, как один из героев сражения, должен был сопровождать Верховного Шамана Хуша на его долгом пути в родную Степь.

И доблестный воин не стал бы возражать, тем более что был уже сыт по горло ратными подвигами. Если бы не одно неприятное обстоятельство – трофеев у него набралось немного. Не утешало даже то, что и другим воинам его клана повезло ничуть не больше. Беден оказался враг. Ни тебе величественных дворцов с золотыми украшениями и драгоценными камнями, ни роскошных загородных домов с изысканной посудой и тонкими блестящими тканями. Одни лишь деревянные избы, в которых добычи немногим больше, чем в юрте степного пастуха. Не везти же домой старые закопченные горшки и кастрюли!

В седельной сумке Дылтаркута лежали лишь пара мечей и кольчуга, крепкие, добротно сделанные, но совсем обычные. Правда, на груди у степняка висела большая золотая бляха – подарок командира Второго Легиона. Дингар поверил, что это Дылтаркут спас ему жизнь, и отблагодарил спасителя, не скупясь. Вещица и вправду стоила немалых денег, да что толку?! Ни продать, ни обменять ее не было никакой возможности. Всему войску известно, кто, за что и от кого ее получил. К тому же расставаться со славой, пусть даже незаслуженной, кочевнику не хотелось. Вот он и напросился в эту вылазку еще раз попытать счастья. Ведь даже герою нужно на что-то жить, чем-то питаться. Да и работникам платить. Не станет же он сам пасти свое стадо!

Но видно, Вечное Небо, один раз одарившее его своей благосклонной улыбкой, тут же забыло о нем. Добычи здесь не было никакой. Разве что несколько топтунов, сумевших убежать от пеших легионеров в поле за деревней. Может быть, привести домой этих странных лохматых животных, молоко которых, как говорят, жирнее и вкуснее, чем у степных горбачей? Так ведь еще неизвестно, выдержат ли они такой долгий путь. «Нет, нужно, не теряя времени, поворачивать коней и ехать дальше, – решил Дылтаркут. – У меня еще есть в запасе два дня. Может, повезет где-нибудь в другом месте». В это время в стороне от дороги за деревьями мелькнула какая-то тень. Зоркие глаза кочевника еще силились разглядеть бегущую к лесу фигуру, а инстинкт хищника уже проснулся в нем и бросил коня в погоню. Спутники Дылтаркута либо ничего не заметили, либо поленились скакать за сомнительной целью, так что он мог не беспокоиться о конкурентах.

Дылтаркут быстро настигал беглеца, по привычке на ходу оценивая добычу. Это была женщина. Нет, скорее – девушка. Худенькая, но, похоже, сильная. Из такой получится неплохая рабыня. И бежит быстро, но все равно не уйдет. Он поравнялся с беглянкой и спрыгнул с коня, сбивая девушку с ног. Затем поднялся с земли, отряхнулся и продолжил рассматривать испуганную пленницу.

Так, одежда простая, можно сказать – бедная. Обуви совсем нет. Бусы на шее из каких-то деревяшек. А вот эта блестящая заколка в волосах явно из металла. Проклятие, простая медяшка! И больше никаких украшений. Опять неудача! Зато волосы у нее красивые, густые и длинные. И собой не дурна. Во всяком случае, симпатичней степных женщин. «А может, сделать ее не рабыней, а женой. Давно пора завести себе вторую», – изменил кочевник первоначальное решение. Хотя следует признать, что посторонний наблюдатель вряд ли уловил бы различие между этими двумя категориями женщин Клана Жестокости. Но для самих кочевников разница была очевидна. Жене позволялось иметь личные вещи, украшения. Ее нельзя было забить до смерти, выгнать из стойбища, продать или обменять на другую. Зато в случае гибели мужа ее также сжигали на погребальном костре, в то время как рабыни получали свободу и часто сразу же становились женами соседей.

Но Дылтаркут пока не собирался думать о смерти, особенно после того, как чудом уцелел в битве у озера. Он был еще далеко не стар, здоров, полон сил и не привык откладывать исполнение своих желаний. Старая жена ему давно уже надоела, да и оба ребенка, рожденные ею, умерли еще в младенческом возрасте. Эту неприятность кочевник собирался исправить при помощи миловидной пленницы.

По обычаю Степи следовало тут же при свидетелях заявить о своих правах на добычу.

А то, что девушка шипела на него, как змея, и в ее больших черных глазах кроме страха угадывались еще ненависть к насильнику и твердая решимость бороться до конца, так это поначалу только раззадоривало кочевника. Нет большей радости для настоящего мужчины, чем укротить необъезженного коня или сломить гордую красавицу!

Но спустя пару минут Дылтаркут начал понимать, что все происходит не так, как он задумал. Он все еще катался по траве в тщетных попытках преодолеть сопротивление оказавшейся неожиданно сильной, увертливой, а главное – упрямой пленницы. Вокруг собрались кочевники, отпуская ехидные замечания и делая ставки на исход необычного поединка. И хотя ни один из них не вмешался, даже Дылтаркуту стало ясно, что симпатии большинства не на его стороне. Сладострастное желание у кочевника давно пропало, но тут уже речь шла о его мужском достоинстве.

Он все-таки овладел девушкой, хотя это и стоило ему огромного труда. Затем перекинул истерзанную пленницу через седло, сам вскочил на коня и умчался прочь, чтобы не встречаться с насмешливыми или осуждающими взглядами соплеменников.

Проезжая через разоренную и уже оставленную легионерами деревню, он спиной почувствовал чей-то испуганный и одновременно злобный взгляд, оглянулся и успел заметить взлохмаченную мальчишескую голову, тут же скрывшуюся за сараем. Но поворачивать коня не стал. Хватит с него и одной пленницы. Он и с ней-то не знает, что теперь делать. И вообще пора возвращаться, Шаман за опоздание не похвалит.

Вечером в своей палатке Дылтаркут снова попробовал насладиться телом пленницы. Но получилось еще хуже, чем в первый раз. Какое уж тут наслаждение?! Девушка сопротивлялась, как угодивший в ловушку острозуб. Царапалась, кусалась, больно била в живот маленькими, но крепкими кулачками. Только с помощью кнута ему удалось справиться с непокорной добычей. Но Дылтаркут так утомился, отхлестывая ее плетью по голой спине, что так и не выполнил задуманное. Он оставил девушку рыдать в дальнем от входа углу палатки, а сам, даже не связав ей руки, улегся спать. Впрочем, даже во сне кочевник на всякий случай не выпускал кнута из рук. Но пленница не собиралась ни нападать на него, ни бежать из палатки. У нее не было сил даже подняться, и она так и пролежала всю ночь на сырой земле, снова и снова перебирая в памяти подробности этого ужасного дня.

На следующем привале все еще не потерявший надежду на успех кочевник решил сменить тактику и добиться взаимности лаской. И тоже без результата. Девушка уже не пыталась с ним драться, лишь уворачивалась от его страстных объятий и смотрела на него, как на ядовитого шипохвоста. Запас ласковых слов у Дылтаркуга быстро закончился, и он поневоле снова взялся за плеть.