Текст книги "Императоры Византии"

Автор книги: Сергей Дашков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Михаил VII Дука Парапинак

(1050 – ок. 1090, имп. в 1067–1078, факт. с 1071)

Старший сын и соправитель Константина X Михаил получил власть по праву крови. Воспитателем его был Пселл[96]96
  Пселл дал своему воспитаннику характеристику просто восторженную, но действия (а точнее бездействие) самого Михаила Дуки ее никак не подтверждают. Потому в этой книге нет этого утомительного панегирика, а читатель, интересующийся указанным стилем, может самостоятельно найти его в [53].


[Закрыть], сумевший привить наследнику любовь к наукам и занятиям литературой. Юноша, однако, не обнаруживал необходимых царю твердости и мужества. Историк Никифор Вриенний Кесарь писал, что «душа его ограничивалась двумя противоположностями – легкомыслием и коварством» [62, с. 32].

Нерешительный (он даже стеснялся наказывать вороватых слуг) Михаил Дука сделался послушным исполнителем воли Пселла и своего дяди кесаря Иоанна, а с 1072 г. – энергичного евнуха Никифорицы[97]97
  «Никифорица» переводится как «Никифорчик» – такое пренебрежительное прозвище евнух получил за малый рост.


[Закрыть]. Евнух, оттеснив прежних «руководителей» императора, занялся обогащением опустевшей казны, не забывая при этом и своих интересов. Никифорица ополчился на богатства церкви, конфисковал часть их на государственные нужды, учредил строгий контроль над столичной хлеботорговлей. Однако в конечном счете эти и другие мероприятия привели лишь к новому витку произвола чиновничества.

Царствование Михаила VII для Византии оказалось неблагоприятным. Случившийся в столице голод принял такие размеры, что на улицах Константинополя можно было увидеть валявшиеся трупы, а в могилы клали по пять-шесть человек. В память об этом голоде василевс получил кличку «Парапинак» («за пинакий»), так как тогда на номисму с его изображением можно было купить не медимн хлеба, а его четверть, пинакий. Да и в самой номисме (в обоих ее видах, гистаменоне и тетартероне) начиная с 1070-х гг. содержание золота стало неуклонно падать.

Войска жаловались, что им не дают положенного содержания, а правительство не обращало на это ровным счетом никакого внимания.

На землях империи стали возникать независимые государства и появляться самозванцы-узурпаторы. Император же вместе с Пселлом в тиши дворца занимался, как зло шутили его противники, «сочинением ямбов». Казалось, в империю вернулись времена августа Галлиена[98]98
  Все правление римского императора Галлиена (253–268) было заполнено борьбой Рима против разного рода узурпаторов. Традиционно считают, что Галлиен не обращал на бедственное положение страны ни малейшего внимания, предпочитая развлекаться и проводить время в беседах с придворными философами.


[Закрыть]. Некий Татуш организовал печенежское княжество на Дунае, получили от папы Григория VII королевские венцы жупаны хорватский и зетский (1075, 1077). Дошло до того, что византийский наместник Эдессы, куропалат Филарет Вахамий, отложился от империи, сколотил армию и начал самостоятельно, не дождавшись помощи центрального правительства, отбиваться от сельджуков. В 1072–1073 гг. восстания прокатились по Болгарии. Катепан Дристры Нестор, посланный на подавление мятежа, возмутился сам, требуя низложения Никифорицы. Затем в Малой Азии того же потребовали командир наемников Руссель и присоединившийся к последнему кесарь Дука. Нанятые Константинополем турецкие отряды разбили и взяли в плен Русселя и кесаря, но зато подчинили себе ряд принадлежащих Византии земель.

В 1077 г. на месте бывших владений империи турки-сельджуки основали Иконийский (Румский) султанат. Печенеги жгли окрестности Константинополя, и папа Григорий VII даже обратился (правда, безрезультатно) ко всему христианскому миру с призывом помочь империи воевать против «язычников».

В 1077 г. поднял мятеж македонский полководец Никифор Вриенний, его брат Иоанн осадил столицу с суши. У императора остались наемники – варяги и печенеги, и флот. Город защищали Алексей Комнин (впоследствии император) и брат автократора, отважный Константин.

Потерпев ряд поражений, Иоанн Вриенний снял осаду и отступил в Адрианополь. И тогда (октябрь 1077) возмутился давно вынашивавший мятежные планы старый малоазийский полководец Никифор Вотаниат, поддержанный частью столичной знати. Алексей Комнин предлагал немедленно напасть на Вотаниата, расположившегося лагерем на босфорском побережье, но Михаил VII колебался и упустил время.

25 марта 1078 г. группа синклитиков и духовенства, собравшихся в соборе св. Софии, провозгласила Никифора Вотаниата императором. Дука продолжал бездействовать, спустя пять дней солдаты узурпатора вошли в город и захватили дворец. Император бежал, а затем, даже не пытаясь бороться, отрекся от трона, принял постриг и впоследствии стал митрополитом Эфесским.

В начале 1080-х гг. при дворе Роберта Гвискара объявился некий монах, выдававший себя за Михаила VII Дуку. Самозванец погиб при осаде Диррахия.

Никифор III Вотаниат

(ок. 1001 – ок. 1081, имп. в 1078–1081)

Никифор Вотаниат причислял себя к потомкам рода Фок. Авторитетом среди почти всех слоев империи он пользовался несомненно большим, нежели неспособный Михаил VII. Во всяком случае, после коронации Вотаниата (3 апреля 10 78) его признал государем даже независимый Филарет Вахамий.

Новый василевс казнил ненавистного многим Никифорицу, но следом возвысил двух не менее свирепых и жадных фаворитов – «скифов» Борила и Германа, бывших своих рабов.

Несмотря на старость, Никифор III женился на красавице императрице Марии, хотя ее первый муж, Михаил Дука, был жив. За это папа Григорий VII предал василевса анафеме.

Никифор III оказался правителем не слишком разумным. Желая заручиться симпатией подданных, он принялся раздавать казну всем желающим – церкви, войску, чиновникам – и та вскоре опустела. Так, по словам Никифора Вриенния Кесаря, «император употребил во зло свою щедрость» [62, с. 123]. Траты оказались бесполезными – царствование Вотаниата буквально потонуло в мятежах военно-землевладельческой знати.

Никифора Вриенния, с которым Вотаниат договориться не смог, разбил Алексей Комнин. Однако не успел последний, получивший за победу титул севаста, вернуться, как Фессалонику захватил восставший стратиг Диррахия Никифор Василаки. Алексей справился и с ним. Летом 1079 г. Константин Дука[99]99
  В 1081 г. Константин Дука погиб при осаде Диррахия.


[Закрыть], брат и соправитель Михаила VII, возмутил стоявшие на восточном берегу Босфора отряды «бессмертных» (греческая гвардия, созданная по образцу персидской царской стражи). Но, взвесив, с одной стороны, посулы Константина, а с другой – деньги, предложенные Вотаниатом, «бессмертные» выдали Дуку императору. В конце 1080 г. в Никее поднял мятеж еще один Никифор – Мелиссин, пригласивший себе в помощь сельджуков. Мятеж охватил восточные провинции, а в феврале 1081 г. лучшие полководцы империи – братья Алексей и Исаак Комнины выступили против василевса. К концу марта Алексей Комнин, провозгласивший себя императором, осадил столицу. Его товарищ Георгий Палеолог подкупил охранявших одну из крепостных башен Влахернской стены немцев, и те 1 апреля, когда штурм города начался, неожиданно принялись пускать стрелы в спину несчастным солдатам Вотаниата, сторожившим Харисийские ворота. Головной отряд Палеолога ворвался в город, вслед за ним в Константинополь вошло все мятежное войско и начался повальный грабеж.

Хронист Иоанн Зонара вспоминал: «то была смешанная толпа фракийцев, македонцев, ромеев, варваров. По отношению к своим соплеменникам они вели себя хуже врагов, и дело дошло до кровопролития. Они оскверняли дев, посвятивших себя Богу, и насильничали над замужними женщинами, они вытаскивали украшения из Божьих храмов и не щадили даже священных сосудов… Встретив синклитиков, они стаскивали их с мулов, а некоторых раздевали и пускали полуголыми по улицам. И все это происходило в течение целого дня» [9, с. 474]. Отец Георгия, Никифор Палеолог, в отличие от сына сторонник Вотаниата, предложил напасть на брошенного недисциплинированной армией узурпатора и убить его, но василевс решил снестись с Никифором Мелиссином и побить одного мятежника с помощью другого. Однако флот, который попытались отправить к Мелиссину, не подчинился. Борил вывел отряды наемников – единственную боеспособную силу в городе – на площадь и вторично предложил Вотаниату разделаться с Комнинами, утратившими контроль над своим воинством. Никифор III метался в панике, и тут патриарх Косьма, желая прекратить кровопролитие, заставил императора пойти на переговоры с Алексеем. Василевс согласился усыновить Алексея и передать ему власть, а сам обещал удовлетвориться лишь правом на ношение императорских одежд и титулом. Комнин, находившийся в затруднительном положении, хотел было согласиться, но кесарь Иоанн Дука прогнал послов Вотаниата, заявив им, что такое-де уместно было предлагать до штурма, а теперь старику Никифору III следует помыслить не о троне, а о спасении. Получив такой ответ, Вотаниат направился в св. Софию. Борил, заметив на нем богато украшенную накидку, злорадно усмехаясь, сорвал ее со своего беспомощного господина. Перед принятием схимы Никифор сокрушался, что единственное, о чем он жалеет, так это о воздержании от мясной пиши (православным монахам разрешалось употреблять мясо только по большим церковным праздникам или во время болезни).

Алексей I Комнин

(ок. 1057–1118, имп. с 1081)

Род Комнинов происходил из фракийского городка Комны. Хотя один из его представителей – Исаак I – уже занимал престол ромейской державы, основателен династии Комнинов стал его племянник Алексей.

Алексей Комнин, как и все правившие императоры этой семьи, был человеком незаурядным. Способный военачальник, он выдвинулся при Михаиле VII. Никифор III Вотаниат также счел нужным воспользоваться его услугами, поручив борьбу с мятежниками во Фракии и Иллирии. Постепенно Алексей и его родня, особенно старший брат Исаак и мать Анна Далассина, стали тяготиться правлением неспособного Вотаниата. Когда же последний объявил о своем решении назначить наследником власти племянника Синадина, а не Алексея, чего тот заслуживал и, вероятно, ожидал, Комнины начали готовить мятеж, опираясь на войска и многочисленных влиятельных при дворе родственников. Зимой 1081 г. Алексей отказался возглавить борьбу с взбунтовавшимся Никифором Мелиссином, своим зятем. Шаг этот навлек на Алексея серьезные подозрения василевса, но Никифор III все-таки приказал ему выступить против союзных Мелиссину турок, занявших Кизик. Армия Комнина собиралась к походу у стен Константинополя. Наконец, Вотаниат выказал удивление по поводу ее многочисленности (он приказал севасту взять лишь несколько отрядов). Алексей, смеясь, ответил царю, что с высоты башен войско у крепости всегда кажется больше, чем на самом деле. Понимая, что императорского доверия он уже лишен, в начале февраля Алексей обошел дома своих константинопольских сторонников (прежде всего среди военной аристократии), договариваясь о содействии, и в ночь на 8 февраля 1081 г. бежал с братом Исааком во Фракию, во избежание погони подрубив ноги скакунам императорской конюшни.

Обосновавшись во фракийском городе Цуруле, братья принялись стягивать войска и призывать к мятежу вельмож. Одним из первых приглашение поучаствовать получил кесарь Иоанн Дука: «Мы приготовили очень хорошее кушанье с приправой, если хочешь разделить с нами угощение, приходи как можно скорее принять участие в пире» (Ан. Комн., [9, с. 103]). Еще в Цуруле братья поделили власть. Хотя Исаак был старше, Алексея отличала куда большая популярность среди воинов, он и возглавил бунт. Исаак впоследствии получил высший после императорского титул севастократора, специально для него изобретенный.

Свергнув после недолгой борьбы Вотаниата и короновавшись (4 апреля 1081), Алексей I Комнин получил жуткое наследство. Расстроено было все – армия, промышленность, финансы, управление. Турки, призванные Мелиссином, отняли почти всю Малую Азию с городами Брусой и Никеей и вышли к Пропонтиде. На севере империи грозили печенежские орды, а в Италии уже поднимал паруса флот Роберта Гвискара, нацеленный на Далмацию. «Ко всему прочему, – писал немецкий историк XIX в. Герцберг, – под впечатлением событий, имевших место после брака Зои с Романом III, среди знати склонность захватывать корону превратилась в настоящую эпидемию» [114, с. 256].

С Никифором Мелиссином новый автократор разобрался по-родственному, и тот сложил оружие, в обмен получив не пол-Византии, как ранее предлагал Комнину, а титул кесаря и Фессалонику в удел. Настало время разобраться с норманнами. Алексей I заключил мир с сельджуками, союзы с Венецией и германским королем Генрихом IV. Обеспечив себе таким образом дипломатическое прикрытие, василевс повел армию ромеев в Далмацию, где высадилось и осадило Диррахий тридцатитысячное войско грозного Роберта Гвискара. Местные славяне с удовольствием помогали норманнам, мечтая об освобождении от власти ненасытных византийских чиновников. 18 октября 1081 г. Алексей Комнин вступил в бой с силами Роберта. Не выдержав атаки тяжелой варяжской (точнее, варяго-русско-англосакской) пехоты Комнина, норманны бросились наутек, и чудом храброй Гаите, наложнице Гвискара, удалось остановить бегущих воинов и снова двинуть их в бой. Утомленные преследованием варяги были смяты и перебиты, а панцирная кавалерия Гвискара (1300 итало-норманнских рыцарей) опрокинула уступавших ей по боевым качествам греческих катафрактов. Зетский князь, союзник византийцев, предал их и не вступил в сражение. Разгром был полный, ромеи отступили, Диррахий пал. В этом сражении Алексей продемонстрировал свою исключительную храбрость, за которую его так любили воины. «Лучше умереть в мужественном бою, – по словам его дочери, любил повторять Алексей, – чем спасти жизнь ценой позора!» [9, с. 211].

Норманны, постепенно двигаясь на восток, разграбили Эпир, Македонию и Фессалию. Однако здесь их успехи закончились. Хотя Византия и была в этот момент слаба, у руля власти стоял государь талантливый и упорный, который в кратчайший срок сумел организовать отпор, выстоять и победить. Зимой 1082 г. он пошел на крайнюю меру – конфисковал часть церковных сокровищ для платы наемникам, а в мае привлек на свою сторону венецианцев, дав им обширные торговые привилегии. Против тяжелой рыцарской конницы Алексей научил войска действовать хитростью – разбрасывать перед конями стальные шипы, защищаться повозками, и организовал отряды стрелков, вооруженных мощными дальнобойными луками. Кроме того, Алексей, будучи незаурядным дипломатом, с охотой поощрял политических противников Роберта в Италии и нанимал турецкие воинские контингенты. Флот венецианского дожа Доменико Сельво наносил норманнам поражение за поражением. Тем временем Роберт Гвискар прочно увяз в Италии, сначала выручая папу Григория VII[100]100
  Папа просил у норманнов, ленников Рима, помощи против императора Генриха IV и антипапы Климента III.


[Закрыть], а затем подавляя мятежи в собственных владениях. Его сыну Боэмунду Алексей нанес поражение в Фессалии, при Лариссе (ок.1082). Лишь через два года Роберт вернулся в Далмацию и возглавил флот. Смешанная греко-венецианская эскадра была разбита, но в июле 1085 г. Гвискар умер, а спустя недолгое время василевс выбил норманнов с Балкан.

Однако положение в Европе не доставляло императору радости, так как набеги кочевников на Фракию становились с каждым разом все более опустошительными. В 1086 г., отражая один из таких набегов, погиб любимец императора, великий доместик Григорий Бакуриани. Годом позже восьмидесятитысячная орда перешла Дунай по льду, император отбросил их назад, но ненадолго. Осенью 1088 г. Алексей возглавил поход против печенегов к захваченной ими Дристре (Доростолу). Отступая после неудачной осады крепости, на марше во фракийских горах византийская армия была рассеяна превосходящими силами печенегов. Сам Алексей, несмотря на в очередной раз проявленную исключительную доблесть и мужество, вынужден был спасаться бегством до крепости Голоя, по поводу чего в столице злые шутники сложили песенку: «От Дристры до Голои хороша станция[101]101
  Почтовый перегон.


[Закрыть], Комнин!»

К началу 1090-х гг. положение у стен Константинополя сложилось отчаянное. Слабо подчинявшийся иконийскому султану эмир Смирны, некий Чаха, пират, разбив ромейский флот, захватил Клазомены, Фокею и угрожал столице империи. Печенеги вышли к Босфору и начали переговоры с турками о совместном нападении на Византию. Император обратился с письмом к западным государствам, умоляя спасти древний форпост христианства на Востоке: «Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками: они грабят ее ежедневно и отнимают ее области. Убийства и поругания христиан, ужасы, которые при этом свершаются, неисчислимы и так страшны для слуха, что способны возмутить самый воздух. Турки подвергают обрезанию детей и юношей христианских, насилуют жен и дев христианских на глазах у их матерей, которых они при этом заставляют петь гнусные и развратные песни. Над отроками и юношами, над рабами и благородными, над клириками и монахами, над самими епископами они совершают мерзкие гнусности содомского греха.

Почти вся земля от Иерусалима до Греции и вся Греция с верхними [азиатскими] областями, главные острова, как Хиос и Митилина [Лесбос], и другие острова и страны, не исключая Фракии, подверглись их нашествию. Остается один Константинополь, но они угрожают в скором времени и его отнять у нас, если не подоспеет быстрая помощь верных христиан латинских. Пропонтида уже покрыта двумястами кораблей, которые принуждены были выстроить для своих угнетателей [малоазийские] греки: таким образом Константинополь подвергается опасности не только с суши, но и с моря. Я сам, облеченный саном императора, не вижу никакого исхода, не нахожу никакого спасения: я принужден бегать перед лицом турок и печенегов, оставаясь в одном городе, пока их приближение не заставит меня искать убежища в другом.

Итак, именем Бога и всех христианских провозвестников, умоляем вас, воины Христа, кто бы вы ни были, спешите на помощь мне и греческим христианам. Мы отдаемся в ваши руки; мы предпочитаем быть под властью латинян, чем под игом язычников. Пусть Константинополь достанется лучше вам, чем туркам и печенегам. Для вас должна быть так же дорога та святыня, которая украшает город Константина, как она дорога для нас.

Если, сверх ожидания, вас не одушевляет мысль об этих христианских сокровищах, то я напоминаю вам о бесчисленных богатствах и драгоценностях, которые накоплены в столице нашей. Сокровища одних церквей константинопольских, в серебре, золоте, жемчуге и драгоценных камнях, в шелковых тканях, могут быть достаточны для украшения всех церквей мира. Но богатства Софийского храма могут превзойти все эти сокровища вместе взятые и равняются разве только богатству храма Соломонова. Нечего говорить о той неисчислимой казне, которая скрывается в кладовых прежних императоров и знатных вельмож греческих.

Итак, спешите со всем вашим народом, напрягите все усилия, чтобы такие сокровища не достались в руки турок и печенегов. Ибо кроме того бесконечного числа, которое находится в пределах империи, ожидается ежедневно прибытие новой шестидесятитысячной толпы. Мы не можем положиться на те войска, которые у нас остаются, так как и они могут быть соблазнены надеждой общего расхищения. Итак, действуйте, пока имеете время, дабы христианское царство и, что еще важнее, – Гроб Господень не были для вас потеряны, дабы вы могли получить не осуждение, но вечную награду на небеси» [5, т. II, с. 329, доп. из 231, т. III]. Много позже, после разгрома Византии в 1204 г., историки упрекали Алексея, что именно с его выраженной в письме идеи началось крестоносное движение, что именно он раздразнил западных варваров богатствами столицы. Но не вина первого Комнина в том, что его потомки не сумели обезопасить себя от Запада, и хулители Алексея забывали об огромных территориальных приобретениях, точнее, возвратах земель на Востоке, сделанных исключительно благодаря помощи крестоносцев. Говоря по правде, обещания Алексея действительно были заманчивы, но после того, как папство не помогло сразу, и Византия своими силами разбила печенегов, многие из них потеряли смысл, и как раз первые крестоносцы это отчетливо понимали, соглашаясь на вассальную присягу автократору ромеев, а не требуя обратного[102]102
  Не исключено и то, что письмо Алексея – подлог, сделанный западными дипломатами.


[Закрыть].

Чтобы справиться с кочевниками, император обратился к вернейшему средству – золоту. Константинопольским дипломатам удалось купить мир с Чахой и отколоть от печенежской орды их союзников половцев (куман). Зимой 1091 г. печенеги были разбиты Комнином, столица отпраздновала триумф, но весной враги снова перешли Дунай. 29 апреля на фракийской равнине византийско-половецкая армия, усиленная пятью сотнями наемных рыцарей из Фландрии, нанесла им тяжелое поражение, десятки тысяч печенегов сдались в плен. Опасаясь, что уставшие солдаты не смогут стеречь такую массу, ромеи ночью перерезали их всех. Такое вероломство ужаснуло половцев, и те стремглав бежали, даже не взяв причитающейся им платы.

Расправившись с печенегами, Византия медленно стала переходить от обороны к наступлению на своих восточных границах. Так как ромейское войско было слабым – катафракты малочисленны, наемники ненадежны, а стратиотского ополчения уже практически не существовало, Алексей, избегая крупных сражений, атаковал турок стремительными рейдами небольших, но мобильных отрядов. Крепости и верфи мусульман византийцы разрушали и жгли или занимали завоеванные укрепления своими контингентами. Султанат к концу XI в. ослаб, распался на несколько фактически независимых эмиратов, а потому в дело часто шел и подкуп. Наиболее опасный враг, Чаха, был разбит старым кесарем Иоанном Дукой. Граница империи медленно, но неуклонно продвигалась вперед. И только тут словно очнулось западное рыцарство: начало первых военных успехов Алексея Комнина совпадает по времени с рождением I крестового похода.

В октябре 1095 г. в далеком от Константинополя Клермоне, столице французской Оверни, на синоде Западной церкви папа Урбан II призвал христиан, способных носить оружие, к великому походу на Восток (позже получившему название крестового) отобрать у «неверных» мусульман Иерусалим и Гроб Господень. Летом следующего года в Константинополь прибыли первые отряды крестоносцев-крестьян, решивших не дожидаться войска феодалов. Неграмотные в своем большинстве, темные и обездоленные люди покидали скудную Западную Европу, чтобы обрести на далеком Востоке обещанное папой отпущение грехов, а если повезет – и стяжать себе богатство. Водительствовал этими оборванными, голодными и кое-как вооруженными массами монах Петр Амьенский (Пустынник). Войско Петра принялось за бесчинства еще на пути к Константинополю, достигнув же столицы ромеев, оно пустилось во все тяжкие. По словам западного хрониста, «сами христиане вели себя худо, ибо разрушали и поджигали дворцы в предместьях, растаскивали свинец, которым были покрыты церкви, и продавали его грекам. Вследствие этого император разгневался и велел перевезти их через пролив. После переправы они не переставали совершать всевозможные дурные дела, поджигая и опустошая церкви» (Аноним, «Деяния франков и других иерусалимцев», [5, т. I, с. 332]). Эта нестройная толпа была рассеяна турками у Никеи, на поле боя осталось лежать неубранными двадцать пять тысяч трупов.

В конце 1096 г. в Константинополь начали прибывать первые отряды рыцарей. Отношения между крестоносцами и византийскими властями сложились непростые. Перед Алексеем стояли три задачи: не допустить скопления буйного западного рыцарства в столице, предотвратить грабежи и заставить крестоносцев пообещать принести ленную присягу императору на все бывшие владения Византии, которые они отвоюют у мусульман. Конфликты следовали за конфликтами, западные дворяне вели себя не лучше крестьян Петра Пустынника. Византийское общество, стоявшее тогда на более высокой ступени цивилизации, с ужасом наблюдало варварские нравы невежественных и грубых баронов. Рыцари издевались над православной церковью и строгим церемониалом двора, обычаями греков. Негативное впечатление производило и закованное в латы католическое духовенство. Анна Комнина писала: «Мы пользуемся канонами, законами и евангельской догмой: «не прикасайся, не дотрагивайся и не кричи, ибо ты – священнослужитель». Но варвар-латинянин совершает службу, держа щит в левой руке и потрясая копьем в правой, он причащает телу и крови Господней, взирая на убийство» [9].

Алексей с честью вышел из этого испытания. Проявив свойственную ему хитрость и выдержку, а при необходимости и суровость, он переправил на анатолийский берег крестоносное войско, заручившись присягой почти всех его вождей – Готфрида Бульонского, Роберта Фландрского, даже Боэмунда Тарентского (сына Роберта Гвискара). Только жадный граф Тулузский Раймунд не поддался на уговоры василевса. Греки выделили для участия в походе крупный отряд.

Весной 1097 г. крестоносно-византийское войско овладело Никеей. Так как император не позволил победителям разграбить город, дальнейшие совместные действия стали весьма затруднительны, но все-таки успехи крестоносцев сильно облегчили Алексею операции в Малой Азии – захваты Лаодикии, Сард, Смирны, Эфеса, южного берега Черного моря и т. д. Летом 1097 г. в сражении под Дорилеей потерпело крушение военное могущество Кылич-Арслана I, a 15 июля 1099 г. пал Иерусалим. Многочисленные княжества крестоносцев в Северной Сирии, положение которых в кольце владений ислама оставалось шатким, признали себя византийскими вассалами. Лишь давний враг империи Боэмунд, князь Антиохии, отказался. После пленения Боэмунда мусульманами и разгрома его армии под Харраном (1104)Комнин отнял у него киликийские города. Выйдя на свободу, норманн пылал жаждой мщения. В 1107 г. он, набрав огромное войско, высадился у Диррахия. Однако теперь Византия была гораздо крепче, нежели два десятилетия назад: Боэмунд был разбит, окружен и капитулировал. Заключенный в 1108 г. Девольский мирный договор признал Антиохию фьефом империи.

Глубокие внутренние преобразования Алексей Комнин начал сразу после прихода к власти, и быстрыми успехами конца XI – начала XII в. государство обязано только ему. При этом император опирался почти исключительно на своих родственников и людей низкого звания, облагодетельствованных им – клиентов. По выражению его секретаря, хрониста Иоанна Зонары, василевс правил страной, как своим домом.

Именно с того времени Византия приобретает явные черты феодальной монархии и отбрасывает многое (хотя и не все) из наследия Римской империи и института фем. Старые титулы – новелисим, куропалат, патрикий, анфипат и т. д. или исчезают совсем, или теряют былую значимость, а новые – севаст, протосеваст – становятся прерогативой исключительно Комнинов или связанных с ними родственными узами семейств – Мелиссинов, Ангелов, Дук, Палеологов. В руках этого «клана Комнинов» постепенно (до конца XII в.) оказывается армейское командование. Древние аристократические роды – Аргиры, Фоки – постепенно сходят со сцены, остальная знать могла рассчитывать лишь на второстепенные должности в армии или гражданскую карьеру. Вертикальная подвижность, отличавшая Империю ромеев от стран Запада, резко уменьшилась[103]103
  Особенно это касается военной элиты. Знать гражданская (в том числе церковная) сохраняла относительную мобильность, хотя и в меньшей степени, чем ранее. Подробнее см. [139].


[Закрыть].

Сложная бюрократическая система управления была упрощена. Число ведомств государственного аппарата («секретов») сократилось, огромное количество чиновников вынуждено было найти себе другое занятие. Для общего руководства оставшимися секретами Комнин учредил должность великого логофета.

Алексей положил начало активному привлечению иноземцев на службу ромейской державе.

Алексей широко пользовался пронией – пожалованием на определенный срок какой-либо области своего домена в управление (с правом получения доходов с этой области) при условии непременной службы прониара императору. За счет прониаров, таким образом, усиливалась прежде всего армия, ставшая подобной рыцарскому ополчению Западной Европы.

С конца XI в. Византия начинает переживать подъем. Отстроены были города, захиревшие во времена смут, возродились торговля и ремесла. Изменения затронули и социальный состав населения страны: со времени Алексея и его сына Иоанна II навсегда ушел в прошлое такой анахронизм, как рабы.

Церковная политика Алексея отличалась предельной жесткостью. Патриархов и епископов, противившихся указаниям василевса, он смещал безжалостно. При этом сам император отличался искренним благочестием, проявлял интерес к богословию и часто вмешивался в религиозно-философские споры. По его инициативе церковный собор осудил как еретика философа Иоанна Итала (1082). Немало сделал Комнин и для разгрома влиятельного течения богомилов, не столько, впрочем, религиозного, сколько политического. Богомильство распространялось в Болгарии, много взяв от учения павликиан, так что даже византийские хронисты нередко их отождествляли. В 1082 г. отряды богомилов отказались сражаться за империю против норманнов. Алексей хитростью заманил вождей богомилов во фракийскую крепость Мосинополь, где приказал их разоружить, а затем бросить в тюрьму и конфисковать имущество их семей. В ответ вспыхнул мятеж, богомилы в союзе с печенегами громили фракийские города, и автократору стоило большого труда навести там порядок. Не полагаясь только на силу меча, Алексей принялся за оппозиционеров иным способом. Монах Евфимий Зиговин написал против богомилов трактат, а сам Комнин путем ловкой интриги сумел уличить в еретических высказываниях их «патриарха», некоего старца Василия, который по постановлению суда был сожжен.

Восстания богомилов не были исключением. Рост налогового прессинга, порча монеты, усилившееся влияние иноземцев, случавшиеся военные неудачи-все это давало пишу самым разнообразным мятежам. Интересной особенностью стало усиление тенденции возмутившихся архонтов к отделению от империи. Так, например, обособился город Трапезунд, в котором захватил власть динат Феодор Гавра.

Император увлекался не только богословскими диспутами; он с удовольствием читал и даже пробовал сочинять стихи, любил от души повеселиться. «В этом муже, – восхищалась отцом Анна Комнина, – сочетались красота, изящество, достоинство и непревзойденное величие. Если же он вступал в беседу, то казалось, что его устами говорит пламенный оратор Демосфен. Потоком доводов увлекал он слух и душу, был великолепен и необорим в речах, так же как и в бою, одинаково умел метать копье и очаровывать слушателей» [9, с. 121]. При этом император «был человек как нельзя более скрытный» (Хон., [59, т. I, с. 7]).

Мужеством он отличался удивительным, и среди византийцев на эту тему ходили легенды. Когда в 1107 г. ромеи узнали о нашествии Боэмунда, все буквально оцепенели от страха и лишь один царь, по словам Анны, спокойно начал развязывать ремень башмака со словами: «Сейчас пойдем завтракать, а потом подумаем о Боэмунде» [9, с. 340]. В конце жизни Алексей сильно мучился ревматизмом, с трудом вставал с ложа, и при дворе иконийского султана в театре ставили пьесы, где разыгрывали сценки о том, как неуклюже передвигается «картавый»[104]104
  Алексей плохо произносил звук «р».


[Закрыть]. Однако в 1116 г. Комнин возглавил поход против сельджуков и, не сходя из-за своей болезни с носилок, наголову разгромил насмехавшегося над ним султана Меликшаха.