Текст книги "Черепаший галоп или Титановые звезды маршала Каманина"

Автор книги: Сергей Буркатовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Французский посол срочно потребовал аудиенции у Устинова. Его приняли без проволочек. В переводе с дипломатического языка на обычный его слова значили – "что ж вы, падлы, презлым заплатили за предобрейшее?!" Ответ Устинова был спокойным. Послу продемонстрировали свежий номер "Правды" – в передовице подробно описывалась акция национального протеста французского народа и патриотической буржуазии (!), а о роли ФКП упоминалось весьма скромно. Устинов заверил, что Советский Союз не предпримет никаких действий, способствующих нарушениям общественного порядка во Франции. Резон в этом был – сравнение отношений с Финляндией и отношений с Китаем показывало, что социалистический строй – не есть ни необходимое, ни достаточное условие хороших отношений. Кроме того, Франция как она есть была замечательным интерфейсом (правда, русские использовали слово "разъем", но это терминология) в отношениях с прочими капстранами. Русским можно было верить – по слухам, Устинов лично распорядился сдать очередную партию мумбов-юмбов социалистической ориентации в руки разведке Захир-Шаха. По аналогии с Ираном в сороковых, так сказать.

Француз несколько успокоился и спросил, чем вызван внезапный уход на пенсию товарища Суслова, о чем Московское радио полтора часа назад оповестило мир? Ясен пень, по состоянию здоровья. Грибочками отравился. А что так срочно? Да грибочков есть не хотел, сказал Устинов и положил ладонь на передовицу.

Посол ограничился кратчайшей телеграммой, а подробный отчет отправил дипкурьером. После чего товарищ Жорж Марше был принят господином Жискар д`Эстеном и передал ему петицию от имени всех участникав митингов и шествий – ультиматум не принимать. Рукопожатие на фоне с Елисейского Дворца облетело страницы всех газет мира.

Тут уже струхнули американцы. Независимая политика Франции всегда была занозой – но коммунистическая Франция – это был здоровенный нож в спину НАТО. Смертельный, без вариантов. Даже не учитывая французский ядерный арсенал и место в СБ ООН.

Конгресс после лоббистской работы посланцев президента Форда заболтал вопрос, санкции введены не были. Демонстрации прекратились. Французские коммунисты ограничились парой постов в правительстве. Американские компании рванулись участвовать в тендере на строительство заводов в СССР.

К началу 76 года положение в советской космической промышленности было весьма интересным.

Объединение Кузнецова попало в положение кота, переловившего всех мышей в амбаре. Дальнейший рост характеристик семейства НК-33 был теоретически возможен – однако при повышении удельного импулься на 5-7 секунд стоимость двигателя росла уже не в разы, а как бы не на порядок. С водородниками было получше – но и те подбирались к пределу эффективности.

Было принято решение вести исследования по совершенствованию движков относительно малыми силами, тем более, что многие наработки прямо-таки кричали «Скорей поставь меня на самолет!» Экономичность ТВД (а значит, и дальность полета, к примеру, Ту-95) возросла процентов на 10.

По космической же программе работы развернулись по нескольким направлениям.

Во-первых, велись эксперименты с разными экзотическими (по причине своей крайней неприятности в обращении) топливными парами – фтор-водород, перекись-пентаборан. От первого кошмара стартовой команды отказались быстро. Сотня тонн фтора на стартовом комплексе вызывала у понимающих людей ужас. Вторая пара, несмотря на крайнюю токсичность пентаборана, выглядела весьма привлекательной для долгохранимых ступеней – УИ рос сразу на 50 секунд, а гептил из стандартной пары тоже не был подарком. Однако же применение этого топлива осталось крайне специфическим и ограниченным.

На очереди стоял Марс и дешевый транспорт «Земля-Луна». Раз уж движки на химии не позволяли радикально поднять характеристики – пришлось обратиться к атомщикам. В 1974-м разморозили проект РД-410. Ядерный движок тягой 7 тонн при старте с орбиты и использовании в качестве рабочего тела жидкого водорода позволял одним пуском ракеты уже не тяжелого, а среднего класса доставить на лунную орбиту стандартный 16-тонный блок. Либо вывести к Марсу или Венере почти 20-тонную АМС. К дальним планетам – тонн 12. Однако об экономической эффективности тут говорить не приходилось – с учетом мер безопасности такой старт был как бы не дороже. Да и сам ЯРД стоил огого. Скорее, «410» рассматривался как экспериментальная установка для отработки «РД-600» – тягой уже в 40 тонн. Этот двигатель при выводе на «Атланте-7» мог отправить к Марсу 85 тонн, что при использовании раздельного вывода и стыковки с посадочным аппаратом на орбите Марса (схема, обкатанная на Луне) позволило бы произвести высадку.

Для Луны выход предложило ОКБ «Факел». Электрореактивные двигатели малой тяги обеспечивали фантастический удельный импульс – до 7000 секунд – но нуждались в море энергии при сколько-нибудь приемлемых величинах тяги. Плюсом было то, что младшие модели ЭРД использовались на метео– и связных спутниках с 72 года и успели набрать серьезную статистику. С 72-го же летали и ядерные реакторы – в качестве энергоустановок спутников радарной морской разведки.

К сожалению, запас рабочего тела эмиссионного преобразователя ограничивал срок работы ЯЭУ полугодом. Относительно небольшая – всего 20 КВт – мощность была явно мала для питания мощных батарей ЭРД. Требовались реакторы значительно большей мощности и как минимум с удвоенным ресурсом.

Солнечные же батареи необходимой мощности имели бы площадь порядка тысячи квадратных метров. Время доставки примерно 15-тонного полезного груза на орбиту Луны варьировалось от 6 до 12 месяцев, что начисто исключало доставку таким способом экипажей и затрудняло транспортировку сложной техники. Идеально было бы возить таким способом топливо – но это подразумевало многоразовую лунную посадочную ступень.

Бабакин принялся чертить. В результате получилось что-то вроде козлового крана с четырьмя баками и четырьмя двигателями на верхней балке. Между посадочных опор могла крепиться полуторатонная пассажирская кабина на четырехколесном шасси – для доставки команды с посадочной площадки до планируемой базы. Одну кабину с экипажем доставили, другую – подцепили и отправили на орбитальную базу. Либо "кран" мог доставить на поверхность четырехтонный груз и налегке уйти наверх, на ТО и заправку.

Вообще, многоразовость овладевала умами. Лозино-Лозинский возился с челноком «Земля-орбита». Глушковцы быстро поняли, что с возвращением ускорителей первой ступени намечаются большие проблемы. Сажать их парашютно-реактивным способом было нельзя – ударные перегрузки не позволяли использовать ступени многократно. Пришлось обратиться с предложением о кооперации к Челомею. Благо, КБ было создано на базе фирмы Мясищева, да и его Реутовское отделение съело уже не одну собаку на крылатых ракетах, в том числе и с остро необходимым раскладным крылом. Работа нашлась и ЦАГИ, и Туполеву. Но все равно опередить американцев, собиравшихся запустить свой шаттл к 80-му, не успевали. Помня уроки Луны, Устинов, продолжавший уделять космосу немалое внимание, никого в стиле «давай-давай» не торопил.

Важнее было положение с прикладным космосом.

На совещании коллегии Главкосмоса в декабре 75-го Каманин не скрывал гордости. Геостационарные ретрансляторы мало того что решили проблему связи на всей территории страны (особенно мощный эффект был достигнут в малонаселенных районах – Сибирь, Север, Дальний Восток), но и приносили остро необходимую для модернизации промышленности валюту. Избыток ретрансляторов позволил сдавать их в аренду, а относительно небольшие цены и забрасываемые «Атлантами-5» огромные объемы ПН позволяли успешно конкурировать с США. Франция была пока представлена на ГСО слабо, хотя в ближайшее время это должно было измениться.

Неплохо шла торговля и фотографиями земной поверхности. Многоразовые фотоспутники на базе отлетавших с людьми СА «Союза» летали (с одноразовыми агрегатными отсеками) по 5 раз и позволили снизить цену снимка вдвое. Правда, на горизонте маячили тучки – США собирались запустить спутник фоторазведки, передающий высококачественное изображение с телекамер нового поколения по радиоканалам, а это обещало резкий обвал цен. СССР опаздывал – ПЗС-линейки с требуемыми параметрами, а равно ЭВМ с нужным для съема и передачи цифровой информации «на лету» быстродействием электронщикам пока не давались. Было принято решение форсировать работы.

Тем более, что и военные, и геологи, и даже Минсельхоз с Минстроем – да все, получив спутниковые снимки и моментально привыкнув к хорошему – требовали уже не просто информации, а информации оперативной. И в разных спектральных диапазонах.

Моряки получили первый спутник морской радиолокационной разведки. Специфика применения – необходимость работы с низких орбит и большое энергопотребление – приводила к необходимости отказа от солнечных батарей – слишком большое торможение в верхних слоях. Ядерные реакторы испытывались. Однако тут была своя проблема. Эмиссионные преобразователи ограничивали и срок службы, и массу установки. А турбины или цикл Стирлинга были еще бОльшей проблемой. Решили доводить эмиссионные реакторы и развернуть работы по реакторам с парогазовым преобразованием. Задача была сложной – но за ожидаемые побочные результаты – повышение надежности, экономичности, габаритов и веса установок – двумя руками уцепились подводники. Даже Каманин, на уровне инстинкта привыкший отсекать дублирующие направления, согласился с решением.

Система спутниковой навигации «Цикада» вовсю использовалась моряками, но страдала низкой оперативностью. Система второго поколения – ГЛОНАСС – требовала порядка тридцати спутников на высоких орбитах, что при среднем сроке активного существования советских аппаратов в 3 года требовало 10 пусков в год. Увеличить срок службы спутников было трудно – как правило, теперь выходила из строя уже не электроника, а вспомогательная аппаратура агрегатного отсека. Причем, что характерно, американцы и французы большей частью обходились совсем без нее – их электроника могла успешно работать и в условиях открытого космоса – меньшее энергопотребление позволяло сбрасывать тепло в космос без использования циркуляции воздуха в гермоотсеке.

Задаче создания негерметичных («дырявых») аппаратов также был поставлен высший приоритет. Проблем было много. Требовалось повысить степень интеграции микросхем (энергопотребление), качество элементной базы и монтажа (срок службы). Первые летные экземпляры обещали выпустить в 78-м. Благо другая проблема, связанная с повышением сроков существования, решалась – с 72 года на спутниках связи для ориентации использовались электрореактивные двигатели с малым расходом рабочего тела, а с начала 75 – и гиродины.

На «Салюте-3» отрабатывали технологию получения сверхчистых кристаллов, биопрепаратов и прочих материалов в условиях невесомости. Получалось с умеренным успехом – работающие механизмы и люди на станции создавали микроускорения, не позволявшие достигнуть требуемой чистоты. Те же проблемы были и у астрономов, впихнувших на станцию УФ-телескоп. Приняли решение на следующей станции – «Салюте-5» стыковать требующие полной невесомости модули к станции только на время загрузки-выгрузки и регламентных работ, в остальное время – пусть крутятся на той же орбите, но отдельно. Промышленное производство сверхчистых кристаллов должно было повысить качество советских микросхем радикально. К тому же для обслуживания перспективных фабрик такого типа идеально подходил разрабатываемый Лозино-Лозинским челнок.

Вообще «Салют-3», воспринятый в 74-м как дар божий – еще бы! 30 тонн! – теперь, после всего полутора лет эксплуатации, рассматривался уже только как прелюдия к Той, Большой, Настоящей, модульной-надстраиваемой-чудесной…

В октябре 75-го наконец достигли поверхности Венеры «по-взрослому» – были переданы панорамы поверхности и данные о химическом составе. В ближайших планах стояло повторение посадок с расширенной программой и картографирование поверхности в радиодиапазоне. А вот более развернутая работа на поверхности требовала усточиво работающей при температуре порядка 600 градусов электроники. Решено было выдать заказ Алферову на высокотемпературные полупроводники, тем более, что этой темой заинтересовались и нефтехимики, и металлурги, и военные – куда ж без них. Однако раньше, чем через несколько лет результатов ждать было рановато.

То же было и с Марсом – следующий шаг – возврат грунта – требовал серьезной работы и предполагал паузу примерно до 80 года.

76 год прошел как-то буднично. Менялись экипажи на «Салютах», еще два «Севера» доставили на поверхность Луны экспедиции. Летали фото– и радарные разведчики. Единственным выбивающимся из стандартной череды пусков был полет очередного «Союза» на геостационар. Вышедший из строя «Экран» был при выходе в открытый космос подцеплен и помещен в специальный захват на бытовом отсеке. Вместе с ним он и сгорел над Индийским океаном при посадке. СА плюхнулся в океан благополучно, однако малый опыт спасательных операций на море привел к тому, что космонавты вынуждены были дожидаться помощи более 8 часов. Кому надо выдали по первое число и наряду с кораблями дальней космической связи «Главкосмос» заказал два специальных корабля спасателя на базе скоростных эсминцев – без вооружения, но с четырьмя вертолетами каждый.

Однако самое важное событие произошло в другой области. В сентябре ОКБ «Аргон» представило новый бортовой компьютер – «Домбай-32». Вливания в электронную промышленность дали закономерные плоды – при аналогичном подходе к надежности (троирование и сквозной контроль четности) новый БЦВК имел быстродействие в 1.2 миллиона операций в секунду, оперативную память резко увеличенного размера (3х32КБ) и такой же размер ПЗУ. Но главное – комплекс имел высокоскоростную (10 мегабит в секунду) шину, к которой могли подключаться накопители на магнитных дисках. В отличие от «блинов» ЕС ЭВМ каждая пластина накопителя при той же емкости в четыре мегабайта имела диаметр всего 20 сантиметров (говорили, что IBM использует уже 5-дюймовые диски – но и так было нормально). В одном накопителе могло монтироваться от одной до 16 пластин. При этом сам комплекс весил всего двадцать килограмм против 70 у старого БЦВК. Впрочем, накопитель на 64 МБ догонял вес до прежнего значения, но большинству аппаратов хватало и одного блина. Да и без того могли бы и обойтись. В конце года два фоторазведчика слетали уже с новой начинкой – хотя старый «Домбай» и страховал «молодого».

Живейший интерес к новинке проявили не только космонавты. Сухой, «МиГ», Яковлев, Туполев, Ильюшин, Миль, Камов – все внезапно поняли, что для нового поколения авиатехники им не хватало вот именно этой штуки. Требуемый объем производства составлял порядка полутора тысяч комплексов в год. В Бердске строились новые особо чистые цеха.

Интересно, что отладочные (нетроированные) версии комплекса расползлись по рабочим местам самих же проектировщиков – работать с ними по сравнению с вечно загруженными «ЕСками» ВЦ было не в пример удобнее. В результате «Аргон» подумывал о постановке на конвейер специальной серии таких машин – благо цена такого упрощенного комплекса была сравнима с ценой «запорожца». Тут возбудились все – и академия наук, и танкисты, и ПВО, и промышленность, и даже МПС. Это были уже не шуточки, тут цехами было не отделаться. Годовая потребность зашкаливала за сотню тысяч. На заседании Совмина в декабре возник грандиозный скандал. Производственных мощностей под поступившие заявки категорически не хватало. На еще одну закупку заводов не было ни денег, ни политического ресурса.

Решение предложил молодой (старого только что уволили по статье за постоянный брак) директор Александровского завода телевизоров. Его продукция по сравнению с «французскими» фабриками в Харькове, Витебске и Калуге смотрелась бледновато, и должность свою он воспринимал как расстрельную. Ну и ухватился за шанс – терять-то нечего. Его предложение (с экономическими выкладками, подробное – в странах загнивающего капитала его окрестили бы бизнес-планом) – старую гвардию шокировало. Нет, валютные кредиты просили все – но этот собирался их еще и отдавать! И как! Вообразите себе – делать часть новейших ЭВМ в настольном, домашнем исполнении, с подключением к телевизору – и продавать их иностранцам!!! Причем всем! Всем, кто захочет!

Рука Андропова потянулась к пистолету.

Однако же аргументы были приведены серьезные.

Во-первых, система команд новой ЭВМ была вражеским шпиенам хорошо знакома – ЕС ЭВМ, IBM360 тож. А секреты главные – они не в процессоре, они в программах. А процессоры у буржуев ничуть не хуже. Лучше, чего уж там.

Во-вторых, часть функционала для настольных компьютеров была явно лишней, так что всех секретов мы все одно не открываем.

В-третьих, в продажу первые машины должны были поступить только через полтора года – а за это время, судя по взятым темпам, "Аргон" родит еще что-нибудь эдакое.

Ну а в-четвертых – ежли сразу объявить о поставках машин на экспорт и всем желающим, да еще и тендер открытый объявить, да не от лица государства, а от отдельного предприятия – желающих найдется – только отгоняй. Может быть.

В общем, стрелять нахала погодили (времена все-таки изменились), но намекнули, что если что – не вопрос (изменились-то они не так чтоб очень). Кредит дали. Тендер объявили. И желающие нашлись – Siemens схлестнулся с IBM не на шутку. Немцы брали сроками, да и подлян в их договорах привлеченные внешторговские юристы нашли поменьше. Однако же следовало бросить кость и США. Тем более, что в финале схватки IBM предложила взять на себя заботы о продаже персональных компьютеров под своей маркой на соответствующем американском рынке.

Рынок этот вызывал у менеджеров IBM крупные сомнение – ну кто кроме стайки фанатов захочет иметь дома такую вещь, как компьютер? Но раз уж эти чокнутые русские суют голову в петлю – вай бы и не нот? Тем более, что там уже копошилась всякая шелупонь, и обозначить свое присутствие, чтобы все поняли, кто в доме хозяин, было нужно.

И вот тут один безвестный (а может быть – и известный кому надо) внешторговец чуть-чуть скорректировал договор о дистрибуции. IBM обязалось распространять компьютеры завода "Рекорд" – а вод завод "Рекорд" распространять эти компьютеры только через IBM обязан не был. Чуть позже подобную штуку провернул привлеченный IBM для написания программ для новой платформы молодой программист по имени Билл – и это опять сработало.

Молодой директор «Рекорда» пахал так, как будто за спиной стоял заградотрядовец с наганом. Контингент в Александрове не так, чтобы очень – все-таки сто первый километр. Ну да, самых неадекватных поувольняли, они расползлись по соседним колхозам – но адекватных-то где брать? Часть «хозрасчетных» средств, благо право такое теперь было, пустили на жилищное строительство. Обшаривали все доступные ПТУ, шлялись по радиотехническим частям, выискивая перспективных дембелей. Воровали толковых девчонок в Иваново. Квартирный вопрос был веским аргументом. Ключевых сотрудников посылали на стажировку в Бердск и Воронеж (в Штаты посчастливилось прокатиться единицам). Благо и у своих теперь уже было чему поучиться – Пилюгинская школа успела сформироваться, после полугода жесткой дрессуры войти в «чистую» комнату без бахил, белоснежного комбеза и маски было как выйти на улицу голым.

Однако к моменту пуска фактически нового завода (в сентябре 78-го) ситуация резко изменилась. Компьютер «Эппл-2», выпущенный в июне 77-го, буквально взорвал рынок. Нужно было реагировать, причем быстро. Своих разработок у IBM не было и «русский проект» становился приоритетным. Глава корпорации лично прибыл в Москву для встречи с министром электронной промышленности и директором «Рекорда». Сделка была не менее масштабной, чем французская – несколькими годами ранее. В Александрове строилась вторая очередь Завода Малых Вычислительных Машин, теперь уже в статусе совместного предприятия. Русские давали серьезный выигрыш в цене – как разработок, так и производства. Американцы хотели работать еще и с ВЭФом – но прибалты, почуя свободу, загоношились, и Устинов лично решил, что береженного бог бережет. Срочно вырабатывались единые стандарты по протоколам и комплектующим. 20-сантиметровые диски, не успев раскрутиться, уступали место пятидюймовому стандарту. Впрочем, некоторое количество таких устройств успели попасть и в Штаты.

В Бердске и Воронеже суеты не было – заявленную пару тысяч «полноценных» БЦВК в год благодаря закупленному три года назад у франков оборудованию было произвести вполне реально. Вопрос цены при таком специфическом применении так же не был приоритетным. Важнее была надежность и проблемы работы в условиях негерметичных отсеков. Эта проблема была окончательно решена к марту 77 года. Вовремя, надо сказать.

В 77 году открывалось уникальное окно для последовательного прохождения Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. США анонсировали запуск двух аппаратов. Учитывая традиционно лучшую надежность конкурента, ИКИ АН СССР предложил запуск целой флотилии. К счетверенным запускам уже привыкли, так что поворчав насчет аппетита, Каманин зарезервировал 4 запуска «Атлантов-3» с водородными РБ. Четыре двухтонных аппарата стартовали вперемежку с «Вояджерами» в августе-сентябре. Новые БЦВК позволяли перепрограммировать аппараты «на ходу». 64-мегабайтные диски копили снимки – передача велась медленно и печально на долгом отрезке пути к следующей планете.

"Рейд-1" сбросил полутонный (теплозащита и прочный корпус составляли 90% массы) зонд в атмосферу Юпитера и ловил данные, пока "яичко" не было раздавлено огромным давлением. В мощных радиационных поясах Юпитера рассчитанная на условия ядерной войны электроника сработала штатно.

В связи с успехом остальная тройка понесла свои зонды дальше. В 81-м "Рейд-2" промахнулся по Сатурну, "Рейд-3" – попал. В 86-м – окучили Уран с "Рейда-4". Концентрация гелия-3 в атмосфере – аж 1:3000! – произвела фурор. Дальше "Рейд-2" и "Рейд-4" летели налегке – "нечетные" сдохли на перегоне "Сатурн-Уран". "Четвертый" замолчал в 88-м, "Двойка" в 89-м отснималась по Нептуну и вместе с обоими "Вояджерами" отправилась в бесконечное путешествие за пределы Солнечной системы. С барельефом Ленина на борту, а то.

Пилотируемую космонавтику также не забыли. К 77 году «Салют-3» исчерпал ресурс. Во время экспедиций к нему был получен гигантский опыт – и в конструировании систем СЖО, способных работать годами – с минимальным ЕУ и ТО, и в космической медицине, позволившей довести пребывание на орбите до полугода, и в технологиях стыковки и дозаправки. Пора было двигаться дальше. Западных аналитиков удивило, что для вывода новой станции использовалась не тяжелая, а средняя версия «Атланта» – вес «Салюта-5» составил те же 30 тонн. Заговорили о том, что советская программа испытывает финансовые трудности. Отчасти так и было, но главной причиной стало не это.

Сам по себе "Салют-5" был почти лишен научного оборудования. Вся масса ушла обеспечение долговременной работы экипажа – уже 6 пеналообразных кают вместо 3, 2 независимых полузамкнутых системы регенерации воздуха и воды, новый БЦВК, комплекс связи. А главное – на одном их концов станции размещался двухметровый шар с пятью усовершенствованными стыковочными узлами. "Лепестки" андрогинного устройства смотрели уже не наружу, а внутрь и имели несколько меньший размер – точность стыковочной системы позволяла. Система сближения также была новой и позволяла значительно повысить надежность. Со стороны кормы корпус станции также изменился – за широкой, 4 метра в диаметре, секцией экипажа монтировалась кубическая конструкция, пронизанная переходным отсеком. На боковых гранях даже на не очень внятной схеме, опубликованной в "Науке и жизни", просматривались какие-то крепления.

Первый старт к "Салюту-5" был неудачным. На участке работы второй ступени разрушился топливопровод, СА совершил аварийную посадку в горах Алтая. Полеты "Н-21" были временно, до выяснения причин аварии, прекращены. Однако оставался резервный вариант – "Заря" – старая добрая "Семерка" с водородной ступенью – рассматривалась в качестве резервного пилотируемого носителя как раз на такой случай уже давно и успела набрать необходимую статистику на разведчиках. Пилотируемая инфраструктура на двух байковских стартах также сохранялась в неприкосновенности.

Запуск состоялся через месяц и прошел штатно. Экипаж – всего два человека – начал готовить станцию к приему новых модулей.

Тем временем на Земле анализировали причины аварии. Выяснилось, что виной всему было плохое качество сварки топливопровода второй ступени. В Самару выехала комиссия. Помимо введения дополнительных процедур контроля были приняты и иные меры – директор завода был снят, несколько инженеров и рабочих – понижены на 2-3 класса и/или уволены, военпреда понизили в звании и отправили на менее ответственную должность за полярный круг.

Непосредственный виновник – сварщик ранее 5-го, а ныне 2-го разряда Сергей Александрович Гирин, уволенный с записью в трудовой, устроился на ВАЗ. Если раньше он закладывал за воротник только по большим праздникам (впрочем, одного Первомая хватило для весьма серьезных последствий) – то теперь такие праздники были у него регулярными. Как и у окружающих – взгляды на жизнь на флагмане советского автомобилестроения были попроще. Однако же времена менялись и там. После очередного закручивания гаек Гирину и еще паре товарищей по бригаде (и совместному времяпровождению, куда ж без этого) было вынесено последнее, но ни фига не китайское предупреждение. Огорчение решили залить в пивнячке, где к группе товарищей подкатился собрат по несчастью – физик из Москвы, по слухам, потерпевший аналогичное крушение, ласково называемый пролетариатом «Агдамычем». После первой кружке все согласились, что налицо типичное нарушение конституционных прав человека на культурный отдых. После второй – решили, что надо что-то делать. Интеллигенция оплодотворила народные массы идеей. Идея сплоченным коллективом была принята на ура – и стихийная демонстрация направилась к воротам завода. Повинтили болезных быстро – но слухи о жестокой расправе с мирной демонстрацией обездоленных рабочих, подпитываемые «Голосом Америки» и «Свободой» разлетелись по таким же пивнячкам в сотнях городов Союза. Народ там был примерно одинаковый, обиженный тем, что принцип «мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что нам платите» канул в лету. И агдамычей тоже хватало, причем на удивление скоординированных.

Устинов вызвал Андропова – обсудить проблему. «Пятерка» КГБ почему-то никак не могла справиться с подстрекателями, раздувавшими новый пожар классовой войны. Андропов обещал исправить ситуацию. Однако особых сдвигов не было. Вожди «пивных бунтов» загораживались стенами из цитат классиков марксизма-ленинизма и грудью стояли на защите социальной справедливости и направляющей роли рабочего класса. И деревенской бедноты, естественно.

При этом часть партийного руководства – и регионов, и даже в ЦК – в частных, да и не только, беседах требовала восстановления ленинских норм во внутренней политике. Некоторые даже дошли до прямой фронды – ездили к опальному Суслову, на персональную дачу. В стране и руководстве назревал кризис.

Впрочем, космонавтики этот кризис пока не коснулся. В конце 77-го на первую лунную базу (громковато сказано, конечно – так, жилая бочка в пол-"Салюта") прилетел первый экипаж. Лунник сел в пятидесяти метрах от базы. С поверхности «Бочка» бочку вовсе не напоминала. Укутанная в несколько слоев ЭВТИ (лунные перепады температур – не шутка!), с четырьмя сферами баков движков мягкой посадки по сторонам и короткими стойками шасси, база напоминала неровный булыжник метров шести в поперечнике. Наружу торчали только поворотные панели солнечных батарей сверху да радиаторы системы терморегулирования. Ну и входной люк, конечно.

Теплозащита «Севера» также была усилена, это и увеличение веса СЖО вынудило сократить экипаж до двух человек, советский командир экипажа и француз-пилот. Двое остались на «Салюте-5» вверху.

Первым делом экипаж перегнал луноход с маячком в сторону – на предполагаемое место посадки следующего аппарата, чтобы тот не врезался в остающуюся на поверхности посадочную ступень. Округа была достаточно ровная, места для будущих посадок было много. Однако позже, с началом работы совсем уж постоянной базы, взлетные ступени могли составить существенную проблему – надо было или оттаскивать их в сторонку, либо вообще отказаться от них, перейдя на многоразовые одноступенчатые аппараты – как и планировал Бабакин.

Аккумуляторы – общим весом свыше четверти массы станции, четыре тонны – были почти полностью заряжены, но «почти» не устраивало – нужно было подготовиться к долгой лунной ночи. Ближе к лунному «полудню», на пятый день, приняли «почту» – старая добрая «КТ» доставила 800-килограммовую ГДР-овскую химическую установку по выделению кислорода из лунного грунта. Ее подцепили к луноходику «Пежо» и отбуксировали к «Бочке», благо колесики к ней прикрутить не забыли. Выделение кислорода – процесс энергоемкий, его производили при солнышке и собирали в здоровенный баллон, а вот для сжижения было естественно воспользоваться холодом лунной ночи. Реголит засыпали в приемник – курам на смех – лопатами. Поляки скрепер сделать не успели. Батареи установки, кстати, тоже развернули вручную. Газа в баллон объемом в сотню литров накачали аж десять кило – при давлении под сотню атмосфер. Из лотка для отходов сыпалась отблескивающая металлом пыль – восстановленный титан и алюминий. Отобрали пробы – металлами планировали заняться попозже. Дождались ночи, начали процесс сжижения. И вот тут-то возникла проблема. Где-то что-то недооценили. Утечка тепла через неприкрытые ЭВТИ элементы конструкции была выше, чем ожидалось. Энергии не хватало не то что на сжижение, но и на обогрев базы. Оба космонавта готовы были геройствтать и спать в ушанках – фигурально выражаясь, конечно, но Земля в геройстве отказала. Личное распоряжение Устинова – обстановка была сложная, и вероятная при таких раскладах смерть экипажа, да еще международного, могла поставить точку на слишком уж многом. Опустошая аккумуляторы, пол-литра залили в многослойный дьюар, рассчитанный на 10 литров, законсервировали станцию, установив внутри температуру плюс пять, чтоб только вода не замерзла, и стартовали. Ну, хоть что-то – первые трое суток ночной вахты и первый ночной старт.