Текст книги "Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным"

Автор книги: Сергей Белоусов

Глава вторая
ПЕЧЕНЮШКИН СТРОИТ БЛИНОМЕТ

– Тыщенция Кувырк? – Лиза фыркнула, не удержавшись. – Смешное имя. Подходит для клоунессы в цирке.

– И верно! – подхватил Федя, счастливый потому, что бремя ответственности разом свалилось с него. Домовой внезапно почувствовал себя школьником на каникулах. – Кувырк! На это и мы способны. – Он неожиданно и ловко прошелся колесом меж статуй.

– Мне бы ваши заботы, господин правитель! – Печенюшкин ничуть не разделял веселья друзей. – За все четыре столетия, что живу на свете, такого врага я еще не встречал. Ваша Фуриана в сравнении с ней безвредна, как талое мороженое.

– Ну и как ты про нее узнал? – Алена была серьезна. – Кстати, имя противное. Невкусное на языке, когда говоришь… От смешных слюны больше. И что с Федей стряслось, расскажите, наконец! Где Мануэла?! Кто такая Фуриана?

– Мануэла невредима, – очень серьезно ответил Аленке Пиччи. – Здоровье душевное мы ей вернем попозже. Пока, может, и лучше бедняжке в таком виде находиться. Дети ее подросли, со своими проблемами без мамы управляются… А Фуриана – журналистка. Самая, пожалуй, известная в стране. Золотое перо Фантазильи. Я ее прекрасно знаю. Как-то близ Тики-Дага, в Форелевке – это селение рыбацкое горное – случился камнепад. Она как раз там отдыхала, рыбу удила… Кинулась в самое пекло, детей спасала, чуть не погибла. Покалечилась – думали, не выживет. Хотя в Волшебной стране медицина, понятно, эффективней. С того света вытащили Фуриану… Вот тебе и злая колдунья, Федор Пафнутьевич.

Впрочем, была другая история. Опять с трагедийным привкусом. У Эскобара, нашего великого танцора, во время спектакля случился инфаркт. Третий по счету. Действие он доработал на одной самоотверженности. Зрители встревожились, лишь когда не вышел кумир на овации. А его, как занавес упал, на носилках унесли со сцены.

Госпиталь, реанимация, приборы – жизнь на волоске. И тут Фуриана. Ей предстояло дать интервью с Эскобаром в завтрашний номер. Представьте, загипнотизировала врачей, проникла в палату – «Умоляю, несколько слов для „Волшебного фонаря!“» Эскобар, бледный как смерть, седые виски, но – сама элегантность, приподнялся на подушках – «Даже в последние минуты я не могу отказать даме.» Наговорили пленку, а еще через час он скончался… Конечно, газету потом из рук рвали…

Медики позже установили, что Эскобара все равно бы не удалось спасти, – продолжал Печенюшкин. – Однако вот вам еще штрихи к облику репортерши…

– Я же говорю – злодейка! – Федя взволновался. – Ну как перед такой устоять, Пиччи, брат ты мой?!

– Злодейка, героиня, жертва… – загадочно пробормотал Печенюшкин. – Хотелось бы жизнь сделать проще, а надо ли, чтоб стала она предсказуемой… Вы, Федор Пафнутьевич, расскажите пока сестренкам о своих приключениях, а я тут займусь делом. И заодно послушаю.

Федя повествовал неспешно, по-актерски, говорил о себе то в третьем лице, то в первом. Следует заметить, что собственную роль домовой не приукрашивал, предпочитая ласковой лжи беспощадную правду. Лиза с Аленкой охали и вскрикивали, сопереживая. Постепенно Федя начал вскакивать с места, то и дело изменять голос, раскачивался в невидимом кресле, описывая даму в черном, пел, подражая Мануэле… но вот его долгий рассказ подошел к концу.

Печенюшкин тем временем крутился в мастерской, не исчезая из поля зрения, и постепенно натаскал к скамейке целую груду разнообразного добра. Многих предметов сестры Зайкины в студии даже не видели, хотя совсем недавно в поисках изгнанника прочесывали ее очень внимательно.

Тут были несколько мощных стальных колес, поддон желтого кирпича, мешки с мукой, сахаром, алебастром и цементом, кусок выделанной кожи, непонятные девочкам железяки и электронные приборы без корпусов. Приличные вещи перемежались с хламом: кусками грязной просмоленной пакли, неровными обрезками жести и фанеры, мятыми рваными холстами-шедеврами, отброшенными взыскательным художником в стремлении к недостижимому абсолюту.

– Все!.. – объявил Печенюшкин, подтащив к куче тяжелую трубу диаметром с тарелку для супа, и устало плюхнулся на скамью.

– Пиччи! – Аленка, дав мальчугану чуть-чуть отдышаться, вернулась к занимавшей ее теме. Вообще, сбить с курса младшую сестренку было крайне сложно. По кругу, по спирали, через час, сутки, неделю, она все равно дожимала свое. – Так ты продолжай! Как ты узнал про Тыщенцию Кувырк? Может быть, это она вселилась в Фуриану?

– Сейчас… – герой протянул руку к мраморному столбику, на котором перед этим сидел эльф Лампусик. Вершина столбика обратилась в поднос с раскрытой коробкой конфет на нем и четырьмя высокими стаканами пенной бело-розовой жидкости. – Дай подкрепиться, Алена! Ты и сама наверняка проголодалась. Коктейль молочно-земляничный, а конфеты – шоколадное ассорти и твои любимые кокосовые. Молоко в коктейле от Цецилии, не тяп тебе ляп! Для Феди, если захочет, найдем и берендеевских рыжиков.

– Нет уж, – пробурчал домовой, – наелся досыта. Да мы и сами кой-чего могем, благодарствуйте.

В руке его появился увесистый ломоть ржаного хлеба с неменьшей толщины шматом копченого мяса на нем. Уловив заинтересованный взгляд Аленки, Федя тут же сотворил и ей половинную порцию. Все надолго замолчали…

– Ну вот! – Печенюшкин поставил пустой стакан на поднос и с сожалением отвернулся от коробки, где еще оставались конфеты. – Опять не избежать истории. По официальной версии перед изгнанием я отправился в прошлое – в древний Китай…

– На самом деле все было немного иначе. В Китай я уже ездил, раньше. Вывез оттуда уйму впечатлений, но для дела почти ничего полезного. Потом в старинных летописях (удалось восстановить несколько листков, почти разрушенных сыростью) выкопал одно любопытное, но невнятное упоминание. О сивилле – предсказательнице судьбы и будущего – знаменитой Трепангии из Чурменяполиса.

Я читал о ней и раньше, но тут оказалось кое-что новое. Писали, что в юности Трепангия, еще никому не известная, жила некоторое время в провинциальном Портфее, ставшем лишь несколько столетий спустя столицей Фантазильи – блистательным Феервиллем. Там она впервые предсказала судьбу великому Дракошкиусу Базилевсу, дяде Мурлыки Баюновича.

Предсказание, упоминал летописец, оказалось столь ужасным, что разгневанный Базилевс повелел изгнать сивиллу из города… После многих лет, событий, приключений та объявилась в Чурменяполисе и под именем Трепангии снискала громкую славу и боязливое преклонение сограждан.

Безымянный автор хроник писал о том, что он – единственный, кто знает подлинное имя Трепангии – Свистония! Именно так звали ее в Портфее… Далее описывались события безынтересные для меня…

Из других источников, да и неоднократно из уст Мурлыки Баюновича я слышал, что дядя его прожил долгую, благородную жизнь и угас дома в глубокой и достойной старости, окруженный домочадцами. Короче, нам бы так!

А у предсказаний Трепангии – подчеркивали все историки без исключения – существовало занятное свойство. Они исполнялись ВСЕГДА.

Итак, появились три загадки, связанные с родом Дракошкиусов. Почему Свистония тайно переменила имя? Что предсказала она Базилевсу? Сбылось ли предсказание?

Захватив с собой восстановленный лист, я отправился в прошлое. В древний Китай. Так думали все, и лишь я сам знал, что путь мой уходит вглубь на пять веков – для начала. Курс – Чурменяполис!

Не стану тратить время на исторический очерк, обычаи и пейзажи. Некогда. Суть в следующем. Трепангия была уже дряхлой старухой, потерявшей в последние годы свой чудодейственный дар, но память ее сохранилась в полном порядке. Горе свалилось на семью. Амиранта, любимая правнучка сивиллы и наследница ее сверхъестественных возможностей, тяжко болела, угасая день ото дня.

Врачи приходили в отчаяние, не находя причины недуга. Знахари скрипели зубами от бессилия, окрестные чародеи погружались в тихое помешательство…

И тут появился я – из будущего, весь в белом, вооруженный новейшими знаниями. В три дня поставил девицу на ноги. Конечно, личные качества здесь ни при чем, – добавил Печенюшкин, скромный как всегда, – помогли современные фантазильские лекарства, но немного пришлось и самому перестроить организм больной. Иначе могла бы… Ну, все хорошо, что хорошо кончается.

Старушка Трепангия пыталась отблагодарить меня своей единственной драгоценностью – золотой статуей кита в натуральную величину. «Детям! – ответил я категорически. – Детям, внукам, правнукам… Это фамильная реликвия, она не должна уходить из вашего рода». Тогда, как вы догадываетесь, разговор естественным образом перешел на семейные тайны и родовые предания. Мы долго бродили вокруг да около, и вдруг без перехода Трепангия неожиданно сказала:

«Я знаю, что вас интересует, благородный Пиччи-Нюш. Амиранта открыла мне главную цель вашего появления в Чурменяполисе. Не забывайте – она провидица. Хотя будущее ваше не кажется ей определенным до конца. В том времени, откуда вы пришли, случатся значительные события. Добро и зло схватятся насмерть, и конец схватки окутан туманом. Даже Амиранта не знает, чем все завершится…

Дни мои сочтены богами. Давно похоронен в Драконьей пещере Дракошкиус Базилевс. И хоть тайны, за которыми вы явились, не принадлежат мне, я открою их спасителю любимой правнучки. Простится мне совершенный грех или нет, выяснится уже скоро – на том свете…

Прежде всего, запомните имя той, с кем вам предстоит померяться силами. Имя зла, исчадия мрака, одной из самых страшных колдуний, рожденных когда-либо нашей планетой – Тыщенция Кувырк!..»

Черный луч, темнее тьмы, ударил, как копье, из окна в спину старухи и, пронзив насквозь, вздернул к потолку. Не успев крикнуть, она умерла мгновенно. А в следующий миг я устремился по лучу вперед, к его основанию, обратившись в стрелу света, мечтая взглянуть на неведомого противника и сразиться с ним. Последнее, что я успел совершить в жилище Трепангии – опустить бездыханное тело сивиллы на ее узкое, монашеское, застланное суровым небеленым холстом ложе.

Строго говоря, пока тело опускалось, я уже был в лесу. Недалеко за особняком прорицательницы начинались деревья – смертоносный луч шел оттуда. Лесок и сам по себе оказался страшноватый. Похоже, значительно позже меня его видел поэт, ушедший от нас рано и трагично, как многие гении.

 
В том лесу белесоватые стволы
Выступали неожиданно из мглы,
Из земли за корнем корень выходил,
Точно руки обитателей могил.
Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы.
И следы в песке видали рыбаки
Шестипалой человеческой руки…
Это было, это было в те года,
От которых не осталось и следа,
Это было, это было в той стране,
О которой не загрезишь и во сне…
 

След от тех лет, положим, остался, – Печенюшкин для убедительности постучал себя по груди. – Вот он я, перед вами. Но спасся еле-еле… Так вот, там был низкий холм в глубине леса. На нем стояла фигура – словно из абсолютной черноты. Метров шесть в высоту. Более всего она походила… на женщину с кошачьей головой… Бр-р-р! – Его передернуло от воспоминания. – Руки ее были подняты над головой, ладони сложены вместе, лодкой, из них-то и выходил луч. Что удивительно, он четко выделялся даже в ночи и пронизывал деревья насквозь.

Я спрыгнул, чуть не ударившись о ладони колдуньи, очертил вокруг нас магический цилиндр, чтоб враг не ушел, и для солидности вырос еще на пару метров выше, чем черная фигура.

– А ты как выглядел? – перебила Лиза. – Обезьянка, мальчик, рыцарь в латах, чудище скользкое из жутиков? Надо было ее покусать для начала!

– Выглядел обыкновенно, как сейчас. Рубашка вообще, по-моему, та же. Конечно, сапоги белые, брюки, шпага. Плащ перламутровый. Посланец из будущего – нельзя же ронять авторитет… Отличная мишень, – он непонятно ухмыльнулся.

– Попытался схватить – пустота. Сам сделался проницаемым. Вот тогда-то мы и обнялись. Ну и сила у нее, скажу я вам! Будто под стальной пресс попал. Да еще луч этот черный меня опутал. Боль такую я только раз в жизни испытывал. Еще будучи обычной обезьяной. Когда меня Кутайра, крокодил-колдун, челюстями ухватил…

Собрал я силы, напрягся и луч проклятый в конце концов порвал. Только хотел за Тыщенцию взяться как следует, смотрю – она сквозь стенку цилиндра просачивается, как вода в песок. Защита Печенюшкина – и та подвела. Пришлось цилиндр бесполезный разрушить, и опять мы схватились – на земле.

Боремся мы, и такое ощущение, что к нам обоим силы прибывают. Ни я не могу верх одержать, ни она. Шпагу выхватить пытаюсь – впервые не удается. Лезвие в ножнах будто заклинило…

Разозлившись, я дернул так, что чуть Землю с орбиты не сорвал. Ножны сломались, клинок засиял, как сто пожаров, но лишь на одно мгно-вение.

Колдунья превратилась в темное облако, окутавшее клинок. Я шпагой вращаю, взбалтываю тьму, как желток для омлета, она сгущается, уменьшается, уплотняется вокруг… и вдруг слышу жуткий скрежет, и облако тает.

Стою на холме один, вокруг все серо, первый солнечный луч, золотой, рассветный, пробивается сквозь чащу, а в руке у меня клинок – весь иззубренный, в дырах, точно ржавчиной обглоданный…

Вот такая встреча… – Печенюшкин поднял руки, предвосхищая вопросы друзей. – Трепангию, провидицу, воскресить не удалось. Одно небогатое утешение – ей и так считанные дни оставались… Шпагу починил. Ответов на свои вопросы не нашел. Единственная польза – Амиранта, правнучка покойной, на похоронах дала мне совет: вызвать Дракошкиуса в сон кого-то из моих друзей и растолковала, как это сделать. Расстались мы дружески, она все понимает, не в обиде… Вернулся домой, и тут второй удар – изгнание. Остальное вы знаете.

– Ты мой хороший… – Аленка, тихо подойдя сзади, ласково обняла мальчугана. – Все пройдет, не обращай внимания. Это полоса невезения. У нас в классе Гошка Клюшкин, маленький такой, взъерошенный, как щегленок, когда пять двоек подряд получит, всегда шепчет: «Непруха катит…» А потом все становится просто замечательно. Недавно ему даже четыре с минусом поставили. По труду. Так мама его заплакала и торт купила.

– А почем ты знаешь, Печенюшкин, – Федя наморщил лоб, – что супротивник у тебя там и здесь один и тот же? Может, и не с Тыщенцией Кувырк ты в Чурменяполисе схватился? Колдунья, поди ж, визитку тебе не оставляла?

– Амиранта подтвердила. – Пиччи пожал плечами. – Да и меня интуиция еще не обманывала…

– Старухе поверил бы! – заявил домовой. – Старуха врать не станет! А девки все молодые да глупые, ветер в голове. Слушай! А ежели обратно туда, в прошлое, отправиться, к Трепотне твоей, то бишь к Трепангии? Лет на пяток пораньше.

– Объясняю специально для правителей, упрощенно… – Печенюшкин скептически покосился на Федю. – Первое: один раз я обжегся, больше не хочу гибели пророчицы раньше указанного срока. Второе: не спаси я правнучку, никто бы мне и слова не сказал. А кроме этой, других трудных ситуаций в жизни Трепангии летописи не сохранили. И третье, теперь, когда есть весточка от Дракошкиуса, путь наш вполне определен.

– Пиччи, – заинтересовалась Лиза. – Вот если б не нужна была тебе разгадка этих тайн, спас бы ты Амиранту?

– Конечно, да! – удивился мальчик. – Причем в назначенный день и миг. Судьба умнее нас. В тех же самых летописях еще РАНЬШЕ описано было чудесное исцеление юной прорицательницы, и Я САМ ЕГО ЧИТАЛ, прежде чем отправиться в прошлое, а до меня читала куча разных историков и краеведов. От судьбы не уйдешь ни в Феервилле, ни в Самарре… А потому давайте собираться.

– У нас все с собой, собирать нечего. – Лиза вскочила на ноги. – Можно только самый-самый распоследний вопрос? Что если мы приедем, а там нас Тыщенция Кувырк уже поджидает и – ам! – загрызает, а потом тщательно с удовольствием переваривает?

Печенюшкин оживился.

– Очень даже возможно! – заверил он Лизу. – Но если я отправлюсь туда, а вас здесь оставлю, еще вероятней, что она сожрет нас по очереди. И начнет с вас, беззащитных, или возьмет заложницами, чтобы вить из меня веревки. Потому и отправляемся вместе. Сами виноваты, сестрички, нечего было рваться в Фантазилью без спроса! Лучше помогите-ка мне, все дружно.

– Давай, командуй! – Федя засучил рукава. – Мы народ мастеровой, ко всему способный. Чувствую, строить ты вознамерился, вот только что – в толк не возьму?

– Замечательная машина будет! – объявил Печенюшкин. – Пока сами не увидите – и не поверите. Называется – блиномет!

Алена заинтересовалась невероятно.

– Блиномет! – завопила она. – Давайте быстро-быстро строить! Я СТРАШНО люблю блины. Один раз из-за них даже «Спокойнной ночи, малыши» пропустила.

Лиза неудержимо расхохоталась, долго не могла остановиться, пыталась начать что-то рассказывать и вновь заливалась смехом.

– Аленка еще совсем маленькая была, – справилась она наконец с собой. – Ходить не умела, говорить почти не умела. А перед «Малышами» всегда музыкальная заставка идет, помните? «Спят уста-лые иг-руш-ки…» Алену порой и не слышно было. Возится тихо в детской или на кухне, не знаем где. Но раздалась музыка – доносится: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. Выползает из коридора к телевизору, ладошки вечно липкие, чпокает об линолеум, головенку задирает и верещит радостно.

– Ты про это смеялась? – удивилась младшая. – А я думала – про блины.

– Ну вот, – продолжала Лиза. – А потом, попозже, ей уже года три исполнилось, случай был. Мама блины пекла и, поскольку дело долгое, малость не рассчитала, как раз к восьми закончила и нас за стол зовет. Аромат из кухни – оттаскивай! А из гостиной – музычка: «Спят уста-лые иг-руш-ки, книжки спят…» Как Алена заметалась в коридоре – вы бы видели! На лице отчаянье – туда-сюда, туда-сюда! Слева звук, справа запах. Наконец заорала отчаянно: – Пьяпущу «малышей»!! – и пулей на кухню к блинам… Папа от хохота даже меньше съел, чем обычно…

– Вечно ты меня вышучиваешь, Лизочкина, – обиделась Аленка. – Мы, между прочим, время теряем. Пиччи, с чего начинать? Вся эта куча для блиномета, и пакля тоже? Ей что, сковородки чистят?

– Построим – все узнаешь, – обнадежил Печенюшкин. – А сейчас все вместе беремся вон за ту железяку. Ну-ка, потащили!.

Спустя час с небольшим, когда Пиччи объявил, что работа закончена, Лиза отошла в сторонку, с сомнением разглядывая получившееся сооружение. Оно не было похоже вообще ни на что. В полном соответствии с указаниями хозяина кучу собранных принадлежностей сложили холмиком и полили жидким цементным тестом. Обрывки и обрезки, схваченные подсохшим раствором намертво, торчали там и сям, придавая постройке вид неприятный и даже раздражающий.

Алена, присоединившаяся к сестре, таращила глаза на холмик с нехорошими подозрениями. Федя даже вскарабкался на плечи бронзовой бабы-яги, чтобы разглядеть сооружение сверху.

– Непруха катит! – с сожалением произнес домовой полюбившуюся фразу. – Не переживай, брат Печенюшкин. Бывает, и впрямь все из рук валится. Значит, не стезя. В другой раз получится. Может, мне за ковром-самолетом смотаться, что гномы-повременщики ткали?..

– Да, – рассеянно кивнул Пиччи, – следующую модель будем парафинить. Пожалуй, для данной конструкции жидкий парафин эффективнее алебастра. Разумеется, с нафталинными добавками… Как вы сказали, Федор Пафнутьевич?! – встрепенулся он. – В другой раз получится? Зачем же?! И сейчас все отлично! Цемент застыл? Раз, два, три!..

Он хлопнул в ладоши, холм осел, вытянулся и приподнялся, вытолкнув колеса на гусеницах… Через несколько секунд перед героями предстало нечто, похожее на длинноватый, как такса, танк с плоской крышей и застекленным окошечком над каждым колесом. Труба, привнесенная конструктором в последнюю очередь, гордо и воинственно торчала впереди.

– Я назвал его БПР! – объяснил довольный мальчуган. – Блиномет Печенюшкина Революционный. Нравится?

– Видуха солидная, – одобрила Лиза. – А почему революционный?

– Ну, по-моему, в производстве блинов эта машина произведет революцию.

– Основательная штуковина, – признал Федя. – Только шибко на танк похожа. Так и замыслено?

– Всякая революция, – процитировал Пиччи на память, – лишь в том случае чего-то стоит, если умеет защищаться. Но это боевой режим. Есть еще два.

Мальчик провернул трубу на пол-оборота, танк загудел, оплывая, как желе на солнце, дрожание воздуха возникло вокруг него, мешая рассмотреть очертания.

– Режим второй, – улыбнулся Печенюшкин. – БПР(м) – блиномет маскировочный. Прошу ознакомиться.

Перед героями возвышался пестрый домик на колесах с острой двускатной крышей. Из одного ската косо торчала труба. Стены были обиты разноцветными обрезками жести, крышу обтягивали куски старых, написанных маслом картин, надежно защищая от дождя. В застекленных оконцах виднелись ситцевые веселенькие занавесочки. Больше всего дом напоминал фургончик бедных бродячих артистов.

– Это мне больше нравится, – обрадовалась Лиза. – Он сам едет?

– Никтошка не войдет, – огорчилась Алена. – Даже безвоздушный он по площади как весь домик. В твоей прихожей здоровенной еле поместился.

– Обманул… – добродушно ворчал Печенюшкин, обходя вокруг блиномет маскировочный. – К монументальности тяготеет. На самом-то деле может сократиться и до кошачьих размеров. И даже самонадуться при этом.

– Я есть хочу! – вспомнила успокоенная Аленка. – Все стройки да разговоры, разговоры да превращения… А где же блины? Я со сметанкой люблю! Сметану он тоже мечет? Из окна?

– Обеденная пауза! – протяжно вскричал хозяин, подражая назойливому усачу с телеэкрана. – Она же – презентация блиномета. Прошу запомнить ключевую фразу: «Угости, родименький!»

Дом содрогнулся, ласковое урчание послышалось в трубе, из нее вылетел светлый ком, размером с футбольный мяч, и плюхнулся на площадку к ногам героев.

– Первый блин? – предположила Лиза.

Алена, открывшая было рот с целью плача, тут же успокоенно закрыла его – ненадолго. Ком распался на пять частей, и те разворачивались сами в обеденный стол со стульями. Цветастая скатерть покрыла стол, на ней возник кипящий самовар, пузатый расписной заварочный чайник, тарелки, чашки, ложки, блюдца, сахарница и глубокие плошки с заманчиво пахнущим содержимым.

– Садитесь же, – тормошил друзей Печенюшкин. – Блинам не след остывать, так, Федор Пафнутьич?! Девчонки, чай разливайте! Берите – сметану, масло, икру, варенье…

Как только все застыли в готовности, из трубы прямо на тарелки посыпались пухлые, румяные поджаристые блины. Аленка с завистью посмотрела на Федю – у него стопка оказалась не в пример больше, но тут же принялась за еду и забыла обо всем…

Пищи хватило в аккурат, подчищая тарелку, Лиза поняла, что съесть больше просто не в состоянии. Аленка, Пиччи и Федя заканчивали со своими порциями, лица их также светились полным довольством.

– Спасибо большое! – Лиза встала из-за стола. – Странно, наелась, как бегемот, а тяжести нет. Бодрость и веселье в организме. Готова посуду вымыть!

– Нет нужды, – благодушно ответил хозяин. – Посуда разовая, как и все остальное. Даже стол со стульями. Все сыты? Подъем! Запомните вторую ключевую фразу: «ОЧЕНЬ ВКУСНО, СПАСИБО ЗА УГОЩЕНИЕ!»

Едва Печенюшкин договорил, как обеденные принадлежности мгновенно пропали. Последней исчезла скатерть, но перед этим повисла в воздухе, как простыня на веревке, и на ней во всю длину проступила надпись: «НА ЗДОРОВЬЕ! СТРАШНО РАД! ВАШ БЛИНОМЕТ».

– А если добавки захочется? – практичная Аленка нарушила довольное молчание. – Или новый гость появится во время обеда? Есть еще волшебные слова?

– Тут и запоминать не надо, – успокоил Пиччи. – Все произвольно. Просто попросить от души. Отказа не будет.

– Действительно, революционное изобретение! – Лиза погладила угол домика. – Слушай, а какой третий режим?

– Блиномет складной! БПР(с). Здесь до трубы не всякий дотянется, поэтому крутим на пол-оборота среднее колесо. Оп-ля!.. – Дрожание воздуха повторилось, стихло, и перед изумленными зрителями посередине пустой площадки предстал… портфель.

Плоский кожаный чемоданчик с цифровыми замками вполне подошел бы респектабельному бизнесмену. Между креплениями ручки была вделана узкая пластинка из полированного золота с выбитыми на ней буквами БПР(с). Нетерпеливая Лиза подбежала и схватила портфель.

– Так вот зачем кожа! – догадалась она. – Как он работает, не пойму? Что-то не могу открыть!

– Правильно, – согласился Печенюшкин. – И не надо. Он так же, как и домик, с голоса работает. Сам распахнется, когда потребуется. Левое среднее колесико провернуть наполовину – обратится в танк, правое среднее – в домик.

– А когда есть захочется?

– Тогда и откроется, если правильно попросить. Запомнили ключевые фразы? Молодцы!

– Прямо барин! – Федя важно прошелся с чемоданчиком в руке. – Эх, еще бы пинжак о двух бортах, да штиблеты-лодочки!.. Даже на стихи потянуло:

 
Возьму солидный портфель я
И с ним поеду в Портфей я.
 

– Нельзя говорить «портфель»! – возмутилась Лиза. – Ударение не то.

 
Возьму солидный я портфель
И с ним поеду я в Портфей.
 

Вот так правильней. Кстати, Пиччи, а как надо произносить – «Портфей» или «Портфей»?

– Из-за этого когда-то была война, – прищурился Печенюшкин. – Я же теперь заправский историк-архивист, почти год рылся в старых летописях. В спорах о простом ударении – в начале слова его ставить или в конце – целый город разделился на два лагеря, начальников и конечников. И, хоть конечников было больше, естественно, победили начальники. Оказалось, что вся власть в руках именно у них.

Но конечники не сдались. Они просто переменили тактику, постепенно выводя своих детей в еще большее начальство. Те узаконили вопрос об ударении специальным указом. Так что правильно все-таки говорить «Портфей».

– Спорить не стану… – Федя любовно отер рукавом гладкую пластинку. – Лучше скажи, как отправимся: в домике, на танке али с портфелем?

– Я бы предложил домик, – задумчиво произнес Пиччи. – Впряжем в него Никтошку, изобразим бродячую труппу… Звездочеты, клоуны, поэты… Так легче будет попасть во дворец Базилевса. Кстати, Лампусик поет, как ангел… Федор Пафнутьич, конечно, хозяин. Строгий, но справедливый. Будет иногда поколачивать нас палкой в воспитательных целях… В общем, легенда просматривается.

– Можно, – согласился домовой. – А лучше – мы все семья, а Никтошка и Лампусик – домашняя живность. Что ж тут необычного – простое хозяйство: бабочка да слон.

– Решим по дороге, – Печенюшкин жестом успокоил сестер, готовых протестовать. – Не могу вспомнить: блиномет я сначала придумал, а потом решил вмонтировать в него машину времени или наоборот. Собственно, теперь неважно. – Он осторожно забрал у Феди чемоданчик и повернул среднее правое колесико. – Осмотрите домик как следует, сестренки. Привыкайте к нему. Кто знает, на сколько времени он станет нашим постоянным жилищем?..