Текст книги "Я украду твой голос"

Автор книги: Сергей Бакшеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Прошла неделя. Марк Ривун быстро шел на поправку. Лечащий врач посещал его прямо в камере. Марка перевели в подвал, в специальный отсек для самых опасных государственных преступников, обычную охрану усилили. Самоубийство Кима, не выдержавшего атаки инфразвуком, генерал засекретил. Для всех он погиб в нелепой автомобильной аварии.

Теперь, когда были документально зафиксированы уникальные возможности арестованного, Бурмистров подумывал о его использовании на благо государственной безопасности.

Специально вызванный профессор-хирург Камоцкий в присутствии генерала обследовал голосовой аппарат Марка.

– Вы понимаете, – зудел гнусавый профессор с клиновидной испанской бородкой, то так, то этак заглядывая в разинутый рот Ривуна. – На формирование голоса влияет много анатомических особенностей. Это не только глотка, гортань, но и ротовая полость, нос с его придаточными пазухами, и даже подлобные пустоты. Кроме того, на индивидуальный тембр голоса влияет трахея, бронхи и грудная клетка в целом. У разных людей эти органы отличаются по форме, объемам, психофизическим особенностям их использования. Вы наверняка замечали, что голос зависит даже от настроения человека. Теперь вы понимаете, какую сложную задачу передо мной поставили?

В отличие от генерала, который пропускал заумные рассуждения и ждал выводов, Марк внимательно слушал объяснения профессора. Он уже знал многие медицинские термины.

– Взять, к примеру, мою легкую гнусавость, – продолжал Камоцкий. – Причина ее в том, что…

– Ваш голос меня не интересует! – оборвал профессора генерал. – Чем отличается горло вот этого человека от нормального?

– Понятие нормальности – это бытовой и, в некоторой степени, социологический термин. Для хорошего врача и хирурга каждый человек индивидуален.

– Так в чем же индивидуальность этого типа?

– Хм-м. Я вижу, что юноша перенес серьезную травму горла в раннем детстве. Этот факт, несомненно, сказался на развитии всего голосового аппарата. В силу физических особенностей диапазон его возможностей весьма широк. Я нарисую вам все видимые отличия. Но чтобы объяснить феномен особо низкого голоса, мне надо заглянуть внутрь.

– Так заглядывайте, черт возьми!

– Прямо сейчас? Для этого мне потребуется располосовать и вывернуть наизнанку нос, горло и гортань молодого человека. А затем произвести тщательные измерения. Вы этого хотите?

– А это возможно?

– Что, простите?

– Ну, чтобы потом…, всё обратно.

– После такой операции путь один – в морг, – засмеялся профессор.

Генерал посчитал шутку неуместной, а Марк запомнил слова профессора и сделал вывод, что разорванных щек оперной певицы для постижения тайны ее голоса было явно недостаточно.

Бурмистров нервно оборвал смешок профессора:

– Хватит! Раз вы закончили, можете идти. Если понадобитесь, с вами свяжутся.

Генерал надеялся с помощью медиков разгадать феномен уникального голоса Ривуна и привить эти способности нескольким тайным агентам. Чистенькое убийство инфразвуком, не оставляющее никаких следов на теле, что может быть лучше для спецслужбы? Доведение до самоубийства, как в случае с Кимом, тоже неплохой вариант. Жаль, что медицина оказалась бессильна. Но раз не получается из агентов сделать копии Ривуна, надо Марка Ривуна превратить в суперагента. Бурмистров в нетерпении потирал руки от захватывающих перспектив.

Пока продолжалось лечение и обследование, Композитор изучал и фиксировал в памяти звуковую картину здания, в котором находился. Дальнейшее пребывание здесь ничего хорошего ему не сулило. И он задумал побег из тюрьмы, из которой еще никому не удавалось сбежать.

По шагам охранников, разговорам, позвякиванию ключей Марк быстро разобрался в системе коридоров подвала и верхних этажей тюрьмы, определил возможные выходы как во внутренний двор, так и на соседние улицы. Вскоре он имел представление обо всех дверях, перегораживающих проход, знал, сколько замков в них, и где хранятся нужные ключи. От его тонкого слуха не ускользали любые реплики охранников, он изучил график их службы и время смены караулов. Он рассчитал свой будущий побег по минутам. Оставалось только дождаться подходящего случая.

Однажды вечером звякнула щеколда, откинулась створка металлического окошка в двери и на нее опустилась алюминиевая тарелка.

– Ужин! – привычно выкрикнул охранник. – Забирай, не спать!

Марк понял, что настал тот самый долгожданный момент. Всё совпало. Охранник был один. Его напарник Швыдко с расстройством желудка засел в туалете. На поясе охранника позвякивали две связки ключей: одна от перегородок в коридоре, другая от камер. Второй по инструкции быть не должно. Из-за подтрунивания над напарником, охранник забыл оставить ключи на вахте.

Всё это Композитор успел осмыслить в течение мгновения, когда охранник только остановился у двери и протянул руку, чтобы открыть окошко. Предстояло действовать быстро. Когда тарелка опустилась на откидную створку, Марк уже лежал головой на полу, ногами на нарах. Он заговорил голосом беспомощного ребенка, нуждающегося в сострадании:

– Я упал и не чувствую тела. Не могу встать. Не могу повернуться. Это паралич. Врача. Нет, не успеете… Голова затекла. Кровоизлияние в мозг. Передайте вашему генералу, что я согласен… Нет, уже поздно. Он не успеет. Меня надо поднять. В глазах темнеет. Включите свет поярче! Мне страшно… Если поднимете, может продержусь, и успею сообщить генералу… Помогите… Это очень важно. Для страны… Генерал вас наградит. Помогите…

Охранник сразу проникся симпатией к умирающему заключенному. Помирает, бедняга. Даже врач не успеет помочь. А говорит-то как ангельски. Видно, душа отлетает, с грешным телом прощается. А если ему помочь, положить по-человечески, может, протянет немного. Генералу что-то важное сообщит. К нему, и впрямь, сам Бурмистров наведывается. И врачи приходят. Неспроста это. Нужен он начальству. Надо помочь. Хоть и не положено камеру открывать, да что ж он плохого мне сделает. Только положу доходягу на нары и сообщу начальству.

Большой ключ скрежещет в старом замке, кирзовые сапоги топают к Марку, уверенные руки подхватывают худое тело. Марк прижимается к уху беспечного охранника, набирает полную грудь воздуха и ревет низкой ужасной сиреной. Охранник с испугу шлепается на пол. Марк дергает его за плечи и ударяет коленом в лицо. Тело обмякает, из разбитого носа струятся кровавые сопли.

Шустрый арестант облачается в форму охранника, прихватывает ключи и выскальзывает из камеры. Только сапоги оказались малы. Но без них лучше. В своей обуви Марк привык передвигаться бесшумно. Он прислушивается и быстро вычисляет количество и месторасположение каждого из охранников. Продвижение по коридорам идет успешно. Перегородки его не смущают. Марк по звуку определяет в связке нужный ключ, открывает решетчатую дверь и оказывается на шаг ближе к заветной свободе. Если впереди кто-то появляется, он сворачивает в соседний коридор. Запутанная система его не пугает. Он давно прочитал ее своими ушами.

Перед лестницей на верхний уровень Марк замирает. Сверху слышатся шаги. Это незадачливый Швыдко совсем некстати покинул туалет и направляется на помощь напарнику. Беглеца и охранника разделяет всего два коротких лестничных пролета. Марк оборачивается, за спиной длинный коридор. Он не успеет бесшумно добежать до угла. Напасть? Но огромный Швыдко, в отличие от утихомиренного напарника, со спины напоминает книжный шкаф. Его так просто не одолеешь. Будет шум, а главный пост охраны с четырьмя вооруженными бойцами располагается рядом с лестницей.

Марк невольно отступает. Рука сжимает связку длинных ключей. Это от камер. Можно укрыться в одной из них! Марк сканирует ближайшие помещения. Пустой камеры, как назло, нигде нет! Но вот в этой всего один лежащий человек. Марк устремляется к закрытой двери, вставляет ключ – не подходит. В предшествующие дни он не ставил себе целью запоминать звуки ключей от разных камер. Его интересовали только двери, перегораживающие коридор. Пальцы суют в замок следующий ключ – опять не тот!

Швыдко спускается медленно. Марк слышит, как тяжелые ноги отсчитывают каменные ступеньки. Он быстро перебирает ключи, но всё равно не успевает. Одна попытка по времени равна двум ступеням. Вот Швыдко одолевает первый пролет лестницы и поворачивает на следующий. Новый ключ юркает в скважину замка. Зацепил! Нет, не тот. Два шага по ступеням – и очередной ключ перекидывается в разряд использованных. Еще два шага – и снова неудачная попытка. Может, в этой связке вообще нет нужного ключа?! Остается три варианта и четыре ступени! Пальцы вцепляются в очередной ключ – мимо!

Перед охранником последние ступеньки до выхода в коридор. На ладони Композитора два ключа. Какой взять? Они все похожи и отличаются только несколькими бороздками. Чистая лотерея. Он сует правый. Нога Швыдко ступает на предпоследнюю ступень. Если дверь сейчас не откроется, беглец предстанет перед суровым охранником, как на ладони. Даже шанса затаиться и напасть на противника, у него теперь не осталось.

Ключ делает четверть оборота. Такое уже было! Снова тщетно? Нога Швыдко шлепает на последнюю ступень. Следующий шаг – и он в коридоре. Ключ зацепляет механизм и проворачивает замок. Швыдко шумно сморкается. Марк дергает неуступчивую дверь и прыгает в камеру. Швыдко ступает в коридор. Марк прикрывает дверь и слышит, как мимо проходит грузный охранник.

Опасность миновала. Теперь можно осмотреться. Марк оборачивается. С низких нар за ним напряженно наблюдает пожилой истощенный человек. Где-то он уже видел эти прищуренные глаза.

– Вы кто? – спрашивает арестант.

По голосу Марк узнает одного из вождей страны. Еще недавно он выступал по радио, плакаты с его изображением трудящиеся носили на праздничных демонстрациях.

– Меня прислали друзья. Я пришел вас спасти, – невозмутимо и убедительно врет Марк. – Немедленно выходите из камеры и следуйте налево. За углом вас ждет наш человек. Он, как и я, одет в форму охранника. Доверьтесь ему, он выведет вас дальше.

– Но…

– Иначе сегодня в полночь вас расстреляют.

Этому сообщению высокопоставленный арестант безоговорочно верит. Он знает систему.

– Быстрее, – торопит Марк. – У вас мало времени.

Арестант поднимается, твердым привычным движением пожимает Марку руку и благодарит:

– Спасибо, товарищ.

Расчет Композитора оказывается верным. По инструкции каждая внутренняя дверь, перегораживающая коридор, должна быть закрыта. Охранники, перемещаясь по изолятору, неукоснительно соблюдают это правило, но Марк не утруждал себя подобными мелочами. Озабоченный неприятной хворью Швыдко за первым же поворотом наталкивается на открытую решетку и крепко задумывается. Чтобы это значило? Когда на него натыкается бывший член ЦК, недавно объявленный врагом народа, даже тугодум Швыдко соображает, что дело нечисто. Выпучив глаза, он слушает слова благодарности возбужденного арестанта и испуганно выкрикивает:

– Нет!

Арестант в растерянности.

– Лицом к стене! – спохватывается охранник. Одной рукой он прижимает бывшего вождя, а другой тянется к кнопке внутренней сигнализации.

Спустя несколько секунд мимо камеры, где затаился Ривун, топают три пары ног. Наверху на вахте остается только один охранник. Если бы Марк умел улыбаться, он бы так и сделал, ведь теперь его задача существенно упрощается.

Уже не таясь, уверенной походкой Композитор быстро поднимается наверх к караульному помещению, отделяющему камеры от служебных кабинетов. Вскочившего навстречу охранника он останавливает начальственным жестом.

– Без паники! Все под контролем. Мы проводим тайную спецоперацию по ликвидации врага народа. Он будет уничтожен при попытке к бегству. Санкция получена на самом верху. Заодно мы вычислили его сообщников в караульной службе. Они тоже будут уничтожены. Остальным предстоит тщательная проверка. С этого и начнем. Ваше настоящее имя? Сколько лет служите в органах? В каких отношениях состояли со шпионом, прикрывавшимся фамилией Швыдко?

– Я? – перепугался охранник. – Я не шпион.

– Отвечайте по существу. От ваших ответов зависит не только ваша участь, но и судьба ваших родственников. Ну?

– Семь лет здесь. После ранения. Я и на фронт просился…

Начальник караула растерянно бегает глазами и вспоминает свои заслуги перед органами. Композитор изучает массивную решетчатую дверь, за которой лишь декоративная деревянная. Всё, как он и предполагал: два замка, один из которых открыт, а ключи висят в ящике на стене. Бери, открывай и выходи. Растерянный караульный не представляет опасности. Подавленный уверенным голосом с четко выстроенными повелительными нотками, офицер не обращает внимания на небритый вид и осунувшееся лицо незваного командира с сержантскими погонами. Вытянувшись по стойке «смирно», он нервно хватает воздух пересохшими губами, демонстрируя готовность исполнить любой приказ. Марку остается отдать какую-нибудь вразумительную команду и неспешно покинуть тюремное помещение.

Но тут зазвонил телефон. На столе бренчал аппарат, обеспечивающий связь с главным управлением. Караульный потянулся за трубкой.

– Сядьте! – одернул его Ривун. Охранник послушно шлепнулся на табурет. – Как давно вы сотрудничаете со Швыдко?

– Да я… Да, как же… Телефон…

Звонок, как любой посторонний звук, мешает Марку и нервирует его. Охранник сосредоточился на телефонном аппарате. Многолетний инстинкт караульного постепенно берет верх над сиюминутным влиянием. Ситуация выходит из-под контроля. Пора прибегать к активным действиям.

Начальник караула наклоняется к телефону. Марк заходит со спины, подхватывает со стола тяжелую керамическую кружку с недопитым чаем и дважды бьет ею по голове караульного. Темные брызги чая разлетаются по комнате, пачкают форму. Караульный заваливается на пол, туда же брякается треснувшая кружка. А телефон продолжает звонить. Можно уходить, путь свободен, но безответный звонок вызовет неизбежное подозрение у начальства.

Марк снимает трубку и бодрым голосом только что оглушенного караульного рапортует:

– Начальник караула слушает.

– Что у вас там происходит? Почему долго не отвечали? – ворчит встревоженный генерал Бурмистров.

– Виноват, товарищ генерал. Чай разлили. Прибирались.

– Трактир устроили! Проверить камеру арестованного Ривуна и доложить.

– Слушаюсь! Будет исполнено.

– Даю три минуты.

– Так точно, товарищ генерал! – выкрикивает Марк и осторожно кладет трубку на рычаг.

В запасе три минуты, медлить нельзя, дотошный генерал что-то заподозрил. Марк выхватывает нужный ключ и выходит из изолятора. Он в обычном коридоре административного здания. Идти мимо многочисленных кабинетов к главному входу он не решается. Есть путь короче. Через внутренний двор можно пройти к служебным выходам на соседние улицы. Марк толкает нужную дверь и впервые за десять дней оказывается на свежем воздухе в каменном дворе-колодце. Композитор глубоко вздыхает, здоровые легкие – залог его успеха. В нагрудном кармане гимнастерки выделяется прямоугольник удостоверения, отнятый у охранника. Марк уверенным шагом двигается к проходной. Обаятельный голос и служебный пропуск гарантируют ему беспрепятственный выход.

Генерала Бурмистрова даже после разговора с начальником караула не покидало смутное беспокойство. Почему загорелась лампочка? Сразу после печального эксперимента с Кимом, осознав, какими убийственными возможностями обладает арестованный, генерал приказал, вскрывать камеру Ривуна только по его распоряжению. Кабинет генерала оснастили лампочкой, сигнализировавшей об открытии двери камеры. Круг сотрудников, посвященных в детали дела, был крайне ограничен. Сегодня он приказа никому не отдавал, а лампочка, тем не менее, вспыхнула!

Не удовлетворившись звонком, генерал решил спуститься в подвал лично. Размашисто шагая по коридору, он замечает во внутреннем дворе долговязую фигуру охранника. Что-то ему кажется странным. Генерал пригляделся. Узкие плечи, короткие рукава гимнастерки и, самое главное, вместо сапог охранник обут в обычные ботинки!

Это он! Уходит!

Звонить и объяснять некогда. Пожилой генерал мчится по коридору, на ходу выхватывая пистолет. Шарахается в сторону младший офицер. Генерал сворачивает на лестницу. Три этажа вниз прыжками через две ступеньки. Снова длинный коридор и вот уже проходная.

Марк прекрасно слышит тяжелый бег грузного человека по паркетному полу и сам прибавляет ход. Прыжки по каменным ступеням он воспринимает так же четко, как обычный человек стук молотка в соседней квартире. Марк входит в проходную, когда генерал уже бежит по первому этажу. Рука сжимает удостоверение, на лице застыло озабоченное выражение спешащего человека, с уст готова слететь отвлекающая фраза. Но охранники, как назло, переругиваются с полоумной старушкой, загородившей выход. Женщина разыскивает своего сына, тыкая пальцем в какую-то фотографию.

Бегущий по коридору человек приближался. Марк уже знает, что это генерал Бурмистров. Он слышит его тяжелое дыхание и тонкий свист дула пистолета, рубящего пыльный воздух.

Марк уверенно отстраняет охранника, выхватывает фотографию из рук женщины и спокойно заявляет:

– Его расстреляли. Вчера. Справку о смерти вам пришлют. – Женщина бледнеет и беспомощно роняет руки. Марк повышает голос: – Никаких обмороков! Здесь не медсанчасть! Вывести ее на улицу, – приказывает он охранникам. – И больше не пускать! Что за балаган развели!

Марк сует удостоверение в нагрудный карман и в хмуром молчании выходит на улицу. В ту же секунду к проходной из коридора выбегает Бурмистров.

– Где? Где Ривун? – кричит он, размахивая пистолетом.

Охранники оторопело смотрят на вбешенного генерала. Бурмистров отпихивает тетку и выскакивает на улицу. Свирепый взгляд зыркает по сторонам. Слева и справа – никого. Проезжую часть невозмутимо пересекает человек в форме.

Штатские ботинки. Шея чуть набок. Он!

– Стоять! – выкрикивает генерал и наводит пистолет.

В прицел попадает спина беглеца. Человек начинает оборачиваться.

Не дать возможности ему говорить! Только не в легкие!

Генерал опускает ствол и нажимает на курок. Эхо от выстрела на узкой улочке на мгновение оглушает его.

Глава 18

– Теперь ты понимаешь, что у тебя нет выбора?

– Выбор есть всегда.

– Глупая фраза! Или ты соглашаешься с нами сотрудничать, выходишь на свободу, живешь на полном обеспечении и выполняешь наши задания.

– Или?

– Или я отдаю тебя под нож нашему хирургу. Он раскромсает тебя до основания, вывернет наизнанку и разберется в твоих секретах. Я обещаю!

На последнем слове Иван Витальевич Бурмистров жестко ткнул пальцем в шею Ривуна и еще ниже склонился над ним, словно от этого зависела сила убеждения. Марк растянулся на нарах спиной вверх. Три дня назад ему извлекли пулю из ягодицы, но рана еще не зажила. Генерал приходил в камеру каждый день, на его шее болтались огромные наушники. В первые дни он их не снимал. Во время бесед, больше напоминавших монолог, специально проинструктированный офицер, дежурил за дверью, контролируя поведение арестанта через открытое окошко.

– Если потребуется, мы разрежем тебя на кусочки, подвергнем химическим анализам, пересадим твои уши нашему человеку, но докопаемся до тайны.

– Я согласен, – вяло промычал Марк.

– С чем?

– Стать вашим агентом.

– Вот и хорошо, – генерал встал, нервно потирая руки. – Это правильное решение. Обстановка в мире неспокойная. У нашей страны много врагов. А врагов мы уничтожаем. Не к каждому из них можно подобраться с пистолетом. А твое оружие всегда с тобой, и что самое чудное – оно не оставляет следов. У Кима, кстати, ничего не нашли. Сердечная недостаточность. Ценный был специалист, ну да черт с ним. Нас ждут большие дела, Марк.

Генерал велел офицеру закрыть окно и перешел на шепот:

– Осталось уладить формальности. – Он раскрыл папку, лежащую на столе, и разложил бумаги. – Поднимайся. Вот здесь надо подписать.

Марк заворочался и послушно встал.

– Только агентурное имя я еще не придумал. – Генерал вопросительно посмотрел на Марка. – Есть какие-нибудь предпочтения? Как хочешь, именоваться между своими?

– Композитор.

– Неплохо. Совсем неплохо. Так и запишем. А теперь распишись. Вот здесь и здесь.

Марк Ривун небрежно расписался. Он никогда не придавал значения бумагам. Буквы на листе – это умершие звуки. Книги – их могилы, а библиотеки – кладбища. Зачем посещать кладбища и поклоняться могилам, если мир наполнен живой речью и миллиардами притягательных звуков?

– Что дальше? Когда меня выпустят?

– Ну, не в таком же виде, – развел руки довольный Бурмистров. – Сначала мы тебя подлечим, приведем в порядок и кое-чему обучим.

– Чему?

– Существует много полезных вещей, которыми надо уметь пользоваться. Яды, оружие, системы шифровки. Это интересно, вот увидишь.

Через три недели одетый с иголочки Марк Ривун сидел в кабинете Бурмистрова. Генерал уже не опасался новоиспеченного агента. Он ему доверял и даже испытывал некоторые отеческие чувства, как к нерадивому ребенку, добившемуся неожиданного успеха. Желая навсегда закрепить успех, он перешел в общении с Ривуном на «вы».

– Итак, все инструкции получены, – подвел итог Бурмистров и достал из выдвижного ящика стола пухлый конверт. – Это деньги. На первое время. Сегодня вы возвращаетесь к обычной жизни. Вас вывезут на закрытой машине и высадят у Казанского вокзала. По легенде все эти дни вы гостили у родственников. В машине чемодан с вашими вещами.

– Вещами?

– Мы приобрели вам одежду. Там же найдете спецсредства.

– А где я буду жить?

– В этом и заключается первое задание. Мы решили, что будет лучше, если вы вернетесь к дяде. Однако он излишне много знает о вас. – Генерал пристально посмотрел на Композитора. – Кстати, неделю назад дирижера Норкина постигло огромное горе. Смертельно заболела его дочь, в больнице чахнет, бедняжка, и трагически погибла жена, Аделаида Наумовна. Возвращалась из театра поздно вечером. Сами понимаете: меха, украшения. Ее ограбили и убили. Видимо, оказала сопротивление. Милиция так плохо борется с уличной преступностью.

Марк невозмутимо молчал. Генерал выждал паузу и продолжил:

– Как я уже говорил, ваш дядя единственный, кто знает о ваших способностях. И должен сказать, он совсем не грустил о вашем исчезновении. Возможно, даже тайно радовался. И всем говорил, что вы уехали к родне. Как видите, нам ничего не пришлось придумывать. Однако такого свидетеля оставлять ни к чему. Он сейчас в горе, и если вдруг покончит с собой, никто не удивится. – Генерал постучал пальцем по столу и твердо заявил: – Это и есть первое задание. Срок исполнения – сегодня!

Марк молчал, но генерал видел, что агент по кличке Композитор все понял правильно. На всякий случай он уточнил:

– Оружия и спецсредств применять нельзя. Только ваши исключительные способности. Мы подстраховывать не будем. Если хотите, это своего рода экзамен.

Марк протащил пакет с деньгами по зеленому сукну генеральского стола, прислушался к шороху. Затем достал деньги, пошелестел купюрами, запомнил звук. Когда пачка с деньгами юркнула во внутренний карман новенького пиджака, он встал.

– Я могу идти?

– Да. Офицер, который проводит до вокзала, ждет в коридоре. Он передаст вам прокомпостированный билет, будто вы только что сошли с поезда. Дальше доберетесь самостоятельно. Деньгами не сорите, лишнего внимания не привлекайте. – Генерал поднялся, хотел пожать на прощание Марку руку, но ограничился лишь короткой фразой: – Успехов. И без глупостей.

25 декабря 1949 года Марк Ривун остановился перед высокой обитой дверью дирижерской квартиры. За спиной визгливо уплывал лифт. О каменный пол звякнули металлические уголки нового чемодана. С подошв стекали грязные лужицы талого снега. Марк прислушался. Норкин был дома – скрипело старое кожаное кресло, пьяно чмокали пухлые губы. Позвонить? Карман утепленного кожаного плаща оттягивали ключи. Чекисты предусмотрительно вернули все личные вещи.

Марк самостоятельно открыл дверь и, не таясь, вошел в квартиру. Разуваться он не стал, задание следовало выполнить сразу. Альберт Михайлович заметил племянника, только когда тот оказался рядом с его креслом.

– Ты? – удивленно пялился дирижер на воскресшего племянника, сглатывая подступивший к горлу ком. – Откуда?

Марк молчал, выражая полное равнодушие. Норкин судорожно глотнул коньяк из залапанного бокала и попытался прикрыть страх излишней болтливостью. Но получалось плохо.

– Ты исчез. Мы волновались. Я сначала думал самое плохое… Мыслей себе не находил, то есть – места… Нет, все не так. Про тебя расспрашивали… Оттуда. И я не задавал вопросов. Сам понимаешь… А потом всё стихло, никто не интересуется. Я подумал, может, у тебя все в порядке. Ведь так бывает. Редко. А где ты был? У них?

Марк слушал унылое завывание морозного ветра за окном и поскрипывание окоченевших деревьев. Лысые неупругие ветки никак не помогут дирижеру. Тонкий слой снега лишь припорошил асфальт.

– А я оставил оркестр. Надоело. Надо уступить дорогу молодым. И с административной работы тоже ушел. Буду писать музыку. У меня столько творческих планов. – Норкин замялся и потупил взор. Рука плеснула остатки коньяка в бокал. – Я так журналистам заявил. И уже выдал одну симфонию. Ты не возражаешь? Мы ведь договаривались.

Он пригубил, но тут же отставил бокал. Спохватился.

– Да, ты еще не знаешь. У меня большая беда. Аделаида Наумовна погибла. Ее убили, подло убили. Рядом с театром. Из-за бирюлек и шубы! – Альберт Михайлович расплакался. – Теперь я один. Здесь. Совсем один.

– Скоро вы с ней встретитесь.

Марк произнес первую фразу после возвращения. От неожиданности Норкин ничего не понял и переспросил:

– Где? Она разве…

– Там. – Марк медленно поднял вверх палец. Дирижер съежился. Ривун покосился на бокал и распорядился: – Допивайте.

– Но, – пытался возразить Норкин.

– Пора! – уверенно кивнул Марк.

– А если я не хочу?

– Не заставляйте меня. Вы же всё знаете.

– Так надо?

– Надо. Не будем портить друг другу настроение.

– Ты думаешь…

Норкин затряс подбородком, допил коньяк, вытер ладонью губы. В глазах притаился страх.

– Куда?

– На балкон.

– Мне бы в туалет.

Ривун покачал головой.

– На балкон. Аделаида Наумовна ждет.

– Где?

Марк решил приободрить осунувшегося дирижера.

– Она там, внизу. Вот увидите. Скоро вы с ней встретитесь. Она ждет вас. Вставайте. Смелее.

Он помог Норкину подняться и подтолкнул к балкону. Дверцу сам открывать не стал. Чекисты научили не оставлять следов. На балкон он тоже не вышел, остался в темной комнате и шипящим голосом давал указания:

– Подойдите к перилам. Наклонитесь. Ниже, ниже. Встаньте на носочки! Видите ее? Она там. Еще ниже! Перегнитесь, вглядывайтесь лучше. Протяните к ней руки!

Тапочки Норкина оторвались от опоры. Тело перевалилось через перила. Звонко затрещали ломающиеся ветки. Краткий вскрик отчаяния, удар, хруст ломающихся костей. Затем хрип, бульканье кровавой пены в горле – и тишина.

На заснеженном балконе остались отпечатки ног только одного человека. Восьмью этажами ниже лежало его бездыханное тело. И никаких следов насилия.

Экзамен сдан.

Невозмутимый молодой человек подошел к телефону, набрал нужные цифры. Его лицо сохраняло полное спокойствие, а голос сбивался и трепетал от страха:

– Скорая? Приезжайте! Скорее! Я приехал домой, а тут такое… Я не могу говорить… Это ужасно. У меня разрывается сердце! Дядя упал с балкона… Адрес? Все вылетело из головы. Это кошмар… Норкин. Альберт Норкин. Прославленный дирижер и композитор. Его все знают. Я его племянник. Только что вернулся. Умоляю, приезжайте быстрее. Ему еще можно помочь.

Пройдя в самую большую комнату, которую жена дирижера торжественно именовала залом, Марк присел за рояль. Клавиши были открыты, на подставке стояли ноты. Марк узнал одну из своих примитивных симфоний, написанных по требованию дирижера. Длинные пальцы с отросшими ногтями пробежали по глянцевым клавишам. Чуткое ухо уловило фальшь некоторых нот. Инструмент требовал настройки. Марк поморщился.

Это была его первая неприятная гримаса с момента возвращения в квартиру дирижера.