Текст книги "Я украду твой голос"

Автор книги: Сергей Бакшеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 24

Дверь камеры пытался открыть Иван Витальевич Бурмистров. Его руки, скованные нервным напряжением, никак не могли справиться с заскорузлыми замками.

– Да что тут у вас…! – ругнулся генерал и сунул ключи равнодушному охраннику. – Открывай!

Нехотя заскрежетали тюремные замки, тяжелая дверь с визгливым скрипом повернулась на давно не смазанных петлях. В душное помещение протиснулся пыльный столб электрического света. Сидевший на нарах Марк зажмурился от неприятной рези в глазах и заслонил лицо ладонью.

Первым в камеру нетерпеливо вошел генерал.

– Ну и запах. Почему не меняли постель и одежду? – грозно рыкнул он, но, вспомнив про глухонемых охранников, свой строгий приказ и конфискованный ключи, дергано махнул рукой и присмотрелся к изможденному лицу заключенного.

В темноте на нарах сидел сгорбленный худой человек, заросший грязными волосами и клочковатой бородой.

– Это он? – недоверчиво спросил Бурмистров.

Выступивший вперед охранник, к которому был обращен вопрос, сдержанно кивнул и опустил ладони заключенного на колени. Генерал приблизился. Оттопыренные уши, торчащий кадык, грубый шрам на шее и безмятежная отсутствующая поза зека напомнили ему прежнего невозмутимого агента по кличке Композитор.

Бурмистров обернулся к врачу, пришедшему вместе с ним, и вежливо приказал:

– Доктор, осмотрите заключенного.

В камеру вошел угрюмый тип в белом халате, небрежно накинутом на офицерскую форму. Его глаза тонули в тени выступающих надбровных дуг. В руке он держал маленький чемоданчик. Осмотревшись, врач брезгливо опустил чемоданчик на нары и процедил:

– Снимите верхнюю одежду.

Марк сидел не шелохнувшись, он млел от забытых ощущений. Людские голоса оживили мертвую камеру, а распахнутая дверь позволяла вновь проникнуть в безграничный эфир звуковых колебаний.

Не дождавшись никакой реакции, врач жестами показал охранникам, что надо делать. Те грубо сорвали с заключенного фуфайку и штаны. Марк только порадовался треску разорванной ткани. Он позволил прикоснуться к телу холодному стетоскопу, заглянуть себе в рот, растянуть веки, постучать по коленям и груди.

– Ну, что? – торопил генерал.

– Пациент исхудал, запаршивел, мышцы ослабли, но никакой отрицательной симпотматики я не наблюдаю. Можно сказать, практически здоров. Ему требуется хорошее питание и витамины. Глаза первое время надо поберечь, и через неделю уже бегать будет.

– Нет у меня недели! Мне он нужен завтра.

– Ну, тогда… будем использовать внутривенные препараты и стимуляторы.

– Так, решено! Капитан Трифонов, слушайте приказ. Срочно перевести заключенного в спецстационар. Отмыть, накормить и постричь. Врач поступает в ваше распоряжение. Пусть делает, что требуется, но через два часа я буду беседовать с заключенным, и хочу, чтобы к этому времени он был похож на человека. На нормального здорового человека! Дополнительную охрану я выделю.

Последующие два часа Иван Витальевич Бурмистров курил одну сигарету за другой и думал, как выстроить разговор с Композитором. Теперь он был убежден в виновности своего сотрудника, ведь сразу после изоляции агента странные убийства с разрезами прекратились. Однако до сих пор было не ясно, зачем он это делал? В чем смысл столь изощренных убийств? Композитор, конечно, со странностями, но не душевнобольной маньяк.

Впрочем, прошлое ворошить некогда. Есть дела поважнее.

Всесильному генералу Бурмистрову Композитор понадобился для нового, можно сказать, личного задания. Речь шла о жизни и смерти сына генерала, капитана МГБ Тимофея Бурмистрова.

Пока Марк Ривун томился в изоляторе, в стране многое изменилось. В марте 1953 скончался бессменный вождь и руководитель партии Сталин. Власть подмял под себя Берия. Ради личной популярности он объявил амнистию, выпустил сотни тысяч зеков. Но неделю назад и ему пришел конец. Армейские военачальники, прошедшие войну, тайно арестовали Берию. Значит, дни его сочтены. Знающие люди поговаривают, что теперь в стране будет править Хрущев.

Но не это главное. Всё это мелочи на фоне семейной драмы Бурмистрова.

Пару дней назад его сын Тимофей отправился в командировку в Казахстан, где заодно решил навестить однокашника по военному училищу Мишку Петрова. Тот служил в одной из колоний строго режима под Семипалатинском. И вот незадача, вчера во время пребывания сына у друга, в колонии вспыхнул бунт. Заключенные, недовольные тем, что не попали под амнистию, разгромили администрацию, захватили колонию и потребовали пересмотра их дел. Младший Бурмистров и Михаил Петров оказались в числе заложников. В руки отъявленных уголовников попало оружие. Настроены они были весьма решительно. Начальника колонии и зама по оперативной работе убили сразу. На переговоры с военными не шли, требовали прокурора из Москвы. При любой попытке штурма грозились обезглавить всех заложников. И это была не простая бравада. В колонии после скоропалительной амнистии остались прожженные рецидивисты с огромными сроками, которым терять было нечего.

Если бы не единственный сын, оказавшийся в руках зеков, генерал давно отдал бы приказ на штурм. Батальон автоматчиков быстро навел бы порядок. Такое уже бывало. Конечно, будут десятки трупов, лужи крови, зато оставшиеся зеки надолго потеряют охоту бунтовать. Но в этом случае риск потерять заложников был слишком велик. Да что лукавить, в случае штурма с сыном можно попрощаться.

Это если переть силой, напролом. А если по-умному?

Надо выяснить количество вооруженных зеков, их расстановку, определить помещение, где томится сын. И первую спецгруппу направить именно туда. Тогда появлялся шанс его спасти.

Тяжкие ночные раздумья навели генерала на мысль о Композиторе. А если попытаться использовать его уникальные способности? Уши-локаторы странного агента способны проникать сквозь толщу стен, в этом генерал уже убеждался.

То, что Композитор оказался относительно здоровым, добавило уверенности Бурмистрову. Самолет в Семипалатинск уже заказан. Теперь предстояла нелегкая задача, вновь склонить обманутого агента на свою сторону.

В палату к Композитору генерал пришел один. В маленькой комнате пахло медикаментами и свежесваренным какао. Бурмистров плотно закрыл дверь, присел рядом. Прежние страхи были напрочь отброшены – не тот случай, чтобы опасаться за собственную жизнь.

Поначалу Иван Витальевич решил покаяться, но с привычной для профессионала хитростью:

– Простите меня, Марк, не смог вас отстоять в прошлом году. Руководство догадалось о вашей причастности к гибели Ремера. К тому же, аналогичные убийства произошли в Москве и Ленинграде. А затем в Новосибирске. Вы меня понимаете?

Генерал смотрел в неподвижные глаза собеседника, пытаясь разглядеть в них хоть какую-нибудь реакцию. Подстриженный и выбритый Композитор сидел на высоком стуле спиной к окну. Летнее солнышко било из-за его спины, отбрасывая тень на лицо. Тонкие пальцы агента обхватывали большую кружку с какао, над которым поднимался горячий пар.

– Возникла угроза нежелательного резонанса, – продолжил генерал. – И, на самом верху, было принято решение вас устранить. Я, с риском для собственной карьеры, тайно спрятал вас. Другого варианта, сохранить вашу жизнь, не было. Это было не легко. И опасно. Я не лукавлю.

Последняя фраза у Ивана Витальевича выскочила непроизвольно. Молчание Композитора давило на него, заставляло нервничать и оправдываться. Марк взглянул на генерала, будто только что его заметил. Тонкие губы агента повторили с той же дикцией и интонацией:

– Я не лукавлю.

Услышав со стороны фальшь собственного голоса, генерал решил действовать напрямую.

– Помогите мне, Марк. Мой сын попал в беду. Его могут убить в любую минуту. Он в заложниках у отъявленных подонков. Вся надежда только на вас. На ваши способности. Спасите его. И тогда, я вам предоставлю полную свободу. Я сделаю вам новый паспорт, у вас будет новое имя. Поселитесь в любом южном городе или в Средней Азии. Там есть прекрасные места. В Москве о вас все забудут, вы сможете начать новую жизнь. Сейчас время изменилось. И многое в стране теперь по-другому.

Генерал с надеждой смотрел на молчаливого Композитора. Тот прослушал, как чиркнула и вспыхнула спичка у прохожего на соседней улице. Давно он не слышал этот звук. Как и миллионы остальных, которые его ждут на свободе. Он тихо спросил:

– Что надо делать?

Военный самолет приземлился на пыльной полосе казахстанского аэродроме 29 июня 1953 года на закате дня. К открывшейся двери, едва не зацепив крыло, лихо подкатили два армейских «Виллиса». Из первого выскочил полковник, с темными кругами под глазами, и отдал честь генералу Бурмистрову, спустившемуся пот приставной лесенке.

– Полковник Кротов, командир дивизии.

– Как там? – вместо ответного приветствия озабоченно поинтересовался Иван Витальевич.

– Всё по-прежнему, товарищ генерал-майор. Мы ведем переговоры, затягиваем время, никаких действий не предпринимаем.

– А заложники?

– Пока слышим только угрозы.

– Они целы?

– Если бы заключенные с кем-то расправились, нам бы наверняка продемонстрировали результат.

– Едем. Обстановку доложите по дороге.

Генерал обернулся. У самолета, элегантно придерживая шляпу, массировал шею Композитор в длинном кожаном плаще и солнцезащитных очках. В течение долгого полета он постоянно пил любимое какао из большого термоса и чутко дремал. За спиной окрепшего агента, симметрично, как охранники, расположились два капитана МГБ. Бурмистров выбрал коренастого с цепким взглядом, который уже с утра был приставлен к Композитору, и, перекрикивая шум самолетного двигателя, приказал:

– Трифонов! Ты за старшего. Головой отвечаешь. Езжайте за нами.

«Виллисы» сорвались с места, выскочили за проволочное ограждение и помчались по ровной степной дороге вдогонку за остывающим солнечным диском, пытавшемся спрятаться за песчаные горы. Правее, на фоне багрового заката зловеще торчали сторожевые вышки с треугольными крышами.

 

Когда подъехали к окруженной войсками колонии, за высоким забором длинно и хлестко застрекотал пулемет. От деревянной опоры угловой вышки во все стороны полетели крупные щепки. Столб надломился, вышка накренилась и с треском обрушилась во двор колонии. Из нее с криком выпал прятавшийся солдат. Последовала короткая очередь, и крик затих.

Солнце, словно почуяв беду, лизнуло скаты оставшихся вышек и пугливо скрылось за горизонтом.

Глава 25

Автомобили остановились около большой армейской палатки, служившей импровизированным штабом по подавлению мятежа.

– Черт возьми! Что это было? – строго спросил Бурмистров Кротова.

– У заключенных есть автоматы и пулемет.

– Пулемет?!

– В самом начале, под угрозой расстрела заложников, они захватили одну из вышек. Но большая часть персонала своевременно покинула зону с оружием и блокировала преступников по периметру. Наши снайперы зеков на вышки не пускают, блокируют предупредительным огнем.

– Как же там оказался человек?

– Я послал.

– Я же приказал, ничего не предпринимать! Не провоцировать заключенных!

– Последний ваш приказ, товарищ генерал, обязывал меня найти место, с которого лучше всего прослушивается зона. Эта угловая вышка – лучший вариант.

– Плохо работаете, не сумели обеспечить скрытность. А ваши зеки стреляют, напротив, уж очень хорошо.

– Среди них есть фронтовики, товарищ генерал.

– Догадываюсь. Кто руководит этой сворой подонков?

– Инициаторами недовольств выступили политические. Узнав об аресте Берии, они обнаглели и завалили администрацию письмами с дерзкими требованиями. Блатные воспользовались ситуацией и организовали настоящий бунт. По нашим сведениям, сейчас зоной верховодит вор в законе по кличке Кумарь. Колония обесточена, телефонную связь мы замкнули только на себя. Я разговаривал с ним.

– Что он требует?

– Всеобщей амнистии, – усмехнулся полковник. – И прокурора из Москвы.

– Где план колонии?

– В нашем штабе, товарищ генерал-майор. Прошу вас. – Кротов любезно откинул брезент над входом в выгоревшую палатку цвета хаки.

Иван Витальевич покрутил неповоротливой шеей, собираясь подозвать Композитора, но не знал, как лучше это сделать. Звания у агента нет, кличку раскрывать нельзя, а по имени обращаться, совершенно не к месту. Вдобавок ко всему, Марк Ривун стоял спиной к генералу и рассматривал темные очертания построек на территории колонии. В окружении людей в военно-полевой форме он выглядел, как свежий огурец среди пыльных картофелин.

– Трифонов! Давай сюда нашего консультанта, – окликнул генерал своего подчиненного и объяснил полковнику. – Со мной прибыл специалист по таким ситуациям. Он из гражданских, но работает на нас.

В центре просторной палатки под лампой с железным абажуром располагался квадратный стол. Полковник разгладил на нем большой лист бумаги.

– Это карта колонии. Вот здание администрации, это санчасть, внутренняя зона, бараки.

– Где сейчас находятся заложники?

– Уверен, что в изоляторе, который примыкает к зданию администрации. Там имеются хорошо оборудованные камеры, и держать в них заложников наиболее удобно. К тому же, там единственный телефон. И Кумарь разговаривал оттуда.

– Так. О каком плане вы говорили?

– Смотрите, это главные ворота, – полковник ткнул остро заточенным карандашом в карту. – Если с разгона выбить их грузовиком, то до изолятора рукой подать. Я предлагаю следующее. Сначала, путем ложной атаки с тыла, отвлекаем внимание противника. Затем, наиболее подготовленные бойцы, используя элемент неожиданности, врываются на грузовике через ворота, сходу захватывают здание администрации и освобождают заложников. Еще две роты вслед за ними проникают на территорию, отсекают внутреннюю зону, окружают бараки и производят жесткую зачистку. Оцепление из автоматчиков контролирует внешний забор и, если потребуется, уничтожает убегающих. Начать предлагаю, когда полностью стемнеет.

Генерал МГБ поморщился от бравого тона полковника. Он недолюбливал военных. Армейские командиры привыкли рубить сплеча, понятие отдельной человеческой жизни для них не существовало. Оно заменялось бездушным процентом потерь. Годы кровопролитной войны приучили их оперировать только глобальным результатом: достигнута цель или нет. Победителей, как известно, не судят. Разгромил врага, добыл победу – получи орден!

Но Иван Витальевич сегодня прилетел не за наградой. Его интересовала жизнь одного единственного человека – любимого сына Тимофея. И в этом случае требовался хитрый подход, а не лихая кровопролитная атака. Если армейских военачальников Бурмистров сравнивал с мясниками, орудующими топором, то себя он считал ловким хирургом.

«Хорошо, хоть артподготовку не предлагает», – тоскливо подумал генерал и спросил вояку:

– Допустим, вы начнете ложную атаку с тыла. Где гарантия, что преступники сразу не уничтожат заложников?

Полковник сдвинул фуражку, поскреб за ухом.

– Если требуется, мы можем начать и без отвлекающего маневра. В этом случае, конечно, противник не будет рассосредоточен по территории, и его отпор будет сильнее, но мы справимся. У нас значительное превосходство в вооружении и военной технике, товарищ генерал-майор.

Бурмистров тяжело вздохнул.

– Для зека колония – дом родной. Он здесь каждый закуток знает. А твои солдаты сунутся туда в первый раз. Да еще ночью!

– Есть карта, товарищ генерал. Мы так пол-Европы взяли.

– А сколько могил вы там оставили? То-то! В здании администрации на окнах решетки, двери железные, в изоляторе каждый коридор перегорожен. Быстро у тебя, полковник, ничего не получится. Пока бойцы будут продираться к заложникам, их трижды успеют прирезать. А пулеметчик! Забыл, как он бревно раскрошил. Ни одной пули мимо. Сколько он твоих бойцов положит?

– У меня снайперы есть, – оправдывался полковник без прежней уверенности.

– Отсюда, из-за забора они никого не достанут!

Кротов помрачнел, насупился.

– Что вы предлагаете, товарищ генерал-майор?

– Перед штурмом надо точно знать, где находится враг, а где – заложники? Для этого я и привез из Москвы специалиста.

Собравшиеся военные с любопытством посмотрели на сутулую фигуру в щегольском плаще, всё это время равнодушно простоявшую в стороне от стола. Бурмистров вежливо спросил Композитора:

– Задача ясна, товарищ специалист? Что скажете?

Марк Ривун, казалось, только сейчас обратил внимание на присутствующих. Все ждали. Прошла минута. Смущенный генерал хотел уже повторить вопрос понастойчивее, но Композитор опередил его:

– Могу я позвонить?

– Куда?

– Туда, – Марк махнул рукой в сторону колонии.

Полковник взглянул на генерала, получил одобрение, одной рукой крутанул вертушку на телефонном аппарате, другой поднял трубку и предупредил:

– Только, если там захотят ответить.

Марк принял протянутую трубку и приложил к уху. Почти сразу на другом конце провода кто-то закричал:

– Что, козлы вонючие! Привезли прокурора? Пусть идет сюда с приказом об амнистии. Я, честный вор Кумарь, не за себя прошу. А за товарищей, безвинно отбывающих сроки. Вот мое последнее условие! Сегодня до рассвета выпускаете по амнистии двести человек. С правильными бумагами и без обмана. Тогда, к вечеру, я отпускаю заложников. Еще условие. Оставшихся ребят не трогать. Если нужен зачинщик, я готов пойти под суд. Только суд должен быть честным, открытым и проходить в Москве. Согласны? Я не слышу ответа!

Крикливый взвинченный тон мешал Марку. Когда возникла пауза, он попросил:

– Вы не могли бы говорить потише?

– Что?! Кто это?

– Потише, я прошу. Зачем кричать?

– Вот еще…

– А лучше помолчите.

Обалдевший вор отстранил трубку и странно посмотрел на нее. Марку только это было и надо. Кумарь через минуту пришел в себя и потребовал:

– Кто там вякает? Мне нужен самый главный начальник. Соедините с ним немедленно! Где прокурор?

– Я всё передам, успокойтесь. И не брызгайте слюной в трубку, мне неприятно.

Рука вора опять опустилась. Он долго собирался с мыслями, наконец, успокоился и решил сделать заявление.

– Слушай сюда, мразь! Я буду говорить тихо, а ты запоминай. Если до рассвета вы не выполните мое требование, то, как только взойдет солнце, мы обезглавим первого заложника, а череп выставим на кол. И так будем поступать каждый час.

Он замолчал, прислушиваясь к собеседнику. Не дождавшись никакой реакции, нервно спросил:

– Ты всё понял?

– Конечно.

– Тогда – конец связи. Жду прокурора с документами. Больше ни с кем говорить не буду.

– Подождите. Вы бы муху выпустили. В соседней комнате в стекло бьется. Зудит неприятно.

Кумарь медленно опустил трубку, задумчиво перешел по коридору в другой кабинет и тупо уставился на маленькую мушку, вяло колотившуюся в грязное окно. Тихое жужжание в его ушах все нарастало и нарастало.

– Убить ее! – взвизгнул вор и ткнул кулаком сопровождающего верзилу: – Размазать стерву!

Бурмистров и Кротов, внимательно слушавшие телефонный разговор, наблюдали за притихшим Композитором. Полковник с недоверчивым удивлением, генерал вопросительно.

– Заложников в камерах нет, – сообщил Марк. Он хотел добавить «живых», но воздержался.

– А где же он… они? – сглотнув подступивший к горлу ком, выдавил слова генерал.

– Мне надо прогуляться.

Марк развернулся и беспрепятственно вышел из палатки. Он тихо шел вдоль темного забора колонии, иногда останавливался, замирал, затем шагал дальше. За ним на значительном отдалении следовал капитан Трифонов, получивший приказ генерала, не мешать Композитору, и утешавший себя мыслью, что в случае необходимости пуля достанет беглеца.

За час Композитор обошел вокруг колонии и вернулся к главной палатке-штабу. Заметно нервничавший генерал вцепился в потертый рукав кожаного плаща агента и, заглядывая в глаза, спросил:

– Ну, что?

Равнодушный взгляд Марка вяло скользнул вдоль сжатого рукава. Он стряхнул руку генерала и прошел внутрь палатки. Склонившись над планом колонии, Композитор указал:

– Они здесь.

– Кто они? – встрепенулся Бурмистров.

– Люди в форме с металлическими пуговицами. Они заперты в узкой комнате с жесткими стенами. Окон нет. Им тесно. За дверью помещение побольше, с тремя окнами, в нем много жующих людей. Там большие кастрюли на плитах, под ногами коробки.

Генерал смотрел на схематический квадратик в центре зоны.

– Так. Что здесь?

– Позовите вохровца! – крикнул Кротов. – У нас есть сержант из охраны. Он хорошо знает внутренние помещения колонии.

Вызванный рыжеусый сержант в пыльных сапогах, с опаской глядя на строгого генерала, пояснил:

– Там это, столовая и кухня.

– Запасы подъедают, сволочи! – бухнул кулаком Кротов.

– Где входы-выходы в здание? – спросил Бурмистров.

– Там это, один вход. По центру. Но широкий. Перед ним плац для построения. Мы завсегда там перекличку делали. А по краям, вот они, бараки.

– А комната без окон с гладкими стенами внутри есть? – недоверчиво поинтересовался Кротов.

– Там?

– Ну, там, там!

– А, дак это. Кладовка для продуктов. Стены в кафеле, и без окон.

– Все коробки из нее вынесли, – пояснил Марк. – И заперли заложников.

– Быстро к столовой не подойдешь, – задумался полковник.

– А где расположены вооруженные посты преступников? – задал вопрос генерал.

– Дак, откуда мне знать, товарищ генерал, – выпучил глаза сержант.

– Не тебя спрашиваю. Ты свободен. – Бурмистров перевел взгляд на Композитора.

– В здании администрации на верхнем этаже. Там собрали самых дисциплинированных. Автоматы редко звякают. Еще есть здесь, здесь и здесь. Эти бахвалятся и всегда спорят.

– Все посты находятся далеко от ограждения, – сделал вывод Кротов. – Они держат под прицелом главные ворота, забор и плац перед столовой. Неожиданно не подойдешь, гранатами не забросаешь. Завяжется перестрелка. Как в этом случае остальные зеки поступят с заложниками – неизвестно.

– К сожалению, известно. Они уже перешагнули через кровь и теперь не остановятся, – вздохнул Бурмистров.

– Лучше всего укреплено здание администрации, – продолжал рассуждать армейский полковник. – Каменные стены, железные двери, окна в решетках. Его быстро не возьмешь. Но нам это и не требуется. Здание отсечем пулеметным огнем, и направим главный удар на столовую с заложниками. В нем длительную оборону организовать невозможно. Есть шанс – взять с наскока.

– Сколько минут тебе потребуется, полковник?

– Минут? Мои люди за полчаса здесь камня на камне не оставят.

– В это я верю. Это вы можете, – горько улыбнулся генерал. – Только за это время мы всех заложников потеряем.

– Мы постараемся быстрее, товарищ генерал. – Полковник стиснул кулак и зашипел: – Давить их надо, волков поганых.

– Это самое простое. Но…

– Если до рассвета штурм не начнем, они будут резать наших людей. Как баранов! Вы же слышали их вожака. И мы перед этой швалью на цыпочках ходим. – Полковник вытянулся, поправил френч и официально спросил: – Разрешите начать штурм, товарищ генерал.

В палатке воцарилась напряженная тишина. Бурмистров мучительно размышлял. Марк ленивым взглядом осматривал предметы, имевшиеся в штабе. Он первым нарушил затянувшееся молчание, удивленно спросив:

– Что это?

Все обернулись. Марк Ривун вертел в руках переносной мегафон на батарейках. Полковник отрывисто пояснил:

– Устройство для усиления звука. Взяли для переговоров. Если бы телефон не работал, воспользовались.

Марк поднял тяжелый рупор, щелкнул тумблером и тонко и протяжно дунул в микрофон. В палатке завыл ветер. Марк захрипел, тихо, одним горлом. Мегафон изрыгнул зловещий рокот. Молодой человек удовлетворенно констатировал:

– Они ждут прокурора из Москвы? Я готов быть прокурором.

Генерал рассматривал агента странным оценивающим взглядом.

– Вы хотите вступить с ними в переговоры?

– Я зайду к ним в гости.

– Внутрь?

– Да.

– Один?

– Если со мной пойдете вы, заключенные будут отвлекаться.

– Что это даст?

– Я поговорю с ними. По-своему.

Генерал взволнованно напрягся, мучительно осмысливая предложение. Полковник нетерпеливо заметил:

– Мы потеряем время, а у преступников появится еще один заложник. Только и всего!

Бурмистров проигнорировал слова Кротова и продолжил общение с Композитором.

– Вы хотите сказать, что сумеете нейтрализовать Кумаря?

– Сколько заключенных в колонии?

– Товарищ генерал-майор, – вновь вмешался в разговор Кротов. – Ну, что может сделать один гражданский против оголтелой толпы преступников?

– Отвечайте на вопрос, полковник! – Бурмистров жахнул кулаком по столу. – Сколько человек сейчас на территории колонии?

Кротов побагровел и нехотя процедил:

– Более трехсот. И у них около двадцати единиц огнестрельного оружия.

Композитор вертел в руках мегафон, словно оценивал его возможности.

– Я попробую.

– Когда? – расширив глаза, сдавленно выдохнул генерал.

– Мне бы какао. Сладкого, – попросил Марк. – И я готов.

Кто-то из армейских офицеров иронично хмыкнул: «Детский сад». Побагровевший генерал круто развернулся и рявкнул:

– Вы слышали? Какао!

– Да где же у нас… – начал было оправдываться полковник.

– Обеспечить!

После продолжительной суеты, в которую были вовлечены все служащие, имеющие отношение к питанию, Композитор согласился на чай с медом.

Полная луна лениво приподнялась над горизонтом и, с вечно глупой, но любопытной физиономией, нависла над растревоженной колонией. Никто из зеков не спал. Вторую ночь все ждали штурма. В общий успех не верили. Но каждый в глубине души надеялся в суматохе зацепить за пестрый хвост свою личную птицу-удачу и скрыться из злополучного места.

Однако полчаса назад прошел обнадеживающий слух, что власть, наконец, дрогнула и прислала прокурора из Москвы. Он привез долгожданное постановление об амнистии. И уже твердили, ссылаясь на телефонный разговор самого Кумаря, что половину амнистируют сразу же, а остальным скостят сроки. После смерти Сталина и ареста всесильного Берии, такие новости уже никому не казались невероятными.

Композитор допил остатки сладкого чая, подбил повыше шерстяной шарф, запахнул плащ и откинул в угол ненужную шляпу. Оттопыренные уши на фоне короткой стрижки выглядели по-детски беспомощно. Марк встал и покинул палатку. В левой руке он держал толстую кожаную папку, а в правой мегафон. Осторожно втянув носом прохладный воздух, Марк в очередной раз объяснил взволнованному генералу:

– Я войду один. Солдатам приближаться незачем. Запускайте их минут через десять.

– Знак дадите?

– Не знаю, – честно ответил Марк.

Генерал сжал худые плечи тщедушного агента.

– Если получится… Если заложники не пострадают… Я тебе…

Марк высвободился из генеральских объятий, потянулся к холодной луне, стряхнул накопившуюся усталость и бодрым шагом направился к черной стене колонии строгого режима, за которой его поджидали озлобленные на весь свет нетерпеливые уголовники.

Композитору предстояло самое сложное в его жизни, смертельно опасное испытание.