Текст книги "Смерть Семенова"

Автор книги: Сергей Аталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Так точно.

– Ну-ну. Говорю же, мы не в армии. Просто веди себя естественно, и все будет хорошо. И помни – мы международная банковская группа с безукоризненной репутацией. А этот Гостев – просто бандит. Мы все и всегда делаем по закону. Исключительно по закону. Олег, скажи, ты меня точно понял?

– Предельно точно, Михаил Иосифович.

– Ну и замечательно.

***

Рассказывали, что Гость «приподнялся» – купил большую квартиру в центре, а по городу перемещался на черной Х5. Постоянной подругой его стала местная мисс, с которой его видели то в ресторане центрального отеля, то в вип-зале аэропорта. Бригада Гостя держала рынок, владела сетью супермаркетов, контролировала несколько строительных организаций.

Изредка Семенов замечал авто Гостя во дворе – тот приезжал в дом детства проведать отчима. Ветеран коротал свои дни в старой квартирке в их доме. На ее лоджии они с Гостем в незабвенные школьные времена вертели самокрутки, гоняя по кругу единственный и неповторимый альбом Sex Pistols.

Тем далеким летом Гость объявил, что есть только панк-рок и загорелся собрать группу, в которой видел себя вторым Сидом Вишезом. Он даже внешне был похож – рослый, мрачный, со стальной цепью на шее, нечесаными волосами и кулаками со сбитыми костяшками. Разве что не торчал. А вот Семенов совсем не тянул на Джонни Роттена. Настоящих буйных мало.

– А ты разве умеешь на басу? – Семенов живо представил, как они с городской эстрады, где по праздникам оркестр пожарной части играл вальсы, заряжают Anarchy In The UK для беснующейся толпы. Идея была классная.

– А Сид Вишез разве умел?

Возразить на это было нечего.

Визиты Гостя к отчиму были редкими, непредсказуемыми и молниеносными, но на день ВВС он навещал старика непременно – для отставного боевого майора это был главный праздник в году. Гость рассказывал, что любимейшим фильмом отчима был «В бой идут одни старики», а первым тостом – будем жить. Может быть, это пожелание распространяется только на летчиков.

Семенов курил на балконе, разглядывая тачки во дворе. На общем фоне выделялась Х5 Гостя. По сравнению с приютившейся рядом жалкой вишневой девяткой она выглядела особенно грозно и дорого. День ВВС, вспомнил он.

В подъезде Гостя неожиданно застрекотали перфораторы. Звук был странный – резкий, картонный. И разом стихли. Дверь распахнулась, оттуда выскочили двое, прыгнули в девятку и рванули с места, на ходу захлопывая двери. Оцепенев, Семенов смотрел, как трепетали листья тополей под порывами ветра – точно так же, как минуту назад.

Дотлела и погасла в пальцах сигарета. Комочек пепла сорвался и рассыпался на ветру. Семенов не двигался с места, вглядываясь во двор, как бессонный пассажир купе – в детали незнакомой станции, у которой поезд сделал минутную остановку.

Затем мир медленно тронулся дальше, наращивая ход и навсегда оставляя позади Гостя, уже терявшегося в снежных вихрях времени. И не изменят это неумолимое движение ни пронзительные женские крики внизу, ни заунывный вой скорой, ни отрывистое рявканье милицейских мегафонов.

***

Он заруливал во двор, когда перед машиной вырос милицейский сержант и палкой показал сдавать назад. Олег опустил стекло.

– В чем дело?

– Въезд перекрыт. Работает следственная группа. Следуйте другим маршрутом.

Он и сам увидел перетянутые поперек и наискосок ярко-желтые ленты. За ними сновали люди в униформе и толпились обыватели. Поодаль стояла «буханка» милиции с включенными маячками.

– Я здесь живу. Паркуюсь вон там.

– Паспорт.

Изучив прописку, сержант вернул паспорт.

– Советую припарковаться в соседнем дворе. Понимаю, машина красивая, – он окинул сияющую «Камри» взглядом знатока, – но следственные действия затянутся.

– Что там случилось?

– Убийство. Разборка прямо в подъезде.

– В каком подъезде?

– В третьем.

– И что же… труп?

– Один. Коммерс. Говорят, крупный.

Сержант не стал бы давать пояснения первому встречному, но владелец «Камри» в темно-синем деловом костюме, белоснежной сорочке и дорогом галстуке выглядел начальственно, да и вел себя соответствующе.

– Ясно, – стекло бесшумно поехало вверх. «Камри» плавно сдала назад.

Припарковавшись, Олег медленно зашагал к дому. Деньги – это про смерть, думал он. Еще предстоит открыть великое уравнение, в левой части которого окажутся деньги, а в правой – смерти.

Средневековые алхимики пытались извлечь из свинца золото, но слишком буквально понимали задачу, размышлял он. Все просто. Для приличного количества золота нужно совсем немного свинца. Зеваки во дворе стали свидетелями сеанса алхимии – не книжной, а настоящей, заполучившей еще одну жертву.

Современные религии отказались от жертвоприношений, практиковавшихся веками. Они говорят, что стали гуманнее, усмехнулся он своим мыслям. Какая чушь. Церкви смягчились в той мере, в какой стал бы милосерден немощный и слабоумный старичок-маньячок – в прошлом кровожадный серийный убийца, растерявший ныне остатки волос и последние зубы.

К чему самообман, думал он, отпирая квартиру. Мир не стал гуманнее, просто статус новой религии перешел к деньгам. Вы этого до сих пор не заметили? За привычными фасадами прежних верований прячется Новая Церковь Денег. Эта конфессия ничем не хуже других, но есть важное отличие – она молодая и жадная. Ей нужны настоящие, а не символические, жертвы. Она требует не вина, но крови. Ее жрецы не фальшивят, а веруют истинно и служат истово. Они сами готовы лечь на алтарь ее храма.

Сегодня эта церковь приняла очередную жертву из многих тысяч, да что там – миллионов. Так к чему весь этот шум? Вы говорите, что это преступление. Мы называем это свидетельством силы. И чем больше таких жертв, тем могущественнее Сила новой религии, заключенная в банкнотах, слитках и цифрах, мелькающих на экранах банковских мониторов.

Так размышлял Олег, стоя у раковины и разглядывая себя в зеркало. Ласковая вода струилась, смывая пену с его рук, а он подносил их к носу, чутко принюхивался и снова намыливал, и снова смывал – и так раз за разом, пока не осталось на них никакого другого запаха, кроме утонченного аромата мыла, изготовленного вручную.

***

Семенов почти не включал телевизор – разве что канал с городскими новостями, предсказывавший погоду. Там он и увидел Опарыша. Тот занимал почетное место в студии, интерьером напоминавшей операционную комнату. Ведущий явно заискивал перед гостем. Речь шла об инвестициях опарышева банка в промышленность.

– Вы упомянули также фабрику. В ее поддержку ваш банк планировал направить весомые средства, – вкрадчиво напомнил ведущий.

– Совершенно верно, – банкир сдержанно улыбнулся. Лестный тон ведущего ему не мешал. – Если только формат и хронометраж нашей встречи позволяют, я готов озвучить основные направления в рамках общегосударственного тренда по поддержке отечественного производителя, реально – я подчеркиваю, реально осуществляемые возглавляемой мной кредитной организацией.

Подчеркивая реальность, гость направил в потолок указательный палец. Палец был узкий и длинный, как директорская указка. Ведущий замахал руками – что вы, ну какой хронометраж? Оратор едва заметно кивнул и продолжил:

– Как вам должно быть хорошо известно, руководство государства в лице лично Первого Лица утвердило магистральное направление по неуклонному развитию мер в рамках программы импортозамещения. В русле вышеуказанных решений мы, разумеется, не могли не остаться в стороне, а напротив, самым активным образом включились в разработку, не побоюсь этого слова, концептуального характера. Еще в бытность свою зампредправления мною было озвучено безотлагательное поручение нижестоящим подразделениям всемерно сфокусироваться на данной задаче, считая ее важнейшим приоритетом для банка в частности и отрасли в целом. Не могу не отметить, что в реалиях общегосударственной повестки кейс фабрики служит подтверждением устойчивого тренда на успешную реализацию озвученных выше руководящих инициатив в практической плоскости.

Мерно кивая, ведущий погружался в транс. Глаза его сделались стеклянными. Зрачки банкира, наоборот, сузились, сфокусировавшись на невидимой задаче. Губы мерно двигались, чеканя фразы.

Его слова меньше всего напоминали юрких воробьев из поговорки. Выступающий производил ртом однотипные блочно-модульные конструкции, в железном порядке заполняя ими пространство эфира. Скоро студия была под завязку укомплектована казенными тезисами, словно офисной мебелью, но финансист неумолимо штамповал все новые и новые сложносочиненные предложения.

Иные шаткие словесные сочленения он умело поправлял жестами. «Мы собираемся повысить…» – рука шла вверх. «Самое главное, и я настаиваю на этом, предельная точность во всем…» – большой и указательный пальцы превращались в откалиброванный штангенциркуль, в проеме которого показывался требовательный зрачок оратора. «Общность взаимных интересов переплавляется в, что называется, единство мнений…» – выраставшая из накрахмаленной манжеты растопыренная ладонь оборачивалась жилистым кулаком.

Монолог затягивался. Поблек лощеный интерьер студии. Ведущий сник и будто состарился. Опарыш на глазах наполнялся его жизнью, как москит – кровью.

Наконец банкир умолк и сложил губы уточкой. Лицо его приобрело мечтательно-самодовольное выражение. Казалось, он созерцал собственные подвешенные под потолком фразы, любуясь каждым произведенным звуком.

Семенов понимал, что пора оторваться от экрана, но не мог отвести глаз. Как Хома Брут перед Вием, мелькнула мысль. Надо бы круг на полу начертить, да мела под рукой нет.

– Первым станет, – сухо заметил он жене, сидевшей рядом. Ведущий, казалось, услышал его слова и вышел из транса, щурясь и моргая. Вид его был жалок.

***

Олег полистал план оптимизации фабрики. Пробежался больше для проформы, потому что порядок действий был выверен в десятках схем.

Широкими мазками было намечено учреждение АО; введение в число учредителей подконтрольного банку офшора на Кайманах; собрание акционеров с назначением нового генерального и замов; консолидация счетов в новом АО и перевод всех финансовых потоков в банк…

Возражения? Никаких. Что там еще?

… Выделение прибыльных подразделений в отдельную структуру; распродажа обслуги, побочки и социалки; избавление от всего, что не приносит прибыль прямо сейчас…

Нормально. Он называл это «выковырять изюм и выкинуть булку».

… Пересмотр договоров; сокращение на четверть персонала; уголовные дела на бывший менеджмент на случай непоступления значимой коммерческой информации; учреждение офшора – держателя прав на интеллектуальную собственность…

Тоже ОК. На фабрику важно повесить как можно больше официальных расходов. Нужно, чтобы прибыль еле дышала, а лучше – болталась в легком минусе. Тогда ТАМ вопросов не будет, да и субсидии из бюджета на поддержку отечественного производителя никто не отменял.

Все? Пока нет.

… Установление 3-месячного моратория на оплату любых поставленных товаров и услуг; введение новой системы закупок, превращающей в ад любое приобретение дороже коробки скрепок; оплата счетов в течение 90 календарных дней…

Это непременно и обязательно. Каждый день отсрочки платежа делает банк немного богаче, а подрядчика – немного беднее. И ведь ничего не надо делать: просто не платишь, и все. Жаль, что нельзя оплачивать счета раз в год. Например, перед Новым Годом. Так сказать, в качестве новогоднего презента.

Ну и ритуальная косметика. Покойница обязана выглядеть подобающе. Он набрал тому же дизайнеру, кому всегда заказывал ритуалку. Когда трубка назвала цену, присвистнул:

– А ты не охренел? Золотом мне решил логотип выложить? Да я сейчас щелкну пальцами и полгорода сбежится рисовать за один процент от твоего бюджета.

И пока трубка отрывисто и с легким интеллигентским матерком аргументировала цену, уже записывал многозначное число в блокноте, окружив его двойной рамочкой. Сбоку приписал – без %. Подумав, добавил восклицательный знак.

А вы как думали? Носителей похожих ценностей надо ценить и беречь. Таких людей, как он сам или этот дизайнер, – их же по пальцам на одной руке пересчитать можно.

Написал в чат помощнику:

– План норм. Запускай в работу.

Теперь домой. Он спускался в подземный гараж, а где-то уже пришли в движение сотни маленьких опарышей. Вертясь и извиваясь, они внедрялись в тело фабрики, еще хранившее привычные внешние очертания, но внутри постепенно менявшееся до полной неузнаваемости.

***

После ухода жены Семенов впал в кому наяву. Детей у них не было, поэтому в его жизни осталась работа и одинокие вечера, которые он старался занять заказами. Работа заполняла вакуум, возникший после развода. Переводческая контора, где он трудился, перебивалась с серединки на половинку, но он ценил ее за приятную семейную атмосферу и не искал ничего другого.

Свободное время Семенов посвящал сериалам, чтению и неспешным прогулкам по ухоженному городскому центру. С женой они иногда путешествовали, но в одиночку ему не ездилось. Он больше не видел в путешествиях смысла – как и в занятиях спортом, йогой или, чего доброго, единоборствами. Окрестные фитнес-клубы не оставляли попыток заполучить Семенова в свои сети, но он обходил их стороной.

Мелкая суета будней отвлекала от мыслей об одиночестве, ставшем его новой ночной реальностью. Проснувшись в темноте, он часами смотрел в серый потолок, освещенный привычным светом дворового фонаря, не в силах ни встать, ни заснуть снова. Смерть ходила, сужая круги, неумолимая и неизбежная. Словно надвигающееся землятресение, она безотчетно тревожила именно ночами, будто хотела заранее предупредить о себе. Семенов обмирал, как животное в горную грозу, чувствуя потребность прижаться к другому такому же телу, обхватить его как можно крепче и так спастись. Но он был один – в своей постели, в своем доме, в своей жизни.

Все тревоги от несовершенства, думал он. Одиночество – вот удел сильных и путь просветленных. Он где-то вычитал, что всего лишь час ежедневных размышлений способен преобразить человека – открыть глубоко спрятанные способности, явить предназначение, распахнуть себе и миру истинное «я». Много лет подряд он был уверен, что где-то в глубине его души дремлют сокровища, вот только проклятая суета мешает заняться самосозерцанием и наконец дотянуться до них. Ах, если бы уединиться от мира в тайную пещеру, чтобы вести там строгую жизнь отшельника и день за днем погружаться в чертоги разума, направляя взор пытливого ума на исследование Внутренней Вселенной!

Теперь в его распоряжении оказалось сколько угодно одиноких часов, однако в чертогах разума обнаружились лишь пустота и холод. Быстро выяснилось, что его чертоги – это скудно меблированная съемная комната с пошлыми обоями, по которой разгуливает сквозняк чужих случайных мыслей, а вместо льющихся из космоса божественных мелодий доносятся невнятные обрывки давно приевшихся хитов.

Одиночки нередко находят себя в социальной жизни, благотворительности или общественной активности – но и это была не его история. Из новостей Семенов следил разве что за прогнозами погоды, а политику считал уделом людей суетливых и низких. Человеку приличному в политике делать нечего, объяснял он сослуживцам, даже если речь заходила о значимых общественных событиях – таких, как неожиданное для всех избрание Опарыша Первым Лицом. В своих воззрениях Семенов не был одинок: в кругу «приличных людей» политически активные индивидуумы воспринимались как фрики и отторгались.

Между тем политика все весомее, грубее и зримее вторгалась в жизнь «приличных людей». Еще недавно она была подобна ветру, гулявшему в невидимых с земли высоких сферах. Нынче политика с грацией носорога ступала по тем же улицам, по которым прогуливался Семенов. Не к кому-то, а лично к нему обращалась она деревянным языком казенных слоганов. Не кто-то, а он и другие «приличные люди» стали объектами ее пристального внимания к тому, что они читают, где гуляют, сколько и на какие цели расходуют, каким образом и на что реагируют. Политика внезапно стала учитывать настроения, действия, доходы и расходы простых людей с дотошностью педантичного главбуха Аушвица.

Политика не скупилась на технологии, анализирующие мельчайшие детали их жизней. На основе этих данных начислялись хитроумные баллы. Прилежных собирателей социальных очков власти поощряли. Счастливчики с высокими показателями могли рассчитывать на работу в госорганах, повышение по службе, мягкие условия по кредиту в банке или беспроцентную похоронную ипотеку.

Получить высокий балл было совсем несложно – ничего не нарушай, потребляй рекомендованные инфопродукты, корректно на них реагируй, а главное, исключи контакты с «токсичными». Так теперь называли обладателей низких баллов, неуклонно погружавшихся в социальную трясину. Они были сами виноваты – ведь их никто не принуждал быть токсичными. Кстати, балл любого человека в секунду выяснялся по номеру телефона, в обязательном порядке привязанного к ИНН и пенсионному счету.

До недавних пор «приличным людям» нравилось думать, что они вьют себе уютный кокон из славных привычек, приятных мелочей и милых глупостей, никому, в сущности, не мешая. Теперь политика просвечивала их коконы фонариком, проверяла пинцетом, переворачивала и трясла, выясняя, сколько обитателей прячется внутри и чем именно они там заняты. Она вела себя так, будто задалась целью установить, насколько «приличные» люди на самом деле приличны.

Вы с нами или против нас? Определитесь, – настаивала политика. «Приличные» люди надеялись мирно дожить до старости, избегая подобного некомфортного выбора. Они полагали, что смогут просуществовать между струйками, но зазоры внезапно сделались узки. Мир утрачивал привычный уют. Семенов когда-то шутил, что главным недостатком его жизни была ее предсказуемость. С определенных пор самой предсказуемой частью жизни людей его круга стало тихое отчаяние.

Семенов слышал, что некоторые знакомые его знакомых неожиданно для всех пришли к окончательному решению. Услуга эта, как говорили, была хорошо организована и при желании даже бесплатна. Он яростно отрицал такую возможность для себя, не понимая, что уже встал на этот заботливо приготовленный для него путь. Ярость – всего-навсего первый этап принятия окончательного решения.

Его тихое отчаяние между тем накапливалось в нем незаметно, как радиация, пока однажды не перешло невидимую важную черту, внезапно и резко изменив всю его оставшуюся жизнь.

***

Он толкнул дверь и вышел в солнечный свет. Таким всепоглощающим солнце бывает только в снах. Яркие лучи заливали двор – полностью безлюдный, если не считать Гостя, чеканившего мяч в футбольной коробке. Семенов помнил, что Гостя давно нет в живых, поэтому спешил перекинуться хотя бы парой слов.

– Привет, – перемахнув через бортик, занял место в воротах. Гость кивнул, продолжая чеканить. На его лицо падала тень, но Семенов-то знал, что это Гость. Давненько они не виделись.

– Ты бить собираешься? Или так и будешь тихо сам с собою? – крикнул Семенов, вставший на воротах наизготовку – ноги в полуприседе, руки в перчатках ладонями вперед.

Гость подхватил мяч, молча поставил его на точку, сделал несколько шагов назад, разбежался и сильно пробил низом. Семенов бросился влево, вытягиваясь по-кошачьи, и цепко схватил мяч в самом углу.

– Врешь, не пробьешь! – крикнул он весело.

– Что ж ты раньше так не прыгал? – ворчливо поинтересовался Гость.

– Раньше было раньше. Бей давай, – Семенов отправил Гостю мяч. Тот разбежался.

Удар был сильный, да еще крученый – но Семенов каким-то образом заранее знал, что мяч по дуге понесется туда, где правая стойка встречается с перекладиной. Не просто знал, а уже летел наперерез в длинном диагональном прыжке, любуясь своим полетом, радостно удивляясь ему. Он не оставил Гостю ни единого шанса на гол. Вытянутыми руками в перчатках ловко перехватил мяч. Удачно приземлился на траву, крепко прижимая пойманный мяч к себе.

– Меняемся, – установив мяч на точку, махнул Гостю рукой в сторону вратарской. Тот остался стоять на месте. – Давай на ворота, я пробью.

– Не получится, – равнодушно сказал Гость.

– Это еще почему? – спросил Семенов, внезапно что-то понимая, но заслоняясь от этого понимания привычной пацанской бравадой. – Типа, ты умер, поэтому?

Гость не ответил, но взглядом выразительно указал на точку. Там, где Семенов установил мяч, лежала сдувшаяся бесформенная коричневая тряпка. Семенов нагнулся, в недоумении рассматривая то, что минуту назад было упруго отскакивающим от ноги кожаным шаром, и увидел несколько аккуратных сквозных отверстий.

– Можно заклеить, – предположил он неуверенно.

– Автомат АКС-74У ласково называют «Ксюхой», – сказал Гость. – Его отличают высокая проникающая способность пули, надежность и небольшие размеры. Последнее особенно важно при применении в городе.

– Гость, мне бы это и в голову не пришло, понимаешь? – пробормотал Семенов в отчаянии.

– Стрельба ведется патронами калибра 5,45 с обыкновенными или трассирующими пулями, – Гость был невозмутим. – Для поражения Живой Силы противника применяются обыкновенные пули. Оболочка и сердечник стальные, а между ними находится свинцовая рубашка.

Слово «рубашка» Гость произнес с трогательно мягкой интонацией, но смотрел при этом серьезно. Семенов мял в руках продырявленный мяч, словно кепку, опуская голову все ниже.

– При применении АКС-74У на небольшой дистанции, – хладнокровно продолжил Гость, – шансы Живой Силы на выживание минимальны. Скорость пуль при выходе из канала ствола составляет 735 метров в секунду. Большая начальная скорость обеспечивает им высокую кинетическую энергию и пробиваемость.

– Гость, откуда я мог знать? – крикнул Семенов.

– Пуля, выпущенная из АКС-74У, с вероятностью 100% пробивает стальную каску на дистанции 500 метров, – бесстрастно сообщил Гость. – Нечего и думать защититься от нее рукой или портфелем с документами. Хотя жертва все равно закрывается руками, – Гость усмехнулся и сделал ладонью жест, словно отгораживаясь от солнечных лучей. – Это инстинктивное поведение. Тут ничего не поделать. Такова наша природа, верно? – Он выжидательно уставился на Семенова.

Семенов молчал.

– Инстинкт велит заслониться и спрятаться, потому что тебе обязательно надо выжить. Только он не говорит, для чего нужно выжить, – продолжал Гость, разглядывая Семенова так, словно видел его впервые. – Но лучше об этом и не спрашивать. А то ведь как бывает? Была Живая Сила – и вся вышла через аккуратные отверстия.

Семенов поднял голову. Он стоял в пустой коробке совершенно один.

– Гость? – неуверенно позвал он. – Ты еще здесь? Ты слышишь меня? Гость?

Он по-прежнему мял в руках испорченный мяч. Ему внезапно и страстно захотелось навсегда избавиться от всего, что напоминало о Госте, вызывая приступы стыда и отвращения к себе, с годами только нараставшие. Размахнувшись, Семенов швырнул кожаную тряпку как можно дальше от себя. До него тут же дошло, что нет, так нельзя, ведь найдут, изучат, догадаются, начнутся вопросы. Кто найдет, почему догадаются – об этом он почему-то не думал. Могучий инстинкт, на который намекал Гость, заговорил в нем в полный голос.

Встав на колени, принялся одышливо рыть руками яму прямо в углу вратарской, чтобы похоронить в ней изрешеченный мяч и свои мучительные воспоминания. Рыл все глубже и глубже, пока яма не стала большой, черной, зияющей. Из нее веяло сумрачной прохладой. Потянулся проверить глубину – и обнаружил себя в собственной скомканной постели, с измятой подушкой, валявшейся на полу у изголовья.

Тяжело поднявшись с кровати, Семенов сунул ноги в шлепанцы и прошаркал на кухню. Налил холодной воды из-под крана, залпом выпил и застыл перед окном с пустым стаканом в руке.

В окне за его двоящимся отражением чернел ночной двор, озаряемый редкими фонарями. Шел дождь. Невидимые в темноте, дождевые струи проступали в конусах призрачного электрического света. Казалось, дождь струился прямо из уличных светильников, отчего фонарные столбы стали похожи на гигантские душевые колонки. Ему захотелось принять душ, но он ограничился тем, что крутанул кран и поплескал на лицо. Сон не шел из головы. Семенов раскрыл ноутбук, зашел на свою страничку в сети, погрузился в чтение. И чем дальше читал, тем больше мрачнел.

Страничка была как страничка. Ничего такого. Мысли по поводу увиденного, услышанного и прочитанного перемежались фотоотчетами о редеющих поездках, чередовались с афоризмами и остротами, сменялись нечастыми корпоративными новостями (он считал нужным информационно поддерживать компанию, в которой работал).

Иногда в ленте появлялись репосты статей видных трибунов оппозиции, вроде Тынянова-Вольского, на которого он однажды подписался. Периодически встречались парадоксальные высказывания, подчеркивающие неординарный взгляд Семенова на вещи. Раз в году ленту расцвечивали поздравления френдов по случаю очередного дня рождения – и даже сейчас там запоздало вспыхивали анимированные салюты, заново пенилось давно выпитое шампанское.

Сидя на полночной кухне в трусах и майке, он отматывал год за годом, читая слова, рассматривая картинки и не улавливая содержания. Семенов-Тонкий, Семенов-Ироничный, Семенов-Глубокий, Семенов-Многогранный и много других глиняных Семеновых равнодушно таращились на него. Но ведь это не я. Где здесь я? Зачем притворяюсь кем-то? Почему не могу быть собой?

Потому что я не хочу быть собой, закричал в нем кто-то новый, незнакомый. Потому что тогда меня узнают – разве ты не понял? В приступе острого стыда и отвращения ему захотелось немедленно удалить весь контент без остатка, чтобы уничтожить проступившего под ним болвана. А потом извиниться перед друзьями. Вот именно – надо разослать по френд-ленте свои извинения. Так и так, прошу прощения и закрываю свой эккаунт, потому что более не считаю нужным и возможным прятаться…

То-то они огорчатся, усмехнулся строгий незнакомец внутри него. Просто места себе не найдут. Знаешь что, Сёма, прекращай позерство, – новый голос был неумолим. Хочешь закрыть страничку – закрой. Хочешь перестать притворяться? Перестань. Хочешь писать? Пиши о том, что тебе важно.

Что тебе по-настоящему важно?

Обхватив голову руками, Семенов смотрел на экран. Из всех мыслей, что роились в его голове, на первый план вышла главная – я так больше не хочу и не буду.

– Плевать, – произнес Семенов и открыл новую публикацию. Всем привет, набрал он. Особенно тем, кому не спится, как и мне. Сейчас будет мой самый длинный пост. И самый искренний. Дело в том, что все, о чем я расскажу дальше – чистая правда. И я тому свидетель…

Через полчаса он перечитал получившийся текст. Поправил ошибки. Вот так простыня. Оставить черновик отлежаться до утра?

– Ну уж нет, – сказал себе Семенов. И удивился – раньше он сам с собой не разговаривал. Или это с ним продолжал говорить тот строгий незнакомец изнутри?

– Ну уж нет, – повторил он твердо. – Утром ты передумаешь. Решил, так иди до конца.

Нажал «опубликовать» и закрыл ноутбук. До конца так до конца. Он и понятия не имел, насколько точными окажутся эти слова.

***

Пришло сообщение от Ирины с одним-единственным вопросом – встретимся?

Где? – отправил он в ответ. Там же, откликнулась она тут же. Bila simu, добавила уже на суахили. Без телефонов.

Бывшая сокурсница Семенова, а нынче – его клиент, Ирина после диплома доучилась на юриста и сейчас руководила небольшой юридической практикой. Факультативы по суахили из всего потока посещали лишь Семенов и она. Там и сблизились. Обычно они встречались в парке рядом с ее работой – в кафешке на берегу медитативного пруда с кувшинками.

Она стояла у ограды пруда, наблюдая за флегматичной парой лебедей. Семенов махнул рукой, приглашая в кафе. Она отрицательно покачала головой и указала на одинокую скамейку в тени акаций.

– Ну, здравствуй, Достоевский, – холодно произнесла она в ответ на его приветствие. – Выпендрился? Поздравляю. Что вообще на тебя нашло?

– Да вот нашло что-то… – Семенов поежился. – Просто написал то, что думаю. К тому же это чистая правда. Он причастен к этому убийству. Я в этом уверен. Незадолго до этого он в случайном разговоре со мной угрожал этому человеку – кстати, моему другу детства. После убийства активы убитого перешли под контроль его банка. Его дела резко пошли в гору. Затем стал политиком. Продолжение всем известно.

Казалось, Ирину совсем не удивила эта информация.

– Значит, Толстой. «Не могу молчать». Так ты, что же, действительно близко знал Первого?

– Ну, как близко… С детства. Когда-то жили в одном подъезде. Он на четвертом этаже, я на пятом.

– Охренеть можно. Ну и дела. А почему ты в таком случае… не в когорте, не в фаворе?

– Как бы тебе объяснить. Такой личный неприязнь испытываю, что даже кушать не могу, – произнес он с кавказским акцентом.

– И это взаимно?

– Сто процентов. Кстати, именно я его так назвал. Как теперь многие называют. Ну, ты поняла, как.

– Понятно.

Она закурила. Пристально посмотрела на него. Взгляд ее был серьезен.

– Рассказываю. Как ты знаешь, мы вам должны перечислить остаток по договору. Мое сегодняшнее утро началось с сообщения бухгалтера – платеж невозможен без тяжких последствий для нас. Твой работодатель внесен в реестр недобросовестных поставщиков. В бухгалтерской базе напротив вашего юридического лица загорелся ярко-красный флажок. Это значит, что ваша контора теперь токсичная. Если мы вам заплатим, заработаем такой же флажок. Семенов, вы теперь прокаженные. Как ты понимаешь, причина только в тебе.