Текст книги "Смерть Семенова"

Автор книги: Сергей Аталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В один из таких дней, когда мать ушла на работу, Олег вытащил ключ из сахарницы, открыл и выдвинул ящик комода. Кобура лежала под бумагами, прикрытая кухонным полотенцем. Он провел ладонью по гладкому кожаному боку, затем взялся за кобуру – она оказалась неожиданно тяжелой. Поднес ладонь к носу и вдохнул, ощущая густой запах кожи, металла и смазки. Это был приятный запах. Сдвинув бумаги в сторону, потянул тугую металлическую кнопку. Кобура открылась. Внутри холодно блеснул ствол.

Олег почему-то не сомневался, что пистолет в кобуре был самый настоящий. Наверное, именно такими в кино убивают бандитов. Неуверенной рукой он потянулся к стволу и дотронулся пальцем до гладкого металла.

Хлопнула дверь на лестничной клетке. Волна ледяного ужаса накрыла Олега с головой. Он захлопнул ящик и отшатнулся. Вдруг проснется отец? Вместе с паникой его внезапно посетила новая, совершенно невозможная мысль.

Пока пистолет у него, отец не сможет его обидеть. Пока пистолет в его руках, их силы равны. Нет! Олег гораздо сильнее.

Он прислушался. Тишина. Медленно, словно под гипнозом, потянул на себя ящик и извлек оружие из кобуры. Это оказалось совсем просто. Рифленая рукоятка с пятиконечной звездой удобно легла в ладонь. Гладкий, черный и пугающе холодный, пистолет оттягивал руку. Нужно очень постараться держать его так, как это делают в кино взрослые. Может, взять двумя руками?

Предмет в его руках излучал невиданную силу и опасность. Олег подошел к окну и прижал пистолет дулом к стеклу. С высоты четвертого этажа летний двор был как на ладони. Ни одна рогатка не добьет до вон тех высоких тополей, не говоря уже о кирпичном здании котельной за ними. А пистолет достанет запросто. От него не скрыться ни на дереве, ни в пестрых детских теремках, ни в густом кустарнике, окаймлявшем футбольную площадку.

Олег никогда прежде не чувствовал ничего подобного. Мысль о том, что отец застанет его с пистолетом в руках, внушала неописуемый ужас, но внезапное и непривычное сознание собственного могущества вызывало восторг. И восторг побеждал. Опарыш, говорите? Тут он увидел Семенова, слонявшегося вдоль футбольной площадки. Половина приятелей разъехалась на каникулы, и оставшийся без компании Сёма скучал.

Семенов обошел площадку, толкнул ногой карусель, затем уселся в качели и стал раскачиваться, поминутно поглядывая на окна Гостя. Тот недавно крикнул с лоджии, что сейчас выйдет, но все не выходил.

Раскачиваться было скучно, и тут Семенов вспомнил, что вчера на задворках рабочие установили сварной гараж. Гулкий металлический дом для чьего-то авто оказался замечательно высоким. Идея подкараулить Гостя на самой вершине нового сооружения показалась Семенову удачной.

Гаражи располагались в глухой части двора. Семенов представил, как Гость выйдет и станет озираться по сторонам, а он некоторое время будет смотреть на него с крыши нового гаража. Потом свистнет. Гость не поймет, откуда свист и крикнет – Сёма, где ты там? Семенов дождется, когда он повернется к нему спиной – и снова свистнет.

Рисуя себе эту мизансцену, Семенов подпрыгнул и попробовал уцепиться за край сетчатой ограды, к которой примыкал гараж – но не рассчитал, повис на пальцах, смешно елозя ногами по сетке, и после минутной борьбы с гравитацией неловко соскользнул вниз. Обернулся, чтобы убедиться, что никто не видел его фиаско. И замер. Перед ним стоял Опарыш.

Он был в той же голубенькой курточке. И курточка эта оттопыривалась даже больше прежнего, как будто Опарыша снабдили котлетами сразу на целый день.

– Ты чего? – Семенов был ошарашен, но вид на себя напустил невозмутимый и тон выбрал самый вызывающий. – Котлет принес? Давай сюда.

– Не котлет, – Опарыш был бледен и выглядел напуганным. Он всегда такой, что ли? – неприязненно подумал Семенов.

– Пистолет, – помявшись, добавил Опарыш едва слышно.

– Выкладывай, – распорядился Семенов, деловито отряхивая штанину, – постреляю.

Опарыш помотал головой. В его глазах стоял ужас.

– Нельзя, – сказал он наконец.

– Чего нельзя? – подозрительно спросил Семенов.

– Он… настоящий, – выдохнул Опарыш после паузы.

– Покажи, – недоверчиво потребовал Семенов.

Опарыш медленно извлек из-за пазухи завернутый в тряпку предмет и, поколебавшись, протянул его Семенову.

– Фигасе, тяжелый, – сказал Семенов, разворачивая тряпку. Под ней действительно оказался пистолет.

Это был невиданный пистолет. Ни одна из игрушечных стрелялок, прошедших через руки Семенова, и близко не выглядела настолько мощно, страшно и удивительно совершенно. Семенов ощутил настоящий восторг, вот только открыто выразить свое восхищение не мог. Опарыш «запомоился» и теперь дворовая этика предписывала окружить его стеной молчаливого презрения. Играть с ним означало запомоиться самому.

Был, правда, еще вариант по-соседски «вписаться» за него перед пацанами. Заступиться, растолковать, что произошло недоразумение, и поручиться, что впредь ничего такого не будет. Вот только неловко было Семенову вписываться за Опарыша. Он живо представил Гостя, с ухмылкой слушающего его сбивчивые доводы. В голове зазвучали насмешливые слова – что, Сёма, заднюю включил? Ну как, пацаны, раскоронуем Опарыша обратно в Олега? Вон Сёма на полной задней за него вписывается. И решил – да ну его.

– Подделка, – сказал он как можно равнодушнее. – И не стреляет как пить дать. Ты сам-то хоть пробовал? Да где тебе.

Он медленно надавил на курок, как это делали хладнокровные и бесстрашные герои вестернов. Переложил пистолет из одной руки в другую и свирепо выдвинул нижнюю челюсть, изображая американского не то ковбоя, не то шерифа. Затем направил ствол на Опарыша. Олег увидел черное круглое отверстие, нацелившееся ему в грудь. Смотрел, и не мог отвести глаз.

– Чё, зассал, бледнолицый червь? – снисходительно процедил Семенов сквозь зубы и сплюнул. – Это земля гуронов, поэтому ты – покойник, – объявил он и нажал на спусковой крючок.

Пистолет сухо щелкнул. Олег резко зажмурился – так сильно, что зашумело в ушах, а перед глазами вспыхнули разноцветные круги. Ему привиделась огненно-красная черта, полыхнувшая между ним и Семеновым, перечеркнувшая мир надвое. Мальчик с пистолетом в руке стоял на одной стороне, он – оказался на другой, а посередине разрасталась пропасть. Медленно разлепил веки. Его била дрожь.

– Сёма! Ты где там, брателла? – несся с площадки зычный голос Гостя.

– Обделался, бледнолицый? Я же говорю, подделка. Давай, забирай свою пукалку и вали к мамке. Только палишь меня перед пацанами. Стой! Я первый пойду. Не хватало, чтобы Гость меня с тобой увидел.

Холодно и твердо отчеканив эти слова, Семенов ушел. Вышел из-за гаражей и замахал руками Гостю, но былая радостная беспечность куда-то улетучилась. Он шел в коробку и злился от неловкости, возникшей невесть откуда из-за этого… Олега.

Все с этим Олегом вышло неладно и от этого на душе Семенова скребли кошки. Пистолет, конечно, был ненастоящий, но выглядел убойно. Его не хотелось выпускать из рук. Любой бы подтвердил, что Олег предлагал дружбу. И если бы не Гость, Семенов повел бы себя иначе.

Семенов точно знал, что пистолет восхитил бы и Гостя. Опарыш наверняка заслужил бы индульгенцию. Он стал бы в глазах Гостя таким же, как Семенов. Или даже ближе – ведь у того никогда не было такого пистолета. Семенов испугался за свое положение в дворовой иерархии, но ни за что не признался бы в этом даже себе самому.

Кстати, а где он взял этот пистолет? Кажется, опарышев отец служил в вохре. Что, если отцу положено служебное оружие, а Опарыш его просто стащил? Вдруг пистолет и правда настоящий? На секунду Семенов пришел в ужас. Да ну, нет. Настолько лихой поступок решительно не совмещался с образом забитого паренька с полупрозрачной челкой. Сто процентов этот пистон – муляж, типа тех, что висят в школьном кабинете начальной военной подготовки. И все-таки не нужно было целиться в Опарыша.

Такие мысли проносились в голове Семенова, пока он перелезал через бортик хоккейной коробки, в центре которой Гость отрабатывал хитроумные финты. Мастерски подняв мяч в воздух, он с лету переправил его по дуге Семенову, а тот расставил руки и отбил пас головой, в одно касание вернув его партнеру – и через минуту начисто забыл и про Опарыша, и про пистолет, а главное, про сухой щелчок, так неожиданно и неприятно царапнувший его изнутри. Что-то страшное должно было случиться и почти случилось, но крохотная осечка в последний момент отсрочила непоправимое и неизбежное. Ну и проехали.

А Олег некоторое время сидел на досках за гаражом с пистолетом в руках. Ты – покойник, звучало в нем. Так вот как это бывает. Просто наставляешь пистолет на человека. Просто нажимаешь на курок. И вот он покойник. Мир спокойно живет дальше, теперь уже без него.

Его больше не колотило. Страх растворился. Может быть, отец уже проснулся, залез в ящик и обнаружил пропажу. Если это так, трудно было представить себе наказание, ожидавшее его дома. Только теперь Олегу было все равно. Словно какая-то его часть, до немоты боявшаяся отца, внезапно умерла.

Он завернул пистолет в тряпку, сунул за пазуху и пошел к своему подъезду. Во дворе не было никого, кроме Семенова с Гостем, стучавшими мячом в коробке. Те не обратили на него ни малейшего внимания.

***

Этим утром отец был особенно мрачен. Шагнул в прихожую, распространяя вокруг себя предгрозовое напряжение. Тяжело ступая, прошел к шкафу, повесил фуражку, угрюмо снял казенный китель, отстегнул и молча передал матери кобуру.

– Что сказал начальник? – спросила мать. Отец не ответил. Отбыв несколько положенных по протоколу минут в прихожей, Олег незаметно ушел в свою комнату. Постоял у окна, разглядывая спешащих вдоль улицы прохожих. Уселся за стол, на котором была разложена игра-ходилка, и подбросил кубик.

Две фишки, красная и зеленая, двигались по причудливому лабиринту к сундуку с золотом, схороненному глубоко в погребе. Крышка сундука была распахнута и таинственное золотое сияние озаряло кирпичные своды. Он двигал поочередно обе фишки, но болел за красную. На пути к богатству конкурентов поджидали опасности – ямы-ловушки, крючконосая ведьма, вооруженные злодеи и тюрьма с зарешеченным окошком. Была даже клетка, возвращавшая игрока на старт – она не нравилась Олегу пуще прочих напастей.

За стеной глухо и отрывисто зазвучал голос отца, выговаривавшего матери. Это не предвещало ничего хорошего. Лучше бы он просто шел на кухню есть, подумал Олег. А затем – спать.

Голос в спальне продолжал недовольно и глухо бубнить свое. Мать в таких случаях обычно не перечила, а то и поддакивала, гася пожар конфликта в зародыше. Но сегодня она ворчливо парировала, вполголоса возражая мужу. Они даже ругались на полутонах. Олег приник ухом к стенке.

– Да ты на себя посмотри. Обвели же тебя, придурка, вокруг пальца, обставили. Сколько он работает и сколько ты? Самому не смешно за копейки сутками ишачить? Давай ишачь дальше. Видать, нравится тебе.

– Ты берега попутала? – шипел в ответ отец. Голос он повышал исключительно спьяну. – Вона как заговорила? За копейки? Да я тут содержу вас, захребетников. Жрете мой хлеб в моей же площади. Щас мигну – и взад пойдешь в общагу. Мать-покойница верно говорила, приютил змею, ну так жди укуса.

– Ой, напугал, – горячо и насмешливо шептала мать. – В мамкиной квартире да мамкиным умом, да сорок лет в обед. Я тут Бывшев, я без пяти минут над вами командир… Десять лет сидишь на жопе ровно, и все без пяти минут. Тьфу, тошно. Сама уйду. Вот же вышла за сморчка, прости господи.

– Ты чего там вякнула, дурища? – зло и тихо процедил отец.

– Чего слышал, придурок недоделанный, – отвечала мать. – И не вякаю, а говорю, а если не понял, так еще раз повторю.

– Щас ты у меня поймешь с первого разá, – проговорил отец. Глухо раздался удар. Мать охнула. Олег отпрянул от стены, но вновь приник к ней.

– Щас тебе дойдет внятно и понятно, – повторял отец. Удар. Еще удар. – Растолкую в лучшем виде. Ссука драная.

Хлопнула дверь. Матерясь под нос, отец ушел на кухню. Сдавленное рыдание матери, доносившееся из спальни, леденило душу Олега. Внезапно и стремительно оно переросло в истерический хохот – приглушенный подушками и невыразимо страшный. Олег стоял под дверью спальни, не решаясь войти.

– Давай, давай, посмейся, сука – бормотал отец из большой комнаты, включая хоккей. Звякнул стакан.

Олег нажал на дверную ручку. Мама лежала, кутаясь в одеяло, как будто в комнате стоял минус. Она по-детски зарылась лицом в подушки. Скомканное покрывало некрасиво сползло на пол. Он подошел и стал неловко гладить подрагивающее плечо.

– Сынок, – повторяла мама, не поворачивая головы. – Сынок, сынок.

Он неуклюже гладил ее по молочно-белому плечу и светлым волнистым волосам, пока ее дыхание не успокоилось.

– Иди к себе, сынок, – проговорила она наконец. – Иди, мой хороший. Я полежу немного и встану.

И лишь плотнее закуталась в одеяло.

Он вышел. В большой комнате телевизор частил голосом известного комментатора. По экрану в погоне за невидимой шайбой метались фигурки наших и не наших. В кресле перед телеком сидел отец, уронив голову на грудь. Глаза его были закрыты. На столике справа стояла недопитая бутылка водки, накрытая граненой стопкой.

Олег вынул из сахарницы ключ, открыл ящик, отщелкнул кобуру и вытащил пистолет. Оглянулся на фигуру в кресле. Водка и бессонная ночь сделали свое дело – отец отключился напрочь. Черты лица его обмякли, сделались вялыми. Жесткие губы изогнулись в гримасе горького разочарования. Из уголка безвольно приоткрытого рта протянулась вниз паутинка слюны. Олег тихо задвинул ящик, подошел вплотную, приставил пистолет к отцовскому виску и нажал на крючок.

Пистолет даже не щелкнул. Голова отца клонилась все ниже. Гол, радостно заорал телевизор. Олег застыл, но отец не пошевелился. Не может быть, что это подделка. Ну не ходит же он в охрану с подделкой.

Он стал рассматривать пистолет и сбоку на корпусе обнаружил маленькую скобку с рычажком. Она могла занимать одно из двух положений. С усилием надавил на рычажок, отправив ее в противоположное положение. Под скобкой обнаружилась ярко-красная точка. Красный – цвет опасности. Так их учили в школе. Внезапно и ясно вспомнил, что Семенов за гаражами взводил курок. Сделал так же. Это было совсем просто. Снова приставил пистолет к виску.

Из телевизора внезапно и резко зазвучала финальная сирена. Отец открыл глаза и в это же мгновение Олег нажал на спусковой крючок.

Оглушительно грохнуло. Олега швырнуло назад. Пистолет вылетел у него из рук. Привстав, он увидел отца, неестественно распластавшегося поперек кресла, тяжело и неуклюже оседавшего на столик.

На обоях напротив расплывалось жирное багровое пятно. Из опрокинутой бутылки, булькая, потекла на пол прозрачная жидкость. По полированной поверхности стола от головы отца побежали вязкие вишневые ручьи, дробно закапали, проливаясь на линолеум пола. Олег лежал совсем рядом. Брезгливо отдернул ногу, не желая запачкаться.

Вбежала мать. Громко и страшно закричала при виде мужа, бросилась к лежащему на полу сыну. Тот был абсолютно спокоен. Сыночек, господи, ты как, что это, сынок. Да как же это, сынок. Да что же это.

Все хорошо, мама. Да что же хорошего-то, а, сынок? Все хорошо. Теперь тебя никто не тронет. Да как же нам быть теперь, сынок? Он сам, мама. Он виноват. Не надо было. Сынок, да как же так, о господи? Он сам, мама. Он сам.

В дверь продолжительно звонили. Она тяжело привстала и пошла на звонок, зажимая рукою рот, а другой опираясь о стену, точно слепая. Он сам, мама, повторял Олег, глядя на отца. Пистолет валялся в углу. Он ногой подтолкнул пистолет поближе – чтобы тот оказался как раз под свисающей с кресла рукой. Только что она была сухой и цепкой, а теперь болталась безвольной плетью. Выбитое на тыльной стороне отцовской ладони холодное солнце Севера погружалось в бескрайнюю водную гладь – теперь уже окончательно и бесповоротно.

Никогда в их доме не было столько народу, как в следующие несколько дней. Им сочувствовали все – соседи, бригада скорой, отцовские сослуживцы и милицейский дознаватель, коротко отметивший в рапорте «самоубийство». Окружающие гадали о мотивах и привычно сокрушались – надо же, такой молодой. Жить бы и жить. Семья тихая, приличная. Жена, сын, работа. Квартира своя отдельная. Живи не хочу. И чего только людям не хватает?

Начальник отряда, статный седовласый человек в сером костюме, вкрадчиво убеждал мать – да ведь я ему столько раз предлагал, иди учись. Оплатим. Обучим. Повысим. У него же неполное среднее. А он… Чего, говорит, я на этой учебе не видел? Все и так знаю. Все университеты на Севере с отличием окончил. Вот те, кто пообразованнее, и обходили его. Ну, вы же сами понимаете, какой он человек… был. Да если бы я знал, что так выйдет. Да кто ж знал, кротко отвечала мать.

Когда все закончилось, Олег понял, что их квартира перешла в иное качество. Она стала непривычно просторной и очень, очень тихой. Ему это нравилось. Изменился и взгляд матери. Она по-прежнему смотрела на него с любовью, к которой теперь примешивалось нечто непривычное. И это ему тоже нравилось.

Новое чувство в ее взгляде могло напоминать страх, но было больше банального страха. Мать смотрела на Олега с боязливым любопытством, словно хотела понять его заново, но больше не могла проникнуть ему в душу. Он догадывался, что это было за чувство. О нем то и дело спьяну твердил отец, который так и не смог добиться его от окружающих. Уважение – вот что читалось в глазах матери. И в ее словах тоже.

– Может быть, нам переехать? – спросила она его, – как ты думаешь, сын? Все-таки здесь как-то…

Он обвел взглядом большую комнату. Ничто не выдавало следов произошедшего. Линолеум давно замыли, столик начисто оттерли, обои переклеили. Зачем?

– Зачем? – спросил он. – Большая квартира. Одна комната твоя, вторая моя, в этой будем собираться, а на кухне есть. Если обменивать, нужно долго искать, на что. Тебе менять работу, мне – школу. Зачем? Хорошая квартира.

– И то верно, – согласилась мать. – Будем жить, как ты сказал. И опять посмотрела на него по-новому.

Чем дальше, тем больше людей будет смотреть на него именно таким взглядом. Конечно, пока он не мог этого знать.

***

Это только кажется, что в древних идеях есть тайна. При внимательном рассмотрении выясняется, что за ними стоят те же люди, что и сегодня – с такими же интересами, как сейчас. Чудаки-историки носятся с берестяными грамотами, как будто в них может быть особое знание. Смешно.

Он видел несколько истлевших образцов в музее и ознакомился с содержанием. Команда лингвистов разобрала частокол странных похожих на руны букв, нарезанных без пробелов, и обнародовала переводы. Что же там было? Упреки в невыполнении заказа, требования уступок, просьбы о денежном вспоможении, угрозы наслать «отроков» – тогдашних судебных приставов… Все как сегодня. Все как всегда и везде. И у древних китайцев – то же самое.

В дверь позвонили. Олег никого не ждал. Он планировал дочитать «Искусство Войны» и даже надел привезенное из Шанхая кимоно. Ему хотелось понадежнее впитать древние тезисы, неожиданно оказавшиеся актуальными.

Сейчас он финализировал 27-ю стратагему. Надень личину глупца перед тем как действовать. Вынашивай тайком свои планы и готовься к их воплощению. Согнись, чтобы потом выпрямиться. Сформулировано так, словно Сунь-Цзы трудился в их банке на позиции менеджера среднего звена.

На последнем правлении Михаил Иосифович снова цитировал своих китайцев, а он сидел и кивал, как китайский болванчик. Однажды выйдет так, что они окажутся наедине. Предправления заведет разговор, но сразу к делу не перейдет. Он никогда не начинает по существу – старая школа. Заходит издалека, прощупывает собеседника. Наверняка заведет речь о Востоке, а я не смогу поддержать полноценный диалог. Это недопустимо.

Стратагемы Олег своими словами переписывал в блокнотик. Без подробностей, только суть. Он где-то вычитал, что мелкая моторика улучшает мозговые характеристики. Отдельно под большими печатными буквами ВЫУЧИТЬ фиксировал цитаты.

Он заметил, что цитаты производят хорошее впечатление. Но еще нужно знать, когда их лучше ввернуть. За один разговор с равными по положению в банке он решил произносить от силы две цитаты, а если с руководством – то максимум одну. Высший пилотаж – произнести ее с намеком, что это когда-то сказало само руководство, а ему сейчас к месту вспомнилось. Зато подчиненным можно отгружать эти премудрости хоть по дюжине за совещание. Так сказать, в порядке тренировки на мышах.

За дверью стоял Семенов. Сосед сверху.

– Ну, здравствуй.

Идиотское начало. Ну – баранки гну. Он, кажется, филолог. За солью, что ли, пришел?

– Здравствуй.

– Я… войду?

Не существует идеи, которую нельзя выразить одним предложением. Но этот так не может. Ему нужно украсть время.

– А что у тебя? Я вообще-то работаю.

Олег не двигался с места и дверь перед Семеновым шире не открыл. Так и стоял в кимоно в дверном проеме.

– Каратэ занимаешься? – Семенов кивнул на кимоно.

– Ты это хотел узнать?

– Да я к тебе по делу.

– Что за дело?

Фигура в кимоно не двигалась с места. Семенов уже жалел, что пришел. Ему с самого начала не нравилась идея жены. Но в чем-то она права. Если он собирается заняться бизнесом, то сейчас удачный момент отточить свое переговорное мастерство. Слабо, Семенов, воодушевить Опарыша? Нет? Тогда вперед! Семенов сделал глубокий вдох и пошел в атаку.

– Ну, здесь так здесь. Тогда я сразу к сути. Короче, открываю бизнес. Ты, наверное, в курсе, что я филолог и переводчик. Романо-германская филология. Короче, учреждаю контору по переводам книжек и литературы по бизнесу. Бизнес-план прикинул. Тут, короче, выжимка.

Семенов чувствовал, что надо излагать как можно более сжато и этими «короче» подгонял, подстегивал себя. В итоге получалось длиннее. В его руках появился исписанный листок.

– Короче, здесь – сколько народу нужно на старте, по минималке. Еще бухгалтер и девочка отвечать на звонки. Тут аренда. Мы продумали маркетинг. Маленькие рекламки в газетах, сами все сделаем, а это цены за размещение. Обегу, короче, крупные конторы с презенташкой – попредлагаю услуги фирмачам и нашим. Как побочка – синхрон-переводы на конференциях, семинарах, выставках. Короче, по моим понятиям, должно пойти.

Олег не проронил ни слова. Он слабо разбирался в музыке, не любил поэзию, был равнодушен к живописи, а философов втайне считал хитрыми мудаками, которые морочат людям голову. Он не верил в Бога, хотя уважал религию как изобретенный гениальными жуликами и отполированный веками практики инструмент управления массой. Он презирал женщин, считая, что они постоянно и безуспешно пытались его обмануть. Он плохо переносил алкоголь, но был вынужден изучать свойства и марки вин для эффективного общения с руководством.

У него был другой талант, редкий и несомненный. По исходившим от собеседника тончайшим флюидам он безошибочно определял – сейчас у него будут просить деньги. Порой это понимание приходило к нему до начала разговора. Он видел это по фигуре своего визави. По неуверенным движениям рук, виноватому положению головы, неестественной мимике, блеску глаз. И не существовало для Олега проступка более тяжкого, чем этот.

Он был хоть и начинающим, но ревностным и верным жрецом денег, этой древней священной силы. Деньги, символ его веры, знак его могущества, его крест, его скипетр и державу, его вино и просфору собирался осквернить грубый язычник в своих темных обрядах.

Мать говорила, если человек – ноль, то он все умножит на ноль. Нет для денег более страшной силы, чем ноль. Поставь справа – ты велик. Поставь слева – ты жалок и нищ. Прибавь ноль к деньгам – ничего не случится, а умножь… Семенов умножил себя на ноль. Он исчезал на глазах Олега. Обваливался, как снеговик в оттепель. Осыпался, как штукатурка на его засраной лестничной площадке. Осталось насладиться короткой агонией и с соблюдениями положенных приличий предать труп земле.

– И при чем тут я? – с холодным безразличием спросил Олег, а сам уже заранее слышал ответ. «Ну, Олег, это самое… короче, в общем, посчитал, так и так, в целом немножко на старт не хватает. Ты же вроде в финансах шаришь, в банке работаешь. Там, типа, кредиты… поддержка малого бизнеса… короче, может, прямо у тебя смогу перехватить по-соседски? Сумма, в общем, не так чтобы большая. Я же здесь, никуда не денусь. Знаем друг друга столько лет. Там, если расписку, то я напишу…».

Воображаемый сбивчивый монолог Семенова пронесся в мозгу Олега, и он уже смаковал свой отказ. Холодный, чеканный, железно мотивированный отказ, который шлагбаумом опустится на неотесанную Сёмину башку и заставит его переминаться с ноги на ногу, тупо пялясь на свои уродливые тапки, потому что слов у него не будет.

Потом он выдавит «я, эта, как бы пойду тогда» и еще что-нибудь такое же бессмысленное – «ну… ты извини, я подумал… ладно, будь здоров, что ли». Затем привычно занесет пятерню для пожатия, передумает, засунет ее в карман, снова вытащит, посмотрит на нее. Развернется вокруг своей оси медленно, как круизный лайнер, и поплетется побитым псом в свою конуру закатывать губу и хоронить наполеоновские планы.

Там его поджидает красавица Лена, которая его ко мне и отправила. Он ей в красках расскажет, какой я гребаный гондон. Она будет поддакивать, утешая несостоявшегося воротилу бизнеса. И каждую секунду этого вечера и многих следующих вечеров она будет помнить о том, что она – жена жалкого лузера, опущенного гребаным гондоном.

Все это вспыхнуло в мозгу Олега за доли секунды. Отсвет этой вспышки увидел и Семенов.

– Абсолютно ни при чем, извини – ответ Сёмы, сказанный неожиданно приветливым тоном, привел Олега в замешательство. – Я пойду. Ты занят, а я действительно тебя оторвал. Сорри за беспокойство.

Семенов приветливо махнул рукой и зашагал вверх. Феноменальный талант Олега дал осечку. Его дискомфорт был сродни тому, что должны испытывать промахнувшийся снайпер или сфальшививший виртуоз. В груди вспыхнуло раздражение. Чтобы скрыть его, Олег заговорил с расстановкой.

– Если ты. Чего-то хотел. Так скажи, чего. Ты хотел.

Семенов, уже поднявшийся на середину пролета, резко повернулся на пятках дырявых тапок. Он улыбался! Олег не мог отвести взгляда от этой улыбки. Семенов приблизился вплотную.

– Как скажешь. Я шел попросить у тебя денег на свой бизнес, потому что мне эта идея не казалась такой уж дурацкой. Ты – банкир, состоятельный человек. Я – нет. Ты твердо стоишь на ногах и знаешь, чего хочешь. Я – пожалуй, нет. Ты в материальном смысле уже добился многого. Я – к сожалению, нет. Но эти рациональные рассуждения моментально улетучились, едва я тебя увидел. Дело в том, что мы с тобой давно не сталкивались лицом к лицу. Я видел тебя издалека, со спины, в машине – и у меня сложился твой образ. Он самодостаточный и успешный. Я шел просить денег у образа, а увидел тебя. И сразу передумал. Я вдруг понял, что твои деньги – это все, что у тебя есть. Это твое последнее. В сущности, сколько бы у тебя их ни было, это твое последнее. А последнее просить нехорошо. Вот я и передумал. Еще раз извини за беспокойство.

Семенов повернулся и снова стал подниматься к себе, в свою гордую конуру. Олег смотрел ему вслед, не мигая. У своей двери Сёма обернулся:

– Знаешь, Гость всегда говорил, что ты говноед, а я тебя даже защищал – типа, ты нормальный, только забитый. А сейчас понял, что дерьмом-то от тебя пованивает. У него просто нюх тоньше.

Олег побледнел.

– Твоему Гостю нужно ходить и оглядываться. А то не сильно загостится. Так и передай, – процедил он и хлопнул дверью.

– Он такой же мой, как и твой, – крикнул Семенов, толкая свою дверь. Что это было? Опарыш угрожающий? Такого он еще не видел.

***

– Присаживайтесь.

– Спасибо, Михаил Иосифович.

– Олег… Анатольевич?

– Если вам удобно, просто Олег.

– Что же, Олег. Не буду ходить вокруг да около. Ты у нас на приличном счету. Сильный сотрудник. Как, впрочем, и другие сотрудники нашего банка. Слабых здесь нет и быть не должно. Согласен?

– Как вы сами говорили, империю делают сильной простые солдаты.

– Ну, если цитировать Хагакурэ дословно, то лучше так – даже слабую империю сделают могущественной простые солдаты. Но империя у нас отнюдь не слабая, а ты не простой солдат, а офицер. Амбициозный офицер. Между тем, нас только что покинул один из зампредов. Да ты, наверное, уже в курсе.

– Так точно.

– В армии ты не служил, насколько мне известно. Здесь не армия, впрочем, дисциплина у нас железная. Так вот. Я знаю, что ты способен на большее, чем руководство плановым управлением. Достоин куда большей компенсации.

Представь себе на минутку – не родительская квартира в старой крупнопанельке, а пентхаус в самом центре. Пусть даже съемный. Пока. Спорткар в подземном гараже. Более чем внушительный соцпакет. Ну и далее по списку. Это все, замечу, твердо прописано в трудовом договоре.

Какие к этому могут быть препятствия? На место зампреда нацелились люди не менее амбициозные и умные, чем ты. Иначе и быть не может. У нас здесь естественный отбор. Так вот. Нужно доказать, что ты самый лучший. Ты понимаешь?

– Понимаю. Нужно доказать. Но как?

– Отличный вопрос, Олег! Ты сам как думаешь? Не спеши с ответом. Время на размышления у тебя есть. Немного, но есть.

– Я вас внимательно слушаю.

– Мы, как ты знаешь, сейчас проводим активную экспансию. Есть предприятия, представляющие особую ценность. Я бы сказал – стратегическую. Но пока эти активы не наши. Часть из них готова перейти к нам при объективных обстоятельствах. Часть – при соблюдении условий субъективного порядка. Попросту говоря, есть контролирующие эти активы люди, от которых многое зависит. Кого-то из них мы… уговариваем. Но есть несколько юридических лиц, руководители которых заняли по отношению к нам крайне неконструктивную позицию. Это вызывает растущее непонимание наших акционеров. Которое уже сменяется недовольством по поводу стиля руководства банка. А это недопустимо. Понимаешь?

– Понимаю.

– Так вот. За этими особо сложными активами стоит одна и та же группа компаний «Гарант». Тебе о ней что-нибудь известно?

– Первые две буквы – Г и А – это Гостев Андрей.

– Насколько я знаю, ты знаком с ним лично. Так ли это?

– Мы с ним жили в одном дворе. Собственно, я до сих пор там живу. Знаю, что он… авторитетный предприниматель. Теперь проживает где-то в центре.

– Я сейчас приглашу сюда еще одного человека. Тебе его представлять не надо – это руководитель нашей службы безопасности. А ты мне и ему расскажешь все, что знаешь про этого Гостева. Привычки. Психотип. Увлечения. Пристрастия. Странности. Слабости. Все, что тебе известно, изложишь как можно детальнее и под запись. Готов?