Текст книги "Вариант «Бис» (с иллюстрациями)"

Автор книги: Сергей Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Второго истребителя он так и не нашел. Он пропал вместе с ЯКом третьего звена, которое было нечетным, и их следы к вечеру так и не отыскались. Значит – все. Так часто бывает. «Пропал без вести в районе города такой-то». И больше ничего. Ни могилы, ни салюта. Может, найдут потом, через много лет, а может, и не найдут совсем.

Выиграть бой все же удалось. Потери составили всего две машины, и один лейтенант пропал без вести, второй выпрыгнул. Николай записал на эскадрилью аж семерых сбитых, но пленки и наземный контроль подтвердили пять: один на него, один добитый ведомым (видели, как он рухнул) и еще трое на остальных. Не Бог весть сколько, по меркам тыловых крыс, – но те, кто понимает, чего стоит сбить истребитель, качали его и ребят до тех пор, пока не утомились.

– Рискнул, любитель? – поинтересовался командир, когда они отчитались. Настроение у него было вроде хорошее, и капитан предпочел лучше повиниться, чем все отрицать. – Я не понял только, почему «тридцать восьмой»[143]143
  Американский истребитель Р-38 «Лайтнинг» («Молния»).


[Закрыть] оказался маневреннее на горизонтали, чем мы, – сказал он под конец разговора. – Знал бы, так ушел бы после первого захода. Сколько бы сбили, столько сбили. И живучий. Один, по крайней мере, уполз дырявым.

– Хрен с ним. Своего потеряли, это плохо. А их одним больше, одним меньше… И так в плюсе остались. Ведомого представишь к «Отваге», мне рассказали, как он тебя спас.

– Спасибо.

– Не за что пока. Когда будешь письмо писать семье того?

– Денька через три. Вдруг еще найдется… Всегда надеюсь, что вдруг. Каждый раз…

«Дорогая Мария Сергеевна, – написалон через три дня. – С глубокой скорбью извещаю Вас, что Ваш сын, лейтенант Кольчужный, пропал без вести при выполнении боевого задания в районе города Вюнсторф, Германия. Как его командир я прошу у Вас прощения, что не смог уберечь Вашего сына от вражеской пули. Мы продолжаем верить, что Леня еще найдется, даст о себе знать, но надежды почти нет. Мы дрались над своей территорией, и если бы он сумел сесть или выпрыгнуть, то мы бы уже знали о том, где он. Никаких следов его самолета мы также не нашли, но в районе боя было несколько озер и рек, и он мог упасть в одну из них. Мы будем продолжать поиски и, быть может, найдем хотя бы тело Леонида. Мы всегда будем помнить его как верного друга и надежного боевого товарища. Крепитесь, Мария Сергеевна, и будьте уверены, что Вы можете всегда рассчитывать на нас, когда кончится война. Ваш друг, командир истребительной эскадрильи, капитан Скребо Николай Ильич».

Сбитый ЯК-3 с останками летчика в кабине через многие годы нашли немецкие аквалангисты на дне озера Меер. Необычный для машины высотный мотор позволил определить номер части, к которой истребитель принадлежал, и имя лейтенанта Кольчужного наконец было переведено из графы «пропавшие без вести» в графу «убитые и умершие от ран». Это случилось в тот же год, когда нашли ЯК-7Б с сыном Никиты Хрущева, в последний год XX века, и их имена встали в списке рядом. К этому времени не осталось в живых почти никого, кто помнил лейтенантов в лицо.

Узел 9.1.
Ночь с 23 на 24 ноября 1944 г.

Эскадра проходила раскручивающийся над Северной Атлантикой шторм насквозь. Не ураган, слава Богу – просто шторм, из тех, которые определяют в зимние месяцы основу погоды над Европой и восточным побережьем Северной Америки. К трем часам ночи двадцать четвертого ноября скорость ветра на широте Нордкапа по десятому меридиану составила тридцать узлов, барометр продолжал падать, и метеобригада «Советского Союза» прогнозировала его дальнейшее усиление. На палубах все было закреплено по-штормовому, расчеты средней артиллерии и зенитных установок получили редкую возможность выспаться в тепле и сухости на своих койках – уже более суток погода полностью исключала действия авиации.

Линейный корабль и линейный крейсер раскачивало достаточно слабо, но «Чапаева» швыряло в разные стороны, ветер бил в левую скулу, и бывший легкий крейсер рыскал на курсе, при каждом порыве ворочая вправо. Палубу пока не захлестывало – авианосец легко всходил носом на волну, но брызги от разбивающихся о его борт волн и непрерывный дождь делали мучительным даже минутное пребывание на самых верхних площадках «острова». Самое печальное, что все прекрасно сознавали: погода, на редкость гадкая уже сейчас, это еще лишь начало того, что им предстоит в ближайшие дни. Пройти сквозь погоду было единственным шансом избежать неминуемого столкновения с превосходящими силами Флота Метрополии. В этом отношении адмирал очень сильно полагался на крепость постройки «Чапаева» – если шторм заставит их отойти к югу и подождать улучшения погоды, то авиация сможет засечь их задолго до Медвежьего, тогда всем конец. Будь «Чапаев» обычным легким авианосцем, расходным материалом в крупных флотах, он не колеблясь оставил бы его позади, рванувшись с тяжелыми кораблями к Медвежьему. Но ценность единственного пока авианосца Океанского флота с почти полным комплектом дважды Героев воздушных армий всей страны на борту была большей, чем у двух «Кронштадтов», и ни малейшего риска ему не простят.

Атмосфера была заполнена электрическими разрядами, делавшими полностью невозможной радиосвязь и забившими снегом помех экранчики радиолокаторов. В моменты, когда в низко нависших черного цвета тучах пробегали отсветы горизонтальных молний, все поля разверток локаторов становились абсолютно белыми, а затем на них снова появлялась мешанина хаотичных засветок. Видимость тоже была отвратительной, с левых курсовых углов регулярно налетали дождевые шквалы, сводившие ее в эти моменты практически до нуля. К утру дождь несколько поредел, а ветер поменял направление почти на тридцать градусов, еще более усилившись. Тогда-то командира линейного корабля и разбудил посыльный. Адмирал был уже на мостике и тепло поздоровался с кутающимся в китель командиром:

– Утро доброе, Алексей Игнатьевич. Погода-то какая, красота!

Но командир линкора был явно не в настроении шутить, и Левченко резко сменил тон:

– У нас гость. Совсем рядом.

Кап-раз проснулся мгновенно, наотмашь хлестнув себя по обеим щекам и помотав головой.

– Где?

– Точно на правом траверзе. Не видно ничего, даже и не смотрите. На радарах по-прежнему муть, я сам глядел, прошелся. Засекли «Вектором», минуты четыре назад доложили, до этого еще пять минут следили, ждали, что будет.

– Боевую тревогу?

– Ждали вас. Он с наветренной, и кто знает, на каком расстоянии. «Вектор» берет одиннадцать миль, но погода… Сами видите какая.

Иванов вдавил кнопку колоколов громкого боя, за секунду оборвав сон почти тысячи человек и заставив подпрыгнуть от мгновенного приступа ужаса еще столько же бодрствующих. Ратьером, с использованием синего фильтра, приказ об объявлении боевой тревоги был передан на «Кронштадт», рассекающий волны в двадцати кабельтовых впереди, и на «Чапаев», как пробка болтающийся в кильватере линкора.

«Вектор» был уникальным прибором для обнаружения надводных объектов в ночное время по сравнению интенсивности излучения в инфракрасном диапазоне от двух соседних или случайно выбранных секторов эллипса, в фокусе которого сам прибор находился. Его создали и довели до рабочего состояния раньше, чем появился первый работоспособный отечественный радиолокатор, пригодный к установке на кораблях, и теперь этот прибор находился на вспомогательных ролях. Сейчас же, когда вся радиотехника выбыла из строя, именно он сделал эскадру не окончательно слепой.

На двух других кораблях такого прибора не было, с «Кронштадта» его сняли за несколько месяцев до похода, и определить дистанцию до объекта с помощью триангуляции было, таким образом, невозможно. «Гость» мог оказаться кем угодно – от выбившегося из раскиданного штормом конвоя крупного транспорта до стада гренландских китов (впрочем, сейчас, кажется, им не сезон). Оба артиллерийских корабля были повреждены, оба были с почти пустыми погребами, но оставлять рядом с собой кого-то неизвестного было более рискованно, чем на этого неизвестного попробовать взглянуть.

Командир линейного корабля выжидающе смотрел на адмирала: решение предстояло принимать ему, и колебался адмирал недолго. В другое время для уточнения обстановки отрядили бы «Кронштадт», а сами отошли бы «от греха подальше» – но теперь «Советский Союз» оказался единственным кораблем, хоть что-то определяющим вокруг себя, и лишним оставался «Чапаев».

– Будем смотреть. Увидим что-то в этом кофе со сливками – утопим, если нет – уйдем. «Чапаеву» оттянуться назад на сорок кабельтовых, строй пеленга. Время пошло!

– Ход полный! Расчетом орудий главного, противоминного, универсального калибров к артиллерийскому бою изготовиться… Орудия зарядить, стеньговые флаги до половины. Боевым частям к бою изготовиться… Докладывать о готовности…

Огромный корабль лихорадочно готовил себя к бою, и с каждой тянущейся от одного доклада к другому минутой командир морщился все сильнее и сильнее. Старшие офицеры перешли в защищенный броней главный командный пункт, на который переключили все средства управления кораблем. Сигнальщики на мостиках запихивали себе в рот куски сахара с целью улучшить сумеречное зрение, башни и оптику командно-дальномерных постов развернули на правый борт, из погребов подняли фугасные снаряды для второго залпа. К 5.25 корабль был к бою готов. Ровно через одну минуту на правом траверзе появилась цель.

В темно-сером, с черными пятнами свешивающихся до самой воды грозовых туч горизонте, ограничивающем видимость сорока кабельтовыми, вдруг появился просвет, на дальнем конце которого как в туннеле спроецировался темный силуэт, почти мгновенно закрытый очередным шквалом.

– Вот он! Штурман! Когда рассветет до трети нормы?!

– Двенадцать минут.

– Самый полный! Право десять! Так держать! Прошу разрешения на самостоятельное открытие огня.

– Разрешаю. Кто это был?

– Не знаю. Флаг-офицер, что?

– Не могу еще сказать. Так, навскидку… Две трубы, четыре башни. Кто угодно может.

– Дистанцию взяли?

– Не успели… Вот он, тварь, снова!

– Цель поймана, данные для первого залпа выработаны.

– Огонь! Через десять минут мы его потеряем, если не попадем…

– Залп!

Линейный корабль содрогнулся от ужасной отдачи трехорудийного залпа, столбы пламени вырвались в сторону вновь появившегося силуэта, и снаряды ушли на цель.

– Да какая же дистанция?!

– Шестьдесят три…

– Это в упор. Да бейте же!

Вспышка по левому борту привлекла внимание сигнальщиков на корабле противника, а падение залпа близким недолетом рассеяло последние сомнения о том, что это такое может быть. В сумерках, пока солнце хотя бы теоретически не поднялось над линией горизонта, теневая сторона заметна лучше, чем обращенная к свету, но вырвавшийся из дождевого шквала в каких-то шести милях от них бронированный колосс с вздымающимися ярусами надстроек теперь невозможно было не заметить. «Боже, спаси нас… – выдохнул вахтенный офицер британца, ощутив холод внизу живота. – Как нам не повезло…»

Легкий крейсер начал маневрировать, пытаясь уклониться от следующих один за другим залпов неизвестно откуда взявшегося противника, но требовалось прежде всего время, чтобы довести ход до полного, чтобы развернуть башни влево и суметь открыть огонь. Второй залп лег прямо перед носом англичанина, и от тяжести рухнувших на палубу столбов воды бак ухнул вниз и черпнул воду. Крейсер не спасло бы ничего, люди только разбегались по боевым постам, и единственной попыткой сопротивления до неминуемой гибели стал трехторпедный залп влево – расчет аппарата этого борта как раз был дежурным. Торпедисты развернули аппарат вручную, не дожидаясь команды и выиграв полминуты, но очередная серия дождевых шквалов, пришедшая слева, закрыла все вокруг такой непроницаемой темнотой, что оба противника сразу потеряли друг друга из виду.

– Давай! Давай! Давай! – второй помощник командира, оказавшийся единственным старшим офицером на мостике в эту «собачью вахту», орал по принудительной трансляции непрерывно, не в силах выразить свой ужас иначе. Шквал дал им паузу, и за несколько минут корабль мучительно медленно развернулся вправо, постепенно набирая ход. Теперь их судьба зависела только от того, насколько продолжительной окажется полоса дождя. На мостик ворвались командир и остальные офицеры – задыхающиеся, с фуражками в руках.

– Он выскочил слева, в шести милях, и сразу начал бить, а на радарах ничего! Какого черта! У него все было уже готово – выскочил из тучи, и сразу залп, а как?! Последние четыре залпа легли по нашему прежнему курсу – бьет по счислению, если шквал пройдет – все.

– Принимаю командование. Радиограмму…

– Да нет связи! Я бы дал, но уже сутки нет! Все помехами забито, магнитные компасы с ума сошли, скоро мы огни святого Эльма увидим!

– Похоже, скоро… Сколько уже он нас не видит?

– Две минуты. Господи, это тот линкор, о котором нас предупреждали! Называется «установить контакт, в бой не вступать»… Я не сомневался, что такая крупная цель будет замечена радарной установкой. Только небо знает, как он нашел нас в таких условиях.

– А ведь он точно знал, что мы здесь, – если башни были развернуты и залп дали сразу, значит его радар…

– Боже мой!

– Если он лучше нашего, то сейчас…

– Машина, самый полный! Выжимайте все, наша судьба зависит от вас! – оторвавшись от раструба переговорной трубы, командир схватился за телефонную трубку. – Артиллерия, ваша готовность?

Ответа не последовало, командно-дальномерный пост еще не был развернут, и из центрального артиллерийского поста костерили задерживающих всех дальномерщиков на чем свет стоит.

Легкий крейсер «Мауритиус», Англия, 1940 г.

– О’Нэлли, вы меня слышите?

– Слышу нормально, мастер, растолкуйте нам, что творится, мы тут все чуть не в пижамах сидим. – Мысль о том, что, как старший артиллерист «Мауритиуса», толстый громила, выслуживший, несмотря на происхождение, офицерство за счет таланта и усидчивости, подпрыгивает от нетерпения в своем ЦАПе с телефонной трубкой в руке и в пижаме на голое тело, в более подходящий момент вызвала бы истерику.

– Это у вас что творится? Нас поймал линкор, а дальномерщики не шевелятся. Старший, у нас в шести милях на семи часах «Советский Союз»!

– О, ш-ш-ш… Так, они включились, ничего не видят. Теперь мы в игре, артиллерия к бою готова.

«Советский Союз» дал один за другим пять бесцельных залпов и задробил стрельбу. Вокруг не было видно абсолютно ничего. Пропали из виду и «Кронштадт» и «Чапаев», и теперь Левченко с неудовольствием подумал о том, что даже собраться всем вместе уже будет проблемой. Линейный корабль шел полным ходом в том направлении, где за шквалом исчез его противник, но орудия молчали – дистанция «Вектором» в таких условиях не определялась даже приблизительно. Все имеющие возможность отвлечься от управления линкором передавали из рук в руки картонки с изображениями британских, канадских и американских кораблей, пытаясь установить тип крейсера, с которым они столкнулись и который так несчастливо потеряли несколько минут назад. Наконец в руках у флаг-офицера осталось лишь несколько карточек, и все сошлись на том, что это был либо британский легкий крейсер типа «Фиджи» или «Белфаст», либо американский тяжелый типа «Пенсакола» – хотя считалось, что все американские тяжелые крейсера задействованы сейчас на Тихом океане. Линкор отслеживал все маневры своего противника и продолжал двигаться за ним, но видимость не улучшалась, и что делать дальше, было непонятно. Солнце вроде бы встало где-то вдали за горизонтом, но это почти не прибавило света к темно-серой клубящейся мути вокруг. Еще несколько минут все молчали и по-прежнему ничего не происходило. Левченко уже приготовился дать сигнал к повороту, решив для себя, что пора возвращаться к «Чапаеву», оставленному в одиночку без прикрытия, и в этот момент в сыром воздухе раздались тяжелые звуки ударов, приходящие с востока.

– «Кронштадт!» – выкрикнуло сразу несколько офицеров, до боли вперившись взглядом в непроницаемую облачную стену впереди. Залпы грохотали один за другим, сливаясь в бьющий по ушам непрерывный рев. «Советский Союз» довернул влево, реагируя на изменение положения желтого всплеска на развертке инфракрасного приемника и соответственно изменив ориентацию оптики командно-дальномерных постов и носовых башен главного калибра. Через две минуты впереди снова открылся просвет, и с линкора увидели горящий и накренившийся корабль с изуродованными надстройками, несущийся зигзагами среди поднимающихся вверх и опадающих всплесков по покрытым белыми шапками волнам цвета мокрого обсидиана.

Москаленко снова повезло. Получив светограмму от адмирала о наличии противника на правом траверзе и его курсе, он сразу приказал дать полный ход и готовиться к артиллерийскому бою – но в отличие от командира «Советского Союза», немедленно повернул вправо. Артиллерия «Кронштадта» была готова к бою через считанные минуты, но, когда загрохотали залпы орудий линкора, впереди никого не оказалось. Предположив, что момент открытия огня совпадает с моментом начала противником поворота, Москаленко снова изменил курс, теперь уже круче, по широкой дуге обходя предполагаемое направление движения корабля, за которым, несомненно, гнался «Союз».

Было произведено только семь залпов, и Москаленко не верил, что все уже кончилось. Каждые две минуты линейный крейсер доворачивал вправо на пять градусов, и когда все уже начали, расслабившись, полагать, что все закончилось совсем, их вдруг вынесло из дождевой стены прямо на контркурс крейсеру противника. После секундного остолбенения на мостиках оба корабля развили максимальную скорострельность, с пяти миль вгоняя друг в друга один снаряд за другим. В погребах «Кронштадта» фугасных снарядов оставалось на считанные залпы, но к моменту перехода на остатки бронебойных разошедшийся с британцем контркурсами линейный крейсер превратил его в пылающую развалину. Уцелевшая после боя с английскими крейсерами в Датском проливе шестидюймовая башня левого борта и обе установки «соток» за две минуты галса успели выпустить почти сотню снарядов среднего калибра, и, несмотря на качку, резко ухудшившую условия стрельбы, попадания с пяти миль следовали одно за другим. Крейсер, четко опознанный в профиль как тип «Фиджи», получил еще по крайней мере пять попаданий снарядами главного калибра, вызывавших огромные вспышки пламени на темном силуэте корпуса.

Качество ответной стрельбы британского легкого крейсера было безукоризненным, уже со второго залпа он добился накрытия, а через полминуты подключил и универсальный калибр. Снаряды рушились вокруг «Кронштадта» один за другим, взрываясь при ударе о воду, попавшие в корпус шестидюймовые «чемоданы» с чудовищным лязгом разрывали вокруг себя металл, вызывая долго не гаснущую вибрацию. Один из первых залпов «Фиджи» целиком лег в борт линейного крейсера, и громадный корабль качнуло от страшного удара, принятого поясной броней. Колпак кормовой дымовой трубы раскроило, и веер оборванных штагов грота заполоскался в воздухе, раскачиваясь из стороны в сторону.

Волнение сильно мешало англичанину, но он успел вогнать в корпус своего противника около десяти шести– и четырехдюймовых снарядов, прежде чем его огонь угас. Обе кормовые башни выбило прямыми попаданиями, центральная часть палубы превратилась в сплошное пожарище, крен на правый борт становился все более заметным, но крейсер все еще давал не менее двадцати пяти узлов и отчаянно маневрировал, пытаясь выгадать время до следующего спасительного шквала. «Кронштадт» развернулся за кормой британского крейсера и открыл огонь полными залпами, на этот раз правым бортом, нащупывая мечущийся корабль своим главным калибром.

«Мауритиус» не захотел умирать без пользы. Оставшиеся в живых после удара шестидюймового снаряда в крыло мостика офицеры перебрались в боевую рубку, хоть как-то защищенную броней. Выхода не было – с юга приближался второй загонщик, выходя на левый траверз, а русский быстроходный линейный корабль продолжал расстреливать их, кладя свои залпы все ближе и ближе и без особых проблем удерживая дистанцию. Пожав руки стоящим рядом офицерам, похожим бледностью лиц на привидения, командир отдал приказ о повороте. «Мауритиус», захлестываемый волнами, на полном ходу развернулся бортом к преследующему его кораблю, открыв огонь из носовых башен. Одновременно был дан торпедный залп и три торпеды ушли веером, бесследно растворившись в сталкивающихся волнах.

Уже второй после поворота залп русского дал накрытие. Двенадцатидюймовый бронебойный снаряд пронзил насквозь броневой пояс легкого крейсера, прошил одну за другой несколько палуб и переборок и взорвался вплотную к поясу левого борта, сорвав с фундаментов турбины и раскроив его на протяжении десятка метров. Хлынувшая в огромную пробоину вода мгновенно затопила машинные отделения, убив уцелевших машинистов. Затем один за другим в крейсер попали несколько снарядов среднего калибра, потом еще один двенадцатидюймовый залп лег у самого борта.

Наступала агония. При каждом попадании почти потерявший ход крейсер раскачивался, его развернуло лагом к волне и почти положило на борт, следующий залп снова дал накрытие, и из центральной части корабля поднялся высокий огненный столб, почти сразу же опавший. Послышалось что-то похожее на тяжелый вздох, но все заглушил воющий ветер. Люди начали бросаться за борт, хотя шансов выжить в ледяной воде у них не было. Палуба осела почти до уровня воды, и выбегавших из огня закрывающих лица руками моряков смывало захлестывающими палубу волнами. Мягко и бесшумно положенный на борт очередным валом крейсер ушел под воду, и волны сразу же сомкнулись над утягивающейся вниз воронкой.

Аварийные партии на «Кронштадте» еще продолжали бороться с пожарами, когда подошедший малым ходом «Советский Союз» прошел над местом гибели британского крейсера. Свешенными с бортов сетками полуобморочных людей выхватывали из ледяной воды, всего удалось поднять около десятка человек, удержавшихся на поверхности благодаря пробковым нагрудникам, – но многие из них были уже мертвы, а один умер буквально через минуту после того, как его приняли на борт. Спасенных немедленно отволокли в лазарет, где растерли спиртом и еще силой влили по стакану внутрь. Закутанные в одеяла моряки сидели скорчившись, прижав колени к груди и не мигая глядя в одну точку. На них приходили посмотреть матросы и офицеры разных боевых частей, но врачи всем давали от ворот поворот, поджидая делегацию с мостика.

Та не заставила себя ждать: адмирал, командир корабля и несколько старших офицеров, в сопровождении волнующегося капитан-лейтенанта, прикомандированного к штабу в качестве военного переводчика с английского и немецкого, вошли в изолятор, где расположили спасенных, заставив врачей и вооруженных ППШ часовых вытянуться в струнку. Англичане равнодушно скользнули взглядами по лицам вошедших, никак не прореагировав на их появление. «Смирно!» – подал команду комиссар корабля, но переводчик не успел открыть рот, как Левченко остановил его, подняв ладонь.

– Господа моряки…

Капитан-лейтенант, встав к адмиралу вполоборота и непрерывно вытирая руки о брючины, начал синхронно переводить, и несколько англичан подняли головы, прислушиваясь к его словам.

– Я, как командир советской эскадры и полномочный представитель Советской власти, выражаю глубокое восхищение вашим мужеством и высоким профессионализмом военных моряков. Вы находитесь в полной безопасности, вам ничто не угрожает, если у вас есть какие-либо требования, вы можете немедленно о них заявить.

Моряки продолжали так же равнодушно смотреть прямо в лицо адмиралу, и Левченко несколько растерялся.

– Я гарантирую, что немедленно после захода в первый же советский порт ваши имена будут переданы в Международный Красный Крест и далее вашим родным… Могу я попросить вас назвать имена и звания, чтобы знать, как к вам обращаться?

Один из матросов, худой белобрысый парень, на вид лет семнадцати, медленно поднялся, выговорив севшим и прерывающимся голосом: «Матрос второго класса Слоухит, сэр… Торпедист». Переглянувшись, трое остальных нехотя назвали свои имена – офицеров среди них не было. Двое, включая Слоухита, были торпедистами, третий – зенитчиком, еще один, что наиболее важно, сигнальщиком. Сигнальщика немедленно отделили от остальных и начали допрашивать в жесткой форме. В течение часа трясущийся от не проходящего озноба юноша раз за разом повторял свое имя и звание, однако потом разрыдался и, сбрасывая с койки и тумбочек все, до чего мог дотянуться, вперемешку со слезами начал выдавать что-то полезное. Еще через полчаса он заснул, по-прежнему всхлипывая, и переводчик с комиссаром поднялись в адмиральский салон под мостиком. Их встретили нетерпеливыми расспросами, и комиссар линейного корабля, улыбаясь, очень четко и толково доложил все, что сумел понять из слов англичанина.

– Крейсер назывался «Мауритиус». – Сразу несколько офицеров протянули руки к справочнику корабельных составов, с радостью убедившись, что им повезло покончить с одним из больших крейсеров типа «колоний». – Вышел из Галифакса четыре дня назад в ближнем охранении крупного конвоя. Конвой состоял из примерно сорока судов, в охранении два эскортных авианосца и еще один легкий крейсер – «Ройялист»…

– Это «новый „Дидо“» с четырьмя башнями!

– Два дня назад, то есть двадцать второго, их вывели из состава конвоя и направили на север. Слышал, что в Датском проливе был крупный бой, линкоры Метрополии вроде бы кого-то потопили…

– Как же! – остальные рассмеялись, но не слишком-то весело.

– Точно ничего не знает, плачет. Говорит, все нас ищут, еще сильнее чем за «Бисмарком» охота. Вот в основном и все.

– Ему известно, какие еще корабли находятся в море?

– Завеса крейсеров к северо-востоку от Исландии, завтра должны заправляться с танкеров – но когда и где, опять же не знает. Уверен, что нас всех поймают и утопят.

– Ладно, пусть спит пока. «Кронштадт» видно?

– Так точно, на левой раковине в тридцати кабельтовых, все еще горит.

– Семафором. Поздравляю с потоплением британского легкого крейсера «Мауритиус», благодарю за службу. Доложите повреждения. Вице-адмирал Левченко. Это пока все. Теперь начинаем думать. Что мы имеем?

– Завесу крейсеров к северо-востоку от Исландии.

– Которую мы только что успешно прошли. Как по вашему, он сумел как-то известить о нашем появлении?

– Вряд ли, условия связи по-прежнему никакие. В принципе, он должен был, пользуясь преимуществом в скорости, преследовать нас, наводя авиацию и линкоры.

Комиссар провел пальцем по карте от севера Шотландии к точке, где они находились, выходило немного.

– Вот именно, линкоры, – адмирал внимательно оглядел сидящих вокруг забросанного картами и таблицами стола офицеров штаба и командиров боевых частей.

– Итак, одна эскадра у нас на хвосте, и состоит она из трех линкоров типа «Кинг Джордж V», не уступающих нам в скорости, но наверняка испытывающих нужду в боеприпасах.

– Нас тормозит «Чапаев», и нам надо экономить топливо, а им нет.

– Почему нет? Они заправились, вероятно, на сутки позже нас и отличаются не слишком большой дальностью!

– Одного из них мы повредили. Возможно, он отстанет, так что у нас есть некоторые шансы.

Все подумали об одном и том же – о принципе «все или ничего» и «картонных» оконечностях английских линкоров. Если хотя бы одно попадание пришлось в нос, то в штормовую погоду англичанину будет не до продолжения погони. А в бою с двумя линейными кораблями даже один «Советский Союз» способен постоять за себя. Есть ли вторая эскадра, и если да, то где она? В ней могут быть три-четыре устаревших и тихоходных линейных корабля, но если они сумеют навязать артиллерийский бой, тяжелых повреждений трудно будет избежать. А драться уже нечем и некогда. Как минимум трое суток хода требовалось советскому соединению, чтобы войти в район, где его смогут прикрыть подводные лодки и авиация Северного флота, а затем и эсминцы. И в течение каждого часа их могут перехватить.

С «Кронштадта» доложили о полученных повреждениях – более десятка попавших в него шестидюймовых снарядов «Мауритиуса» окончательно превратили палубу линейного крейсера в мешанину перекрученного железа. Бронирование «охотника за крейсерами» полностью сыграло свою роль, защитив жизненно важные помещения внутри корпуса – машинно-котельную установку, погреба, узловые центры управления кораблем, но третий артиллерийский бой за десять дней, с единственным почти чудесным пополнением со снабженца, полностью исчерпал его погреба. Снарядов к двенадцатидюймовым орудиям главного калибра оставалось на считанные залпы, с боеприпасами к орудиям вспомогательного и универсального калибров было получше – но только потому, что почти половина башен была выбита, так же как и почти вся зенитная артиллерия и приборы управления ее огнем. По существу, громадный корабль превратился в плавучую мишень для всякого, кто сумеет его найти. Очередной перерасчет запасов топлива не дал поводов для пессимизма, их вполне хватало до Мурманска, но теперь задачей было избежать любых боев, даже с номинально слабейшим противником – кроме таранного удара «Кронштадт» сейчас мало чем мог себя защитить.

После часового совещания флагманских специалистов и штаба соединения был уточнен маршрут дальнейшего движения. Он пролегал в пятидесяти милях от южного побережья Медвежьего и далее полого спускался к югу. Экономический ход в четырнадцать с половиной узлов, а фактически из-за погодных условий и того меньше, не позволял эскадре надеяться на отрыв от британских линкоров – но все сошлись на том, что второго линейного сражения не будет. В случае столкновения со старыми английскими линкорами предполагалось пожертвовать топливом и воспользоваться своим преимуществом в скорости, чтобы избежать боя. Оставалась еще вероятность столкновения с крейсерами-разведчиками – вроде того, какое они только что пережили, – но здесь можно было рассчитывать уже только на «Советский Союз». Главной опасностью оставались подводные лодки – как английские, так и немецкие, а также авиация – но риск их атак напрямую зависел от погоды, и его с большей или меньшей степенью вероятности можно было прогнозировать.

Сейчас погода исключала как одно, так и другое – шторм усиливался с каждым часом, от горизонта до горизонта все было затянуто низкими тучами, и произвести атаку в таких условиях было нереально. Еще по крайней мере двенадцать часов можно было рассчитывать на полную безопасность сверху и снизу, но как только небо хотя бы немного прояснится, их начнут искать десятки разведывательных самолетов с исландского, ирландского, норвежского побережий. Некоторое время обсуждалась идея отослать от себя «Кронштадт», чтобы дезориентировать и распылить силы преследования, – но от нее пришлось отказаться все по той же причине: линейный крейсер был полностью небоеспособен и сам нуждался в защите.