Текст книги "Три сердца, две сабли (СИ)"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

С явлением железного рыцаря, нашествием мародеров, превращением дуэли в сражение, с гишпанскою корридою, двадцатью одним убитым и двумя ранеными

Две контузии на одну голову в один день не чересчур ли будет? Рассудить по здравому разумению, так точно чересчур, и даже потерять можно было его, здравое-то разумение от двух контузий. Однако день тот был необыкновенным, и все происходило в нем необыкновенно. Очнулся я начисто протрезвевшим и с головою поразительно ясною, хотя и несколько тяжелой.

Обнаружил я себя в той же самой полнейшей тьме, в кою и провалился. Было подо мною, однако, мягко и удобно, густо пахло сеном, на коем я устроился в бесчувствии… или же был кем-то устроен. Пошевелившись, я нашел сильное неудобство: весь я был спутан по рукам и ногам, будто муха, угодившая в паутину. Прозрение не замедлило полыхнуть ночною зарницею: видно, вновь угораздило меня попасть в полон к своим, вот незадача!

Подтверждение той острой мысли получил я всего через пару мгновений. Послышался шорох – похоже, вблизи, но за тонкой стеною или же дверью; а за шорохом – негромкий голос вопросил кого-то:

– Так оттащим, что ль, чего страху терпеть-то?

И другой, более басовитый и решительный воспретил:

– Пока не смеркнется, не угомонятся хранцы, никак не можно.

Первый вновь робел:

– А как найдут ево?.. Что с нами-то сделают? Высекут да стрельнут разом.

– Да кто ж его хватится? – хмыкнул важно первый. – Он у них белой вороною… То сама барышня сказывали… Залетела да улетела не знамо куда.

– А как очнется да каркать примется во всю глотку? – не унимался в опаске первый.

– Да кто ж его услышит-то отсель? – снова хмыкнул другой, но уже с меньшею уверенностью.

– Однако ж я б законопатил… Вон тряпку свернуть и законопатить покамест хранцу глотку-то, – предложил опасливый молодец.

– Законопатить, может, стоит, – пробормотал в раздумьи второй, поддавшись-таки страхам собеседника.

Послышался скрип. Дверца отворилась. В полусумраке я различил коренастую фигуру.

Зайти обоим запросто я не дал. Как только первый, вернее второй из говоривших, шагнул с хрустом на сено, я рявкнул во всю глотку так, что «чугунок» мой загудел и искорки из глаз разлетелись в стороны:

– Вот я вам сейчас самим законопачу, дурни! И не только глотки ваши! – И прибавил к той угрозе еще пару крепких выражений из простонародного нашего арго, дабы обоим сразу ясно стало, кого они «оттащить» осмеливаются.

Фигура качнулась назад, тесня заднего.

– Ты кто тут?! – в изумлении пробормотал вошедший.

– Кто-кто! – не шутя, свирепел я. – Дед Пихто! Развязывай живо, не то я сам вас высеку и стрельну разом.

– Мы же хранца вязали, – никак не мог разобраться молодец.

– Свет давай – увидишь, кого вязал. Живо! – продолжал я начальствовать, пока, впрочем, бесплодно.

Отворилась еще какая-то дальняя дверь, свет проник, и я еще не по лицу, обращенному ко мне, но по очертаниям узнал кузнеца. Гневу во мне поубавилось, я вспомнил, что кузнец герой, и, видно, теперь тоже геройское дело задумывал, да промахнулся.

– Так ты ж и есть тот хранц! – все так же бестолково бубнил ошеломленный кузнец.

– Вот я тебе задам «хранца»! – снова зарядившись гневом, рявкнул я. – Перед тобою переодетый русский офицер в разведке. Понял, дурень, на кого попал?

Кузнец перекрестился и пробормотал совсем тихо:

– Не черт ли?

Сообразил я, что в лоб его гневом и громом не проймешь.

– Грамоте учён ли? – вопросил я его как можно спокойнее.

– Учён, – на мое счастье, подтвердил малый.

– Кто учил? – усилил я напор на сей фланг.

– Сама барышня Полина Аристарховна учили, – не без гордости отвечал кузнец, и, судя по твердости голоса его, соображение к нему уже возвращалось.

– Тогда с осторожностью вынь у меня из-за пазухи важное донесение да начни читать его, – сказал я ему. – Может, тогда отличишь «хранца» от того, кого оглушил и повязал по дурости.

Кузнец оглянулся – а за ним переминался с ноги на ногу брат его младший; оный возницею сидел в коляске при встрече неприятельского эскадрона, – и двинулся ко мне с такою опаскою, будто к пойманному и повязанному матерому волку, злобно скалившему зубы на поимщиков.

Брат его зайти не решался.

– Осторожней… – вновь предупредил я. – И не щекочись, я щекотку не люблю.

Кузнец постарался изо всех сил: будто птичку достал у меня из-за пазухи не законченное и свернутое вчетверо донесение. Не поднимаясь с коленей, стал он его столь же аккуратно разворачивать.

– Васька, свет не засти! – прикрикнул он на брата.

Тот отошел в сторонку и пропал.

– Тебя-то как величают? – спросил я, уже напирая на дружелюбие.

– Павлом, – буркнул кузнец.

– Прямо как апостола отец тебя нарек… или поп, уж не знаю кто, – похвалил я выбор имени. – Видать, предвидел, что грамотеем станешь.

Кузнец вперился в буквы, зашевелил губами:

– Донесение поручика Соболева о передвижении частей неприятельских… – и следом, немного запинаясь и судорожно глотая, одолел еще пару строк.

– Ну, довольно будет! – решил я. – Развязывай мне руки! Осеню себя крестным православным знамением, может, хоть сему поверишь.

Кузнец тут как очнулся наконец.

– Простите, барин! Обознался! Не гневайтесь! – выпалил он и кинулся меня распутывать. – Васька, помоги!

Оказалось, с обещания перекреститься и надо было начинать без обиняков! Хранцы, чада антихристовы в простонародном понимании, никак такое пообещать не могли бы!

Через минуту оба управились, помогли мне подняться на ноги.

Я размял члены, потер голову. Шишек на ней прибавилось. И перекрестился со словами «ныне отпущаеши…»

Кузнец и брат его тоже размашисто перекрестились.

– Святая правда, ваше благородие! – резво выпалил кузнец. – Хранцы все нехристи, у них рука так и не подымется. Помилуйте, не казните!

– Кто тебя военному обращению учил? – удивился я.

– А барышня сама учили, – был ответ.

– Попить бы. Дашь? Холодненького бы… – коротко спросил я.

– Сейчас же, вашескородие! – прямо как прирожденный денщик, выпалил кузнец, обрадованный тем, что не сержусь, и через полминуты принес отменного, шибающего в нос квасу.

Я выпил залпом, а хорошенький медный черпачок, явно сработанный самим кузнецом, приложил к болезненной шишке. Духу во мне прибавилось

– Что ж вы со мной делать-то собирались, расскажи-ка, – вопросил я, уже представляя себе с улыбкой, как бы и куда они меня «оттащили».

– Да думали в ночь к нашим воинам отнести да рассказать о хранцах… Не взыщите, ваше благородие. Думали, что важный хранц по всему виду, – опустив голову, доложил кузнец.

– Значит, взяли бы «языка» и принесли в доказательство, – усмехнулся я. – Очень дельно. Так ведь не близко же наши части.

– Управились бы, – так решительно и уверенно отвечал кузнец, что зла на него более никакого держать было невозможно.

– Были бы вы солдатами, дали бы вам награду – медаль, – весело похлопал я кузнеца по плечу и хотел было добавить: «а за промашку – розог», но не стал смущать молодца вновь.

– Так мы ж не за медаль, – виновато отвечал кузнец, чем еще более восхитил меня.

– Ну веди меня на свет Божий, там виднее станет, что нам дальше делать, – велел я.

– Да тут вот прямиком, не ошибетесь, ваше благородие, – указал дорогу кузнец.

Я решительно шагнул из темного узилища и… вновь остолбенел.

– А сей кто таков?! – вырвалось у меня невольно при виде столь диковинного персонажа, молчаливо привалившегося к бревенчатой стене.

– Лыцарь, – смущенно отвечал кузнец.

Я и сам видел, что «лыцарь». Тот самый нобиль, что почудился мне пред потерею чувств древним призраком! Полный рыцарский доспех, богатый и попросту роскошный, подогнанный во всех частях, где нужно начищенный и отшлифованный до зеркальной чистоты, поблескивал выпуклостями своими в редких лучах солнца, добиравшихся снаружи в сие явно потайное место. Не хватало только плюмажа, а так хоть сейчас облачайся и – на рыцарский турнир ради благожелательного взгляда Прекрасной Дамы! Видал я сих молчаливых свидетелей давно ушедшей эпохи Сида Кампеадора и Ричарда Львиное Сердце в иных богатых домах, но чтобы сей гордый «лыцарь» стоял не напоказ, а таился в кузне посреди чащобы, такого и вообразить нельзя было!

– И откуда у тебя сей железный маркиз? – вопросил я… и догадался прежде, чем кузнец решился поднять взор и ответить: – Неужто сам сковал?!

– Собственными вот сими руками, ваше благородие, – робко улыбнулся кузнец и, кажется, покраснел.

– А по какому же образцу?

– В книжке подсмотрел…

– Владелец усадьбы заказывал тебе?

– Никак нет, – ответил кузнец и вновь потупился.

– Неужто Полина Аристарховна?! – изумился я, тотчас себе представив, как решительная от роду молодая хозяйка, начитавшись романов о старинной жизни, вознамерилась немедля воплотить в жизнь воображаемые ею картины.

– Никак нет, – мотнул головою кузнец. – Сам дерзнул…

– А тут что еще за диковина?! – поразился я еще одному предмету, который сразу не приметил.

Похож оный был на небольшую пищаль, эдакое орудие-игрушку.

– Пищаль, ваше благородие, – подтвердил мою догадку кузнец. – Креплю к наручу брони.

– Рыцарь с пушкой! – обомлел я. – Так то ж не рыцарь уж, а орудие самоходное… Эх, Пашка, поздно ты на свет родился! Ты бы в старинное время всех рыцарей победил, и трубадуры про тебя песни бы по всему свету распевали.

Пашка уразумел мою похвалу по-своему, поднял на меня глаза и взмолился:

– Ваше благородие! Христом Богом молю: не открывайте моей тайны. Ни барину, ни барышне! Никому! Сей лыцарь есть тайна всей моей жизни!

Что за место было сие Веледниково! Здесь всякий мог похвалиться необыкновенной тайной «всей своей жизни»! Много позже, сделав выводы из рассказов самой Полины Аристарховны, представил я себе «житие» молодого кузнеца. Оказалось, то он сам, а вовсе не молодая и деловитая хозяйка, начитался до одури старинных романов про подвиги «лыцарей» во имя Прекрасной Дамы. И что же! Он вообразил себя ни кем иным как куртуазным рыцарем, коему суждено прославлять имя своей госпожи. Кузнец Пашка был не только беззаветно предан своей госпоже, но и, как можно было теперь легко догадаться, без ума в нее влюблен. И тайна сия была почище тайны «железного маркиза», прятавшегося в черной, закопченной кузне. Кузнец мечтал себя славным «лыцарем», побеждающим соперников на турнире в виду своей Прекрасной Дамы. И как видим, грезил не то чтобы совсем бесплодно. Блестящий доспех был уже готов! Оставалось найти доброго коня, замок и турнир. Впрочем, покажись он сейчас в сем ослепительном доспехе на глаза молодой госпоже… и при пищали, так, пожалуй, впечатление мог бы произвести на нее не меньшее, нежели свалив противника на турнире.

– Значит, готовишь Полине Аристарховне сюрприз… или ее батюшке, – поддержал я затею кузнеца, в ту минуту полагая в доспехе лишь удивительный подарок.

Кузнец вжал голову в плечи: слово «сюрприз» его напугало изрядно.

– Неожиданный и приятный подарок… – перевел я.

– Ежели оказия придется… – совсем застыдился он.

– Плюмажа не хватает для парада… Перьев. А так положительно прекрасно.

– Штраусовые надобны, никакие иные, – со знанием дела пробурчал кузнец. – Где ж их взять-то?

– Коли, опять же, оказия придется, сам тебе их привезу вместо медали, – пообещал я: мне нужно было теперь вдохнуть в кузнеца решимость на настоящие великие дела, а не на мечтательные рыцарские игрища.

– По гроб жизни обязан буду, ваше благородие! – и впрямь, как от огнива весь воспламенился кузнец. – Я и сабельки славные ковать умею. Могу вам такую выковать – загляденье!

– Всему свое время, – весомо сказал я. – А нынче время тебе для настоящего подвига. Притом подвига куда менее трудного, нежели тот, что ты уже раз затеял, подкараулив тут меня. Я ведь не из праздного любопытства искал кузню и тебя самого… да попался в ловушку. Сейчас я допишу донесение и пошлю тебя с ним в наше расположение. Бумажку, чай, легче и быстрее донести, нежели человечье тело пяти пудов. Живо и управишься. Только вот допишу. Грифель со мною, в минуту закончу.

Кузнец вперился в меня и будто хотел дырки во мне просверлить взором.

– Ваше благородие, никак сейчас не можно! Только когда смеркнется и хранцы, даст Бог, напьются и угомонятся, – с неимоверной мукой в голосе выговорил он.

– Они и так мирные. И капитан их добряк… и пьян уже совершенно. Я сам прослежу за неприятелем, – с некоторым недоумением сказал я, не веря, что кузнец так живо остыл к настоящим подвигам, попав впросак с «языком».

– Так нет уж никакого капитана, – огорошил меня кузнец. – Приказ какой-то подоспел, и подались дальше они. А на их место успели уж иные наступить. Ентих поменьше будет, но злые они. Вороватые черти! Их начальник-то успел нашу барышню обидеть, так тот другой, оставшийся хранц, вступился и страху один против всех навел… Я бы сразу того начальника убил, кабы та обида на моих глазах приключилась.

Я слушал кузнеца и весь холодел: какие важные и опасные события я пропустил, отлеживаясь тут в холодке да тени на мягком сене. Как теперь мне оправдаться?!

А кузнец продолжал:

– Покуда там немного улеглось, мы сюда с братом и поспешили… а что поспешили… только гадать, что с вами делать при новой-то беде. Добро, что само разрешилось. А тепереча сам Бог велел обратно податься да хозяев при случае оборонить, ежели что…

Стыд заливал мою душу: меня не оказалось при Полине Аристарховне, возможно, в самую трудную минуту… а вот Евгений оказался как раз на месте! Теперь все лавры – ему! Да что лавры, будь они прокляты, разве на них свет клином сошелся?!

– Живо веди меня в дом! – скомандовал я и едва не бегом выбрался на свет.

Кузнец с братом едва поспевали за мной и по пути срывали с меня приставшие к помятому мундиру соломинки и сухие травинки.

Солнце перевалило уж из зенита на западный склон небосвода.

– Сколько ж времени я тут у тебя, разбойник, провалялся без дела?! – рявкнул я на кузнеца, не в силах сдержать чувства. – Который час уже?

– За полдень будет, – виновато отвечал кузнец.

Тут только вспомнил я о своем брегете, отцовом презенте мне на совершеннолетие, коим я гордился и берег, как зеницу ока. Судорожно сунул я пальцы в потайной кармашек, сделанный особо и вздохнул с облегчением… и куда большим уважением проникся к кузнецу. Вынул часики, откинул крышку, глянул: ба! уж скоро три пополудни! Выходит, я больше отсыпался от крепкой настойки, нежели контуженным без чувств и смысла валялся на сене!

Я чуть не застонал… Но стоном делу не поможешь – надо было безотлагательно придумать новую, еще более неслыханную сказку, дабы поразить ею вожака новой орды завоевателей.

– И не забудьте оба, что отныне я опять хранц, французский офицер, – предупредил я молодцов на ходу. – Полине Аристарховне пока ни слова! Не то большой беды и вовсе не оберешься!

– Как мертвые, молчать будем, ваше благородие! – заверил кузнец.

– А вот сие рановато, вы пока живые нужны для разумных подвигов! – строго предупредил я.

Шагов за сотню до усадьбы я велел им отстать, а сам решительно вошел в одну из служб, дабы чрез нее во внутренний двор столь же решительно вступить. И надо ж тому совпасть: опять вижу француза, молодого прощелыгу, только в форме иной, конноегерской, и оный опять до той же уздечки наборной как раз добрался, которая не пойми как в стороне от конюшни здесь болталась.

– На место повесь! – рявкнул я.

Тот, в полусумраке не разобравшись, на кого попал, буркнул бранное словечко в ответ. Ах, с каким наслаждением двинул я его в морду. Он треснулся в стену, съехал по ней, но уздечку не выпустил… и даже новую угрозу пообещал. Сил во мне взялось – коня свалить, а не то что какого-то мародера. Двинул я ему еще раз, за ворот схватил и выволок на свет, во внутренний двор, бросил на землю и вновь велел оставить то, что плохо ли, хорошо ли, но висело на месте.

Егерь, как говорится, глаза разинул, в ошеломлении шарахнулся прочь и… встал столбом, глазея на меня. Случившиеся во дворе однополчане его тоже оцепенели, обратив взоры в мою сторону.

Что ж, вызов был брошен…

Вообрази, любезный читатель, немую сцену. Все замерло вокруг. Внезапное явление императорского порученца в сих декорациях сравнимо было с явлением тени отца Амлета, принца датского. Будто мертвец пришел с того света поглядеть воочию, что за пришлая сволочь заполонила его замок.

Сразу приметил я, что конных егерей много меньше было, нежели ранее гусар. Небольшая партия – ружей двадцать, не более. Да что «ружей» – мародерами они все и смотрелись! Впрочем, что с ними делать и как справляться, в голову мне пока не приходило.

С уздечкою тоже надо было делать что-то, не бросать же. Я поднял ее, как свою, и, пока собирал, еще раз огляделся с осторожностью. Оказалось, зрители есть и в бельэтаже, и на балконах.

Некий чернявый, носатый офицер с густыми темными усами глядел на меня из окна второго этажа, не подходя вплотную к стеклу. В нем я тотчас угадал командира новой неприятельской партии, нагрянувшей в Веледниково… К другим, нижним окнам вплотную то там, то сям прильнула прислуга. Полины Аристарховны я не увидал, а если бы и увидал, то, признаюсь, не знал бы, как при встрече наших взоров повести себя вернее. И, поверишь ли, любезный читатель, я, право, искренне обрадовался, когда внезапно встретился взглядом с Евгением! Да и тот как будто был мне рад. Он сделал мне сквозь окно знак, по коему можно было судить, что он ищет немедленной встречи со мною.

Я рассудил, что самое верное теперь – не торопясь и ни на кого не обращая внимания, идти прямиком в дом… как к себе домой.

Когда я поднимался по ступеням крыльца, Евгений уже встречал меня в дверях: воистину наша новая встреча нужна была ему больше, чем мне, и сие обстоятельство вселило во мне уверенность.

– Александр, какими судьбами? – необычайно громко возгласил он, как бы даже раскрывая навстречу объятия: то, без сомнения, была необходимая тактика.

– Надеюсь, что – лишь волею Провидения, Эжен! – отвечал я.

Подойдя на два шага, он заговорил уже на два тона ниже, но не пряча улыбки:

– А капитан Фрежак едва не божился, что отослал вас прямиком к императору с важным донесением, – сообщил он полушутя, полувсерьез.

– Капитан заснул, когда я покинул его. Возможно, ему приснилось его важное поручение… Или можете считать, что я уже обернулся, – с совершенно серьезным видом сообщил я в свою очередь. – Не подумали же вы, что я решился покинуть поле брани до ее начала?

Евгений убрал улыбку и качнул головою:

– Готов признать, что вы самый стремительный императорский порученец. Туда и обратно с новым донесением… Разве что на ведьмином коне, на метле.

Сыпля необязательными шутками, Евгений очень внимательно приглядывался ко мне, но, похоже, никакая здравая догадка о моем отсутствии ему в голову не приходила, разве что мысль, что я и вправду успел слетать к своим, но тут же и сия мысль была им, наверняка, отвергнута, поскольку до моих частей было никак не ближе десятка верст. Не казаков же мне было искать на свою голову!

– А теперь, Александр, прежде чем мы разберемся с нашими собственными долгами, – еще тише проговорил Евгений, – я прошу вас об одолжении быть моим секундантом.

Я так и врос в крыльцо усадьбы! Еще бы: я надеялся удивить его своим внезапным появлением в новой «диспозиции», а удивил – даже совершенно ошеломил – он меня.

– Разумеется, готов оказать вам сию любезность, – пробормотал я, несколько придя в себя, – но позвольте узнать, при каких обстоятельствах…

– Здесь некстати объявился один патентованный негодяй, капитан де Шоме. Позор всей Великой Армии, вернее – позор старой аристократии… хотя и по-своему бесстрашный в деле, – стал дружеским, доверительным шепотом докладывать Евгений. – Но до дела – отъявленный и ушлый мародер и насильник. Мы однажды столкнулись с ним в Гишпании, но тогда обошлось… А вот нынче не обошлось. Видно, уж день такой из ряда вон выходящий, многое в нем перемешалось. Все здесь произошло стремительно. Капитан Фрежак получил приказ выдвигаться со своими гусарами далее, по направлению к местечку Бородино… так кажется?

– Есть такое неподалеку, – подтвердил я, еще ничуть не провидя, каким эхом отзовется вскоре по всей России да и по всему миру сие звонкое название села, принадлежавшего Денису Васильевичу Давыдову.

– А тут и де Шоме со своей партией внезапно подоспел, они даже успели смешаться в первый час…

– Прошу меня извинить, – перебил я Евгения, – я уж подозревал, не ваши ли однополчане догнали вас.

– Форма, увы, та же, – грустно вздохнул Евгений. – Но де Шоме – командир не моей роты, слава Богу – хоть в Него я и не верю: моему отцу Он не помог, сколько тот ни молился… Мадемуазель Верховская и ее мифическая простонародная армия оказались застигнуты врасплох – но и к лучшему: с Фрежаком ей повезло, она получила мирный постой, а показывать громкие ультиматумы де Шоме – только ярить его… Он и так повел себя с русской Герсилией крайне непозволительно.

Я не сдержался и хлопнул себя ладонью по лбу:

– Где ж я был в ту минуту!

– Вот и задаюсь тем же вопросом, – усмехнулся Евгений.

– Вы не поверите… – только и нашелся в тот миг сказать я.

– Сегодня я готов свято поверить любой небылице… – снова усмехнулся он. – Даже тому, что вы и впрямь летали на ведьмином коне. Расскажете потом. А пока у вас новая роль – моего секунданта, за кою вас от всей души благодарю, ибо больше некому было ее предложить. Вы меня выручили и обязали. О подробностях поговорим позже.

– Что же все-таки произошло в мое отсутствие? Я обязан знать, как секундант, безотлагательно – стал я настаивать. – Мало ли с кем мне еще придется здесь столкнуться….

– На нас давно пялятся. Сейчас они что-нибудь придумают, – сказал Евгений о своих едва ли не как о неприятельской партии. – Но если без особых подробностей… Пройдемте в дом

Мы вошли, Евгений вызвался проводить меня до комнаты и по дороге рассказал вкратце.

«Без подробностей» узнал я следующее. Едва войдя в усадьбу, де Шоме сразу повел себя по-хозяйски. Полина Аристарховна, между тем, получив заверения от уходившего капитана Фрежака в том, что он поговорил с де Шоме и передал ему в нужной форме условия постоя, не сразу увидала в нем настоящего врага и просто распорядилась принять новую партию неприятеля так же, как и прошлую. Вскоре кто-то из челяди прибежал к барышне и в ужасе доложил, что хранцы шарят по углам и кое-что уж прибрали к рукам. Полина Аристарховна сделала весьма нелестное замечание де Шоме. Тот ответил ей дерзко, требуя благодарности за то, что не громят разом и в живых милостиво оставляют. Тогда молодая хозяйка усадьбы упрекнула де Шоме в недостатке благородства, свойственного настоящим французам, и предупредила, что вновь прибывшим придется пенять на себя, коль и далее будут вести себя неподобающе… после чего показательно отвернулась и стала подниматься по лестнице.

Де Шоме разъярился, выкрикнул угрозы, кои Евгений отказался повторить (именно их он услышал первыми и бросился выяснять, что происходит) и, кинувшись вслед за барышней, схватил ее за руку. Знал бы он, на кого напал! Полина Аристарховна только слегка поворотилась и тут же задала свободной рукой такую оплеуху мерзавцу, что тот скатился по лестнице вниз.

На шум и грохот прибежало двое егерей. Де Шоме, вышед из себя, кричал: хватать барышню и сечь на конюшне. Но присные его не успели кинуться вослед ей: пред ними вырос лейтенант Эжен-Рауль де Нантийоль с пистолетом в руке. Он твердо пообещал, что влепит пулю в лоб первому же, кто посмеет коснуться или же единым словом оскорбить гостеприимную хозяйку дома, а если одной пули на двоих не хватит, то второму он свернет шею собственными руками.

В бешенстве де Шоме заорал и на Евгения не лезть не в свои дела, не путаться у него под ногами и прочее-прочее. И вдобавок назвал его таким словом, после коего вызов негодяя на дуэль стал неминуем и безотлагателен.

– Вижу, вы весь наливаетесь праведным гневом, – верно приметил Евгений, завершая свой рассказ. – Прошу вас, не нагнетайте противостояния. Довольно одной вашей демонстрации во дворе. От этого мерзавца всякое можно ожидать… а нам еще с вами драться.

Я глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе холодное спокойствие.

– Ну и денёк, право! – только и выговорил.

– Я бы на вашем месте даже порадовался немного, – снова съехал в свое патентованное лукавство Евгений. – Де Шоме – нехудой стрелок. У вас появляется шанс избавиться от меня и продолжить свои изыскания.

А ведь только что он призывал меня к спокойствию!

Но я сдержался.

– В таком случае вы не сможете сдержать клятву закончить поединок со мною, – собрав в кулак все свое хладнокровие, резонно заметил я.

Евгений улыбнулся, аки мудрый змий… и развел руками:

– Вы правы: ну и денёк! – и он перешел на едва слышный шепот: – Теперь, чтобы убить вас, мне придется заранее убить офицера, присягавшего на верность моему императору.

Мы переминались уже у дверей моей постоялой комнаты.

– Вот что скажу я вам, Евгений! – осенило вдруг меня. – Все, что с вами произошло здесь, в этой усадьбе – то что вы благородно защитили русскую Герсилию и теперь вынуждены стрелять в дрянного офицера, пусть и присягнувшего императору, – что все это есть, как не ваша плата за кров, тепло, хлеб и всеобщую любовь, щедро предложенные Россией вам и вашей матушке в тяжелую пору жизни… Разве сие не Провидение, посылаемое Богом, в коего вы так мстительно отказываетесь теперь верить? На вашем месте я бы не пошел воевать против страны, вскормившей вас. Как-нибудь отговорился бы. Остался бы в Гишпании, что ли. Или же в Италии.

Евгений похолодел взором и побледнел ликом:

– Император Александр предал моего императора и стакнулся с Англией, которая еще и вам насолит за шиворот,– прошипел он на чистом русском наречии. – К тому же ваш император прямо оскорбил моего, отказав в руке своей сестры, великой княжны Екатерины Павловны. Вот если бы мой император породнился с вашим двором, нашей дуэли и быть не могло… не говоря уж о войне. Я готов обсудить с вами политику, но в другой обстановке. Честь имею. Встретимся, как только час первой дуэли наступит.

Евгений круто развернулся уйти… но вдруг задержался еще на пару мгновений и вновь столь же искусно переменился в лице, на миг дружески просияв.

– И будьте настороже, Александр, – дал он мне совет. – Де Шоме – опытный мародер. Ему нужны только золото и драгоценности. Он вспылил, но сейчас присмирел на время и раздумывает, как лучше поступить. Он увидел, что угрозами и даже силой из хозяйки и ее верных слуг не выбьешь признания, где спрятаны самые важные ценности. Не мытьем, так катаньем он попытается до них добраться как можно быстрее. Не исключено, что он попытается использовать вас… Еще до дуэли.

– Он рискует немедля нарваться еще на одну дуэль, – ответил я.

– Что ж… Тогда он попал, как кур в ощип, – усмехнулся Евгений. – Не смотрите на меня столь грозно, Александр. Я был уверен, что, раз уж ваш конь остался на конюшне, вы все это время находитесь поблизости и появитесь в нужную минуту. Я ведь и вашего чистопородного коня уберег от увода… На него де Шоме прицелился первым делом.

Я остался стоять опешивший… Ни дать ни взять, в мое отсутствие Евгений успел взять на себя роль Ангела-хранителя. Чего было еще ждать от него и заодно от де Шоме?

Обстоятельства даже в самое ближайшее время грозили сложиться самым непредсказуемым образом, и я решил поскорее закончить донесение, введя в него важные поправки и дополнения, после чего немедля снестись с кузнецом, дабы, ежели не он сам, так какой-нибудь еще верный и отважный «лыцарь королевы» из его дружков мог поспешить с донесением к расположению моей части.

Но едва я вошел в комнату и закрыл дверь, едва пристроил уже надоевшую уздечку на спинку стула и, достав из-за пазухи слегка помятый лист, взялся разворачивать его, как раздался осторожный стук в дверь. Вновь пришлось лихорадочными движениями прятать обратно мой секрет, а затем принимать вид куртуазный и в меру виноватый. Сердце мое заколотилось, норовя выпрыгнуть из груди, – я подумал, что стучится с требованием объяснений сама Полина Аристарховна, не побоявшаяся пройти через дом без надежного сопровождения.

Устремившись к двери и распахнув ее, я, однако, увидал перед собой французика в конноегерской форме. Вид у него был на удивление не угрожающий, а даже заискивающий.

– Господин лейтенант, – обратился он ко мне с полупоклоном.

– Что тебе угодно? – как раз свирепо и угрожающе вопросил я.

– Господин капитан просит вас оказать ему честь составить ему компанию за обедом, – проговорил француз, стараясь не встречаться со мною взглядом. – Стол уже накрыт. Господин капитан очень надеется на вашу любезность.

Первым моим желанием было задать сему посланнику хорошего пинка, чтобы полетел он пушечным ядром прямиком к своему начальнику. Однако я успел уразуметь, что Провидение предоставляет мне возможность сыграть с капитаном более умную партию и даже что-то вызнать у него.

– Что ж, я готов, – принял я приглашение немедля.

Французик облегченно вздохнул и взялся быть моим герольдом.

Путь был мне уже знаком – он вел прямо в роскошную «императорскую» комнату, где не так уж давно я простился с предыдущим капитаном. Теперь картина была тою же самой, за исключением блюд, расставленных на бюро, и самого «постояльца».

Де Шоме можно было дать лет тридцать пять, но выглядел он несколько старше за счет отчасти поседевших, соль с перцем, усов, очень густых, с очень толстыми длинными щетинами, полностью скрывавшими рот, и начисто седых, пышных висков. Не менее густой и пышной шевелюрой он был, однако, иссиня-черен. Щеки его казались слегка ввалившимися, а темные глаза сидели глубоко и весьма близко к переносице. Только удлиненная и правильная голова и стройность торса выдавали в нем аристократические крови. Итак, усы и глубокие глазницы капитана служили ему прекрасной маскировкой: невозможно было определить наверняка, в каком он настроении.

Однако он поднялся навстречу мне весьма приветливо и всем видом своим казался сама любезность. Руку он, однако, предусмотрительно не протянул.

Мы представились друг другу, и он пригласил меня к скромной трапезе, состоявшей из холодного рубленого мяса и паштета. Садясь к раскрытому бюро, я едва не заметил вслух, что завтрак был куда праздничнее и сердечнее сего обеда. Но определил себе поначалу послушать де Шоме, а самому побольше молчать. Мелькнула мысль: вот завтрак я провел в веселой компании неприятельских гусар, обед провожу в неприятном, но вынужденном обществе французского мародера в капитанской форме конного егеря, что же готовится мне на ужин? И если бы мне сказали, в какой компании доведется ужинать, я бы не поверил – даже в тот необыкновенный с самого рассвета день!