Текст книги "Прапорщик Щеголев"

Автор книги: Сергей Сибагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

На углу Екатерининской и Почтовой улиц бегущим преградила дорогу коляска, в которой во весь рост стоял холеный полицейский пристав. Зычным голосом он закричал:

– Куда?.. По какому праву? Кто разрешил, мерзавцы?! Назад!..

Толпа на мгновенье оробела. Приставу объяснили, куда и по какому делу бегут эти люди.

– Какие батареи? – бесновался тот. – Вот я вам покажу батареи! Заберу в часть – всех перепорю. Р-р-азойдись!

Но людей, бежавших на помощь в борьбе против «супостата», этим нельзя было остановить.

– А-а-а, не пущать?! Ах ты!..

Из толпы выскочил быстрый человек небольшого роста, вскочил на подножку коляски и, изловчившись, изо всех сил хлестнул пристава по сытой роже. Тот схватился за щеку и завалился в глубину коляски.

Это послужило сигналом.

– Нажми, ребята!

Толпа навалилась на экипаж. Затрещали колеса, испуганно замахал руками полицейский кучер, заржали лошади. Оставив на пыльной мостовой перевернутую коляску, люди помчались дальше. Пробежали по Екатерининской и мимо Сабанеева моста, направились на Военный спуск. Теперь от грома канонады ничего уже не было слышно. Возле моста стоял взвод солдат, не пропуская никого в порт, где ярким пламенем пылало несколько судов.

Ивашка и его друзья, не останавливаясь, пробежали мимо солдат, бросились к входу на Военный мол. Густо дымили горевшие суда, мелькали в воздухе снаряды, обрушиваясь на причалы. Ивашка бежал дальше. Уже вблизи батареи он внезапно остановился: угол сарая, обращенный к пороховому погребу, клубился дымом. В разгаре боя солдаты не замечали начинавшегося пожара.

– Ребята! – крикнул Ивашка. – Туши! Порох там!..

Услышав шум и крики, из погреба выскочили солдаты. Совместными усилиями потушили пожар. Вытирая рукавом смешанный с копотью пот и кровь, – сам не заметил, обо что поранился, – Ивашка побежал на батарею.

Среди дыма и пламени он не сразу заметил прапорщика. Тот стоял на правом мерлоне и из-под руки смотрел на неприятельские корабли. Ивашка вскочил на мерлон и тронул его за рукав.

Щеголев удивленно обернулся и в закопченном страшном человеке с обгоревшей бородой не сразу узнал Ивашку. Но потом улыбнулся, потрепал арестанта по плечу, сказал что-то. Что именно – Ивашка не слышал: заглушил взрыв вражеской бомбы.

– Ящики пустые! – прокричал прапорщик, указывая на зарядные ящики. – Порох из погреба доставить надо.

– Сию минуту, отец!..

Ивашка спрыгнул на мол, схватил за оглобли пустой зарядный ящик и, не замечая взрывов бомб, бросился к погребу.

Сейчас он думал об одном: нужно сделать все, лишь бы отразить неприятеля, защитить этот клочок родной земли!

* * *

Накануне вечером Ваня твердо решил, что на рассвете опять он пойдет на батарею, отнесет Александру Петровичу еды, сколько сможет захватить, потом вернется за новой порцией. Чтобы веселее было бегать по городу (Ваня задумал посетить и другие батареи – никто ведь не мог знать заранее, какая из них будет в бою), мальчик решил взять с собой казачка Мишку.

– А как выдерут за самовольную отлучку? – усомнился Мишка.

– Эх ты, тюря! – искренне возмутился Ваня. – Выдерут!.. Меня тоже выдерут, ежели папенька узнает, однако, я не боюсь, иду. Ведь Александру Петровичу покушать отнести надо?

Мальчики договорились, что на рассвете, когда все в доме еще будут спать, они выберутся через потайной лаз в заборе (у ворот стоял сторож) и побегут на батарею.

Проснулся Ваня от грома пушечной пальбы. Вздрагивал дом, где-то сыпались стекла, с полочек падали забытые там безделушки. Ваня ахнул и бросился одеваться.

В комнату заглянул Мишка.

– Стреляют? – спросил дрожа Ваня. – А отец где?

– Барин, как только пальба началась, в присутствие ушли. А люди все побежали на пожар глядеть.

Через несколько минут мальчики уже мчались к Военному спуску. Здесь было дымно и остро пахло чем-то непривычным.

– Порох! – догадался Мишка. – Из бонбов.

Словно в доказательство его правоты в воздухе послышался свист, и на мостовую упал черный шар, высоко подскочил и вспыхнул ярким пламенем. Кругом запрыгали осколки, посыпались камни из стены. В лицо пахнуло уже знакомым удушливым запахом.

– Видали? – спросил Мишка. – Это и есть бонба.

– Не слепой... – буркнул Ваня, досадуя, что не он, а Мишка догадался.

Вдруг Мишка остановился, поставил кувшин с водой и бросился к чему-то, лежавшему на земле.

– Осколок! – радостно закричал он, показывая Ване кусок металла с рваными краями.

Ваня молча взял осколок и положил в карман.

– Найдешь себе еще, – сурово заметил он.

Мишка обиженно зашмыгал носом и замолчал. Но через минуту он снова заговорил.

– А если Лясандра Петровича ранит? Чем перевязывать? Тряпочек бы захватить...

– Да ты что говоришь! – заорал на него Ваня. – Как это так ранят?

– Все может быть. Палят-то как, не слышите разве?

– Чего же ты раньше молчал, когда дома были?.. – снова набросился Ваня. – Задним умом крепок! Беги домой, хватай из белья, что под руку подвернется, а я здесь подожду.

Досада Вани усиливалась. Вот он, гимназист пятого класса второй одесской гимназии, образованный человек, а мужиченок оказался куда догадливей его. Зато на батарею он его не пустит. Один пойдет, а Мишка останется на берегу. Мишка вернулся очень скоро... В руках у него был сверток с полотенцами...

– Вот... Три только нашел... – сказал он, с трудом переводя дух.

– Ну, айда!.. – сухо приказал Ваня, поднимая корзину с едой. Они добежали до мола. Здесь клубилась пыль, вился дым, кругом грохотало, жужжало, свистело. С обрыва, на котором стояла Воронцовская колоннада, дождем сыпались камни.

Ваня придержал Мишку за плечо.

– Посиди где-нибудь тут. Я скоро вернусь... Нечего тебе на батарею ходить – мал еще!..

– Почему же я мал? – удивился Мишка. – Ведь однолетки мы... И я проведать хочу...

– Поговори мне! – прикрикнул Ваня и выразительно показал кулак. Затем он сунул полотенца в корзину, взял у Мишки кувшин. На глазах у казачка появились слезы... Но Ваня этого не видел: он быстро бежал по молу, направляясь к батарее.

На молу было очень страшно – грохот стоял нестерпимый, клубы дыма закрывали путь, бежать приходилось осторожно, чтобы не попасть, в яму от бомбы и не пролить воду. По дороге мальчику стали попадаться убитые люди и лошади, разбитые зарядные ящики, повозки... Ваня уже жалел, что не взял с собой Мишку.

Первое, что заметил Ваня на батарее, это пламя из ядрокалильной печи, высоко поднимавшееся к небу. В обгорелых, покрытых копотью людях Ваня с трудом узнал солдат. Сразу же увидел он и прапорщика. Щеголев стоял на самом верху и размахивал саблей. За каждым взмахом следовал гром выстрела. Ваню охватила гордость: этот герой – его друг, живет у них в доме!

Ваня взобрался на приступок мерлона. Думая, что это опять Ивашка, Щеголев, не оборачиваясь, сказал:

– Привез порох? Вот спасибо...

– Не порох я вам принес, а покушать. Ведь вы со вчерашнего дня ничего не ели.

Щеголев обмер, увидев Ваню. Он позвал Рыбакова, который сразу же занял место командира, прапорщик соскочил с мерлона.

– Ванюшка! Д-да как же ты сюда? Убить могут! Р-ради бога, уходи отсюда, – сказал он заикаясь от испуга за мальчика.

Но лицо того сияло восторгом, – видно было, что уходить он не собирается. Тогда прапорщик со злостью схватил корзину, которую ему передал Ваня.

– Если ты сейчас же не уйдешь, все выброшу в море.

– Я уйду, – пролепетал Ваня. – Только немножко побуду...

– Нельзя, Ванюшка! – твердо сказал прапорщик. – Окажи мне лучше услугу...

– Какую? – насторожился Ваня.

– Беги сейчас на бульвар, там находятся генерал Сакен и полковник Яновский. Передай, чтобы мне прислали пороху,– сказал он первое, что пришло ему в голову.

– Бегу! – закричал Ваня и быстро побежал по молу.

Желая отплатить ничтожной батарейке за конфуз, союзники сосредоточили на ней огонь почти всех фрегатов. Теперь грохот стал уже непрерывным. Ухо перестало различать отдельные выстрелы. На батарее царил кромешный ад, уцелеть в котором, казалось, нечего было и думать. Десятки снарядов падали в воду, рвались на молу. Две бомбы одновременно ударили в правый мерлон и разорвались. Оглушенные взрывом солдаты не сразу пришли в себя, и батарея пропустила очередной залп. Половины мерлона как не бывало. Снесло также несколько верхушек свай, еще торчавших из воды.

С батарей не видно было, что делалось на берегу: густой дым закрывал порт. Только огненные языки, мелькавшие в той стороне, где стояли корабли, показывали, что судьба их решена.

– Что делают, изверги! – возмущались солдаты.– Не могут взять, так портят, подлые!

Кончался третий час боя. Четыре пушки от частой стрельбы так раскалились, что люди стали бояться из них стрелять, но прапорщик не разрешил уменьшать огонь.

– На нас только и надежда! Нельзя допускать, чтобы неприятель видел нашу слабость. Он сразу поверит в свой успех... Надо держаться. Бог милостив, авось не разорвет пушки-то!

Против Шестой батареи теперь действовали триста пятьдесят тяжелых орудий неприятеля.

Большая бомба ударила в остатки правого мерлона, скользнула в сторону, раздробила платформу, зацепила пушку, перебила дубовый, окованный железом лафет, колесо, подъемный винт орудия и закрутилась рядом, выбрасывая искры и дым.

«Взорвется – тогда смерть»,– подумал Федор Филиппов, глядя на бомбу. Он бросился к бомбе, схватил ее и понес к краю мола, чтобы бросить в море. Но сплоховал Федор: забыл, чему учил его прапорщик. В пылу боя все вылетело из головы, осталась одна мысль о товарищах. Не вырвал Федор горящей трубки. И совсем уже, было, донес бомбу до края, выпустил даже из рук ее, да было поздно: вспыхнула бомба ярким пламенем и на месте убила Федора Филиппова...

В это время на батарею примчался штабс-капитан Веревкин. Он выскочил из дыма, придерживая сбоку саблю, подбежал к прапорщику, молча сунул в руку записку и убежал. Записка гласила: «От имени корпусного командира прапорщику Щеголеву – спасибо! Майор Гротгус».

Щеголев соскочил с мерлона и прокричал изо всех сил:

– Братцы! Генерал прислал нам благодарность!

Радостное известие, казалось, поддержало солдат.

Вскоре на батарее появился сам начальник штаба генерала Сакена – генерал-майор Тетеревников. Спокойно подошел он к прапорщику, тронул его за рукав, заговорил. Минут десять побыл генерал на батарее, не торопясь и не обращая внимания на выстрелы, заглянул во все уголки, подбодрил солдат, побеседовал с ними и ушел так же спокойно, как и пришел.

Позже он так писал об этом посещении: «Когда в начале полного разгара боя прискакал я на эту батарею, там, на пространстве нескольких квадратных саженей, сыпались пустотелые снаряды всех видов, перекрестно направленные на батарею, лопаясь беспрерывно на и сзади батареи, напоминая батальный огонь из ружей. Щеголев распоряжался с невозмутимым спокойствием, артиллерийские служащие и бессрочноотпускные в рубахах работали около орудий».

Едва успел уйти генерал-майор, как появились два бородача с ведрами и корзинами в руках. Быстро стали обходить солдат, подавая каждому кружку свежей воды и кусок хлеба с мясом. Солдаты пили с жадностью.

Бой продолжался.

Тем временем запасы пороху быстро уменьшались. Полки в погребе были уже почти пусты. Сильно встревоженный солдат Никифор Максимов, считавшийся старшим, приказал возчикам, которые доставляли на батарею порох и ядра, передать об этом прапорщику.

– А что прапорщик сделает? – отозвался Матвей Шевелев,– надобно к генералу ехать...

Но ехать к генералу не пришлось. Как раз во время этого разговора около погреба остановилась телега.

– Ребята! Принимайте порох! – закричал прапорщик Дудоров, соскакивая с телеги.

К телеге подбежали солдаты и быстро разгрузили ее. А вскоре прибыло еще несколько телег с порохом и ядрами. Доставка боеприпасов наладилась.

На помощь солдатам пришли жители, среди которых были также Деминитру и Скоробогатый. Телеги разгружались очень быстро: сначала нагружался доверху зарядный ящик, а потом образовывалась живая цепь, и груз в течение нескольких минут исчезал внутри погреба.

Часовой Денис Юнников только крякал, видя такое вопиющее нарушение Устава: ведь не только внутрь погреба, но даже близко к двери ни под каким видом нельзя было подпускать посторонних. Для того-то и стоял часовым Денис; а тут чуть не десяток посторонних возятся внутри погреба, укладывая на полки картузы пороху.

– Эй, Никифор! – крикнул он Максимову, когда тот показался снаружи.– Чего мне делать-то? Гляди, сколько тут посторонних!

Никифор оглянулся вокруг и махнул рукой.

– Ставь куда-нибудь свое ружье да вези порох на батарею. Нечего тебе тут стоять, это верно.

Обрадованный Денис бросился нагружать зарядный ящик.

Работа была в разгаре, когда вдруг кто-то крикнул:– Сарай горит!

Все, кто только мог, бросились тушить пожар. На батарее было два насоса. Оба они работали беспрерывно, но струи воды были слишком слабы и не могли справиться с огнем, хотя насосы качали самые сильные из добровольцев, сменяясь каждые две-три минуты. Дым валил все гуще и гуще. Взрывом близко упавшей бомбы был разнесен в куски один насос и поврежден другой. Земля вокруг покрылась убитыми и ранеными. Попытались доставать воду ведрами и передавать по цепи от моря, но это оказалось недостаточным. Оставалось одно: отстоять только стенку, примыкавшую к погребу, или взлететь на воздух...

Одна из бомб упала на крышу погреба и так растрясла ее, что сквозь своды стало видно небо.

Воздух возле погреба сильно нагрелся, но по-прежнему грузили боеприпасы и отвозили их на батарею.

– Сказал бы прапорщику,– напутствовал Никифор возчика.– Пусть командир знает, что мы вот-вот на воздух взлетим.

– Это ты сам иди говори! – рассердился возчик.– Командиру больше не о чем думать!

Но прапорщик все же узнал об опасности, грозившей погребу, и велел сказать, чтоб солдаты держались до последнего.

– Видишь! – радостно говорил Никифору возчик, вернувшийся с этим приказом.– А ты говоришь «взлетим». Держаться надо! Вот и сполняй приказание!

И приказ прапорщика выполняли, хотя многие и сами не понимали, как это им удается...

Потушить сарай оказалось невозможно. Люди растаскивали горящие бревна и бросали их в море, мокрыми мешками преграждали путь огню, стараясь не допустить его к пороховому погребу.

Шел пятый час боя. На мерлон вылез Осип и прокричал в самое ухо прапорщику:

– Обходят нас корабли!

– Как обходят? – не понял Щеголев.

– Вода вон как прибыла,– враг и продвигается к Пересыпи,– обходит, значит, наш фланг.

Прапорщик поглядел в указанном направлении. Там, где еще недавно виднелись сваи, сейчас бежали одна за другой волны. Уровень воды значительно поднялся. Воспользовавшись этим, фрегаты постепенно проникали в глубь залива, заходя, таким образом, в тыл Шестой батарее. Впереди пароходов прыгали по волнам шлюпки, непрерывно делая замеры.

Видя, что батарея продолжает причинять кораблям повреждения, неприятель изменил тактику: пароходы уже не останавливались перед батареей, чтобы дать залп, а стреляли с хода. Одно судно шло за другим, и каждое, проходя мимо батареи, давало залп.

Попадания в неприятеля сразу уменьшились. Но прапорщик быстро приспособился к новой тактике врага.

Зорко наблюдая за очередным пароходом, он ловил момент, когда тот оказывался против амбразур, и взмахивал саблей. Гремели выстрелы, ядра падали возле судна или исчезали внутри его.

* * *

Несмотря на густые дым и пыль, застилавшие порт, с бульвара все же можно было разобрать подробности сражения. Сотни людей видели, как на «Вобане» вспыхнул пожар, как на корабле подняли сигнал бедствия и вслед за этим он вышел из строя.

Кричали «ура», обнимались. Мальчишки оглушительно свистели.

Несомненно неприятель видел толпы народа на бульваре. Немного спустя после ухода «Вобана» к пароходам присоединился 84-пушечный французский линейный корабль, направляя часть своих пушек на город. Бомбы и ядра стали сыпаться на бульвар. Много снарядов попало в дома. В стенах дворца графа Воронцова появились пробоины, загорелась конюшня. Позже сосчитали, что только в обрыв под самым дворцом и бульваром попало не менее двухсот снарядов.

Взрывом бомбы на левой стороне бульвара убило несколько человек. Вся эта сторона мгновенно опустела, зато правая была заполнена толпой людей.

Прожужжало ядро, ударило в угол пьедестала памятника Ришелье; куски розового мрамора полетели в разные стороны[10]10
  После боя это ядро было вделано в угол пьедестала памятника и находится там до сих пор. С.С.


[Закрыть].

– Французы почтили память соотечественника! – заметил кто-то.

В одиннадцатом часу стрельба стала доноситься со стороны Суворовской крепости. С крыши штаба сообщили, что это Первая батарея ведет бой с неприятельским кораблем. Встревоженный Сакен стал обсуждать положение. Генерал Анненков пожелал лично проехать на батарею, узнать, как там идут дела, осмотреть позиции.

Вместе с Анненковым отправился и начальник гарнизона генерал-майор Корвин-Красинский.

Проезжая Канатную улицу, Анненков обратил внимание на толпу людей, занятых какой-то работой.

– Это строится батарея Луиджи Мокки, – сказал Корвин-Красинский.– Он делает ее за собственный счет.

Заинтересованный Анненков подъехал к месту работ. Оказалось, что батарея совсем готова и ее можно начать вооружать.

– В кого же вы стрелять собираетесь? – спросил генерал.– Ведь до неприятеля версты три. Ваши пушки не достанут.

– До кораблей не достанут, а до десанта достанут! – отвечали рабочие. – Нам бы, ваше превосходительство, хоть немного пороху сюда...

Ни генералы, ни рабочие не могли, конечно, знать, что постройка этой небольшой шестипушечной батареи произвела сильнейшее впечатление на неприятеля, хорошо видевшего все работы.

Оба союзные командующие поняли, что сопротивление русских не сломлено и не будет сломлено. В постройке батареи прямо на их глазах союзники увидели непреклонную решимость сопротивляться до победы.

Пока Анненков был на батарее Мокки, прискакал гонец и сообщил, что Первая блестяще отразила неприятеля и бой там закончен.

Генералы возвратились на бульвар.

В это время Шестая батарея отбивалась от семи вражеских судов.

Очевидец боя, наблюдавший его с бульвара, позже писал:

«...Ревут, гремят неприятельские пароходы, то раздаваясь батарейным огнем, то сливаясь в общий гул залпов. И вот, после многих десятков неприятельских громов, с батареи мелькнет дымок; мы выпрямляемся и жадно устремляем глаза вперед, по направлению выстрела... «Попал!» – раздается в толпе, и слова: «Бог помочь!», «Молодец!» сливаются в толпе в одно общее восклицание. И снова, затаив дыхание, ожидая нового выстрела нашей батареи, стоишь, забывая опасность...»

* * *

Ваня Бодаревский осторожно, чтобы его не заметил прапорщик, подобрался почти к самым пушкам, поставил ведро с водой и мешок с едой и быстро удрал.

Очень довольный собой, совершенно забыв о Мишке, которого он давно уже потерял, мальчик поднимался по Военному спуску. Под Сабанеевым мостом стояли солдаты. Когда Ваня подходил к ним, большая бомба ударилась о мостовую неподалеку, подскочила и взорвалась почти под самым мостом. Повалились два солдата.

Закричав, Ваня подбежал к ним. Возле хлопотали уже их товарищи.

– Ваше благородие, – обратился мальчик к офицеру, – раненых можно перенести к нам в дом. Это наш забор. Оторвать две доски – и прямо к дому. У нас им будет хорошо.

Спустя несколько минут раненые уже были в доме Бодаревских, возле них хлопотала Агафья, которой помогали другие женщины. Ваня притащил чистое белье. Пострадавших быстро перевязали. Те благодарили:

– Вот, барчук, ежели бы не ты, истекли бы мы кровью. Дай бог тебе здоровьица.

Офицер сказал:

– Рад видеть в таком молодом человеке столь высокое понимание патриотического долга! Непременно доложу о вашем благородном поступке по начальству.

Ваня смущался и не знал, что отвечать.

Когда раненые были устроены и офицер ушел, Ваня тихонько спросил Агафью:

–Мишку не видала?

– Как не видала – в чулане лежит чуть живой.

– Раненый? – ахнул Ваня.

– Отодранный. Барин его встретил да так отделал палкой!.. Чтоб не ходил без спросу.

Ваня нахмурился и, желая перевести разговор на другую тему, сказал:

– Скоро к нам, небось, и других раненых принесут.– И строго добавил:– Ты, Агафья, приготовь все, что нужно. Мы весь дом под лазарет возьмем.

– А как барин заругает?

– Не заругает. Александр Петрович приказал, чтоб, ежели у него кого ранят, – к нам нести, – соврал Ваня.

– А ты откуда знаешь, чего он приказывал? Он-то, чай, все время в сражении. Сама бегала на бульвар, своими глазами видела.

– Я был у него на батарее, – проговорил Ваня, хитро глядя на Агафью. Та ахнула, закрестилась.

– Что ты, батюшка, господь с тобою, да разве ж можно в этакой ад лезть!

– А вот говорю, что был, – упрямо повторил Ваня и отправился к Мишке.

В чулане было совершенно темно. Ваня остановился на пороге и прислушался. Было слышно, как стонет Мишка. Ваню охватила нестерпимая жалость к товарищу, его стали мучить угрызения совести. Он нащупал край постели и присел на нее.

– Миш, а Миш!..

– Чего? – глухо ответил Мишка.

– Ты меня прости, что я... того... оставил тебя там, на берегу. После я жалел, святой крест, жалел!..

– Бог простит...

– Нет, ты тоже прости. Теперь я никогда так не буду. Как уговоримся вместе чего делать – так будет мое слово крепко.

– Ладно, чего там вспоминать...

– Ты возьми осколок свой, тут и еще есть, – как обратно я бежал… я полные карманы насобирал. Бери!..

Он стал искать в темноте руку товарища.

– Да мне не нужно, – отказывался Мишка.– Своих девать некуда. У меня даже цельная бонба есть...

– Неужели?– поразился Ваня. – Покажи!..

– Она спрятана. Вот встану, покажу.

– Да ты скажи где, может я сам найду.

– Вам не найти, – сквозь зубы проговорил Мишка.

Ваня понял, что казачок боится, как бы он не отобрал бомбу, как отобрал осколок, и снова стал клясться, что ничего не заберет. Но Мишка твердил свое:

– Выдужаю, сам покажу.

– Да как ты нашел ее?

– А на улице подобрал. Три ядра нашел. А потом вижу – упала бонба неподалеку. Дым из нее идет вонючий, искры сыплются, как из самовара. Кинулся я на нее и вырвал трубку.

– А откуда ты знаешь обращенье с бомбами? – поразился Ваня.

В темноте послышался тихий смешок.

– А мы тоже на батарее бывали, глядели, как дедушка Осип солдат учили. Я, ежели чего, и из пушки выстрелить могу... И даже, попаду, ежели, конечно, недалеко...

– Ну, уж это ты врешь! – с завистью сказал Ваня, но вполне поверил, что Мишка мог бы выстрелить из пушки.

* * *

Шестая батарея продолжала вести бой. В минуты, когда прапорщик спускался с мерлона и, привалившись к нему, сидя неподвижно, с закрытыми глазами, отдыхал, батареей командовали Рыбаков и Осип. А однажды, когда воздухом от близко пролетевшей бомбы был сброшен на землю Рыбаков, его место занял Андрей Шульга. И он не сплоховал: улучил момент, махнул саблей, и ядро попало прямо в мачту пароходо-фрегата. Мачта стала медленно клониться и свалилась за борт. Не помня себя от радости, Андрей заорал:

– Смотрите, смотрите! Сейчас я ему трубу собью!

Но трубу сбить Андрею не удалось, хотя ядра еще два раза попали в пароход.

...Вражеские пароходы проникали в бухту все глубже и глубже. «Еще немного – и пушки не смогут стрелять в неприятеля, – подумал прапорщик. – Нельзя упускать ни минуты».

Но тут батарею постигло новое несчастье: большая бомба угодила прямо в калильную печь. К небу высоко взвился столб яркого пламени, вокруг рассыпались ядра, горящие уголья, раскаленные кирпичи. Угли поджигали все, что могло гореть. У Щеголева загорелся мундир, но он быстро сбил огонь руками. На солдатах вспыхивала одежда, волосы. Пожар, однако, скоро потушили. Убитых не было. Все снова бросились к пушкам. Только Дорофей Кандауров продолжал лежать на земле, почти потеряв сознание от удара и ожогов. И вдруг откуда-то издалека до него донеслась команда прапорщика:

– Второе – пли!.. Третье – пли!..

И то, что за этой командой не последовало привычного раската выстрела, было страшнее всего. Дорофей сразу пришел в себя. Неподалеку от него лежало темнокрасное ядро и тихо шипело. Дорофей поглядел на то место, где несколько минут назад была калильная печь, а теперь дымилась куча кирпича, и, шатаясь, схватился на ноги.

– Ребята! Хватай ядра, заряжай скорее, пока не остыли! – Он схватил чей-то валявшийся мундир, обернул ядро и понес его к пушке. Мундир загорелся, едкий дым выедал Дорофею глаза, но он донес ядро к пушке и сунул в дуло. Солдаты также бросились собирать рассыпанные ядра, заряжали ими пушки и снова стреляли.

Было около полудня, когда с наблюдательного пункта на Шестой батарее была замечена особенно яркая вспышка. Генералы забеспокоились; Анненков и Корвин-Красинский захотели проведать батарею.

Выехав на мол, генералы на миг остановились: вокруг все пылало, на батарею градом сыпались снаряды. Но и под этими снарядами в дыму мелькали фигуры солдат. Батарея отстреливалась. Сверху совершенно открыто стоял и командовал прапорщик Щеголев. Анненков поговорил с ним и передал разрешение генерала Сакена оставить батарею, когда сам Щеголев найдет это нужным.

Пушки стреляли уже холодными ядрами. Узнав об этом, Корвин-Красинский обратился к прапорщику:

– Уходите! Холодными ядрами большого вреда неприятелю вы причинить не сможете.

– Но ведь неприятель этого не знает, – возразил Щеголев. – Пусть враги видят, что батарея действует. Это очень важно.

Прошел еще час. Неприятель прилагал все усилия, чтобы сломить неслыханное сопротивление батареи. На бульваре не могли понять, как там могло уцелеть хоть что-нибудь живое... Но пушки продолжали выбрасывать клубочки дыма. Сакен снова послал воз боеприпасов. Казак, привезший их на батарею, передал Щеголеву собственноручную записку командующего, написанную карандашом:

«Храброму, спокойному, распорядительному Щеголеву – спасибо.

Генерал адъютант Остен-Сакен. 10.IV.1854-12^1/2 пополудни. 6 часов вижу».

Когда прапорщик получил записку Сакена, корабли неприятеля уже проникли в глубь залива и вышли в тыл батареи. Теперь по ним могло вести огонь только одно крайнее левое орудие. Батарея оказалась совершенно открытой вражескому огню. Положение стало невыносимым. Несколько солдат было ранено, каждую минуту мог взорваться погреб...

И тогда прапорщик решился. Обернувшись к барабанщику, он приказал бить отступление. Солдаты заклепали пушки. Из последней пушки прапорщик сам выстрелил и сам же ее заклепал. На прощанье поцеловал пушку... Шестая батарея прекратила сопротивление, продолжавшееся шесть с половиной часов!

Нужно было подумать об отступлении. Сделать это было не так просто: в тылу, непрерывно поражаемом снарядами, пылало все. Солдатам пришлось вылезти из амбразур прямо под огонь вражеских кораблей и идти по совершенно открытому месту вдоль мола. Проходя беглым шагом мимо погреба, Щеголев снял оттуда солдат и стал выходить на берег. Вдруг задрожала земля, позади взвился высокий столб пламени, ударом горячего воздуха всех повалило на землю.

Поднимаясь, Щеголев увидел огромную тучу дыма, поднявшуюся над погребом. Взорвался пороховой погреб. Задержись они еще хотя бы минуту на батарее – все неминуемо погибли бы!

Отряд Щеголева направился на Пятую батарею, как это было указано в диспозиции[11]11
  Диспозиция —план расположения войск для боя или для выполнения походного движения (марша) в боевой обстановке.


[Закрыть] на случай гибели Шестой.

Но до Пятой они не дошли: подлетел всадник и сообщил, что командующий приказал всем батарейцам немедленно идти к нему.

Увидев подходивших героев, генерал Сакен направился к ним навстречу.

Щеголев хотел было докладывать, но генерал, не слушая, обнял и расцеловал его.

– Герои, ах, какие герои!.. – говорил он, то отходя от солдат, то подходя снова.

Затем генерал позвал адъютанта и стал собственноручно навешивать каждому георгиевский крест. Подойдя к Дорофею Кандаурову, командующий замешкался: крест навешивать было некуда – вместо рубахи на солдате остались только жалкие тряпки. Выручил вестовой казак.

– Дозвольте, ваше превосходительство! – крикнул он и, вырвав из сумы возле седла чистую рубаху, накинул ее на солдата. Сакен довольно закивал головой и прикрепил крест.

Примеру казака последовали и другие – мгновение спустя все батарейцы были одеты в чистые рубахи.

Сакен сказал Щеголеву:

– Вас, мой юный герой, мне награждать нечем. Это сделает государь. Теперь же немедленно идите отдыхать. Благодарная Россия всем вам разрешает больше в бою не участвовать.

Прапорщик едва расслышал слова генерала.

– Нет, ваше высокопревосходительство... Мы еще можем сражаться... – Офицер покачнулся и упал бы, если бы его не поддержал Богданович.

– Отдыхать, немедленно всем отдыхать! – приказал генерал.

Из густой толпы, стоявшей вокруг, стали раздаваться предложения взять героев на отдых. Прапорщик не захотел расставаться с солдатами. Тогда хозяин Парижской гостиницы предложил взять всех к себе:

– У меня помоетесь, покушаете и отдохнете... Никто вас не будет беспокоить. И если генерал к себе потребует, так ходить недалеко.

После взрыва порохового погреба, хорошо замеченного неприятелем, стрельба сразу уменьшилась, а к двум часам совсем прекратилась.

Героическая эпопея Шестой батареи закончилась...