Текст книги "Прапорщик Щеголев"

Автор книги: Сергей Сибагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Щеголев повел генерала по батарее. Тот осмотрел все очень внимательно и остался весьма доволен.

– Немало успели сделать, немало. Только почему люди руками землю выбирают? Лопат разве нехватает?

– А мне, ваше высокопревосходительство, вообще никакого инструмента не прислали, все у окрестных жителей собирали.

– Как не прислали? – удивился генерал. – Быть того не может! – Он посмотрел на полковника. Тот пожал плечами.

– Приказание начальнику склада было отдано заблаговременно. Почему так получилось – не знаю.

– Ваше превосходительство, – несмело заговорил прапорщик. – Тут ко мне пришел отставной солдат, просит позволения остаться на время войны на батарее. Он опытный артиллерист. Мне во многом помочь сможет.

– Ну что ж, ежели сам захотел – пусть остается. Ведь вы все равно людей кормите, так и он около них будет.

– Да он сам даже другим продовольствие доставляет. Жалованья не требует.

– Вот как? – удивился генерал. – Покажите мне его. Когда против Бонапарта воевали, – пустился генерал в воспоминания, – так таких-то людей было много. Верные сыны отечества!.. Истинно, не оскудевает земля Русская!

Щеголев позвал Ахлупина. Генерал стал беседовать с ним. Полковник делал вид, что занят осмотром погреба, близко не подходил.

Когда Федоров приблизился к пароходному сараю, прапорщик снова обратился к нему.

– Этот сарай, ваше превосходительство, помещается очень близко от порохового погреба, загорится – и погреб взлетит на воздух.

– Д-а-а, – в раздумьи проговорил генерал, глядя на сарай. – Строение следует убрать. Вы мне напомните, – обратился он к Гангардту, – чтобы владельцам его написать.

Полковник молча наклонил голову.

– Ну, голубчик, – сказал генерал Щеголеву, – инструмент тебе пришлют и доски тоже. Вам досок много потребуется... Мерлоны из ящиков будете делать. Поставить ящики, сколотить их вместе и засыпать землей. Вот и получится укрепление. Песком засыпать плохо, он сразу высыпается, а земля утрамбуется, получится хорошо...

Осип Ахлупин долго глядел вслед генеральской коляске.

– Эх, генерал-то наш, – вздохнул он. – Постарел – не узнать. А ведь я его каким помню!.. Орел был, истинно орел... Суворовских статей офицер был, что и говорить!..

Щеголева и самого поразил вид генерала. Сгорбленный, шамкающий, одряхлевший, он, казалось, за несколько дней войны постарел на несколько лет. Видимо, старик хорошо понимал окружающую обстановку. Понимал и свое бессилие. Было известно, что генерал Федоров, ничего не скрывая, в первый же день войны написал военному министру и просил сменить его, сознавая свою непригодность для столь ответственного в военное время поста, как командующий Одесским военным округом. Смены ждал он себе со дня на день.

...Вечером Щеголев снова был в штабе с планом батареи. Гангардт встретил его холодно. Взял чертежи, долго и придирчиво рассматривал их, но прапорщик стоял на своем.

Александр Щеголев твердо помнил завет отца: «Пуще всего береги честь свою. Неправоту признавать никогда не стесняйся, с кем бы ни спорил. Но ежели чувствуешь себя правым – держись!»

Придирки Гангардта были безуспешны. Видя это, полковник сказал отдуваясь:

– Кстати, начальником артиллерии теперь назначен полковник Яновский. По всем вопросам вам надлежит обращаться к нему.

Прапорщик удивился: зачем же тогда эти придирки? Он понял, что в лице полковника Гангардта нажил себе врага.

* * *

Генерал Федоров исполнил свое обещание. На следующее утро, подходя к молу, прапорщик увидел ряд возов, заполнивших батарею: прибыли долгожданные инструменты, доски, мешки для устройства укрытий.

Прибыло и продовольствие. Теперь не нужно было просить добрых людей, чтобы накормили работников.

Осип с Ивашкой хлопотали, указывая, что кому делать, куда что сгружать.

К Щеголеву подошли два старичка-плотника, сняли шапки, поклонившись, сказали, что присланы делать ящики для мерлонов и что им нужны помощники.

Разговор услышал Ивашка.

– Да что это вы их благородие беспокоите? Людей вам требуется? А я на что?! От меня людей требовать надо! Опять же господин фейерверкер имеется, к нему могли бы обратиться. А вы сразу к их благородию. Пойдемте!..

И он увел плотников.

Щеголев не стал вмешиваться. Он уже убедился, что арестанты работают добросовестно, а Ивашка так же, как и Ахлупин, оказался неплохим помощником.

Подводы, привезшие доски и инструменты, остались в распоряжении командира батареи. После полудня неожиданно прибыла новая партия арестантов в двадцать человек. Работа пошла еще живее.

Некоторые из них были почти раздеты и Щеголев, видя это, приказал пошить из мешков хоть какую-нибудь одежку.

– Людей надо пожалеть, – говорил прапорщик, – а не о мешках беспокоиться. Понадобятся для устройства укрытий – еще добудем.

Погреб скоро очистили, и прапорщик с инженерами осмотрели его. Своды оказались в хорошем состоянии. У Щеголева отлегло от сердца – отпала самая трудная работа.

– Вот достанем бревен, – говорил он Осипу, – сделаем еще накат ряда в два, тогда нам никакие бомбы не страшны будут, даже девяностошестифунтовые!

К вечеру прапорщик получил приказ явиться в штаб. Вызывал новый начальник артиллерии.

Полковник Яновский не был артиллеристом, его назначили начальником артиллерии только потому, что артиллерийских штаб-офицеров не оказалось не только в Одессе, но и в Николаеве и Херсоне.

Но в городе полковник был человеком не новым, и Щеголев радовался, что начальник уже в курсе всех дел.

Рассмотрев внимательно чертежи и побеседовав с прапорщиком, Яновский сказал:

– В ближайшие дни побываю на вашей батарее. – И снова, взглянув на чертежи, заметил: – А почему вы здесь показали блиндаж из бревен, а размера их не указали?

– Я, господин полковник, сам размеров не знаю. Полагаю положить бревна самые толстые, какие только в Одессе имеются.

– Гм... Боюсь, что здесь только тонкие есть. А вы представляете, сколько этот блиндаж должен стоить?.. Вряд ли найдутся на это деньги... Придется пока повременить с постройкой его. Пришлют денег, тогда подумаем.

Щеголев упомянул о сарае.

– Слышал я уже об этом сарае, – задумчиво сказал Яновский. – Вполне согласен с мнением генерала и вашим, что этот сарай является в пожарном смысле весьма опасным. Но дело в том, что принадлежит он пароходному обществу, правление которого находится в Петербурге. Генерал написал президенту общества письмо, но ответа пока нет и, видимо, не так скоро будет... Подумаем лучше о боеприпасах. Как только погреб будет готов, немедленно пришлем вам порох. Что же касается ядер, то их вы достанете сами.

– Как так? Откуда? – удивился прапорщик.

– Из старого склада бывшей Суворовской крепости. Там они есть в достаточном количестве. Надо только поискать склад, порыться в земле...

– Ядра... в земле?

– Да, да, в земле. И очень много. Вам только следует выбирать нужный калибр. Подводы у вас имеются, люди тоже... Стало быть, и начинайте с божьей помощью. Смотрите только, как бы другие батареи у вас не перехватили.

Прапорщик недоуменно смотрел на полковника, все еще думая, что тот шутит. Но Яновский оставался серьезен.

Идя с совещания, Щеголев поделился своими сомнениями с Волошиновым.

– Весьма странно все это. Денег ни на что нет. Ядра надо самому вырывать из земли. Сарай тронуть не могут! Блиндаж строить – дорого, а жизнь солдатская, выходит, ни во что ставится. Ведь перебьют солдат, неприятель высадится – все разграбит!

Поручик только покачал головой:

– Эх, Щеголев! У нас все так: не грянет гром, никто лба не перекрестит... Вот когда неприятель у Большого Фонтана появится, тогда, может, зашевелятся. У меня на батарее работают так, что за все эти дни погреба очистить еще не успели. А ведь это самая главная батарея, на ней больше ста человек работает!

– А вы бы поступили, как я.

И прапорщик рассказал о своей батарее.

Волошинов усмехнулся.

– Ну, теперь понятно. То-то на днях генерал кричал: «Сходите к Щеголеву, посмотрите, как малыми средствами обходиться можно! А вы все ко мне лезете, денег клянчите! Прапорщик ничего не просит, а все у него есть. Не смотрите, что молодой, – у него поучиться не стыдно!»

– То-то ко мне на батарею зачастили! А мне и невдомек зачем... Теперь понимаю.

– Когда за ядрами собираетесь? – спросил поручик.

– Завтра, конечно. С утра сам пойду. Боюсь, разберут.

– Да зачем вам самому ходить, послали бы дельного солдата, он вам их и наберет.

– Как, доверить такое дело? Нельзя.

– Только не все забирайте, – пошутил поручик, – мне оставьте!

* * *

За несколько дней батарея стала неузнаваемой. Старых насыпей и лафетов уже не было, место было очищено и подметено. В пороховом погребе уже возвышалась целая гора готовых ящиков.

Хотя работало сорок человек, но толкотни и шума не было – каждый знал свое место.

– Еще денька три, и, пожалуй, закончим, – сказал прапорщик Ахлупину.

Осмотрев батарею, Щеголев собрал солдат.

– Сейчас пойдем в крепость, ядра для пушек собирать. Кто из вас знает, где они там лежат?

Солдаты недоуменно смотрели друг на друга.

– Ну, хорошо, – решил прапорщик. – На месте увидим... Возов пока брать не будем, наготовим, тогда сразу и перевезем,

Поднялись по крутой горе, прошли мимо места для будущей Центральной батареи – там рос еще бурьян – и вошли в крепость.

Засыпанные мусором и камнями рвы, остатки стен, обвалившиеся своды – все представляло собой картину разрушения. Кругом кучи песку и камней, обломки кирпича.

– Где же склад? – поразился прапорщик. – Где тут ядра искать?

В углу крепостного двора играло несколько ребятишек лет по десять-двенадцать. Увидев офицера и солдат, все бросили игру, подбежали к ним.

– Здорово, орлы! – сказал Щеголев.

Ребята молчали, испуганно глядя на пришельцев и шмыгая грязными носами.

– Чего молчите? – спросил прапорщик и улыбнулся.

От его улыбки заулыбались и мальчишки; самый храбрый из них сказал:

– Мы играем, дяденька. Мы ничего...

– Во что же вы играете?

– В турку! – хором ответили ребятишки.

– В какую турку?

– А вот они, турки-нехристи стоят, – указали ребята на глиняные столбики. – Мы налепили их из глины и бьем... Воюем, значит.

– А-а! – догадался прапорщик. – И у вас война! А вы не видали ли ядер? Шары такие чугунные.

– Знаем, дяденька, знаем! Мы их катали, катали, да бросили – ноги отдавливают.

– А мне они не для катанья нужны, а для того чтобы в настоящих турок стрелять.

– А я тебя знаю! – раздался радостный голос малыша, стоявшего поодаль. – Мой дедка к тебе на Военный мол приходит.

– Какой дедка?

– Дед Осип.

– Вот как? Значит, Ахлупин твой дедушка? На батарее он у меня правая рука.

Малыш с гордостью поглядел на товарищей.

– А тут, ребята, вы мне помогите. И я в долгу не останусь. Кто мне ядро покажет, и оно будет нужной величины, тому я заплачу денежку. За каждое ядро по денежке. Идет?

Глазенки ребят загорелись.

– А ежели мы много тех ядров натаскаем, и тогда деньги дашь?

– Обязательно. Как ядро, так и денежка.

– Нет, дяденька, – рассудительно сказал маленький Ахлупин, – денег нам не надо. Ты на них лучше пушку купи. Дедка сказывал, что без денег турка нипочем не побить. А нам лучше пряников дашь.

– Идет! Вы мне ядра, а я вам пряников.

Мальчишки бросились в угол, где лежала куча кирпича, и стали быстро разбрасывать его. Солдаты кинулись им помогать. Скоро показались ступеньки.

– Что это такое? – удивился прапорщик.

– Не знаем, – отвечали ребята. – Только ядров тех здесь, говорят, много.

– Посмотрим. Только голыми руками тут много не сделаешь.

Прапорщик послал солдат на батарею за лопатами и кирками, а сам остался с ребятишками.

Солнце поднялось уже выше, становилось жарко.

– А где бы тут, ребята, водички попить?

– У нас можно, – отозвался курносый мальчуган лет девяти, весь усыпанный веснушками. – Мы туточки близко живем. Пойдемте.

Свернув за угол и пройдя среди куч мусора, прапорщик в изумлении остановился: перед ним оказалось какое-то сооружение – то ли землянка, то ли шалаш.

Вырытую в земле яму покрывали обломки досок и куски ржавого железа. Сбоку висели тряпки. В пыли копошились маленькие дети.

– Это что?

– А мы здесь живем, – ответил мальчик. – Я же говорил, что это близко.

– Как же вы тут живете? – вскричал прапорщик.

– А так вот и живем, батюшка барин, – сказала пожилая женщина, выбираясь из землянки и щуря глаза от дневного света. Ее изможденный вид поразил прапорщика.

Щеголев молча смотрел на нее. Видя его удивление, женщина усмехнулась.

– Удивляешься?.. Так вот и живем. Что же делать, когда лучшего нету... Муж-то мой раньше грузчиком работал, так чуток лучше жили, а с той поры, как надорвался – сюда перешли, землянку себе построили, вот и живем.

– А что теперь муж твой делает?

– Что же может делать надорванный... Пшеницу ворошит, больше ни к чему не способный... – Женщина закашлялась, тело ее сотрясалось, она рукой ухватилась за столб. – И я с ним работаю... Видишь, все нутро у нас пылища повыела...

Прапорщик вспомнил картину, виденную им при въезде в Одессу: маленький переулок, горы пшеницы, люди, стоящие в ней по колени, клубы густой пыли, поднимавшиеся от зерна, когда люди пересыпали его лопатами.

– А ты что хотел, барин? – поинтересовалась женщина, откашлявшись.

– Я... хотел бы напиться... Мальчик мне сказал, будто тут где-то есть вода...

– Есть вода, колодец от нас неподалеку... Да только вряд ли ты ее пить будешь.

– Почему же? Разве вода не везде одна и та же?

– Эх, барин!.. – вздохнула женщина. – И вода, как жизнь, – не везде одинакова.

Она взяла глиняную чашку и направилась к колодцу. Достала воды и, зачерпнув чашкой, с поклоном подала офицеру. Тот сделал глоток, но тотчас выплюнул воду на землю.

– Ведь это же морская вода!.. Ее же нельзя пить.

– Мы пьем, барин, – спокойно сказала женщина. – Она, верно, соленоватая. Да мы привыкли.

Тут только прапорщик понял, что значили слышанные раньше рассказы о том, что господам из-за города привозят сладкую воду, а дворовые пьют колодезную.

– А вы что за люди?

– А всякие... со всей России. Есть из-под Курска, есть из Полтавы... Отовсюду нужда гонит. Идет народ сюда, город теплый, думает, зимы не бывает, все будто дешево. А оно еще хуже здесь оказывается. Нашему брату – крестьянину да работному человеку – везде плохо... – Женщина снова закашлялась.

Расстроенный прапорщик поспешил вернуться к погребу. Спустя полчаса нужные инструменты и носилки были доставлены, а еще через час перед глазами обрадованного Щеголева открылся погреб, где во множестве лежали различных калибров ядра и бомбы. Очевидно, это и был полузабытый арсенал крепости.

– Ну, ребята, – говорил прапорщик мальчуганам, – вас мне сам бог послал! Мы бы тут сами ничего не нашли.

Солдат сбегал в ближайшую лавчонку и принес огромные кульки с пряниками и конфетами. Другие отправились на батарею за подводами. Щеголев был в восторге – так все удачно получилось. Только непонятно как-то: боевые припасы без всякой охраны – бери, кто хочет!

Нагруженные подводы медленно потянулись по дороге.

Вслед за ними гордо шагали ребятишки.

* * *

Три дня спустя батарея была закончена. Гордо высились мерлоны, между ними стояли толстые дубовые платформы, немного позади была сложена из кирпича ядрокалильная печь.

– Будем угощать турка не простыми орехами, – шутили солдаты, – а калеными!

Внутри порохового погреба – чисто выструганные дубовые полки для пороховых картузов. Прочная дверь окована железом. Над входом – навес, на земле – мешки, чтобы ноги вытирали, внутрь грязи не наносили.

В стороне красивыми пирамидами были сложены ядра.

Осип с солдатами выкрасили все дерево батареи в серозеленый цвет, как и мол.

– Неприятелю не так приметно будет, – говорили солдаты.

Арестантов после окончания работ перегнали в другое место. Помня свое обещание, Щеголев подал генералу рапорт, где всячески хвалил усердие арестантов. Надеялся, что этим добьется какого-нибудь улучшения в их тяжкой доле.

А на батарее появились новые помощники. Каждый день сюда приходили ребятишки. От них теперь не было отбоя. Шестую батарею ребята так и называли: «Наша батарея». И помощь от них была не малой: любое поручение – почистить что-нибудь, что-то принести, сбегать за делом каким – выполнялось в один миг. Ребят не мог остановить ни злой ветер, сбивавший с ног, ни дождь. На «Андии» можно было погреться, а иногда получить даже полмиски щей, оставшихся от обеда. Прапорщик знал, что для многих эти полмиски щей были единственной горячей едой за весь день, и щедрость кока поощрял.

19-го ноября прапорщик рапортовал об окончании работ. Все было готово на батарее. Нехватало только пушек. Щеголев ждал их с большим нетерпением.

На следующий день на батарею прибыл полковник Яновский. Подробно осмотрел все, похвалил:

– Очень хорошо! Батарея вполне готова. А что ж вы до сих пор не достали орудий?

– Откуда, господин полковник?

– Как откуда? Вырыть из земли.

– Что вырыть из земли? – не понял Щеголев.

– Я же говорю – пушки. Ваши пушки!

– Да где же они, эти пушки?!

– А вот вы на них сидите!

Прапорщик вскочил и, ничего не понимая, посмотрел на причальную тумбу, на которой только что сидел.

Полковник раскатисто хохотал.

– Вот же они, ваши пушки! – показал он на причальные тумбы, стоящие по краю мола. – Неужели никто вам про них ничего не сказал? Их только нужно выкопать и очистить.

С глаз Щеголева точно спала пелена. Оказывается, перед ним из земли торчали не бракованные орудия, используемые в качестве причальных тумб, а те самые пушки, о которых он столько мечтал![3]3
  Эта сцена – исторический факт. С.С.


[Закрыть]

– Господи, что же это такое! – растерянно шептал прапорщик. – Разве из таких пушек можно стрелять?

Полковник снова залился смехом.

– Конечно, можно, прапорщик, а как же! Появится неприятель, вот и постреляете. Обязательно постреляете.

– Но ведь ее разорвет при первом же выстреле! Это же очень старые пушки.

– Ну и что же, – хохотал полковник, – тем лучше. Если их до сих пор не разорвало, то можно быть спокойным, что и теперь не разорвет.

Едва дождавшись ухода полковника, солдаты бросились выкапывать пушки, много лет пробывшие в земле.

Откопали их целых двенадцать штук. Но в каком виде! Покрытые толстой корой грязи и ракушек, с забитыми землей и мусором жерлами, они казались навсегда окончившими свою службу. Казалось, что им никогда уже не красоваться на дубовых лафетах, никогда не посылать в неприятеля меткие ядра!

Но за три дня, работая день и ночь, солдаты очистили свои четыре пушки, остальные бережно сложили в сторонку.

Тем временем прибыли лафеты и зарядные ящики, и заиграли пушки хитрым узором, радуя взор и сердце каждого солдата.

Наконец-то батарея зажила настоящей военной жизнью.

Вскоре прислали пополнение. Стало на батарее всего двадцать восемь солдат.

– Считайте меня двадцать девятым! – сказал Ахлупин. – Все равно никуда я отсюда не уйду.

А затем появился и тридцатый – кондуктор с «Андии» Федор Рыбаков.

– Ежели подойдет неприятель, – заявил он, – то «Андии» моей конец: не затопят турки – сами затопим, чтобы от повреждений уберечь. После поднимем. А что мне без «Андии» делать? Буду с вами на батарее. Записывайте и меня в свой гарнизон.

Прапорщик охотно согласился. Теперь он действовал гораздо решительней, чем тогда, когда приходилось просить за Ахлупина. Щеголев стал настоящим «отцом-командиром», авторитет которого признавали даже старшие офицеры.

Глава четвертая

Из двадцати четырех солдат, присланных на Шестую батарею, только четверо оказались артиллеристами; остальные обращаться с пушками не умели.

Вот тут-то особенно помог Осип. Лучась морщинами, он подошел к прапорщику:

– Дай-кось я сам возьмусь за обученье.

Командир батареи разрешил. Началось ученье. Целый день на батарее только и слышалось:

– Заряжай!.. Наводи!..

Установленные пушки необходимо было испытать. Но разрешения на стрельбу прапорщик не получил.

– Нет пороху на такое дело, – ответили в штабе. – Да и ни к чему это. Пушки старые, испытанные.

С порохом действительно было очень плохо. Полковник Яновский обещал прислать полный боезапас, а прислал только половину обещанного, да и то строго предупредил, чтобы ни под каким видом пороху не трогали.

Чтобы хоть как-нибудь приблизить ученье к действительности, солдаты придумали заряжать пушки картузами с песком.

Прапорщик командовал, подбегали солдаты, проворно накатывали пушку. Указывал цель – подскакивал наводчик, присев, крутил подъемный винт, рукой показывал солдатам, куда занести хвост орудия.

– Заряжать! – Подбегал солдат с картузом, совал его в жерло, досылал банником, пыжевой вкладывал мочальный пыж, вкатывали ядро, прижимали и его пыжом. Минуты не проходило, а все уже было готово.

– Пли!

Солдат совал горящий пальник в затравку... и все начиналось сначала. А как хотелось и прапорщику, и солдатам, чтобы по этой команде бухнула пушка огнем, заклубилась пахучим дымом, с лязгом отскочила назад!..

* * *

В двадцатых числах из Херсона прибыл инженерный генерал-майор Лехман и стал наносить на карту планы будущих укреплений. Неделю спустя из Киева приехал еще один инженерный генерал-майор Баранцев.

Стали они вместе ездить по окрестностям, о чем-то спорить. Оказалось, генералы запланировали постройку таких укреплений, что не только ста тридцати тысяч – полумиллиона нехватит! Генерал Федоров, зная, что уже назначен новый командующий округом, готовился к отъезду и почти ни во что не вмешивался.

Вскоре прибыла резервная дивизия пятого пехотного корпуса во главе с генерал-майором Есауловым, который был назначен временно исполняющим обязанности командующего.

Была уже глубокая осень. Разыгрались жестокие штормы. Никакой корабль не рисковал выходить в море. Опасность появления неприятеля отодвинулась до весны.

Иногда по вечерам Щеголев оставался на батарее, и тогда после работы и ужина все солдаты, кроме часовых, собирались в бывшем матросском кубрике «Андии», превращенном теперь в казарму Шестой батареи. Приходил и Рыбаков, остававшийся вместо командира парохода.

На море ревел шторм, огромные волны накатывались на мол, «Андия» скрипела и дергала швартовы[4]4
  Швартов – канат, которым судно привязывается к пристани или к берегу.


[Закрыть], лампы под потолком раскачивались. Но в теплой каюте было спокойно и уютно. Прапорщик рассказывал о военном прошлом России, о Суворове, Кутузове, Ушакове, вспоминал Петра Первого. В полутемной каюте перед затаившими дыхание слушателями вставали тени великих предков, гремели знаменитые битвы...

– Вот, братцы, – говорил прапорщик, – хоть наша батарейка и маленькая и по силам ничтожная, но долг наш – в бою показать, что и мы не последняя спица в колеснице. Помнить надо слова великого Суворова: «Воюют не числом, а уменьем».

– Не сомневайтесь, ваше благородие, – говорили солдаты, – настанет срок – покажем всем нашим неприятелям кузькину мать!..

О беседах стало известно начальству. Однажды прапорщика вызвал к себе полковник Яновский.

– Послушайте, прапорщик, что это за сборища у вас там происходят?

– Какие сборища? – не понял прапорщик.

– На пароходе по вечерам.

– А, вот что вы имеете в виду. Извините, господин полковник, что не понял вас сразу. Это не сборища, а я рассказываю солдатам о нашем прошлом, вдохновляю их на подвиг великими примерами...

– Видите ли... Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы руководствуетесь в данном случае самыми лучшими стремлениями. Но все же это не к лицу офицеру. Подобное панибратство с солдатами может привести к ослаблению дисциплины! Желая вам добра, советую прекратить эти сборища. Приказываю прекратить!

– Слушаюсь, господин полковник!

– Вот, вот... Проживут ваши солдаты и без истории. Да и кто вам сказал, что солдату необходимо рассуждать и мыслить? Для этого у нас существуют офицеры.

В приемной Яновского Щеголев встретил Волошинова и рассказал ему о приказе полковника.

– Право, не пойму, что в этом плохого? – удивлялся прапорщик. – Ведь я рассказывал солдатам то, о чем пишется в книгах, а эти книги может купить всякий.

– Не будьте ребенком, Щеголев, – сморщился поручик. – Подумайте: разве Петрашевский, несомненно известный вам, как жителю Москвы, делал что-нибудь преступное? Тоже нет, а попали на каторгу и он сам, и его слушатели. Разве мало офицеров из его кружка были разжалованы в рядовые и сосланы на Кавказ. Попади вы не к Яновскому, а к Гангардту – не видать бы вам больше батареи. А Яновский просто выгородил вас. Он говорил, что вы самостоятельно еще не командовали, не привыкли еще к обращению с солдатами, что это, дескать, и его вина, так как он плохо присматривал за вами.

– Но ведь и Суворов беседовал с солдатами!..

– Так это же Суворов! – воскликнул поручик. – С Суворовым сам император ничего не мог поделать, а уж на что крутой был человек. Помните, что Павел сказал Суворову, отправляя его в Итальянский поход? «Воюй, – говорит, – как умеешь». Суворов – гигант. А вы что? Былинка – дунул и нету!

Вечером Щеголев поделился своими мыслями с Рыбаковым.

– Может быть, мне проводить эти беседы вместо вас? – спросил Рыбаков.

– Вам нельзя. Ведь вы – кондуктор, значит, тоже офицер.

– Тогда мы просто будем давать книжки батарейцам. Пусть себе читают. Кто у вас грамотный?

– Таких очень мало. Андрей Шульга, Емельян Морозка да, кажется, Никита Гацан. Вот и все.

– Маловато. Впрочем, на других батареях и этого нет. Там сплошь неграмотные. Но как бы то ни было, а вдохновлять солдат примерами героизма надобно. Да и любят они эти беседы!

Как-то днем в каютку на «Андии», где в это время находился Щеголев, прибежал караульный.

– Ваше благородие! К вам пришли какие-то люди.

Еще с палубы прапорщик увидел, как по молу, отворачиваясь от ветра и придерживая руками фуражки, быстро шли Деминитру и Скоробогатый.

Не здороваясь, они закричали:

– Важнейшее известие! Восемнадцатого дня адмирал Нахимов уничтожил турецкий флот.

– Неужели? – радостно воскликнул Щеголев. – Да правда ли это?

– Истинная! Утром сегодня пришел австрийский корабль и привез эти сведения. Битва произошла в турецкой бухте Синоп. Из всего турецкого флота спасся будто бы только один пароход, – перебивали друг друга студенты. – А Нахимов не потерял ни одного корабля!

Известие было таким радостным, что прапорщик боялся ему верить.

– Мы даже убежали из лицея, чтобы первыми сообщить вам эту новость.

Иностранные новости часто попадали в Одессу гораздо раньше через заграничные газеты, чем через русские столичные, которые шли из Санкт-Петербурга очень долго. Одесская городская газета нередко просто перепечатывала эти новости.

Так было и теперь. Два дня спустя Щеголев увидел австрийскую газету с подробным описанием боя. Все, что говорили студенты, оказалось верным.

Били в колокола, преосвященный Иннокентий правил молебен в честь русского оружия. Молились за августейшего императора Николая, нанесшего тяжкий урон супостату.

Вечером город был иллюминован.

Почти тотчас после австрийского корабля прибыл из Севастополя курьер от Меншикова с подтверждением и детальным описанием боя.

Послушать курьера в штабе собрались все офицеры. Появились и генералы. Инженерный генерал-майор Баранцев с сомнением качал головой.

– Эта победа может иметь для нас тяжелые последствия: она может вовлечь нас в войну с Англией и Францией... Не секрет, что эти державы держат свою соединенную ескадру в Константинополе, опасаясь высадки там нашего десанта. Теперь, с уничтожением турецкого флота, они могут предпринять активные действия против нас в Черном море. И тогда войны с ними не избежать.

Молодые офицеры возражали:

– Слабости показать мы ни в коем случае не можем. Турки нас давно задирают. Разве обстрел «Колхиды» или нападение на наши посты на Дунае не означали, что война фактически уже началась? Следует удивляться выдержке и долготерпению нашего государя, столько времени спускавшего все это.

– Нельзя было упускать возможности уничтожить вражескую эскадру. Нахимов поступил правильно, честь ему за это и слава!

Едва отзвонили колокола в честь Синопской победы, как город снова был обрадован известием о новых двух победах на Кавказе: 14-го ноября генерал Андронников с войском в 8000 человек совершенно уничтожил у Ахалцыха турецкий отряд в 20 000 человек. А 19-го, как раз на следующий день после Синопского боя, генерал Бебутов разгромил у Башкадыклара сильную турецкую армию и захватил всю ее артиллерию. Ликование было всеобщим.

– Синоп – Башкадыклар – победы-близнецы! – говорили в городе.

В начале декабря стало известно, что в скором времени прибудет новый командующий Одесским военным округом, бессарабский и херсонский губернатор барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен, боевой генерал, участник войны с Наполеоном.

В день его приезда на батарею к Щеголеву явился запыхавшийся Свидерский.

– Александр Петрович, – едва переводя дух, сказал он, – прибыл новый командующий... Уже осматривает батареи... Сейчас на Третьей... Скоро будет у вас. Я пришел предупредить вас об этом, чтобы вы успели приготовиться.

– У нас все готово, – улыбнулся прапорщик. – В любую минуту мы можем показать батарею кому угодно.

– Ну, как знаете, – обиделся адъютант. – Барон – человек строгий, придирчивый. Он и в погреб полезет, и в пушечное дуло заглянет.

– Очень хорошо. Пусть проверяет, как хочет.

Час спустя у въезда на мол появились две коляски. Часовой не пропустил их и вызвал Щеголева. Прибежавший прапорщик увидел незнакомого генерала, увешанного орденами. Котлетки-бакенбарды придавали его лицу особенно благообразное выражение.

Генерал расхаживал по берегу, заложив руки за спину. Увидев Щеголева, он подошел к нему, протянул руку и сказал:

– Командующий округом генерал-адъютант барон Остен-Сакен.

Прапорщик растерянно пожал руку. Он сам должен был рапортовать командующему, а тот сразу подал ему руку.

– Слышал о вашей батарее, – продолжал генерал, – с первого же шага хочу выразить удовлетворение правильно поставленной службой: часовой не испугался моих эполетов и не пропустил меня. Правильно сделал. Он же меня не знает!

Вместе с генералом Сакеном прибыли оба уже знакомых прапорщику инженерных генерал-майора и несколько других офицеров.

Все отправились на батарею. Генерал осматривал долго, беседовал с солдатами, сам провел ученье, хвалил проворство и ловкость в обращении с пушками.

Прапорщик просил разрешения произвести ученье со стрельбой, показал сарай, представлявший опасность для батареи.

– Обязательно, прапорщик, постреляете. Обязательно. Сам понимаю, – какое же ученье без стрельбы. И сарай снесем, – дайте срок. Все будет сделано. Запишите, адъютант, про сарай.

Холеный адъютант, капитан Богданович, изгибаясь в талии, немедленно выполнил приказ.

Прощаясь с батарейцами, генерал сказал:

– Спасибо, братцы, за службу! Честно исполняете долг свой. Верно служите своему отечеству и государю. – И в заключение пошутил: – Вот скоро будет у нас вдоволь пороху, тогда такую пальбу поднимем – всех чаек распугаем.