Текст книги "Прапорщик Щеголев"

Автор книги: Сергей Сибагин

Сраженье продолжалось уже почти полчаса, и конца ему не было видно.

Вдруг к Абакумову подбежал Кмита.

– Мне только что передали с Большого Фонтана, что там заметили два неприятельских парохода, полным ходом идущих сюда. Уж не помощь ли ему? – кивнул он на «Тигра».

– Неужто мы дадим им подойти и стянуть «Тигра»? – нахмурил брови поручик. – Не бывать тому!

– Будем надеяться! – сказал Кмита. – Я уже передал командующему о приближении кораблей. Нам уже выслали две батареи артиллерии и пехоту. Вместе мы справимся быстро!

– Я с ним и без посторонней помощи справлюсь... – возразил Абакумов. – Вот только бы мне пострелять в него спокойно хоть минутку...

– Знаете что, – задумчиво сказал казачий офицер. – Я дам вам эту минутку.

– Каким образом?

– Отвлеку огонь «Тигра» на себя, а вы этим и воспользуетесь.

– Да как же вы это сделаете?

– Я атакую «Тигра» в конном строю!

– Военный корабль в конном строю? – удивился Абакумов. – В первый раз слышу, чтобы кавалерия атаковала корабли!

– Значит, вы забыли историю. Вспомните подробности Невского побоища, когда Александр бил шведов не только на берегу, но и на кораблях. Он послал свою конницу на корабли по мосткам, переброшенным туда с берега... Вот и мы сделаем подобно.

– Да ведь это же замечательно! – вскричал Абакумов. – Только...

– Что только?

– Потери среди казаков будут большие. А потерь нам нужно избегать.

– Бог милостив, – произнес казачий офицер. – Я рассчитываю на то, что из пушек по плывущим стрелять будет очень трудно... А если мы еще промедлим, то подойдут те, – кивнул по направлению к морю, – и тогда нам будет много труднее.

– Быть по сему! – воскликнул Абакумов. – Атаковал Александр корабли в конном строю или это только легенда, но во всяком деле надобно попытаться.

– Тогда мы поступим так: я приготовлюсь и даю сигнал; тогда вы выкатываете пушки, быстро стреляете и снова прячетесь. Как до сих пор. Натурально, неприятель ответит залпом и закроется дымом. Вот в этот момент мы и выскочим. Ну, а дальше действуйте как найдете нужным.

– Казачьей лавой на фрегат! Ну и ну! – смеялся Абакумов, отбегая к пушкам.

Все произошло именно так, как и предполагал казачий офицер. Едва «Тигр» окутался дымом собственного залпа, как казаки с криком «ура» стали выскакивать из укрытия, съезжать по обрыву и бросаться в воду. Вид страшных бородачей, с криками и свистом плывущих на конях к кораблю, очевидно, перепугал англичан. Огонь их сразу сделался беспорядочным, часть пушек они направили на казаков. Но бомбы пролетали над головами плывущих.

Замешательством неприятеля воспользовался Абакумов: его пушки разбили ядрами левое колесо, разнесли рубку... С берега видели, как повалился высокий офицер который все время командовал.

Опасаясь, что казаки возьмут пароход на абордаж[13]13
  Абордаж – старинный способ морского боя – сцепление двух судов для рукопашной схватки.


[Закрыть], – а тогда уж, конечно, поздно будет просить пощады, – англичане прекратили сопротивление. На мачту медленно пополз белый флаг! Солдаты не знали, конечно, что перед этим у англичан случилась заминка: английские корабли не привыкли сдаваться, и на «Тигре» не нашлось белого флага. Вместо него пришлось использовать скатерть; по иронии судьбы это была скатерть, покрывавшая стол, за которым так весело пировали английские офицеры всего только три часа назад…

Как только были выполнены все церемонии сдачи, англичане, со страхом глядя на дымы подходивших кораблей, потребовали, чтобы их немедленно перевезли на берег.

– Почему вы так торопитесь в плен? – удивлялись русские офицеры.

– Через полчаса от «Тигра» ничего не останется. Наши разнесут его вдребезги.

– Неужели они будут стрелять по своим? – удивились русские. – Ведь на борту находятся ваши раненые, в том числе и командир... Мы сейчас поднимем об этом сигнал.

– Никакой сигнал не поможет, – усмехнулся старший офицер «Тигра».

Русские возмущались, но все же приняли меры: англичане были перевезены на берег.

Тем временем из города прибыло подкрепление. Конечно, полевые пушки не в силах были помешать подходившим кораблям обстреливать «Тигр», но они могли не допускать врагов слишком близко.

Пленные англичане оказались правы: прибывшие корабли открыли огонь главным образом по «Тигру», несмотря на то, что на его мачте развевался сигнал:

«Имею на борту раненого командира...»

Тогда два дюжих казака добровольно вызвались отправиться на корабль и вынести из-под огня капитана Джиффарда, которому ядром оторвало ногу. Не обращая внимания на огромные бомбы, рвавшиеся на палубе корабля, казаки благополучно доставили раненого на берег.

Вражеские корабли неоднократно пытались приблизиться к берегу, но всякий раз их отгоняли полевые батареи. И только к двум часам дня неприятелю удалось поджечь свой же корабль. «Тигр» запылал, и вражеские пароходы отошли в море.

Множество добровольцев бросилось тушить корабль, не обращая внимания на предостережения офицеров о том, что корабль может взорваться. Но вскоре стало ясно, что «Тигра» не спасти, и он был предоставлен своей участи.

Все население города и ближайших окрестностей собралось на берегу полюбоваться зрелищем догоравшего хищника. Через несколько часов огонь добрался до крюйт-камеры, раздался оглушительный взрыв, и корабль разнесло на части.

На следующий день обследовали остатки корабля и морское дно вокруг. Выяснилось, что почти вся артиллерия может быть спасена, машина парохода тоже повреждена мало.

И несколько дней спустя на новой батарее Щеголева появилась трофейная бомбическая пушка, стрелявшая бомбами весом в 96 фунтов.

– Подумать только, – говорили солдаты, похлопывая чугунное чудовище, – от таких громадин мы столько времени отбивались!.. А теперь будем угощать неприятеля из его же пушек!

* * *

9 мая в соборе, переполненном народом, торжественно был прочитан царский манифест.

«Жителям Нашего любезно-верного города Одессы.

Английский и французский флоты, войдя в Черное море, устремились несколько дней тому на мирный и открытый европейской торговле город Одессу... Твердость и самопожертвование жителей сего города не могли не обратить на себя внимания Нашего, и Нам приятно изъявить всем сословиям оного по этому случаю особенное Наше благоволение.

Николай».

Прибыли и награды героям.

Все солдаты щеголевской батареи получили, кроме георгиевских крестов, денежное поощрение – годовое жалованье. Другим батареям выдали по два знака военного ордена на батарею и по два серебряных рубля на человека. Дивизион, отбивший десант, получил по одному знаку на пушку и годовое жалованье каждому солдату.

Всем прочим войскам выдано по одному серебряному рублю на человека.

Не были обойдены и жители, активно участвовавшие в обороне города.

Луиджи Мокки наградили золотой медалью на анненской ленте.

Деминитру и Скоробогатого – знаком военного ордена; оба юноши, кроме того, были произведены в зауряд-прапорщики и получили право выбирать полк, в котором хотели бы служить.

«...Ивану Бодаревскому, – отмечалось в приказе, – дать в аттестате описание его подвига. Имя его начертать золотом на мраморной доске в гимназии, в которой он учился...»

«Пострадавшим от бомбардировки обывателям, коих дома сожжены были или разрушены, выдать 6530 рублей, распределить их между 19-ю семействами...»

Наконец 10 августа прибыл царский указ о награждении Щеголева.

На следующий день по церемониалу, выработанному самим генералом Сакеном, происходило оглашение указа и награждение молодого офицера.

Яркое солнце заливало лучами обширную Соборную площадь, заполненную народом, сидящих на крышах мальчишек, войска, построенные в карре, вспыхивало на ризах священников (после оглашения указа предполагалось отслужить молебен о ниспослании победы русскому оружию).

Офицеры, в парадной форме, при орденах, стояли в отдельной колонне в середине карре. Впереди колонны совершенно один стоял прапорщик. Все с нетерпением ожидали начала церемонии.

Публичное чтение указа было поручено протодьякону, известному далеко за пределами Одессы своим голосом. Протодьякон облачался, потрясая густой полуседой гривой; рядом, раздувая ладан, размахивали кадилами дьяконы.

Наконец протодьякон был готов. Он подошел к генералу Сакену, задумчиво стоявшему в стороне, и с поклоном взял у него указ. Коротко пророкотали барабаны. Все замерли. Наступила полная тишина.

Протодьякон откашлялся и густым басом начал чтение.

Сначала в указе следовало описание подвига, потом говорилось о самом награждении:

«...Прапорщика Щеголева произвести в подпоручики, поручики и штабс-капитаны!» —оглушительно прозвучал голос протодьякона.

По толпе прокатился сдержанный гул. Протодьякон замолчал. Сакен, стоявший рядом с протодьяконом, подошел к Щеголеву. Вместе с ним подскочили адъютанты, быстро отстегнули эполеты прапорщика.

Из поданной Богдановичем коробки Сакен достал штабс-капитанские эполеты; адъютанты мгновенно прикрепили их к плечам бывшего прапорщика.

Сакен отошел и подал знак.

«Наградить георгиевским кресто-о-ом!..»

Сакен снова подошел к Щеголеву, взял у Богдановича беленький георгиевский крестик, собственноручно прикрепил его к мундиру штабс-капитана и опять отошел в сторону.

«...и золото-ою саблею!» – продолжал протодьякон.

Сакен взял из рук генерала Анненкова золотую саблю, вынул из ножен – будто молнию вытащил, – приложился к ней губами и на вытянутых руках поднес ее Щеголеву. Тот опустился на одно колено и тоже приложился губами к сверкающей стали. Потом встал на ноги и замер. Сакен вложил саблю в ножны и надел на Щеголева.

«Литографированный портрет штабс-капитана Щеголева-а-а, – снова загудел голос протодьякона, – разослать по всем казенным учебным заведениям. Имя его начертать золотыми буквами на мраморной доске в Дворянском полку, где он воспитывался».

Слова в ушах Щеголева сливались в сплошное гуденье, голова кружилась, сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит. Только огромным усилием воли ему удавалось заставить себя стоять в положении «смирно».

* * *

Вскоре после этого на батарею к Щеголеву зашли поручик Волошинов, Деминитру и Скоробогатый.

– Читайте, Александр Петрович! – крикнул еще издали Скоробогатый, протягивая Щеголеву листок. – Купил только сейчас. Рвут у газетчиков прямо из рук.

Щеголев схватил листок. На нем было напечатано:

 
Песнь о Щеголеве
 
 
. . . Стоим!.. И прах родной земли
Мы обагрим своею кровью!
К своим мы пушкам приросли,
Мы крепки к родине любовью.
 
 
Пусть сыплют ядра надо мной.
Пускай мы ранами покрыты,
Но этот пост сторожевой
Мы не оставим без защиты!
 
 
Пусть во сто крат сильнее враг,
Мы честь храним родного края,
И время ль нам изведать страх,
Родное знамя обнимая!
 
 
Стоим!.. И прах родной земли
Мы обагрим своею кровью!
К своим мы пушкам приросли,
Мы крепки к Родине любовью.
 

Начались воспоминания, от которых незаметно перешли к планам на будущее.

– Я, дорогой Александр Петрович, решил ехать в Крым, – рассказывал Скоробогатый. – Там теперь будет жарко, ведь союзники высадили под Евпаторией громадную армию и готовятся завоевать Крым...

– Это еще бабушка надвое сказала! – сквозь зубы пробурчал Деминитру.

– ...Так вот мы с другом записались в один из полков армии князя Меншикова.

– Ну, а вы куда? – обратился Щеголев к Деминитру.

– Я – в кавалерию!

– Ну, бог вам в помощь. Я тоже вот думаю проситься в Севастополь. Уверен, что теперь тут делать будет нечего.

– Вот, батюшка Александр Петрович, – сказал Ахлупин, когда Деминитру и Скоробогатый ушли, – все мы награждены... – Старик осторожно потрогал Георгий, висевший на чистой белой рубахе. – А кое-кто и обойден царской милостью.

– Это кто же? – удивился штабс-капитан.

– А Ивашку помнишь? Арестанта, что с артелью помогал нам батарею строить? Вы еще обещали, что, если будут хорошо работать, так выхлопочете им послабленье.

– Очень хорошо помню! Я сам подавал генералу рапорт об их отличной работе. Что же с ним?

Ахлупин помрачнел.

– Видел его я сегодня... Этапом шел... Послабленья-то ему не дали...

– Что ты говоришь! – воскликнули оба офицера. – Куда же их гнали?

– В Сибирь... Сам сказывал мне... Ему еще дело пришили, будто он бежать собрался, когда неприятель на нас напал...

– Как бежать? Да что ты говоришь! – закричал Щеголев, вскакивая на ноги. – Быть этого не может! Ведь они же все ко мне прибежали! Если бы они сарай от пожара в тот момент не отстояли, мы бы взлетели на воздух! Что-то надо предпринять! – обратился он к Волошинову.

– Прежде всего успокойтесь, – сказал Волошинов, – а то на вас лица нет. Пойдем, пройдемся немного.

Офицеры пошли по Канатной улице.

– Что же вы думаете предпринять, если не были уважены ходатайства тогда, когда мы все награждались?

– Я напишу государю!.. Добьюсь правды!

– Полноте, – сморщился поручик. – Пора вам стать взрослым человеком и понять, что правду надо искать не у царя. Неужели вы не понимаете, что все ваши хлопоты совершенно впустую? Если царь мог поцеловать Рылеева, а потом отправить его на виселицу, то уж он не помилует крепостного, поднявшего руку на своего барина...

– У нас крепостных не считают людьми...

– А вы только сейчас об этом узнали? – чуть насмешливо спросил Волошинов.

– Не сейчас, конечно. Но мне не приходилось так близко сталкиваться с подобной вопиющей несправедливостью.

– Не нами началось, – вздохнул Волошинов, – не нами и кончится.

Наступила длительная пауза.

– Скажите-ка лучше, – первым нарушил ее поручик, – почему вы считаете, что здесь нечего будет делать?

– Союзники под Севастополем сломают себе зубы. Если с моей батареей не смогли справиться в течение шести часов, то что же говорить о Севастополе!..

– Но ведь он с суши не укреплен. Высадка-то совсем неожиданна...

– Укрепят!

Щеголев оказался прав. Завязнув под Севастополем на целый год и потеряв там стотысячную армию, союзникам было не до Одессы. Так и не пришлось героям-щеголевцам «угощать» неприятеля из его же пушек.

Эпилог

Отгремела бессмертная Севастопольская эпопея, кончилась война, потянулись годы, годы складывались в десятилетия.

В середине 1903 года состоялось заседание Одесской городской думы, посвященное вопросу о том, как отметить приближающееся 50-летие со дня героического подвига прапорщика Щеголева. Праздновать этот день намеревались особенно пышно – ожидали приезда жившего в Москве самого героя, генерал-лейтенанта в отставке Щеголева Александра Петровича. В честь событий собирались поставить памятники. Сохранилось даже описание их.

«Из полуразвалившейся амбразуры выглядывает пушка, возле которой стоит бомбардир, изготовившийся запалить фитиль. А рядом возвышается молодая фигура Щеголева, устремившего свой внимательный взгляд на море, к стороне боевой позиции неприятельского флота. Вся группа дышит жизнью и экспрессией».

Это памятник от города Одессы. Он должен был стоять на бульваре возле Воронцовского дворца.

Другой памятник, который хотело воздвигнуть Портовое ведомство, должен был представлять собой большой мраморный георгиевский крест, стоящий на том месте, где была батарея. На кресте – славные имена героев – Щеголева и его соратников.

Но наступил 1904 год, разразилась война с Японией, стало не до памятников. К тому же городской памятник должен был стоить 20 000 рублей, а собрали только 4000. Туго развязывались у купцов и знати кошельки на дело, от которого нельзя было ожидать себе прибыли.

Вот тогда и порешили:

«Поскольку средств собрано недостаточно, памятника не сооружать, а Набережную улицу, что на Пересыпи, и Военный мол назвать Щеголевскими...»

– Князю прибыль, белке честь, – говорили местные острословы.

«...Собранные же деньги употребить на сооружение на бульваре гранитного постамента, куда водрузить пушку с «Тигра», снабдив постамент мраморными досками с соответствующими надписями...»

И стоит с тех пор на одесском бульваре памятник-пушка, подлинное орудие, обстреливавшее Одессу 10/22 апреля 1854 года и попавшее туда же в плен всего только двадцать дней спустя.

Стоит и напоминает всем, кто зарится на чужое:

„Взявший меч от меча и погибнет!"