Текст книги "Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа"

Автор книги: Сергей Павлюченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

В условиях, когда остатки промышленности работали преимущественно на войну и полнокровный обмен между городом и деревней был давно забыт, сельское хозяйство утрачивало смысл и способность к развитию товарного хозяйства. Оно неизбежно втягивалось в рамки натурального существования. Именно это сугубо экономическое обстоятельство в первую голову стало причиной потери для сельского хозяйства всякого толка в существовании городов. На Украине никогда не проводилась политика изъятия всех излишков, как в России, тем не менее и украинский крестьянин в 1918–1920 годах неуклонно сокращал объемы своего производства. Постепенно город переезжал в деревню, а деревня возвращалась к деревянной сохе. Между тем разверстку продолжали накладывать, опираясь на данные о вывозе товарного хлеба в периоды нормального обмена между городом и деревней. И без того деградирующее хозяйство трещало от такого обложения.

Однако отрицательные стороны политики разверстки превратились в огромный минус лишь на заключительной стадии военного коммунизма; в 1919 году ее положительные стороны немало способствовали установлению взаимопонимания между Советской властью и крестьянством.

«…Стали решительно на нашу сторону…»

2 февраля 1919 года «Известия ВЦИК» поместили весьма знаменательное письмо красноармейца из крестьян Г. Гулова, в котором тот пытался дать объяснение непоследовательной, противоречивой крестьянской политике Советской власти. Как и присуще народному сознанию, эти попытки вылились в персонификацию сложных политических тенденций. Мол, все происходит из-за того, что среди двух главных большевиков – Ленина и Троцкого – существуют разногласия в отношении крестьянства. Троцкий-де – враг среднего крестьянства, Ленин, наоборот, его защитник.

Выждав реакцию Троцкого, Ленин также подтвердил со страниц «Правды» и «Известий», что слухи об их расхождениях на крестьянскую политику не более чем «чудовищная и бессовестная ложь»[206]206
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 478.


[Закрыть]. Любопытно, что слухи о борьбе между двумя наиболее известными личностями в большевистском правительстве были весьма расхожей монетой среди обывателей и солдат по ту и эту линию фронта весь период гражданской войны, причем нишу положительного персонажа неизменно занимал Ленин. Военное диктаторство Троцкого создало ему прочную славу злого гения. Но до поры слухи действительно не имели серьезных оснований. В частности, в 1919 году председатель РВСР был целиком поглощен военными вопросами и не имел еще достаточно причин, чтобы входить в разногласия с Лениным по поводу крестьянской политики.

Тем не менее, если отбросить наивное олицетворение двух политических тенденций в новом «двуглавом» символе Советской власти – Ленине и Троцком, то надо признать, что коллективное наблюдение крестьян-середняков устами Гулова верно уловило двойственность советской аграрной и продовольственной политики. Примеров тому было предостаточно. В конце 1918 года Ленин утверждал, что «пытаться вводить декретами, узаконениями общественную обработку земли было бы величайшей нелепостью»[207]207
  Там же. Т. 37. С. 141.


[Закрыть]. Но утвержденное ВЦИК при его деятельном участии «Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» от 14 февраля 1919 года послужило мощным стимулятором административному рвению в провинции по насаждению советских хозяйств и попыткам форсирования коллективизации зимой – в начале весны девятнадцатого года. Тогда хватило и пары месяцев, чтобы убедиться, что это начинание встречает резко враждебное отношение крестьянства и обостряет отношения с властью. Вскоре в Кремле начали обвинять местную власть в чрезмерном, не по уму усердии, а на местах кивали на «дурацкие» директивы Центра. Замысел сорвался, да в то время и не могло быть иначе. Из откровений Сталина Черчиллю, из самой истории 30-х годов известно, что для коллективизации мужика потребовались крайнее напряжение и вся мощь государственного аппарата, а что было делать тогда, если в гражданскую войну красноармейцы, недавние крестьяне, сами при случае с наслаждением вытаптывали совхозные посевы[208]208
  Об этом говорилось на I Всероссийском съезде сельхозколлективов в декабре 1919 г. (см.: РГАЭ, ф. 478, оп. 16, д. 50, л. 6).


[Закрыть].

По мнению экономического обозревателя кооперативного журнала П. Колокольникова, двойственность большевистской политики имела источником отчасти позицию властей на местах, где призывы к междоусобной войне, брошенные в мае прошлого года, дали крепкие корни и обильные всходы, но более – «в искусственном сплетении трезвых реалистических мотивов с заоблачными утопиями советского коммунизма»[209]209
  Союз потребителей. 1919. № 6–7. С. 32.


[Закрыть].

Отдавая должное справедливости этого наблюдения, тем не менее следует взглянуть за плечо пойманной идее-утопии, чтобы увидеть, что ею всегда руководит вполне прагматический интерес реальной общественной структуры. Большевистское государство, изнуренное борьбой с крестьянством за хлеб, готово было сделать ставку хоть на дьявола, чтобы обеспечить минимум стабильного поступления продовольствия. Даже ВСНХ с его внимательным отношением к интересам крестьянства, озабоченный постоянной голодовкой рабочих, устав от постоянной зависимости от Наркомпрода, вознамерился решить иными средствами вопрос о продовольствии.

По поручению Президиума ВСНХ Ларин сочинил и совместно с Рыковым внес на утверждение Совнаркома далеко не самый свой удачный проект – об организации советских земледельческих хозяйств учреждениями и объединениями промышленного пролетариата. Этот почин попал в струю, был одобрен Лениным и утвержден на заседании СНК 15 февраля, вслед за известным постановлением о социалистическом землеустройстве. Декрет предусматривал передачу пролетарским организациям бывших частновладельческих имений в целях обеспечения городов и рабочих продовольствием[210]210
  Декреты Советской власти. Т. ГУ. С. 391–393.


[Закрыть], что сразу напомнило практику петровских времен по приписке крестьян к заводам и дало лишний повод для роста недовольства среди мужиков. Однако в условиях разрушенного рынка деревня натурализовывала свое хозяйство, а промышленность стремилась ослабить, ликвидировать свою зависимость от сельского хозяйства подобными нелепыми предприятиями. Силы тратились не на восстановление нормальных экономических связей, а на углубление разрыва между отраслями хозяйства.

Основные надежды на развитие Нового Периода Экономической Политики его сторонники связывали с расширением деятельности кооперации, однако в тех условиях, при которых она была допущена к заготовкам, уже с самого начала были заложены предпосылки к провалу дела. Торговля, товарообмен, все принципы кооперативной деятельности разбивались о потолок твердых цен, которые не могли покрыть даже издержек крестьянского производства. Но если при известной ловкости, которую кооператоры успели приобрести за годы Советской власти, это затруднение можно было преодолеть, то другие препятствия оказались более серьезными. 10 февраля 1919 года сам Наркомпрод издал строгий приказ губпродкомам, взявшимся за свою обычную воеводскую практику, о том, что «устранение кооперативов от ссыпки и приемки разверстанных хлебов является противозаконным»[211]211
  Систематический сборник… Кн. 2. С. 327.


[Закрыть].

Наркомпрод мог ежедневно и день ото дня строже направлять подобные приказы, тем скорее к ним адаптировались бы губернские продовольственники. «Несмотря на неоднократные указания на необходимость допустить к работе по заготовке хлеба контрагентов Наркомпрода, именно Центросоюз, Козерно и Профсохлеб, некоторые губпродкомы продолжают ставить открытию параллельных ссыпных пунктов препятствия»[212]212
  Там же. С. 336.


[Закрыть]. Это уже из приказа 30 апреля. Губпродкомы боялись конкуренции со стороны кооператоров и упорно не хотели пожелать им успеха. Тут Наркомпрод может быть уже уподоблен не обычному человеку с двумя руками, а многорукому индийскому божеству, у которого каждая рука вдруг начала делать то, что ей вздумается.

Но если уж продолжать анализировать при помощи понятия верхних конечностей, то надо заметить, что не только у Компрода, но и у каменевского Моссовета были и «правая», и «левая» руки, чьи манипуляции, казалось, управлялись не головным мозгом, а непосредственно желудком. Моссовет, в декабре-январе положивший немало сил в борьбе за права кооперативных организаций в закупке продовольствия, в феврале начинает разрушать ее результаты, подменяя компродовскую монополию монополией моссоветовской.

В ущерб декрету 21 января, 25 февраля пленум Моссовета постановил создать в городе единую распределительную организацию в лице потребительской коммуны, слив существующие распределительные органы продовольственного отдела Моссовета, Центрального рабочего кооператива и общества «Кооперация». Продукты, прибывающие в Москву, должны были поступать в распоряжение Коммуны для распределения по классовому принципу. Говоря проще, Московский совдеп 25 февраля постановил упразднить за ненадобностью все московские кооперативы, взяв на себя их распределительный и закупочный аппарат. Теперь Моссовету только оставалось либо заводить свою собственную продармию, либо по-прежнему околачиваться с просьбами в приемных Комиссариата по продовольствию.

«Горбатого только могила может исправить», – так реагировали на постановление упраздненные московские кооператоры[213]213
  Союз потребителей. 1919. № 6–7. С. 6.


[Закрыть]. В деле огосударствления кооперации Москва на месяц оказалась «впереди России всей». После декрета 21 ноября, разгромившего частноторговый аппарат, Советское правительство последовательно продвигалось к окончательному огосударствлению системы распределения и готовило задуманное Лениным сразу после Октября превращение потребительской кооперации в единую сеть государственного снабжения продовольствием и предметами первой необходимости.

9 декабря 1918 года на III съезде рабочей кооперации Ленин повторял, что создавшееся положение в стране предполагает единственный выход – «слияние кооперации с Советской властью»[214]214
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 351.


[Закрыть]. В это время, как в январе девятнадцатого, продовольственная оппозиция заглатывала маленькую ленинскую «подачку», в эти же дни Ленин поднимает вопрос и активно продвигает подготовку декрета, выхолащивающего суть кооперации как самостоятельного экономического объединения. 25 января Совнарком начинает конкретно разрабатывать переход «от буржуазно-кооперативного к пролетарски-коммунистическому снабжению и распределению»[215]215
  Там же. С. 471–472.


[Закрыть]. Наконец 16 марта, накануне партсъезда, Совнарком принял долго и тщательно выписываемый декрет о потребительских коммунах, ставший известным под названием декрета «20 марта» – по дате его опубликования в «Известиях».

Согласно декрету, во всех городах и сельских местностях потребительские кооперативы «объединялись и реорганизовывались» в единый распределительный орган – потребительскую коммуну[216]216
  Декреты Советской власти. Т. 1У. С. 504.


[Закрыть], что глубоко подрывало январский курс на НПЭП и явилось одним из самых крупных мероприятий политики военного коммунизма в 1919 году.

Кооператорам оставалось только выносить резолюции. «Декрет 20 марта о потребительских коммунах является последним ударом по потребительской кооперации, убивающим не только кооперативный дух, но и разрушающим до основания самый аппарат кооперации», – писали тамбовские кооператоры[217]217
  ГАРФ, ф. 130, оп. 3, д. 307, л. 19.


[Закрыть]. Отношение к декрету о потребительских коммунах «со стороны крестьянского населения резко отрицательное, к слову же „коммуна“ даже враждебное», – добавляли их коллеги из Северной области[218]218
  Там же, д. 308, л. 4.


[Закрыть]. Им отвечали приблизительно так, как ответил И. И. Скворцов-Степанов на Всероссийской конференции рабочей кооперации в апреле: «Не печалиться, а приветствовать нужно смерть кооперации, ибо последняя есть пережиток капитализма»[219]219
  Рабочий мир. 1919. № 7–9. С. 47.


[Закрыть]. Полемизировавшему с ним Мартову радость Скворцова по поводу смерти кооперации напомнила радость первых христиан «с улыбкой принимавших смерть в надежде на близкое возрождение в будущей жизни».

Борьба за пересмотр основ экономической политики и ответная реакция на натиск оппозиции происходили на фоне впечатляющих военных успехов Советской власти. В декабре – январе армии Восточного фронта развернули удачное наступление против Колчака и заняли Уфу, Оренбург, Уральск. На Северном фронте части 6-й армии, отбросив противника к Архангельску, ликвидировали угрозу его объединения с Колчаком. Украинские крестьяне неожиданно прохладно отнеслись к «самостийной» петлюровской Директории, что позволило Красной армии развить успешное наступление на Киев, и 5 февраля город стал советским. На соседнем участке южного направления Донская армия Краснова демонстрировала образцы низкого морального состояния и откатывалась за Северный Донец. Казаки расходились по домам, сдавались в плен. Весь февраль 1919 года прошел под знаком массовых сдач Донской армии. Началось объединение России под красным флагом.

Большевики с триумфом вступали в области, богатые продовольствием, и оставалось только соединить промышленную мощь Севера с продовольственным изобилием Юга, некогда разорванных германской оккупацией, чтобы ослабить кризис в потребляющих регионах Советской России и закрепить прочными экономическими узлами вновь обретенное единство. Но этого как раз не случилось, на новых территориях большевики начали повторять в общих чертах ту социально-экономическую политику, которая уже изжила себя в Московии, обнаружив свою полную несостоятельность.

Назначенный на пост украинского наркома продовольствия Шлихтер эпатировал собравшийся в феврале Харьковский губернский съезд Советов изложением основ разработанной в Москве для Украины продовольственной политики: советская продовольственная политика будет строиться исключительно на социалистических началах, имея в виду основную задачу в том, чтобы «постепенно подготовить замену капиталистического товарообмена социалистическим продуктообменом». Задача вызывала к жизни набор традиционных средств. Шлихтер их перечислил: монополизация основных продуктов питания, твердые цены, подготовка к национализации торговли и создание комитетов бедноты в деревне[220]220
  Известия Наркомпрода. 1919. № 3–6. С. 43–44.


[Закрыть]. В конце марта, на ходу корректируя свою политику, Наркомпрод решил ²/₃ всех товаров, направляемых на Украину, пускать на индивидуальный товарообмен[221]221
  Утверждено ЦК РКП(б) 25 марта 1919 г. См.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 136.


[Закрыть]. Но ни монополия, ни индивидуальный товарообмен не помогли извлечь из украинской деревни и малой части того, на что рассчитывал Компрод. Украинские комбедчики, как в свое время и их великороссийские соратники, разжигая среди крестьянства величайшую неприязнь к власти, их породившей, в то же время не разрешали вывозить хлеб из своих волостей[222]222
  Известия Наркомпрода. 1919. № 17–20. С. 34.


[Закрыть]. Индивидуальный товарообмен и торговля с деревней срывались по причине, доселе большевикам неведомой, она была столь деликатной, что упоминание о ней с трудом можно отыскать в официальных документах времени… Вот что писал в докладе о своей поездке на Украину заведующий финансово-контрольным подотделом продовольственного отдела Московского Совета Н. Матеранский:

«Ввиду частой смены власти, приносящей с собою каждый раз жестокий террор для ставленников и приверженцев старой власти, а вместе с ними зачастую и для рядового обывателя, запуганное население уклоняется от участия в управлении. При приходе большевиков даже сочувствующие им постарались остаться в стороне, и волей-неволей пришлось брать власть коммунистам, зачастую не привязанным к данному месту. Поскольку на Украине большинство коммунистов евреи, то и оказалось, что всюду у власти в городах и местечках стали евреи-коммунисты и им сочувствующие, да притом неопытные, делающие ряд нетактичных поступков при управлении. Население Украины издавна враждебно настроено к еврейству. Теперь во всех невзгодах и несчастьях население обвиняет первым делом стоящих у власти. А так как всюду царит уверенность, что вся власть в руках евреев, то среди населения еще в большей мере усиливается антисемитизм. Среди всего населения только и слышно, что они „власти жидовской подчиняться не станут“. И действительно, ряд восстаний имеет своим корнем антисемитизм.

Кроме указанной причины, ненависть к евреям разжигается еще и целым рядом других, и одной из них является роль евреев в продовольствии как спекулянтов. На Украине евреи занимались преимущественно торговлей, и теперь почти весь сохранившийся частный торговый аппарат находится в их руках. Не знаю, по каким причинам, но они пользуются большой протекцией у власти, и это дает им возможность играть доминирующую роль в продовольственных заготовках, в скупке, отправке товара, повышении цен и вообще в продовольственном вопросе… весь частный торговый аппарат находится в руках евреев, к которым население относится в сильной мере нетерпимо (антисемитизм) и выпускает товары нехотя, а то и вовсе не дает. Бывали случаи побоев скупщиков-евреев и за компанию подлинных рабочих. Ясно, что чем дольше в таком духе мы будем проводить продовольственную политику на Украине, тем меньше будем иметь шансов на заготовку продуктов мирным путем…»[223]223
  Доклад о поездке по Украине заведующего финансово-контрольным подотделом продовольственного отдела Московского Совета Н. Матеранского от 15 мая 1919 г. (ГАРФ, ф. 1235, оп. 94, д. 143, л. 8–9).


[Закрыть]

К Ленину, очевидно, уже поступала подобная информация, в ЦК неоднократно обсуждались вопросы продовольственной политики на Украине. Порой споры достигали такого накала, что в протоколе пленума ЦК появлялись краткие записи выступлений участников, что являлось серьезным отступлением от сложившихся правил ведения партийной документации. Зафиксированный в этих правилах принцип коллективного руководства и коллективной ответственности ЦК отступал перед серьезными разногласиями по продовольственной политике.

На пленуме 13 апреля Ленин обращает внимание на то, что на Украине нет никакого аппарата по продовольствию. Сталин, подхватывая мысль вождя и, как всегда, доводя ее до пределов разума, рекомендует «(перевернуть всю политику Наркомпрода и отправить всю коллегию, включая и тов. Фрумкина и Цюрупу, на места, на Украину»[224]224
  Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 144.


[Закрыть].

Болезненный Цюрупа редко выезжал из Москвы, но его ближайшим помощникам Брюханову и Свидерскому пришлось побывать на Украине. По итогам непосредственного знакомства с продработой на местах Коллегией был подготовлен проект очередного постановления ЦК РКП(б), в котором констатировалось, что опыт использования частноторгового аппарата на Украине дал отрицательные результаты, и предполагалось сделать прямо противоположное – создание строго централизованного закупочного и распределительного аппарата, строжайшее соблюдение режима государственной монополии, прекращение мешочничества, самозаготовок и вообще «полное использование Наркомпродом предоставленных ему чрезвычайных полномочий»[225]225
  РГАЭ, ф. 1943, оп. 1, д. 341, л. 80.


[Закрыть].

Но жизнь не успела разоблачить вред и этой крайности. К середине мая, когда проект был готов, большевики начали отступать с Украины под натиском сил Деникина и Петлюры. Созданный ими партийно-советский аппарат стихийно, панически покидал пределы Украины, провожаемый в спину выстрелами восставших селян.

Двусмысленная политика зимы 1919-го, старые ошибки на новом месте, новые на старом привели к потере большевиками своих завоеваний начала года. Кроме тиражирования громогласных заявлений VIII съезда, ничего принципиально существенного во исполнение курса на союз с середняком сделано не было, да и курс этот постепенно был свернут его же инициаторами. Большая роль в судьбе постановлений съезда отводилась непосредственным исполнителям – губернским, уездным организациям и первичным партячейкам. «Когда было вынесено постановление на 8-м съезде партии, то местных коммунистов ударили как обухом по голове, – признавался тверской делегат на I Всероссийском совещании по партийной работе в деревне. – многие коммунисты не знали, что же делать дальше»[226]226
  Первое Всероссийское совещание по партийной работе в деревне. 15–20 ноября 1919 г. Стен, отчет. Пг., 1920. С. 11–12.


[Закрыть].

Обухом-то оно было тяжело, с апреля по август в сельских партийных организациях частично отмечался застой, частично полный развал. «Новый подход к крестьянам нелегко дался нашим доморощенным коммунистам», резолюции VIII съезда стали причиной распада многих коммунистических ячеек в деревне, наводненных босяцким, «зимогорским» элементом[227]227
  Там же. С. 24.


[Закрыть]. Новые лозунги вызвали непонимание и даже откровенное отрицание у многих партийных функционеров. Троцкий сообщал в ЦК партии о своей встрече с симбирскими коммунистами, на которой один ответственный товарищ публично заявил Троцкому, «что середняк-де нам враг и что политика в отношении к нему должна сводиться к подачкам, подкупу и прочее»[228]228
  Троцкий Л. Соч. Т. XVII. Ч. 2. М.—Л., 1926. С. 539.


[Закрыть].

Тесный альянс партийных консерваторов и продовольственников был в состоянии блокировать любые попытки либерализации отношений с крестьянством. Тверской губпродкомиссар Д. Булатов жаловался Цюрупе на то, что молодые курсанты, направленные в помощь продработникам, «услышав о том, что политика по отношению к среднему крестьянству несколько видоизменилась, позволяют себе вопреки своего желания расстраивать общие принципы твердой продовольственной политики». Они требовали сложения со среднего крестьянства нарядов на мясо, указывали на незаконное отчуждение излишков хлеба и т. п. «Прошу сделать срочно соответствующие распоряжения, что никаких изменений в продовольственной политике не последовало, и все распоряжения Наркомпрода остаются в силе»[229]229
  ГАРФ, ф. 130, оп. 3, д. 285, л. 94.


[Закрыть].

Обильные провинциальные всходы политики времен «вооруженного похода в деревню» гармонично выглядели на фоне столичных лазурных теоретических небес. Бухарин на заседании уполномоченных ВЦИК и ЦК РКП(б), ездивших в мае – июне 1919 года для обследования дел на местах, высказался предельно откровенно: «Если говорить о социальной базе, то совершенно ясно, что мы должны показать кулак мужику и держать курс на мировую революцию. На меня самое отрадное впечатление произвел один шахтер, председатель исполкома, который мажет середняка вазелином и спереди и сзади, когда он, сжимая кулаки, говорил мне по секрету со злобой: „Когда же мы ему морду набьем?“» Бухарин заключил: «Что касается середняка, то тут мы сбились с политики. Вместо обмана мужика – мужик обманывает нас»[230]230
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 65, д. 7, л. 147, 148.


[Закрыть].

Е. А. Преображенский, прибывший из Орловской губернии, полностью поддержал своего соавтора по «Азбуке коммунизма». Он отметил, что крестьяне очень довольны резолюцией VIII съезда и часто ее используют, «и если бы мы вовремя не разъяснили бы, что резолюция VIII-го съезда – это резолюция съезда коммунистов и поэтому будет проводиться не кулаками, положение было бы гораздо хуже»[231]231
  Там же, л. 155.


[Закрыть]. Партийные теоретики уже всеми колесами стояли на тех рельсах, которые через год приведут их к перлам, подобным известному бухаринскому изречению о том, что пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи.

Пока теоретики примеривались набить морду середняку и ждали мировой революции, плоды их теории и практики пожинала контрреволюция и собиралась с силами. Крестьяне на востоке страны откликнулись на колчаковскую мобилизацию, в результате чего ему удалось собрать почти полумиллионную армию. В марте Колчак повел новое наступление и приблизился к Волге.

Войска Деникина, сменившего Краснова, также добились на юге значительных успехов. К весне они захватили Северный Кавказ, Кубань, часть Донской области и Донбасса – регионы, которые сразу дали южной контрреволюции существенное подкрепление в живой силе. Казачество, в отношении которого в соответствии с известной резолюцией ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года проводилась политика беспощадного массового террора, превратилось в надежного союзника Добровольческой армии. Пораженческое настроение донцов испарилось после того, как новая местная власть стала сочинять и исполнять инструкции вроде той, которая в развитие указаний ЦК предусматривала поголовное истребление казаков свыше 45 лет, не сочувствующих Советской власти[232]232
  Там же, ф. 17, оп. 65, д. 35, л. 215.


[Закрыть]. «Наши неудачи на Южном фронте, это не только стратегические неудачи, – писали впоследствии в ЦК члены Донревкома, – но в них повинна также неудачная политика по отношению к казачеству. Бесчисленные конфискации, реквизиции и выкачки, а иногда расстрелы, принимавшие уродливую форму спорта, отнюдь не могли породить в казачестве советских настроений»[233]233
  Там же, ф. 17, оп. 84, д. 19, л. 6.


[Закрыть].

Красная армия, набранная из «поротого», усмиренного крестьянства, переживала развал. Показательна история мятежа в Гомеле в конце марта 1919 года, где взбунтовались части 2-й бригады 8-й стрелковой дивизии, направленной на Украинский фронт. Бригада была сформирована из крестьян Тульской губернии, бунтовавших прошлой осенью против Советской власти на почве продполитики. Незадолго до мятежа красноармейцы бригады сами принимали участие в разоружении 153-го полка, самовольно покинувшего позиции. «Но после этого, – как сказано в отчете гомельской парторганизации, – солдаты определенно заявили, что они согласны с лозунгами, поставленными полком, и стало ясно, что вскоре и их придется разоружить»[234]234
  Там же, ф. 17, оп. 84, д. 17, л. 49 об.


[Закрыть].

Попав на фронт, бригада после первой же стычки с противником отступила и вернулась в Гомель с призывами «против комиссаров», «за власть народа и Учредительное собрание» и учинила погром партийных и советских органов. При приближении «очередных» частей Красной армии мятежники отступили.

Получалось, что крестьяне бунтовали, их усмиряли, затем мобилизовывали в армию и бросали на подавление других. Они выполняли задачу, затем восставали сами и в свою очередь были подавляемы. Происходил какой-то странный круговорот, в котором бурлила и пенилась Красная армия.

На южном направлении, из расположения 8-й, 9-й, 10-й армий, кавалерии Думенко, дивизий Миронова и других сообщали, что среди красноармейцев все чаще и чаще раздаются голоса: «Вот покончим с Красновым, примемся за коммунистов». «Эти голоса, – писал в ЦК член Донбюро С. И. Сырцов, – стали массовым явлением, бытовым для нашей армии настолько, что повстанцы Вешенского района, начиная восстание, заявляли: „Красная армия будет за нас, они тоже против коммунистов и комиссаров“»[235]235
  Там же, ф. 17, оп. 112, д. 5, л. 86.


[Закрыть]. Разложение частей Красной армии в зоне боев с мятежниками давало жизнь сюжетам, подходящим для страниц «Тихого Дона». Шолохов упоминал, что у казаков были большие проблемы с боеприпасами. Но он не сказал, что на Вешенском фронте солдаты экспедиционных войск 8-й и 9-й армий, живя с казачками, мужья которых воевали в рядах повстанцев, в несколько дней теряли боеспособность. Казачки брали за постой патронами и в этом крылось объяснение той колоссальной траты патронов, которая изумляла штабистов. Боковская конная группа в 1200 сабель за три недели израсходовала 900000 патронов, причем за два дня, в которых не было сделано ни одного выстрела, израсходовано 10000 патронов[236]236
  Там же.


[Закрыть].

Начавшееся в апреле-мае наступление деникинской армии, кажется, менее всего было обязано своими успехами полководческим талантам ее генералов и поддержке Антанты. Свидетели и участники боевых действий описывали катастрофическое разложение Красной армии, которая просто бежала без боя и сопротивления. В письме одного из участников отступления есть характерные эпизоды: «Вечером 2 мая пришлось быть в штабе 8-й армии. Туда приехал начальник обороны тов. Лацис и со слезами на глазах сообщил, что он был за фронтом 15 верст и нигде неприятеля нет, а армия бежит»[237]237
  Там же, ф. 17, оп. 65, д. 4, л. 41 об.


[Закрыть]. 3 мая был оставлен без выстрела Луганск. Картина отступления была поразительная. «Беспрерывные, на несколько десятков верст воинские обозы, нагруженные различным хламом, граммофонами, матросами, разной мебелью, только не воинским снаряжением, последнее безжалостно бросалось. Паника неимоверная, на донецкой переправе давка, драка за первенство переправы и если бы, боже упаси, хоть пять казаков в это время показалось бы сзади, все потонули бы в Донце. На наше счастье их и близко не было. Они явились в Луганск только к вечеру, на следующий день после нашего отступления»[238]238
  Там же, л. 42.


[Закрыть].

Наиболее рельефно проявлялось отношение крестьянства к Советской власти, к большевикам на самом остром вопросе в этот период – военных мобилизациях; он заслонил на время даже злосчастную продовольственную политику. По данным Высшей военной инспекции, к июлю 1919 года в семи округах республики было призвано 3395619 человек, уклонилось – 754488, т. е. 22 %. По отдельным губерниям процент уклонившихся был больше (Курская – 33 %). Вместе с дезертировавшими из тыловых частей – 176971 человек, утечка составила 868621 человек, или 25 %. Число забракованных по состоянию здоровья составило 624839 человек, т. е. 23 % явившихся по мобилизациям. ВВИ полагала, что число неправильно забракованных составляет 20 % от их общего числа, и делала заключительный вывод, что «общее количество уклонившихся, дезертиров и неправильно забракованных составляет не менее, а вернее, более 1000000 человек»[239]239
  Там же, ф. 17, оп. 112, д. 8, л. 21–22.


[Закрыть].

Н. В. Крыленко, в ту пору занимавшийся в качестве уполномоченного ЦК и ВЦИК проведением мобилизаций во Владимирской губернии, «хвастался»: «Моя губерния будет самая последняя по числу мобилизованных волостной мобилизацией – 142 человека. Но зато ни один из них не убежал. Я видел седых стариков, которые записывались добровольцами, когда я их спросил почему, то объяснилось очень просто: это были члены комбедов, которых с кольями гнали из деревни»[240]240
  ТаМ же, оп. 65, д. 7, л. 145.


[Закрыть].

Он говорил это на совещании в ЦК, где после проведения кампании по мобилизации и борьбе с дезертирством собрались уполномоченные ЦК и ВЦИК по всем губерниям, подвели итоги и откровенно поделились впечатлениями о положении на местах. Первым выступил редактор «Известий» Ю. М. Стеклов (Нахамкис), работавший в Вятской губернии. Позволим себе поподробнее его процитировать, тем более что-то, о чем он говорил, нельзя отыскать ни в одном номере его газеты.

«Основываясь на опыте Вятской губернии, я утверждаю, что если не во всей России, то в чисто крестьянских и малопролетарских губерниях Советская власть вообще, и коммунистическая партия в частности, не имеет социальной базы. Вы не найдете там широких слоев населения, которые преданы нам, разделяют нашу программу и готовы за нас выступить. Я не говорю о кулаках или остатках буржуазии, которой там почти не осталось. Я говорю о широких массах рабочих, кустарей и главным образом крестьян. Среднюю массу и бедняков мы умудрились от себя отпугнуть, и, сколько бы мы ни старались убедить крестьян, что только благодаря Советской власти он получил раскрепощение и политическое и экономическое, это не действует. Положение получается трагическое. Волостная мобилизация провалилась. Добровольческая мобилизация провалилась. Мы встретили отказы целых профессиональных союзов дать хотя бы одного человека. С крестьянами дело обстояло отвратительно. Я не скажу, чтобы там были сознательные контрреволюционные силы. Этого нет. Есть только ничтожные группки контрреволюционеров, остальная масса населения настроена безразлично, к нашей партии настроение враждебное. Во многих местах ожидают Колчака. Правда, когда он подходит, настроение меняется в нашу пользу, но ненадолго. Причин этому много. Центральная причина и общероссийская – это то, что мы крестьянину фактически ничего не дали, кроме отрицательного. Как некогда город был эксплуататором для деревни и ничего не давал, к сожалению, в Советской России повторяется то же самое… Мобилизации и реквизиции производятся ежедневно, забирается все. Никогда, даже в злейшие времена царского режима, не было такого бесправия на Руси, которое господствует в коммунистической Советской России, такого забитого положения масс не было. Основное зло заключается в том, что никто из нас не знает, что можно и чего нельзя. Сплошь и рядом совершающие беззакония затем заявляют, что они думали, что это можно. Террор господствует, мы держимся только террором»[241]241
  Там же, л. 1416–142.


[Закрыть].

Затем слово взял Осинский. Он попытался развеять тяжелое впечатление от выступлений Стеклова: «Что ни губерния, то норов, и пессимистическое настроение Стеклова объясняется тем, что он был в прифронтовой губернии. В Пензенской губернии не слышно о реквизициях, потому, что там нет армии. Затем относительно террора, то там это воспоминание давно минувших дней и крестьяне о нем забыли в значительной степени…»[242]242
  Там же, л. 143.


[Закрыть]