Текст книги "Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа"

Автор книги: Сергей Павлюченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

И в заключение автор пишет:

«Побольше внимания к интересам с.х., побольше уважения к широким крестьянским массам, поменьше всяких отрядов, создание условий, способствующих развитию производительности труда на земле, правильная налоговая система, признание принципа товарообмена „товар за хлеб, товар за труд“ – вот что должно сейчас же стать программой политики Советской власти в деревне»[379]379
  Там же, л. 96.


[Закрыть].

Несомненно, что соображения Чубарова из Скопина гораздо последовательней и основательней, чем предложения Троцкого, но также обращает на себя внимание совпадение некоторых рассуждений и даже предрассудков. Это подчеркивает, что идею новой экономической политики невозможно приписать кому-то конкретно. Она всегда составляла неотъемлемый элемент военного коммунизма и заявляла о себе в каждый критический момент в той или иной форме.

Вообще, имея перед собой задачу изучения предпосылок НЭПа, вопрос нужно ставить шире продовольственной политики. «Военный коммунизм» и «НЭП» – это две принципиальные всеобъемлющие системы, и борьба между ними идет на протяжении всей советской истории, в каждом общественном звене, по любому вопросу социально-экономической политики. Чтобы получить возможно полное представление о развитии этих двух тенденций, например, в 1920 году, необходимо брать сразу весь срез общественных отношений, выделять принципиальные моменты в дискуссиях и по советскому строительству, и о роли профсоюзов, и о единоличии и коллегиальности и т. д. Понятно, что провести такой обширный анализ задача чрезвычайно сложная, поэтому ограничимся главным – проблемами продовольственной политики, т. е. проблемой отношений двух различных общественных укладов – государственной промышленности и крестьянского сельского хозяйства, – проблемой, которая является стержневой в понимании истории этого периода с точки зрения борьбы противоположностей.

Мы уже вправе сделать вывод о том, что потребности гармоничного, равноправного развития этих общественных укладов находили свое выражение не только в выступлениях крестьянства и близких к ним политических группировок, но и в среде правящей партии. Однако противники военно-коммунистической политики из числа большевиков не смогли в период мирной передышки объединиться вокруг своей концепции развития. Пар усилий вышел в серию свистков, а реально сдвинуть махину военного коммунизма не удалось вследствие неорганизованности, отсутствия у сторонников реформ единой сформулированной платформы. Идея НЭПа не воплотилась в материальную оболочку политической силы, а следовательно, не получила необходимых свойств, позволяющих идее влиять на механизм общественного развития. Поэтому дело свелось к разрозненным локальным выступлениям и инициативам, окутанным достаточно туманными и противоречивыми представлениями о сути проблемы.

Но, как кажется, основное препятствие заключалось в том, что партия противопоставляла себя тем слоям общества, которых считала носителями тенденций, отличных от идей коммунизма. Не было понимания, что существование этих тенденций носит в основе непреходящий характер. Мысль о государстве – орудии гармонизации разнообразных общественных интересов – была утеряна. В партийной среде лишь только пробивались ростки терпимости к крестьянству и внимания к его потребностям. Характерная деталь: до того как идея налога выходит на первый план, все первоначальные проекты пересмотра продовольственной политики исходили не из потребностей сельского хозяйства в рынке, а из встречных устремлений города, промышленности к самостоятельным заготовкам. Поэтому те, кто стоял в стороне от их непосредственных интересов и по своему положению воплощал высший государственный интерес, оказались более консервативными в этом случае. Лишь только угроза всеобщего краха через окончательное разорение сельского хозяйства заставляет новое государство стать государством в полном смысле слова, а не орудием классовой войны, отказаться от собственного противопоставления «мелкобуржуазному» крестьянскому океану и начать мучительные поиски соглашения с ним, постепенно пересматривая дооктябрьский багаж догм и иллюзий.

В начале 1920 года этот процесс еще не вышел из эмбрионального состояния, сторонников старой политики оставалось большинство, а прозелиты испытывали противоречия, как Троцкий, или трепали друг другу нервы по второстепенным вопросам, как Рыков и Каменев. Линия большинства легко одержала победу, и IX съезд прошел без неожиданностей. Документы ЦК показывают, насколько тщательно он готовился. Вначале на заседании Пленума ЦК 31 января в порядок дня съезда третьим пунктом ставится продовольственная работа. Но на заседании 6 февраля этот вопрос с повестки снимается, а Цюрупе предлагается подготовить доклад по продработе на случай, если эти вопросы будут поставлены на съезде по инициативе делегатов. Получилось так, что вопросов у делегатов не появилось и наркому продовольствия не пришлось использовать свой доклад.

Тем не менее со стороны ВСНХ была предпринята попытка, используя решение февральской сессии ВЦИК о реорганизации Наркомпрода, привлечь внимание партии к проблемам продовольственной политики. 27 марта, накануне IX съезда, в «Экономической жизни» появляются обширные «Тезисы по вопросу о реорганизации Компрода» за подписью Л. Крицмана. Следует сказать, что в начале марта, волею известных обстоятельств, вместо Ларина во главе Комиссии использования стал его заместитель Крицман. Ларин ушел, но идеи его не погибли. Остался Крицман, который в основном разделял позицию своего бывшего начальника, остался сам Рыков, который, по выражению Ленина, желал «скушать» Цюрупу, оставался, наконец, ВСНХ и его плохие отношения с Наркомпродом. Тезисы от 27 марта являлись по существу планом уничтожения Комиссариата продовольствия и коренного изменения всей продовольственной политики. Безусловно, они не являлись результатом только личного творчества Крицмана. Их рукописные экземпляры можно обнаружить в бумагах Рыкова и других членов Президиума ВСНХ.

Центральным пунктом тезисов является положение о необходимости «включить аппараты заготовки в общую организацию народного хозяйства», т. е. включить в систему ВСНХ.

Как и Ларин в тезисах к III съезду СНХ, Крицман подчеркивает то обстоятельство, что сохранившийся у государства «незначительный по сравнению с добрым старым временем товарный фонд представляет на рынке колоссальную мощь. Цена индустриальных продуктов на деревенском рынке поднялась в пять, десять и больше раз сильнее, чем цена сельскохозяйственных продуктов». Но у Крицмана есть очень существенное отличие, он не предусматривает, подобно Ларину, принудительного безвозмездного отчуждения части продуктов (налога), а просто, разумеется из лучших побуждений, предлагает разверстку на все необходимое количество продуктов, каковое обменивается по твердым товарным эквивалентам, причем товарная оплата наиболее ценных и нуждающихся в поощрении производства продуктов должна доходить до соотношения эквивалентов на вольном рынке.

Разверстку Крицман совершенно недвусмысленно противопоставляет монополии на все излишки. Наряду с разверсткой подразумевается существование вольного рынка, на котором используется вся денежная масса, получаемая городским населением в качестве зарплаты. Как и у Ларина, все денежные расчеты внутри регулируемого государством хозяйства прекращаются.

Тезисы имеют яркую антикомпродовскую направленность, существование Наркомпрода вообще не предполагается. Во всяком случае его название не фигурирует, а речь идет об особом центре государственного принудительного коллективного товарообмена, который через свои местные органы учитывает конъюнктуру рынка и контролирует ход заготовок. Заготовки ведутся специальными органами, особыми для каждого продукта и каким-то образом тесно связанными с соответствующими группами промышленных и городских потребителей сырья и продовольствия. Товарообмен ведется не индивидуально, а со специально организованными товариществами или производственными кооперативами крестьян или кустарей. Общее распоряжение государственным товарным фондом Крицман, как патриот своего ведомства, оставляет за «особым органом, как это имеет место и сейчас», надо понимать, за Комиссией использования.

Тезисы Крицмана – это развернутый документ, который содержит и историческое обоснование, и массу подробностей, но мы ограничимся сказанным. Несмотря на то, что в них живет дух новой экономической политики, они также имеют много надуманного и волюнтаристского. Последнее вытекает из их ведомственного характера. Выраженная антикомпродовская направленность этого документа во многом его портит, отрывает от реальности. Игнорирование существования и интересов такой мощной и влиятельной организации, как Наркомпрод, даже в проекте отхода от продовольственной диктатуры – явное ребячество. Крицман грешит радикальностью еще и в том, что отказывается от идеи налога, безвозмездного отчуждения части продуктов, еще более отклоняясь от поставленной цели.

Состоявшийся 29 марта – 5 апреля 1920 года IX съезд РКП(б) сыграл большую роль в развитии военно-коммунистической политики. Выбирая путь для мирного строительства, он сделал ставку на военные, принудительные методы работы. Его решения укрепили принципы командно-административного управления экономикой и надстроили над системой насильственного отчуждения продуктов у крестьян систему милитаризированной трудовой повинности в промышленности.

Главным предметом обсуждения на съезде стала выработанная ЦК в течение мирной передышки платформа экономического строительства, в основу которого была заложена идея единого хозяйственного плана, имевшего своим методом всеобщее государственное принуждение. В. И. Ленин, выступая, сказал, что ЦК в этом вопросе занял совершенно определенную позицию.

«Задача состоит в том, чтобы к мирным задачам… восстановления разрушенного производства приложить все то, что может сосредоточить пролетариат, его абсолютное единство. Тут нужна железная дисциплина, железный строй, без которого мы не продержались бы не только два с лишком года, – даже и двух месяцев»[380]380
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 40. с. 250.


[Закрыть].

В этом же ключе построена и основная часть блестящей речи Троцкого, которая своей яркостью обнажает принципы и иллюзии сознания той эпохи. Он объявляет величайшим завоеванием то, что «мы убили вольный рынок», и старым буржуазным предрассудком – утверждение, что принудительный труд непроизводителен, «а если принудительный труд непроизводителен, то, стало быть, этим осуждается наше хозяйство, ибо общество есть организация нашего труда. Если труд организован на неправильном принципе, на принципе принуждения, если принуждение враждебно производительности труда, значит, мы обречены на экономический упадок, как бы мы ни изворачивались, что бы мы ни делали»[381]381
  Девятый съезд РКП(б). Протоколы. С. 97–98, 104.


[Закрыть].

В то время когда Троцкий подошел к необходимости продналога, он еще продолжал одной ногой стоять на военно-коммунистической платформе, причем большая тяжесть приходилась именно на эту ногу. Поэтому Троцкому было легко, после того как ЦК отклонил его предложения о налоге, вновь стать последовательным апологетом государственного принуждения.

Но есть еще одна причина, почему ни у Троцкого, ни у других, кто ранее задумывался об изменении политики, предложенный план хозяйственного строительства не вызвал особенных возражений. Во-первых, никто из сторонников НЭПа никогда в принципе не отвергал методов государственного регулирования. Государство для того и существует, чтобы своими методами решать те социально-экономические задачи, которые не под силу рыночному укладу. Это характерно для любой страны и любой общественной системы. Спор лишь о соотношении частей в лекарстве. Во-вторых, программу IX съезда никак нельзя оценивать однозначно. Принятое постановление «Об очередных задачах хозяйственного строительства» содержало и развивало основное противоречие между принуждением и заинтересованностью. Оно хотя и в разной степени, но усиливало обе стороны. Наряду с принуждением предполагались мероприятия по экономическому стимулированию труда, которые объективно выходили за рамки употребленного там понятия премиальности: «Должно быть установлено, что часть излишней, сверх определенного задания, выработки общегосударственных предприятий, переданных в ведение губсовнархозов, поступает в виде дополнительного пайка в распределение среди населения губернии, в первую голову той его части, которая ближайшим образом обеспечила производительность предприятий»[382]382
  Там же. С. 407–408.


[Закрыть].

Вместе с заготовкой сельскохозяйственных продуктов по принудительной разверстке «должна быть применяема система расплаты за сдаваемое сырье в известном, установленном каждый раз особо, размере продуктами и полуфабрикатами в том виде, как это уже применяется при заготовке льна, пеньки и т. д.»[383]383
  Там же. С. 414.


[Закрыть] Троцкий поясняет: «Нужна личная заинтересованность в эту переходную эпоху каждого рабочего и каждого крестьянина в отдельности, в непосредственных плодах применения его рабочих сил. Я говорю о премиальной системе»[384]384
  Там же. С. 99.


[Закрыть].

Позиция Троцкого на съезде находится в полном соответствии с его запиской «Договорные отношения», где он писал, что в рамках государственного принуждения остается еще много места для личной заинтересованности. И его активно поддержал Рыков, который увидел в постановлении то, что ему более всего хотелось увидеть, упустив главное: «К сожалению, та точка зрения, которая проводится в тезисах т. Троцкого, долго не являлась точкой зрения ЦК. Если вы посмотрите, как трактуются там основные, существенные, принципиальные вопросы экономической жизни и политики, вы увидите целый ряд положений, которые в корне изменяют, например, политику Наркомпрода. А мы на протяжении более года боролись за это в Совете Народных Комиссаров и в Совете Обороны, но значительных успехов в этой области добиться не могли». Рыков настаивает на развитии именно этой части тезисов: «Раз вопрос стоит о проведении плана, о плановом хозяйстве, совершенно бессмысленно допускать, чтобы Наркомпрод вел одну политику, а ВСНХ – другую»[385]385
  Там же. С. 127, 132.


[Закрыть]. В этом его дружески поддержал Троцкий, заявив: «Я совершенно согласен с т. Рыковым, что вопросы продовольствия должны быть в ближайшую эпоху гораздо больше и теснее подчинены задачам нашей общей производственной политики»[386]386
  Там же. С. 195.


[Закрыть].

Помимо прочего, IX съезд даже принял особое постановление «Об организационной связи между хозяйственными комиссариатами», и Рыков был введен в заблуждение этим поверхностным компромиссом. Через несколько дней на III Всероссийском съезде профсоюзов в докладе об экономическом положении он отмежевался от тезисов Крицмана (как в свое время и от Ларина), заявив, что «заготовка хлеба в настоящее время подвергается особой и сугубой критике со стороны оппозиции», но проекты заготовки продовольствия не путем государственного принуждения, а товарообменом и иными методами пока нереальны[387]387
  Третий Всероссийский съезд профессиональных союзов. Стен. отчет. М., 1921. С. 82–83.


[Закрыть]. Но все же, подчеркнул Рыков, необходимо продаппарат и продполитику сделать еще более гибкими. «Соответствующее постановление об изменении продовольственной политики было вынесено съездом коммунистической партии, согласно которому политика Наркомпрода должна быть более тесно связана с политикой ВСНХ». Но очень скоро он поймет, что был жестоко обманут в своих ожиданиях. Он считал возможным поступать так же, как поступали с ним. Ведь жаловался Рыков на Ленина в частной беседе, что бывало так, договоришься с Владимиром Ильичем по важному вопросу, «и он тебе скажет: „Выступи и я тебя поддержу“. А как только он почувствует, что настроение большинства против этого предложения, он тут же тебя предаст…»[388]388
  102102. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. London, 1989. С. 134


[Закрыть]

Несомненно, что IX съезд оставил ясные следы новых идей, нового подхода к экономическому строительству, но они не достигли нужной высоты. Расположение сил было таково, что сильной стороной противоречия остались военно-коммунистические методы, которые заставляли НЭПовские элементы сообразовываться с собой, а где надо – умерщвляли их. Вопреки чаяниям Рыкова, именно после IX съезда политика Наркомпрода весьма усилилась, потеснив противников и опрокинув все их завоевания периода мирной передышки, в том числе и сделанные на IX съезде партии. Весь последующий отрезок военного коммунизма методы государственного принуждения и регулирования получили наибольшее развитие, усугубляя предпосылки для собственного кризиса.

Время между IX и X съездами РКП(б) представляет собой новый этап борьбы за новую экономическую политику. После апреля 1920 года на первый план выходят другие силы и обстоятельства.

Глава V
Точка возврата

Борьба в провинции

В авиации, кажется, существует такое понятие – точка возврата. Оно обозначает ту условную черту на маршруте самолета, миновав которую он уже не может вернуться на взлетный аэродром, и при отсутствии новой площадки для посадки обречен на катастрофу. Такой точкой возврата для сельского хозяйства России стало лето 1920 года, когда по продовольственной политике были приняты такие решения, которые сделали неизбежной катастрофу – небывалый, страшный голод 1921–1922 годов. И очень важно, что уже в это время многим были ясны опасность и гибельность этих решений, поэтому принимались они в обстановке жарких дискуссий, принявших тем более ожесточенный характер, поскольку противники продовольственной диктатуры в столице получили поддержку от части партийных и хозяйственных функционеров из провинции, которые непосредственно проводили директивы Центра на местах, и им было что сказать своему руководству в Москве.

Проблема продовольственной политики для первых лет Советской власти настолько принципиальна и всеобъемлюща, что, изучая срез любых экономических, политических и административных вопросов, мы неизбежно упираемся в железные кольца продовольственного вопроса. Политика продовольственной диктатуры не только определяла драматизм и неустойчивость отношений государства с крестьянством, но и поднимала болезненную температуру внутри самой партийно-государственной системы.

Своим рождением продовольственная диктатура не в последнюю очередь была обязана противоречиям центральной власти с местными органами управления. К весне 1918 года центробежные силы в стране достигли максимального развития и продовольственная диктатура, помимо прочего, явилась средством для объединения государства, распавшегося, по словам Н. И. Бухарина, на «бесчисленные административные единицы, почти ничем друг с другом не связанные»[389]389
  Правда. 1919. 1 января


[Закрыть], в каждой из которых, вплоть до последней волости, существовал свой закон. Повсюду господствовал лозунг «Власть на местах!» В это время местные Советы многих хлебородных губерний, выражая интересы крестьян, отменяли государственную монополию и твердые цены на хлеб. В сложившейся ситуации продовольственная диктатура была призвана сломить уездный эгоизм и восстановить единство государственной национальной организации.

Но это одна сторона медали. По мере развития диктатуры Центра отношения Центра и провинции все более определялись противоречием между их интересами, которое заключалось в стремлении Центра к максимальному обложению губерний для общегосударственных нужд и стремлением последних оставить в местном употреблении наибольшую долю своих богатств. Подобные разногласия были известны еще древнерусским князьям, собиравшим дань с подвластных племен. История даже оставила в назидание яркий эпизод с князем Игорем, который поплатился жизнью за свою чрезмерную жадность. Разумеется, в 1918 году отношения Центра и мест складывались несколько деликатнее и сложнее, чем в 946 году. Тысячелетнее развитие сделало свое дело.

«Древляне» 1918 года, т. е. Советы хлебородных губерний, стояли за вольную торговлю не только потому, что в них возобладало мнение крестьянского большинства, заинтересованного в свободном распоряжении продуктами своего труда. При системе свободной торговли местная власть имела определенные гарантии, что достаточная часть продовольствия останется в пределах губернии и будет реализована для местных потребностей. На это Москва согласиться не могла. Нужно было укреплять централизованное государство, поэтому требовались не только бумага для печатания декретов, но и другие материальные ресурсы, дающие реальную власть.

После того, как за короткое время весной 1918 года выяснилось, что путем «товарообмана» нужного количества продовольствия сосредоточить не удается, выход был найден в продовольственной диктатуре Центра. Но, разумеется, нечего было ожидать, что местные интересы послушно займут указанное им место. Политика продовольственной диктатуры от начала и до конца проводилась при сильнейшем сопротивлении со стороны местных организаций, начиная от партийных и заканчивая самими продовольственными комитетами. А. Д. Цюрупа в известной речи на февральской сессии ВЦИК 1920 года говорил, что прежде всего Наркомпрод должен был преодолеть сопротивление со стороны своих продовольственных органов, которые, на словах признавая проддиктатуру, на деле затрудняли работу по принудительной разверстке, и «нужно было сделать на продовольственные органы величайший нажим», чтобы они отказались от метода «самотека» (добровольная продажа и сдача хлеба крестьянами государству), который не приносил нужного результата. Затруднения увеличиваются, когда мы спускаемся из губерний в уезды, подчеркивал Цюрупа, в волостях мы испытываем максимальное сопротивление[390]390
  ГАРФ, ф. 1235, оп. 22, д. 1, л. 124.


[Закрыть].

Это сопротивление преодолевалось Компродом различными способами. Основным из них была кадровая политика, и поскольку вопросы кадровой политики непосредственно входили в сферу деятельности и партийных комитетов, то на этом поле вспыхивали наиболее ожесточенные схватки между интересами продовольственного ведомства и местной власти.

Наркомпрод широко практиковал назначенство, т. е. внедрял представителей Центра в губернские продовольственные органы. В 1918 году в каждом продкоме хлебородной губернии работали представители потребляющих северных и промышленных районов, которые следили за добросовестным выполнением распоряжений Наркомпрода. В дальнейшем эта практика совершенствуется. Цюрупа в письме в ЦК РКП(б) от 3 июля 1919 года детально разъясняет тактику своего ведомства в кадровой политике:

«Для укрепления продовольственной работы в производящих районах Компрод главным образом пользуется следующим методом (по декрету ЦИК от 27 мая 1918 г.): ответственные партийные и продовольственные работники из комиссаров и членов Коллегии продовольственных Комитетов потребляющих губерний переводятся в Комитеты производящих. Этим создается противовес против местной тенденции, склонной отдавать поменьше продуктов, и получается подкрепление самых трудных постов столь редкими продовольственно-политическими работниками. Это – основа продовольственной организации.

Естественно, местные люди противодействуют представителям голодного центра и стараются их „обезвредить“. Но это печальное явление распространилось в большинстве мест и на местные партийные комитеты.

Стало излюбленным приемом защиты своего угла от проведения продовольственной политики – при партийных мобилизациях отрывать продовольственников в первую очередь (чем иногда целиком уничтожается целая коллегия), а в остальное время загружать их партийными и другими поручениями, совершенно отрывающими их от своего прямого назначения. Результаты для продовольственного дела, конечно, самые плачевные… Поэтому прошу ЦК преподать на места точную директиву, защищающую продовольственное дело от неразумного разрушения и дающую возможность уверенно направлять наши продовольственные силы в то место, где они окажутся нужными…»[391]391
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 65, д. 179, л. 26.


[Закрыть].

Как указывалось в письме, Компрод неоднократно подступал к ЦК с подобными просьбами, начиная с февраля 1919 года, но в Центральном Комитете к этому делу относились осторожно и до поры ограничивались реакцией по частным случаям. Лишь в начале продовольственной кампании 1920/21 года Компрод добился принятия принципиальных постановлений, запрещавших отвлекать или мобилизовывать продовольственников на другие цели. А до сего времени их массовая депортация широко практиковалась губкомами партии.

Сражение между парткомами и Наркомпродом велось не на шутку. Нужно детальнее разобраться в причинах, толкавших партийную и Советскую власть в провинции на борьбу с государственной политикой продовольственной диктатуры. Труд этот очень хлопотный, поскольку при невероятной пестроте условий, созданных природой, войной и всей предшествующей историей, каждая губерния и каждый уезд имели свои специфические основания выступать как «за», так и «против» продовольственной диктатуры. Каждый случай заслуживает отдельного описания. Но все же повсюду раскинулись и некие общие корни, из которых росло буйное неповиновение Компроду.

Общей для парткомов производящих и потребляющих губерний была озабоченность по поводу состояния крестьянских умов, которые проявляли свое брожение регулярными и повсеместными бунтами и волнениями. Очень выразительно на сей счет было сказано на расширенном пленуме Новгородского губкома партии (август 1920 года) в ответ на требование продовольственников не вмешиваться в их работу. Секретарь губкома Соколов заметил, что «если население, недовольное продполитикой, придет громить, то оно будет громить не только упродком»[392]392
  Там же, оп. 12, д. 342, л. 21.


[Закрыть]. Угроза народного восстания постоянно маячила перед окнами губернских и уездных учреждений, что толкало эти учреждения к ограничению деятельности продовольственников.

Второе обстоятельство, особенно относящееся к районам промышленного характера, потребляющим губерниям, состояло в известной заинтересованности местной власти в сохранении свободной торговли продуктами питания. Компрод ни на первом, ни на втором, ни на третьем году своей «борьбы с голодом» не мог предложить истощенным людям, рабочим ничего стоящего, кроме нерегулярно выдаваемой горбушки хлеба, нередко пополам с отрубями.

Например, в марте 1920 года при Псковском губкоме состоялось совещание ответственных работников, где поднимался вопрос о запрете свободной торговли нормированными продуктами (до сих пор она там легально процветала). На что возразили, что сейчас невозможно запретить торговлю, так как местные органы не могут удовлетворить население и рабочих продовольствием. В конце концов сошлись на том, что официально свободную торговлю не надо декларировать, но смотреть на нее сквозь пальцы, отчасти ограничивая в отношении нормированных продуктов[393]393
  Там же, д. 411, л. 4.


[Закрыть].

За примерами не надо было далеко ходить от стен Кремля. Сама знаменитая Сухаревка, где, как известно, продавалось и покупалось все, своим существованием в значительной степени была обязана той противоречивой позиции местных и центральных властей, которая молчаливо расходилась с официальными заявлениями. Ф. Э. Дзержинский говорил на пленуме Моссовета, что прикрыть Сухаревку нетрудно, «но вопрос не в том, чтобы механически вычистить Сухаревку, тут также вопрос и продовольственного снабжения. Со своей стороны я всегда готов изъять всех тунеядцев, которые там находятся, но вы сами решайте, нужна ли вам Сухаревка или нет»[394]394
  Стенографические отчеты Московского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов с 6 марта по 14 декабря. 1920 г. М., 1921. С. 280.


[Закрыть].

Аналогичную или даже более откровенную ситуацию можно отыскать практически в любом уголке РСФСР, возможно кроме Петрограда. Как уверяли власти, в 1920 году там сумели ликвидировать вольный рынок, но зато в Петрограде и смертность от голода была гораздо выше, чем в Москве, и именно по этой причине, как утверждал статистик Михайловский.

Следующим обстоятельством, осложнявшим отношения Наркомпрода с местными органами власти, стала тенденция сельского хозяйства к упадку, особенно ясно определившаяся в 1920 году. Типичная ситуация изложена в заметке Бюллетеня Народного комиссариата по продовольствию. Перед новой продовольственной кампанией Владимирский губпродком созвал съезд уездных продкомиссаров и уполномоченных. На съезде отчетливо выяснилась тенденция местных профработников во что бы то ни стало, не останавливаясь перед отказом от заготовки, предохранить отдельные хозяйства от полного разрушения. Но, как сообщал Бюллетень, «такая тенденция не нашла общего признания». Съезд разделил мнение члена коллегии т. Алякринского, «что упродкомы должны стремиться всеми силами выполнить наряды и не бояться разрушения хозяйств»[395]395
  Бюллетень Наркомпрода. 1920. 23 августа.


[Закрыть]. Однако если ведомственные инструкции требовали от продовольственника отваги, то губкомы и исполкомы по большей части были заражены боязнью окончательного развала сельского хозяйства.

Указанные причины противоречий провинции с государственной продовольственной политикой имеют чисто практический характер. Но существовали иные причины более тонкого свойства, которые вносили теоретический колорит в дело.

По мере выравнивания, осереднячивания крестьянства и по мере перехода его в 1919 году на сторону Советской власти среди коммунистов развивалась «терпимость» к нему. Наряду с отношением к крестьянину как носителю мелкобуржуазных интересов и «отсталой» собственнической психологии, в компартии, особенно после VIII съезда, получает значительное развитие сочувствие к крестьянам, к их интересам и мнению. Призывы к новому отношению к крестьянству встречаются как на страницах партийной печати, так и в протоколах различных партийных собраний.

А. А. Сольц в статье «Советские настроения» утверждал, что коммунистическая политика «обязательно должна принимать во внимание интересы мелких собственников и крестьян»[396]396
  Правда. 1919. 11 мая.


[Закрыть]. В Костромской парторганизации на пленуме губкома (январь 1920 года) и на конференции (март) в докладах о работе в деревне подчеркивалось, что крестьянин, собственник, типичный представитель мелкой буржуазии, только тогда будет верным и активным защитником Советской Республики, когда он увидит и убедится, что его благополучие и интересы может защитить Советская власть. Но если будет продолжаться та политика, которая ведется сейчас по отношению к среднему крестьянству на местах, вовлечь середняка в советскую работу не удастся и отношения с ним еще более обострятся[397]397
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 12, д. 263, л. 24, 56.


[Закрыть].

В некоторых случаях парторганизации испытывали настоящий кризис, как, например, в Аткарском уезде Саратовской губернии. Весной 1920 года там даже определились группировки, враждовавшие друг с другом. Причины разногласий – принципиального характера, в том числе в вопросе подхода к крестьянству[398]398
  Там же, д. 467, л. 98.


[Закрыть].

Разумеется, пример одной статьи, одной губернии, одного уезда не дает сколько-нибудь удовлетворительного представления о масштабах явления, но косвенным подтверждением его повсеместного развития является то известное обстоятельство, что партия на X съезде приняла новый экономический курс единогласно.