Текст книги "Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа"

Автор книги: Сергей Павлюченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Если даже и забыли, то сам Осинский об этом напомнил. Не далее как 14 июня он лично телеграфировал в ЦК о неутешительных итогах волостной мобилизации, о том, что из 3930 призванных в наличии только 1120 человек. Не только среди крестьян, но и в профсоюзах мобилизация проходила скандально. Дезертиры оказывали вооруженное сопротивление. «Агитационные меры уже несвоевременны, нужны облавы, расстрелы в уездах, ибо четыре расстрела в Пензе уже потеряли влияние и отсутствие дальнейших принимается как ослабление вожжей… Предлагаю санкционировать кампанию решительной борьбы с дезертирством путем облав и расстрелов в уездах по четыре – пять человек злостных дезертиров под строгим контролем губернии»[243]243
  Там же, оп. 84, д. 39, л. 61.


[Закрыть].

Боеспособность мобилизованных таким образом красноармейцев была крайне низкой. Это отмечали все: как командиры и комиссары Красной армии, так и противник. Нередко мобилизованные настаивали на выдаче им удостоверений, что они именно мобилизованы, а не добровольцы. В рапорте одного из офицеров-«политработников» колчаковской армии содержится не совсем точная, но весьма любопытная характеристика состава Красной армии: «Красная армия делится на три группы: коммунисты, большевики и мобилизованные. Коммунисты – партийные работники, сражаются как львы, под пулеметным огнем идут в рост, перебежчиков из них нет, расстрел переносят стойко. Большевики – левые эсеры более трусливы и низки. Очевидно, сброд, подкупленный деньгами. Идея у них – победить белых и обратить оружие против коммунистов. Мобилизованные – грубая животная сила, взятая палкой. Из этой группы масса перебежчиков и сдающихся в плен. Они ободраны и босы, редко в лаптях. Когда красным из последних двух групп предлагают возвратиться обратно – категорически отказываются: „Лучше расстрел, чем возвратиться обратно“. Многие из них вступают в ряды нашей армии»[244]244
  Там же, д. 115, л. 8.


[Закрыть].

Ликвидация в результате революции крупных помещичьих и кулацких хозяйств была проведена при активном участии крестьянства, однако разрушение капиталистического, наиболее культурного слоя сельского хозяйства имело и тот результат, что в деревне наступило царство осередняченного патриархального крестьянина с отсталым хозяйством, неразвитыми потребностями, подрезанными к тому же многолетней войной и политикой военного коммунизма. Патриархальное крестьянство натурализовало свое хозяйство и не видело особого смысла в городе и его промышленности, тем более в самом государстве с его обременительными мобилизациями, разверстками, прочими повинностями и пугающим словом «коммуния».

Крестьянство исповедовало свою философию, имело свои цели и интересы, отличные от коммунистических программ большевиков и реставрационных устремлений белого движения. Большевики, призывавшие крестьян в Красную армию, получали записки «Долой Колчака, долой Советскую власть!»[245]245
  Там же, д. 26, л. 2 об.


[Закрыть] В противоположном стане, за линией фронта тоже было неспокойно. Красноармейцам из лагеря белых поступали листовки: «Товарищи красноармейцы, перебейте своих комиссаров, а мы убьем своих офицеров и вместе создадим настоящую Советскую власть»[246]246
  Там же, оп. 84, д. 49, л. 13.


[Закрыть].

Несмотря на то, что настроения крестьянской массы играли в гражданской войне решающую роль, само по себе отдельно взятое крестьянство не представляло самостоятельной силы. Маркс справедливо заметил, что парцелльное крестьянство в связи со своими особенностями не может быть самостоятельной политической силой. Попытки крестьянства в течение войны создать нечто свое, особенное, неизбежно носили местный, ограниченный характер, как, например, движение Махно. Там же, где это движение пытались вывести из рамок мужицкой вольницы и придать ему некоторые организационные формы, напоминающие государственные, как это было в «антоновщине», оно моментально возбуждало недовольство крестьян и терпело неудачу и поражение.

Крестьянство не могло выступить в качестве организационной общественной силы, посему оно было обречено делать выбор между двумя враждующими сторонами. История гражданской войны свидетельствует, что после короткого знакомства с буржуазно-помещичьей контрреволюцией крестьяне делали совершенно однозначный выбор в пользу советского государства. Ф. И. Дан, один из лидеров меньшевизма, после окончания гражданской войны сказал на съезде Советов: «В нашей победе более всего сказалось то, что когда перед крестьянами встает призрак старого помещика, старого барина, чиновника, генерала, то русское крестьянство непобедимо, несмотря на голод, холод и глубокое недовольство Советской властью. Крестьяне все силы отдают на то, чтобы отразить самую возможность возвращения старого помещика и старого царя»[247]247
  60. Восьмой Всероссийский съезд Советов. Стен, отчет. М., 1921. С. 43.


[Закрыть].

О выборе крестьянства говорили широко развившееся в тылу Колчака партизанское движение, разложение самой колчаковской армии, красноречивые признания самих крестьян. На псковской губернской беспартийной конференции в конце 1920 года, как описывается в докладе губкома, выступавший старик-крестьянин даже заплакал на трибуне, рассказывая о «кошмарах, производимых белогвардейцами, когда они хозяйничали до прихода Красной армии. Причем этот делегат, не скрывая, сказал, что и он в числе других крестьян ждал прихода белогвардейцев и на горьком опыте убедился, что несут белогвардейцы трудящимся»[248]248
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 60, д. 9, л. 39.


[Закрыть].

Во время восстания в Новоград-Волынске и захвата его белыми там произошел характерный эпизод. Белогвардейцы явились к заседавшему крестьянскому съезду с просьбой наделить помещиков землей, так как они теперь тоже принадлежат к числу бедных людей. На это члены съезда ответили, что они большевики и давать помещикам землю не собираются[249]249
  Там же, ф. 2, оп. 1, д. 11782, л. 11.


[Закрыть]. Трудно что-либо добавить к этому эпизоду, показывающему непримиримую, можно сказать, почти генетическую ненависть крестьян к помещичьему классу.

Советские секретные службы занимались перлюстрацией почты и составляли регулярные сводки из содержания писем, которые достаточно объективно отражали положение дел на местах. Характерно, что в корреспонденциях из тех городов и губерний, где не было белогвардейцев, сквозило перманентное отрицательное отношение к Соввласти и большевикам, но там, где успели похозяйничать белые, картина наблюдалась несколько иная.

Отрывок письма из Херсонской губернии:

«Настроение населения Украины в большинстве на стороне Советской власти. Возмутительные зверства деникинцев… изменили население в сторону Советской власти лучше всякой агитации. Так, например, в Екатеринославе, помимо массы расстрелов и грабежей и пр., выделяется следующий случай: бедная семья, у которой в рядах армии сын коммунист, подвергается деникинцами ограблению, избиению, а затем ужасному наказанию. Отрубают руки и ноги, и вот даже у грудного ребенка были отрублены руки и ноги. Эта беспомощная семья, эти пять кусков живого мяса, не могущие без посторонней помощи передвинуться и даже поесть, принимаются на социальное обеспечение республики»[250]250
  Там же, ф. 17, оп. 65, д. 453, л. 115.


[Закрыть].

Да, помимо прочего, та жажда мести, с которой наступали белые армии, сослужила им плохую службу. Нельзя понять такие случаи, какой, например, произошел в апреле 1919 года: красноармейский Курский полк побратался с деникинцами и все легли спать одним лагерем. Ночью казаки начали рубить сонных красноармейцев, те бросились в панике бежать, но уже с соответствующим настроением против казаков[251]251
  Там же, ф. 17, оп. 65, д. 4, л. 41 об.


[Закрыть].

Очевидцы из Воронежской губернии сообщали в письмах, что в июне, при наступлении белых, крестьянам был отдан приказ рыть окопы около Ердовиц, «но крестьяне отказались, говоря, что не желают портить хлеба окопами, все равно сражаться никто, говорят, не будет – не за что». Но вот через несколько дней появились беженцы с юга, рассказывали, что «казаки зверствуют, отбирают все имущество, грабят, убивают и секут пленных. Народ идет в церковь, встречает казаков, которые велят раздеться, а то и убивают»[252]252
  Там же, ф. 17, оп. 65, д. 141, л. 62.


[Закрыть].

В период сильных колебаний крестьянства сыграло большую роль еще одно обстоятельство, на которое очень много внимания обращали писатели и почти не замечали историки, увлеченные сугубо классовым анализом событий революции и войны. На всех совещаниях по партийной работе в деревне всегда отмечалось, что работа комсомола в деревне идет намного успешней, чем деятельность парторганизаций. Комсомол приобрел заметное влияние среди сельской молодежи. Причиной тому было существование исконного разлада между поколениями крестьянства. Антагонизм поколений не миф, а реальность, особенно в старозаветной русской деревне с ее патриархальным укладом, зачастую превращавшимся в деспотию хозяина, главы семейства над остальными членами семьи. Противоречия в крестьянской семье определили ход многих важных событий в тот период. Показательна история «чапанной войны», охватившей в марте 1919 года Симбирскую и Самарскую губернии. Это было, пожалуй, самое крупное крестьянское восстание за всю гражданскую войну по числу его участников – до 150 тысяч, получившее свое название от слова «чапан», означающего крестьянскую одежду.

Лозунги повстанцев были самые распространенные: «За Советскую власть!», «За Октябрьскую революцию!», «Долой коммунистов – насильников и грабителей!» П. Г. Смидович, ездивший во главе особой комиссии для выяснения причин и ликвидации последствий восстания, особо подчеркивал, что двигающиеся толпы восставших «состояли из крестьян пожилого возраста в чапанах, с участием середняков и даже бедняков, [но] молодежь держалась пассивно или относилась отрицательно к движению»[253]253
  Там же, д. 65, л. 25.


[Закрыть].

Она так же невозмутимо смотрела, как хладнокровно красноармейцы, их сверстники, душили восстание старцев в чапанах, поднявшихся с пиками и вилами. Противоречиями между крестьянскими поколениями в немалой степени объясняется и тот удивляющий факт, что часто и повсеместно вспыхивавшие восстания крестьян неумолимо подавлялись крестьянами же – одетыми в солдатскую форму крестьянскими сынами, взятыми из соседней или далекой губернии. Эти противоречия породили многие важные политические, военные, социально-психологические и семейные коллизии эпохи классовой войны. В свое время это легло в основу многих «Донских рассказов» Шолохова.

Осенью девятнадцатого после непрерывной полосы неудач продовольственная политика большевиков наконец дает результаты. В дни, когда белые армии на Юге достигают максимального военного успеха, когда в ЦК РКП(б) лихорадочно готовятся к переходу на нелегальное положение, продразверстка приносит свои первые ощутимые плоды. В Москву поступают сообщения о начале массового подвоза хлеба на ссыппункты. Причем в некоторых местах власть оказалась совершенно неподготовленной к такому успеху, даже вынуждена была вмешаться ЧК. 15 октября Дзержинский доложил Оргбюро ЦК, что, по полученным им сведениям от Аткарской ЧК (Саратовская губерния), ссыпка хлеба идет чрезвычайно успешно, все амбары переполнены, хлеб ссыпается прямо на землю, вагонов для погрузки не хватает, и запросил: не следует ли ЧК принять «какие-либо» меры воздействия на транспорт[254]254
  Там же, оп. 112, д. 9, л. 70–71.


[Закрыть]?

Крестьянство за годы революции и гражданской войны испытало несколько переломных моментов в сознании. Как анализировал в своем докладе партийный работник из Старорусского уезда, «первый период был в 1918 г[оду], когда крестьянин не понимал, для какой цели существуют аппараты Советской власти, отсюда и большая полоса восстаний, уснащенная эсеровской и меньшевистской агитацией. Второй период в 1919 году и начало 1920 года. В этот период крестьянин стал понимать значение существования советских аппаратов, но к платформе советского строительства присоединялся туго, говоря: „Сама-то власть хороша, да вот решета и гвоздя нет и, наверное, не будет“. Третий период наступает со второй половины 1920 года, здесь уже видим реальное сравнение, подчас пережеванное натурой крестьянина как мелкого собственника. „Советская власть, – говорит он теперь, – плохая, но лучше ли власть белых?“ Вот что раздается в огромном большинстве трудовой толщи»[255]255
  Там же, оп. 5, д. 178, л. 16.


[Закрыть].

Но это впечатления из глубинки Советской России. На востоке и западе, севере и юге страны, за и поблизости от линии фронта натура крестьянина все «пережевывала» гораздо быстрее. В конце 1919 года в правительственных кругах и на местах все увереннее заговорили о том, что в сознании крестьянства «произошел перелом» в пользу Советской власти. В декабре, на VIII партконференции Ленин сделал категорический вывод: «Представители обывателей, мелкой буржуазии, тех, кто в бешеной схватке труда с капиталом колебались, стали решительно на нашу сторону и на поддержку их мы можем теперь отчасти рассчитывать»[256]256
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 350.


[Закрыть].

Многомиллионная крестьянская масса отдала победу в гражданской войне большевикам, но, как вскоре стало ясно, последние переоценили степень ее поддержки. Союз военный не стал союзом экономическим, и виной тому было не крестьянство.

Три кита Наркомпрода

Разгар 1919 года был сравнительно беден дискуссиями среди большевиков на экономические темы. Приблизившиеся к Москве войска Деникина вытеснили на задний план разногласия в большевистском руководстве. Как и следовало ожидать, никакого усиленного подвоза хлеба ни зимой 1918, ни весной девятнадцатого года не случилось, наоборот, в отличие от природных ручьев, весенний ручеек хлеба на ссыппунктах быстро иссякал. В мае Коллегия наркомпрода попыталась в духе VIII съезда сделать основную ставку на товарообмен, и здесь даже имело место серьезное отступление продовольственников от своей классовой политики в деревне. Сохраняя традиционную маску в заявлении о неизменности системы снабжения сельского населения на основе коллективного продуктообмена, Коллегия решила временно допустить в качестве исключительной меры «премирование» крестьян за сдачу хлеба, как осторожно записано в протоколе заседания[257]257
  РГАЭ, ф. 1943, оп. 1, д. 341, л. 71.


[Закрыть]. На деле компродовское «премирование» означало уступку давним требованиям кооператоров и губпродкомов о разрешении индивидуального товарообмена. Согласно циркуляру от 10 мая все губпродкомы производящих губерний обязывались немедленно приступить к премированию сдатчиков хлеба из расчета 3/4 фунта соли за каждый сданный пуд хлеба и зернофуража без всяких ограничений[258]258
  Систематический сборник… Кн. 2. С. 337–338.


[Закрыть]. Местные продовольственники получили то, чего давно добивались от московского руководства, но вскоре оказалось, что не все рифы им были известны. Если раньше заготовке продовольствия угрожала сцилла крестьянских восстаний за реквизиции хлеба, то теперь открыла пасть харибда взлелеянного люмпенства. Начавшийся товарообмен столкнулся с проблемой оскудевших товарных запасов, но, главное, вызвал волну массовых протестов и угроз со стороны беднейшей части крестьянского населения, не забывшей вкус власти. Уже через несколько дней после получения циркуляра об индивидуальном товарообмене Тамбовская губпродколлегия постановила просить об отмене распоряжения, мотивируя угрозой бедняцкого восстания. Надо отдать должное, Наркомпрод успел выработать жесткий характер и проявлял его как при насильственном изъятии хлеба, так и в «смягчении» режима проддиктатуры. Тамбовцам было коротко предписано принять указание к неуклонному исполнению[259]259
  РГАЭ, ф. 1943, оп. 1, д. 341, л. 79 об.


[Закрыть]. Но в конце концов местные продовольственники сами, без санкции свыше свели на нет индивидуальный товарообмен из опасении социального взрыва в деревне. Широко задуманная кампания не дала ожидаемых результатов, летом, перед сбором нового урожая, тиски голода все сильнее сжимали города и промышленные центры.

В статье «О свободной торговле хлебом», написанной в августе 1919 года, Ленин приводит цифру около 105 миллионов пудов хлеба, как итог закончившейся продкампании 1918/19 года[260]260
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 168


[Закрыть]. (По уточненным данным Наркомпрода – 107922000 пудов.) В его глазах это представлялось как несомненный успех советской продовольственной политики по сравнению с предыдущим годом. «Точные исследования о питании городского рабочего доказали, что он только половину (приблизительно) продуктов получает от государства, от Компрода, другую же на „вольном“, „свободном“ рынке, т. е. от спекулянтов». В своих выводах Ленин опирался на таблицу о потреблении хлеба в 1918–1919 годах в 21 губернии Советской России, представленную ему из ЦСУ. Есть возможность заглянуть туда вслед за председателем Совнаркома[261]261
  РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 11463, л. 6.


[Закрыть].

Потребление по карточкам хлебных продуктов (печеный хлеб, мука, крупы)

Для имеющих работу рабочих:	19,7 %	29,1 %	35,6 %
Прочие семейства:	17,9 %	14,9 %	34,2 %

Потребление всех продуктов

Для имеющих работу рабочих:	15,1 %	27,1 %	43,1 %
Прочие семейства:	13,9%	23,3 %	35,2 %

Таким образом, очевидно, что основные подопечные Наркомпрода из трех «красных» губерний получали от него продуктов гораздо менее половины, и прогресс в госснабжении основных потребителей по сравнению с летом 1918 года очень невелик.

Верный себе Каменев еще в апреле писал Ленину о необходимости «смотреть сквозь пальцы» на свободный провоз продовольствия, потому, что все равно «в июне мы придем к этому». Ленин тогда и ответил: «Перейти к гнилым уступкам не будет поздно в июне»[262]262
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 297.


[Закрыть].

3 июля из Иваново-Вознесенска сообщали: «Хлебопекарня закрыта, наступил полнейший голод, создалась тяжкая атмосфера, готовая разразиться огромной бурей голодного восстания со всеми ужасными последствиями. Сдержать истощенные массы, доведенные до отчаяния, нет сил»[263]263
  РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 10478, л. 1.


[Закрыть]. В эти же дни Зиновьев телеграфировал из Петрограда почти то же самое, об остановках работ на заводах, исполняющих военные заказы[264]264
  Там же, д. 10526, л. 1.


[Закрыть]. Усилились требования ослабления режима монополии и предоставления возможности самозаготовок. Оттягивать уже было невозможно, настала пора «гнилых уступок». 30 июня Совнарком принял постановление о разрешении самостоятельных заготовок хлеба крупным организациям рабочего и крестьянского населения в Симбирской губернии. Постановление обязывало действовать представителей организаций со строгим соблюдением продовольственного законодательства, но всем было ясно, что они направляются туда, чтобы вести заготовку на иных условиях, иначе в этом просто не было никакого смысла. Со стороны ВСНХ были попытки придать постановлению более масштабный характер, отдав под самозаготовки ряд других хлебных губерний и вооружив закупочные отряды большим количеством готовых промышленных изделий, предназначенных для передачи Компроду[265]265
  РГАЭ, ф. 3429, оп. 1, д. 878, л. 26.


[Закрыть].

16 июля Совет Обороны постановил разрешить рабочим, возвращающимся из отпусков, провозить по два пуда хлеба. Разрешение «двухпудничества» постарались обставить более осторожно, чем прошлогоднее «полуторапудничество», без широкой огласки под видом «отпусков». Историк Ю. В. Готье записал в эти дни в своем дневнике: «Хлеб и мука дешевеют в Москве; говорят, это происходит оттого, что рабочие, которым позволено закупать хлеб, везут его в таком множестве, что спекулируют им, продавая его тем, кому не позволено закупать хлеб»[266]266
  Вопросы истории. 1992. № 4–5. С. 109.


[Закрыть]

Пока рабочие добывали себе и остальным москвичам пропитание, в правительстве приступили к «планированию» «голода» на следующий продовольственный год. Отказ от политики «вооруженного похода в деревню» и курс VIII партсъезда оказали благотворное влияние на крестьян. Например, в июне из Рязанской губернии писали в ЦК о том, что мужички покупают газету «Беднота» или «Советский календарь» с речью Ленина за 50 руб., который стоит 2 руб. 50 коп. Советские деньги берутся нарасхват, крестьяне запахивают каждый кусочек земли[267]267
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 65, д. 59, л. 31.


[Закрыть]. Позже стали поступать сообщения о хорошем урожае. «Урожай хлебов в Самарской губернии небывалый в течение многих десятилетий… губерния одна может прокормить голодную Советскую Россию»[268]268
  Там же, ф. 2, оп. 1, д. 10713, л. 1.


[Закрыть]. «Урожай обещает быть незаурядным», – телеграфировал Ленину уполномоченный Наркомпрода в Пензе и предлагал созвать продовольственный съезд, поскольку в продполитике «многое необходимо коренным образом изменить». Пензенская коллегия разослала телеграфные запросы почти во все губпродкомы и получила ответы, подтверждающие необходимость и своевременность съезда[269]269
  Там же, д. 10563, л. 1.


[Закрыть]. Но Компрод отвечал: «Нельзя терять время на поездки и раз говоры. Нужно работать на местах и особенно в Пензенской губернии»[270]270
  Там же.


[Закрыть].

Но, как ни старался Наркомпрод оградить свое исключительное право на разработку продовольственной политики, дискуссий было не избежать. Точное время начала атаки всегда и везде было страшной тайной, воюющих сторон. Подобные приготовления советских экономических наркоматов также всегда тщательно маскировались. И вот в июне агентурные источники Наркомпрода сообщили, что ВСНХ намерен поднять кампанию за пересмотр твердых цен. Член Коллегии Свидерский немедленно бросается к Ленину, дескать, мы и сами занимаемся этим вопросом, но негласно, а ВСНХ, наоборот, собирается подвергнуть его публичному обсуждению и вскоре в «Экономической жизни» должна выйти статья Милютина. «Мы полагаем, что никакой болтовни о твердых ценах не может быть в печати, пока новые цены не будут декретированы… так как „средний крестьянин“ очень чуток ко всяким толкам об изменении цен», о чем свидетельствуют многочисленные сообщения с мест[271]271
  Там же, д. 10683, л. 1.


[Закрыть]. Свидерский просил Ленина нажать через ЦК, чтобы не допустить вопрос к обсуждению в печати. Ленин дал согласие, получили путем опроса подписи еще пяти цекистов, и дело решилось.

Твердые цены на продовольствие и промышленные изделия были одним из самых спорных моментов в хозяйственной политике ВСНХ и Наркомпрода, с 1918 года здесь шла борьба с переменным успехом. Принципиальные вопросы ценообразования окончательно решались только в СНК, но для разработки единой ценовой политики во второй половине 1918 года был образован Комитет цен при ВСНХ. Цены на продовольствие всегда проектировались в Наркомпроде и после утверждения в Совнаркоме вносились в Комитет, поэтому основным вопросом, возбуждавшим дискуссии в Комитете цен, обычно были цены на промтовары широкого потребления, предназначенные для деревни. Здесь представители Наркомпрода отстаивали необходимость всяческого понижения цен, имея в виду создать наиболее благоприятные условия для извлечения хлеба путем выгодной для деревни пропорции в товарообмене.

Представители Наркомфина, учитывая высокую стоимость промтоваров на вольном рынке и необходимость извлечения скопившегося в деревне огромного количества дензнаков, наоборот, отстаивали максимальное повышение цен. ВСНХ занимал промежуточную позицию, предлагая лишь покрыть ценами издержки производства. С развитием инфляции, после того, как разрыв между твердыми ценами и ценами вольного рынка достиг нелепо огромных размеров, Наркомфин потерял всякий интерес к проблемам ценообразования и взял курс на развитие натурального обмена и уничтожение денежной системы вообще.

По причине бессилия реквизиционной политики Наркомпрода, себестоимость промышленных изделий была в непосредственной зависимости от вольных цен на продовольствие и быстро увеличивалась вместе с ними. Разрыв между «вольными» ценами на промтовары и твердыми ценами на хлеб препятствовал развитию государственного обмена между городом и деревней, постоянно возникал вопрос о соответствующем повышении государственных цен на продукты деревни. Для принципиальных противников капиталистического рынка, которые собрались в большевистском правительстве, были мыслимы два выхода: либо увеличение государственных заготовительных цен на хлеб до уровня, приемлемого для крестьянства, либо отказ от повышения цен на промышленные товары, несмотря на рост денежной себестоимости производства. И тут был спор. Одни (из ВСНХ) считали, что повышение государственных закупочных цен на продовольствие вызовет оживление государственного обмена между городом и деревней и значение спекулятивного вольного рынка будет падать, будет сокращаться и потребность в денежной эмиссии, упадут темпы инфляции.

Другие (из Наркомпрода и Наркомфина), очевидно, меньше надеясь на себя, полагали, что это повышение немедленно повлечет рост цен на вольном рынке, хлеб будет по-прежнему скрываться от государства и продаваться спекулянтам, что приведет к еще большему выпуску денежной массы и ее обесценению.

В исходе этого затянувшегося спора, где было сказано немало слов, приведено много аргументов и расчетов, очевидно, сыграло роль то, что в первом варианте фактически было заложено развитие легального рыночного обмена между промышленными предприятиями и сельскими коллективами[272]272
  На этом принципе, в частности, были построены все соответствующие проекты Ларина, в целом разделявшиеся большинством руководства ВСНХ.


[Закрыть], что противоречило всей идее, главному интересу и нетерпеливому характеру новой власти. Поэтому со второй половины 1919 года начинает решительно побеждать второе течение, которое рисовало ближайшие перспективы отмирания денежной системы, внедрения единой системы продуктораспределения и удушения вольного рынка. Разумеется, в основе всего этого предполагалось укрепление аппарата государственного принуждения в экономике, что само по себе было весьма заманчиво.

Вначале, летом девятнадцатого, верховный арбитр – предсовнаркома Ленин не имел твердой позиции в поединке экономических гигантов. Ему была близка мысль о скорейшем переходе к безденежному централизованному продуктообмену «по-коммунистически», но в 1919 году еще важнее было не разгневать лишний раз мужика и добыть хлеб как можно безболезненней. Поэтому в начале обсуждения в Совнаркоме политики цен на 1919/20 год расчет приблизить смертный час денежной системы путем безграничной эмиссии синтезировался у Ленина с мыслью о безболезненной выкачке хлеба, что и обратило его в сторону первого течения.

22 июля Ленин поручает Милютину и Попову, управляющему ЦСУ, «рассчитать, сколько приблизительно миллиардов в месяц нам понадобится, если (1) хлебные цены упятерить (утроить); (2) цены на продукты промышленности для крестьян не фиксировать, увеличивая их как можно больше до предельной цены, даваемой крестьянином; (3) рабочим и служащим продавать хлеб и продукты промышленности по старым ценам…»[273]273
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 19.


[Закрыть] и т. п.

Предложение самого Ленина заставило на первых порах стушеваться представителей наркоматов продовольствия и финансов, и его пункты легли в основу решения Совнаркома от 24 июля с коррективом не упятерить, а утроить цены на хлеб[274]274
  РЦХИДНИ, ф. 19, оп. 1, д. 306, л. 5, 69.


[Закрыть]. Но к заседанию 31 июля, когда уже должны были быть известны новые цены, разразился скандал. Н. Н. Крестинский, давно благополучно переложивший свои обязанности наркома финансов на заместителя Чуцкаева и отдававший все время работе в Оргбюро ЦК РКП(б), неожиданно всполошился. Он был поистине странным наркомом финансов, очевидно, единственным в истории руководителем финансового ведомства, который видел свою главную задачу в подготовке ликвидации Комиссариата финансов. Как он сам признавался: «После ряда разговоров с Владимиром Ильичем… [я] пришел к убеждению, что не нужно делать экспериментов, а есть выход один: в аннулировании денежной системы вообще»[275]275
  Там же, ф. 94, оп. 2, д. 30, л. 42, 51.


[Закрыть].

Крестинский был активным противником повышения зарплаты и твердых цен, ибо считал, что это абсолютно ничего никому не даст, а только вызовет огромную потребность в денежных знаках и перегрев печатного станка[276]276
  Там же, л. 54.


[Закрыть]. В июле 1919 года он резко выступил против уже, казалось, принятого решения и провалил его [277]277
  Там же, л. 69.


[Закрыть]. Вместо окончательного одобрения новой системы цен, Совнарком 31 июля ограничился двумя жалкими пунктами: а) продажная цена на изделия промышленности и продовольствие для рабочих и служащих остается неизменной; б) ВСНХ и Наркомпроду поручается не позднее 1 сентября согласовать и опубликовать твердые цены на 1919/20 год[278]278
  Там же, ф. 19, оп. 1, д. 308, л. 4.


[Закрыть]. Итак, 1 сентября вместо 1 августа.

Но и этот огрызок, оставшийся после Наркомфина, был скоро доеден Наркомпродом. 11 августа Цюрупа направил в Совнарком отношение с протестом против пункта «а», мотивируя тем, что разница цен на промтовары для рабочих и для крестьян вызовет неразбериху в аппарате распределения и, самое главное, породит взрыв спекуляции. Рабочие и служащие, получая товар по пониженным ценам, будут конкурировать с государством, «уступая товары крестьянству на более выгодных для него условиях». Так, например, за пуд хлеба государственные заготовительные органы давали с января по 2 аршина мануфактуры, а у мешочников норма – 6 аршин. Наркомпрод «демократично» предлагал: если нет возможности не повышать цены на промтовары, то сделать их одинаковыми для всех слоев населения[279]279
  ГАРФ, ф. 130, оп. 3, д. 285, л. 125.


[Закрыть].

В результате всего задуманный единовременный акт объявления твердых цен на продовольствие и изделия промышленности, намеченный на начало августа, оказался скандально сорванным. Встретив глубоко эшелонированное сопротивление, Ленин мудро вышел из игры, предоставив исход дела силе мускулов и крепости горла пререкающихся ведомств. В конце концов стороны сошлись на компромиссе, установив средние коэффициенты повышения цен по сравнению с довоенным временем для сельскохозяйственных продуктов – 50–80, а для промышленных изделий – в 100–120, максимум в 150 раз. В этот год вилка твердых цен на хлеб широко раскинулась по России от Архангельской губернии – 68 руб. за пуд (самая высокая) до Алтайской – 31 руб. за пуд (самая низкая)[280]280
  РГАЭ, ф. 3429, оп. 2, д. 1954, л. 7; Бюллетень Наркомпрода. 1919. 3 октября. С. 2.


[Закрыть]. С этого времени разрыв между себестоимостью производства и продажной ценой был принят как принцип государственной политики цен.

15 августа народным комиссаром по продовольствию была утверждена предварительная разверстка зерновых хлебов урожая 1919 года. Общая цифра определилась в 296450000 пудов, т. е. на 36350000 пудов больше разверстки, принятой для минувшей кампании[281]281
  Известия Наркомпрода. 1919.№ 17–20. С. 5.


[Закрыть].

30 сентября всем губпродкомам, всем уполномоченным Наркомпрода, всем крупным руководителям продовольственного дела была направлена длинная телеграмма за подписью Ленина и Цюрупы: «Хотя урожай хлебов в Республике в общем и среднем выше прошлогоднего и выше обычного, хотя хлеба уже убраны и картофель убирается… Республика никогда еще не переживала столь тяжелого продовольственного момента, как текущий… момент требует крайнего напряжения… производящие губернии обязаны… бросьте на продовольственную работу все… агитируйте… выдавайте двойную норму товаров… военные силы… Не ждите самотека, делайте нажим, принуждайте к сдаче… применяйте самые суровые меры… заключения в концентрационных лагерях…» и т. д. и т. п. [282]282
  Там же. С. 6.


[Закрыть]

В соответствии с общим направлением были ставшие традиционными августовские установки по товарообмену. Малокровные, половинчатые попытки Наркомпрода подсластить горечь продовольственной диктатуры не достигли своей цели. Приказом Цюрупы с 1 августа были прекращены всякие эксперименты с индивидуальным товарообменом[283]283
  Систематический сборник… Кн. 2. С. 351.


[Закрыть]. Новый декрет СНК от 5 августа 1919 года об обязательном товарообмене и инструкции к декрету распространяли действие декрета от 5 августа 1918 года на всю территорию Советской России и на все виды продуктов и сырья и безусловно подтверждали принцип коллективного товарообмена – «всякое отступление будет караться Наркомпродом самым строгим образом»[284]284
  Там же. С 164.


[Закрыть].