Текст книги "Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа"

Автор книги: Сергей Павлюченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Ленин внимательно следил за работой комиссии Каменева, он специально для себя попросил сделать стенограмму одного из заседаний комфракции ВЦИК, на котором обсуждался проект, выработанный в комиссии. Как видно из стенограммы, основной вопрос, интересовавший участников заседания, – это, в каком отношении положения проекта находятся к основам продовольственной политики. Как известно, они не только не противоречили принципам государственной монополии на хлеб, но даже расширяли круг ее действия. Суть в том, говорил представлявший проект Милютин, что мы делаем четкое разъяснение, что есть государственная монополия, а что можно абсолютно свободно продавать. В остальном – ничего нового, и поэтому декрет нужно принять.

Ничего нового, подтверждал его оппонент из Коллегии Наркомпрода Фрумкин, и потому этот декрет принимать нет смысла[175]175
  ГАРФ, ф. 1235, оп. 94, д. 8, л. 3–7.


[Закрыть]. «Есть что-либо новое или нет?» – дискутировали в печати. Для того чтобы проект лучше прошел сквозь сито обсуждений, Каменев и его сторонники старались сгладить его углы и затушевать противоречия с действовавшими нормами и установившейся практикой, но Ленина это обмануть не могло. Проект грозил рассыпать всю храмину государственной монополии, и Ленин, несмотря на перемены в крестьянской политике, ни в коем случае не собирался жертвовать для нее зачатки основ будущего общественного строя.

Поэтому после того, как вечером 15 января фракция коммунистов ВЦИК утвердила проект декрета при двух воздержавшихся представителях Наркомпрода[176]176
  Там же, л. 13; Экономическая жизнь. 1919. 15 января.


[Закрыть], 16 января состоялось заседание ЦК РКП(б), который оперативно обсудил продовольственный вопрос и вынес постановление «устроить соединенное заседание ВЦИК с Московским Советом и съездом профессиональных союзов… На этом заседании должны быть предложены от имени фракции принятые на ее заседании тезисы, которые должны лечь в основу при выработке соответствующих декретов»[177]177
  Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 173.


[Закрыть].

Тезисы, но не те, уже утвержденные фракцией, а другие, которые, во-первых, позволили бы сохранить в неприкосновенности государственные претензии на распоряжение основными продовольственными продуктами и, во-вторых, содержали бы «маленькую подачку», давали отдушину для доведенного до предела городского населения. Решающее заседание фракции состоялось 17 января. Стенограммы не велось, и о том, как резко говорили, как сильно жестикулировали, можно только догадываться и восстанавливать по сохранившимся скупым воспоминаниям Цюрупы и еще одной случайной свидетельницы этого бурного заседания, поскольку именно на фракции, а не на пленуме ВЦИК Ленин загнал под стол Каменева (если Цюрупа не преувеличивал, то скорее всего Каменева, всегда пасовавшего в решающий момент перед лобовой атакой противника).

Задолго до начала заседания ВЦИК коммунисты, предъявляя партбилет и пропуск, стали проходить в помещение. В зале Большого театра было холодно, и все кутались во что только можно, но настроение оставалось боевым, слышались шутки, песни. Открыл заседание не Каменев, а верный ленинец Свердлов, сообщил об убийстве Либкнехта и Люксембург.

Взявший слово Ленин предусмотрительно снял пальто и шапку, сначала заговорил издалека – о предательстве вождей Интернационала, о борьбе за диктатуру пролетариата во всем мире… Затем буря и натиск – тяжелое продовольственное положение… только усилиями государственного аппарата можно сломить спекуляцию и накормить голодных… отступление от монополии на хлеб – гибель революции и голод… От имени ЦК Ленин предложил резолюцию, «он сообщил, что при ее обсуждении в ЦК пришлось преодолеть колебания некоторых его членов, настаивавших на ослаблении продовольственной монополии и на необходимости децентрализации снабжения»[178]178
  Шуцкевер А. С. Об одном неопубликованном выступлении В. И. Ленина//0 Владимире Ильиче Ленине. Воспоминания. М., 1963. С. 450.


[Закрыть]. Члены ЦК, испытывавшие колебания, «сидели под столом», поэтому дальнейших прений не было, предложенную резолюцию приняли единогласно.

После перерыва в 19:40 открылось объединенное заседание ВЦИК с Московским Советом и Всероссийским съездом профессиональных союзов. После решения комфракции все уже было ясно, но Ленин предпочел продемонстрировать изящество компромисса. Глава советского правительства начал с того, что основные элементы продовольственной политики – продотряды, монополия и государственное распределение по классовому принципу – должны остаться неприкосновенными (поклон в сторону Наркомпрода). Но что же делать, если те (кивок в сторону Каменева), кто настрадался от голода, «проявляют величайшее нетерпение и требуют, чтобы мы хотя бы от времени до времени отступали от единственно правильной намеченной продовольственной политики». Полгода назад «нам пришлось пойти на полтора пуда», теперь приходится опять уступать, но (в сторону Наркомпрода) «мы основы своей продовольственной коммунистической политики отстоим и донесем их непоколебимыми до того времени, когда придет пора полной и всемирной победы коммунизма»[179]179
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 418–420.


[Закрыть].

У выступавшего после Ленина Брюханова речь была характерно тяжеловесна и построена по принципу: не верь глазам своим. Наркомпрод не умеет работать? Ложь! В Советской России много хлеба? Неправда, его почти нет. Когда мы проходим мимо заводского склада и видим кипы товаров и говорим – ого, как мы богаты, – это значит мы ошибаемся.

И богатейший урожай 1918 года и кипы гниющей мануфактуры, горы ржавеющего инвентаря – всего этого не существует. А почему? Потому, что при абсолютном недостатке всего необходимого дело можно ставить только на условиях централизованного распределения. Таково то решение, под которое Наркомпрод подгонял формулу[180]180
  ГАРФ, ф. 1235, оп. 21, д. 5, л. 11–14.


[Закрыть].

Не посвященный в секреты коммунистической фракции максималист Светлов засомневался, ведь в «Экономической жизни» всё считали проработанный, почти готовый проект декрета, а здесь предлагают какую-то резолюцию! Светлову взялся ответить сам Каменев. С заметным раздражением он сказал: «Ведь т. Ленин, выступавший здесь докладчиком от комфракции, прямо сказал, что у нас внутри была борьбы и совершенно естественно, что тов. Ленин остановился подробно, чтобы показать вам, что то, что мы принесли сюда, есть результат обмена мнений между двумя тенденциями… И нам кажется, что мы достигли той линии, благодаря которой можно согласовать непосредственные интересы голодающих городских пролетарских масс, с одной стороны, и общие интересы продовольственной политики – с другой»[181]181
  Там же, л. 21.


[Закрыть].

Величайшее искусство политики, которым в совершенстве владел Ленин, заключалось в умении достигать такого компромисса с оппонентами, в котором при видимом соблюдении паритета интересов сторон условия расположены так, что в дальнейшем его сторона обнаруживает преимущество и подавляет ту, которой ранее она была вынуждена сделать уступку. Таким выражением согласованной линии, о которой заявляли Ленин и Каменев, стала принятая 17 января резолюция ВЦИК, где прежде всего объявлялось о незыблемости советской продовольственной политики, заключающейся в следующем: учет и государственное распределение по классовому принципу, монополия на основные продукты питания и передача дела снабжения из частных рук в руки государства. Подтверждалась государственная монополия на хлеб, сахар, чай, соль, а также в качестве подготовительной меры к объявлению монополии устанавливались твердые цены на мясо, рыбу, растительное масло и картофель. Вместе с тем во второй части резолюции звучала довольно парадоксальная декларация о разрешении временной свободной торговли на все остальные продукты питания, широкое привлечение кооперации к заготовкам, введение премиальной системы и т. п. В самом хвосте резолюции грозили пальчиком заградительным отрядам, но не было никаких гарантий тому, что в скором времени они снова не внесут свои коррективы в установления высших органов власти. 21 января Совнарком принял декрет, разработанный на основе резолюции ВЦИК, где на первый взгляд сохранилось большинство предложений, выдвинутых комиссией Каменева, но все акценты были решительно смещены в пользу монополии и продовольственной диктатуры. Эту кардинальную разницу не все сразу обнаружили, даже проницательный редактор «Известий Наркомпрода» Орлов выдал декрету похвальный лист и выразил надежды[182]182
  Известия Наркомпрода. 1919. № 1–2. С. 8.


[Закрыть].

Впрочем, к концу месяца у критиков Наркомпрода появилось еще несколько веских причин полагать состоявшимся перелом в продовольственной политике. Ближайшим следствием декабрьско-январского противоборства стал ряд удивительных экономических событий, о которых еще совсем недавно не могло быть и речи. Государственные учреждения пошли на заключение договоров с «Центросоюзом» и другими кооперативными организациями, образовавшимися после национализации 7 декабря 1918 года Московского Народного банка – финансового и руководящего центра всероссийской крестьянской кооперации.

В первую очередь наркомпрод 27 января подписал договор с всероссийским союзом «Козерно» («Кооперативное зерно») на кампанию 1918/19 года, в силу которого союз принял на себя заготовку, ссыпку, хранение и переработку хлеба в пределах Курской, Самарской, Воронежской, Тамбовской, Симбирской, Казанской, Вятской, Оренбургской, Орловской, Тульской, Рязанской, Саратовской и Пензенской губерний. Наркомпрод предоставлял аванс, по произведенным операциям «Козерно» должно было получить комиссионное вознаграждение – по 60 коп. с пуда, заготовленного на левой стороне Волги, по 80 коп. – на правой[183]183
  Союз потребителей. 1919. № 3–4. С. 43.


[Закрыть]. Аналогичный договор на заготовку хлеба был заключен и с «Центросоюзом». Штыки Наркомпрода сдавали посты в производящих губерниях кооперативному рублю.

Процесс пошел и дальше. Состоялись соглашения на заготовку других продуктов: с «Союзкартофелем» – на заготовку семенного картофеля; «Плодовощ» – договор с Наркомземом на заготовку семян для огородов; «Центросоюз» – заготовка рыбы на астраханских промыслах; «Центральное товарищество льноводов» – заготовка льняного семени; «Сельскосоюз» – договор с ВСНХ по закупке удобрительных туков и сельскохозяйственных машин; планировалось подписание договора с Наркомпродом по распределению сельхозинвентаря[184]184
  Там же. № 6–7. С. 39; № 9–10. С. 39.


[Закрыть].

Новые веяния в экономической политике перенеслись из сферы сельского хозяйства в промышленность. ВСНХ разрабатывал проект выдачи концессии иностранному капиталу на постройку Великого северного железнодорожного пути (Обь – Котлас – Сороки – Званка – Петроград). 4 февраля Совнарком признал допустимым с принципиальной точки зрения предоставление концессий, план пути приемлемым, концессию желательной, а ее осуществление необходимым[185]185
  Декреты Советской власти. Т. IV. С. 619.


[Закрыть].

Размах привлечения кооперации, оживление рыночных отношений с деревней были столь впечатляющи по сравнению с предыдущим периодом вооруженных походов и репрессий против частноторгового аппарата, что уже начали писать: «Даже самодовлеющие интересы того централизованного военно-бюрократического организма, который вырос за последние полтора года на месте старой России, настойчиво требуют во имя самосохранения и защиты быстрого подъема производительных сил государства и более или менее u нормальной организации его хозяйства»[186]186
  Союз потребителей. 1919. № 6–7. С. 3.


[Закрыть]. На страницах небольшевистской печати появился термин «НОВЫЙ ПЕРИОД ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ» и зазвучала радость по поводу краха всей политики насаждения коммунизма[187]187
  Там же.


[Закрыть].

Не только шаги в области экономики, но и другое свидетельствовало о глубинном брожении в большевизме, выплескивавшемся в попытки серьезного пересмотра всей советской государственной политики. Принимая приглашение американского президента Вильсона к переговорам на Принцевых островах, Советское правительство в ноте Чичерина от 4 февраля проявило большую уступчивость и решимость идти на компромиссы с империалистическими державами. Выражалась готовность признать старые российские финансовые обязательства, предоставить концессии иностранному капиталу, обсудить вопрос о территориальных претензиях и границах и т. п. Свежий ветер новой политики сквозил через частокол дипломатических оговорок ноты.

Большевики встречали весну 1919 года с установками, полными противоречий, оставалось только угадывать, в какую сторону начнет распутываться этот клубок, в котором террор и война, продовольственные отряды и клятвы в верности государственной монополии тесно переплелись со стремлением к миру, союзу с трудовым крестьянством, кооперативным рынком и концессиями.

Глава III
Перелом в крестьянстве

Двуликая разверстка

В середине марта 1919 года, накануне VIII съезда РКП(б), левые эсеры преподнесли большевикам крупный сюрприз. В Петрограде прошла волна сильнейших выступлений рабочих. Питерский пролетариат, когда-то нежно баюкавший «колыбель революции», стал с силой ее раскачивать, пытаясь избавиться от выросшего страшного младенца. 10 марта десятитысячное собрание Путиловского завода по инициативе левых эсеров приняло резолюцию при 22 против и 4 воздержавшихся, в которой большевики обвинялись в измене идеям Октябрьской революции, в установлении самодержавия ЦК партии, правящего при помощи террора. В резолюции звучали требования немедленного уничтожения комиссародержавия и партийной диктатуры, передачи всей власти свободно избранным Советам, «уничтожения чрезвычаек, коммунистических охранок и жандармских отрядов особых назначений (продовольственных, карательных)», свободы слова, печати и т. п.[188]188
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 84, д. 43, л. 20


[Закрыть] Собрание постановило не приступать к работе до тех пор, пока резолюция не будет опубликована в печати и проведена в жизнь.

После этого рабочий Питер забурлил, путиловцев поддержали коллективы крупнейших заводов. 19 марта в присутствии 4000 человек в Москве на собрании Александровских вагонных и паровозных мастерских Николаевской ж. д, принимается обращение к красноармейцам и матросам с призывом о помощи. «Спасайте питерских рабочих. Больше недели славный Путиловский завод ведет борьбу против большевистских провокаторов, палачей и убийц. Большевистская власть расстреляла общее собрание рабочих Рождественского трамвайного парка. Сотни арестованных путиловцев, сотни арестованных рабочих всех питерских фабрик и заводов томятся в большевистских застенках. Матросы и красноармейцы в рабочих не стреляют, зато пьяные латышские и китайские наймиты, а также большевистские коллективы проливают пролетарскую кровь… На фабриках и заводах – повсюду пулеметы и броневики. Стоит стон и плач жен и детей сотен расстрелянных и арестованных рабочих…»[189]189
  Там же, л. 21 об.


[Закрыть]

18–23 марта в Москве проходил съезд пролетарской коммунистической партии, обстановка на нем была далеко не спокойной. Делегаты много дискутировали, у некоторых в голове не совмещалась реальность последних полутора лет с впитанными до Октября идеями и благородными лозунгами революции. Представитель образовавшейся группировки «демократического централизма» И. В. Мгеладзе (Вардин) высказался так: «Надо сказать прямо, что мы оторвались от масс, разучились с массами открыто и честно разговаривать. Бывали случаи, когда в Москве боялись на митингах открыто поставить вопрос о продовольствии… Поезжайте на московские фабрики и вы увидите, что разных негодяев слушают, а нас нет». Искоренение бюрократизма, отрыва от масс – вот лозунги децизма, брошенные оратором с трибуны. И далее: «В общем и целом наш лозунг в области советского строительства должен быть таков: назад к Ленину, к большевистской теории советского строительства»[190]190
  Восьмой съезд РКП(б). Протоколы. М., 1959. С. 213.


[Закрыть].

В более поздние времена призыв «назад к Ленину» воспринимался абсолютно серьезно и не был причиной гомерического хохота, но в 1919 году, когда сам Ленин был у руля и в нескольких шагах от оратора сидел за столом президиума съезда, – это было поразительно. Но так комически иногда проявляется искренняя потребность человеческого разума в идеале.

Сам Ленин на съезде также крупно шагнул «назад» к «ленинской» теории. Он официально объявил о том, что партия берет курс на союз со средним крестьянством. Но курс этот, запечатленный в съездовской резолюции «Об отношении к среднему крестьянству», был так же противоречив и не до конца последователен, как и все сделанное ранее. На съезде делегаты выразили некоторое недоумение в записках, которые они посылали Ленину, провозгласившему: «Не сметь командовать!» крестьянином. Они писали: «Как совместить шаги навстречу среднему крестьянству с практическими шагами Советской власти?» «Как согласовать лозунг добрососедских отношений с мелкобуржуазными элементами и нашу продовольственную политику, которая отражается, конечно, не только на кулацких спинах, но главным образом при нашей теперешней территории на среднем крестьянстве?»[191]191
  РЦХИДНИ, ф. 5, оп. 2, д. 2, л. 7, 10.


[Закрыть] Ответов на эти вопросы в материалах съезда не было.

Где-то в бумагах аграрной секции съезда затерялась переданная туда резолюция так называемого Рабочего комитета профессиональных союзов по содействию организации сельского хозяйства, принятая на заседании 16 марта при участии представителей ВЦСПС, всероссийских профсоюзов металлистов, железнодорожников, пищевиков, химиков, Военно-продовольственного бюро и других, в которой единогласно было решено, что, так как «реквизиция дает вообще незначительные результаты сравнительно с нормальной ссыпкой, а при нынешних условиях сохранение ее, являясь уже совершенно излишним и бесцельным, лишь напрасно раздражало бы крестьянское население и понижало бы охоту его к широкой организации посевов, просить СНК немедленно особым актом воспретить впредь реквизицию у крестьян хлеба и совершенно прекратить деятельность реквизиционных отрядов управления продармии Наркомпрода и упразднить их, оставив только рабочие отряды Военпродбюро, основной задачей которых является организация деревни»[192]192
  Вестник комитета посевной площади. 1919. № 3. С. 12.


[Закрыть]. Предлагались различные мероприятия по укреплению экономических и политических отношений с крестьянством, в том числе и немедленное материальное стимулирование крестьян к расширению посевов в наступающих весенних работах путем гарантий возмещения его трудовых затрат и пр. Это постановление было передано Бухарину и Ларину для сообщения в ЦК партии и на аграрной секции VIII съезда, но ЦК не счел нужным будировать на съезде этот раз и навсегда решенный вопрос, а председатель аграрной секции А. В. Луначарский самостоятельно не рискнул выступить по этому поводу, несмотря на свои крайне напряженные отношения с Наркомпродом, сложившиеся в бытность наркома просвещения уполномоченным ВЦИК по продовольствию в Костроме.

В марте были вновь повышены твердые цены на хлеб, но политика продовольственной диктатуры с ее отрядами и реквизициями суровым кулаком разбивала в беспорядочную мозаику мероприятия «нового периода экономической политики». Как тогда говорили по поводу крестьянской политики большевиков, правая рука не ведает, что творит левая.

Однако усиление репрессивного аппарата не являлось единственным критерием в оценке политики Наркомпрода. Для понимания причин, определявших развитие политической и экономической ситуации в 1919 году, следует внимательнее отнестись к вводимой Комиссариатом продовольственной разверстке. Вопреки распространенному мнению продразверстка явилась не ужесточением продовольственной диктатуры, а ее смягчением.

Продовольственная политика, точнее сказать продовольственная практика, эпохи военного коммунизма представляет собой весьма многообразное и противоречивое явление. За свою короткую историю она испытала несколько трансформаций в целом, кроме того, приобретая многоликое своеобразие в зависимости от конкретных условий регионов, губерний и даже уездов. Но со временем продовольственная политика принимала все более унифицированный характер, постепенно вливаясь в русло продовольственной диктатуры.

В ее становлении выделяются два основных периода, точнее две формы, в которых находило свое воплощение стремление государства к собственности на продукты крестьянского труда. Под первой формой продовольственной диктатуры мы подразумеваем принципы, установленные декретом ВЦИК от 13 мая 1918 года и сопровождавшими его постановлениями. Декрет объявлял государство полным собственником хлеба в стране, оставляя на руках его производителей только то количество, каковое, по мнению правительства, было достаточно для ведения хозяйства и личного потребления крестьян. Инструментами для осуществления столь всеобъемлющей претензии были избраны нормирование потребления, подворный учет и реквизиции.

Наряду с исключительно негативными политическими результатами, нормирование потребления и подворный учет быстро доказали свою техническую непригодность в условиях борьбы с деревней за хлеб. Это стало одной из причин перехода продовольственной диктатуры в ее вторую, более мягкую форму, известную под названием продовольственной разверстки. Если в первом варианте пытались исходить из установления норм крестьянского потребления, то декрет Совнаркома от 11 января 1919 года о разверстке зерновых хлебов и фуража отталкивался от противоположного.

Поскольку государство расписалось в своем бессилии установить достоверное количество хлебных запасов, то единственное, что ему оставалось сделать, это назвать точную цифру своих потребностей в хлебе, которая потом соответственно «развёрстывалась» по губерниям и уездам на основании статистических выкладок 1900–1917 годов, контрольных обмолотов, сведений тайных информаторов и т. п. полувоенных приемов.

Как первая, так и вторая формы продовольственной диктатуры заключали в себе противоречие. Первая форма, несмотря на четко выраженное стремление завладеть всеми «излишками» хлеба, все же в какой-то степени учитывала и исходила от потребностей и интересов крестьянского хозяйства, устанавливая потребительскую норму. Правда, рациональность компродовских норм можно было оспорить, и она оспаривалась, и не только крестьянами. Вот что о них писал А. П. Спундэ, занимавший в 1918 году пост пермского комиссара земледелия:

«По получении норм Наркомпрода мною были введены в действие последние, невзирая на то, что если не целиком, то во всяком случае в значительной части они безусловно грабительны для сельского хозяйства, особенно животноводства… так, например, двухфунтовая норма (дневная) для лошади вряд ли вообще кем-нибудь серьезно будет защищаться. Особенно же невыносима она для Урала, где зимой (при отсутствии подножного корма) идет гужевая доставка угля, дров, сырья, фуража и пр. на многие и многие заводы. Приблизительно такое же положение с остальными нормами… [которые! уничтожают почву для нормального животноводства»[193]193
  РГАЭ, ф. 478, оп. 1, д. 116, л. 68.


[Закрыть].

Но, повторяем, несмотря на всю спорность компродовских норм, они все же, хотя бы своим существованием, учитывали интересы сельского хозяйства. Вторая форма проддиктатуры – разверстка, формально их вообще не подразумевала, но она содержала очень принципиально важный элемент, которого не было в первом варианте. А именно: изначальную заданность, определенность государственных требований, что при всем остальном ее несовершенстве было очень важным в отношениях с крестьянством. В этом смысле разверстка 1919 года явилась непосредственной переходной ступенью к процентному натуральному налогу 1921 года. И надо сказать, в некоторых случаях разверстка достигала налогового совершенства еще до X съезда РКП(б). Вопреки стонам, несущимся из-под продовольственного пресса с юга России, северные крестьяне нередко высказывали свое одобрение системе разверстки. В конце 1920 года, на VIII Всероссийском съезде Советов, делегат из Череповецкой губернии, крестьянин, говорил, что разверстка на волость, вместо подворного учета и обложения, поощряет крестьян и понуждает к лучшей обработке земли[194]194
  Восьмой Всероссийский съезд Советов. Стен, отчет. М., 1921. С 144.


[Закрыть].

Главное в разверстке для земледельцев заключалось в ее размерах, т. е. насколько тяжесть обложения соответствовала реальным возможностям хозяйств. Потребляющие северные губернии Наркомпрод не очень опекал, рассчитывая в лучшем случае на их самоснабжение. Губернии же, отнесенные к разряду производящих, испытали на себе, особенно в 1920 году, всю мощь продовольственного гнета.

Противоречивость разверстки порождала возможность и ее неоднозначных толкований. Например, замнаркомпрод Брюханов на I Продсовещании предупреждал, что она полностью находится в русле прежней продовольственной политики[195]195
  Давыдов М. И. Борьба за хлеб. М., 1971. С. 132.


[Закрыть]. Однако это утверждение лучше отнести к разряду хороших мин при определенных обстоятельствах. Уже первые летописцы Наркомпрода признавали, что с «половины 1919 г. стало очевидно, что достигнуть полного проведения монополии невозможно. Слово „монополия“ вытесняется словом „разверстка“ с отказом от изъятия у населения всех излишков. Отчуждение у населения продуктов в пользу государства фактически принимает форму налога с осложненной коллективной ответственностью населения»[196]196
  Бычков С. Организационное строительство продорганов до НЭПа (опыт исторической оценки)//Продовольствие и революция. 1923. № 5–6. С. 186.


[Закрыть].

Но тогда это не любили подчеркивать. Хотя, когда один раз в сложной ситуации в феврале 1920 года Цюрупа разоткровенничался на сессии ВЦИК, он прямо заявил, что «мы идем через разверстку, как бы временно отступая от монополии, и ставим ее второй целью для успешной работы, а главное для того, чтобы крестьянское население поняло, что мы не собираемся торговать хлебом (с заграницей. – С/7.), а желаем получить только необходимый минимум для того, чтобы поддержать существование голодающего центра и голодающего пролетариата… В этих целях мы ставим себе некоторое обуживание против монополии с тем, чтобы потом перейти к осуществлению монополии в полном смысле этого слова»[197]197
  ГАРФ, ф. 1235, оп. 22, д. 1. л. 124.


[Закрыть].

Крестьянство, чуждое всяким премудрым словоплетениям, восприняло разверстку как налог[198]198
  См.: РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 5, д. 35, л. 123.


[Закрыть]. Им было только порой непонятно, почему этот налог требует от них больше хлеба, чем его имеется в наличии. Поэтому, поддерживая сам принцип разверстки, определенную заданность обложения, крестьяне всячески требовали уменьшить ее, «скостить», требовали участия своих представителей в определении ее размеров. «В скостке» зачастую и заключалось их примитивное представление о новой экономической политике.

Крестьяне были не одиноки в своем отношении к разверстке. «Серп и молот», издание 1-й Совтрудармии, писал, что «правильно понятая государственная разверстка представляет собой требование государства к производящему населению сдать часть его излишков»[199]199
  Пономаренко. О методах установления и проведения продовольственных разверсток//Серп и молот. Екатеринбург. 1920. № 9. С. 25.


[Закрыть]. Сами компродовцы в период своей перестройки в 1921 году задним числом справедливо указывали, что «разработанный план разверстки явился подготовкой необходимых условий к переходу на продналог, к отмене монополии»[200]200
  Актов С. Продовольственное дело и продовольственный аппарат//Четвертая годовщина Наркомпрода. М. 1921. С. П.


[Закрыть].

На незалежной Украине, где политическая ситуация 1917 года с небольшими коррективами продолжала сохраняться вплоть до 1921 года, разверстка более откровенно, чем где бы то ни было обнаружила свою налоговую сущность. После перехода к НЭПу комиссар продовольствия Украины М. К. Владимиров, анализируя общее и особенное в налоге и в разверстке, писал, что при разверстке волости, выполнившие к определенному сроку 100 % разверстки, освобождались от продотрядов, иначе говоря, негласно санкционировалась определенная свобода в распоряжении излишками[201]201
  Владимиров М. От продовольственной разверстки к продовольственному налогу//Коммунист. Харьков. 1921. № 7. С. 33.


[Закрыть]. Украинские продовольственники имели полное право утверждать, что «в сущности говоря, натуральный налог лишь легализует и расширяет право крестьянина в отношении его права распоряжения продуктом собственного производства»[202]202
  Там же.


[Закрыть], так как в 1920 году декрет Украинского СНК о продразверстке официально требовал от украинских крестьян лишь четвертую часть излишков.

Но это было на Украине, где, по свидетельству известного очевидца М. Булгакова, имелись «сотни тысяч винтовок, закопанных в землю, упрятанных в клунях и коморах и не сданных… миллионы патронов в той же земле и трехдюймовые орудия в каждой пятой деревне и пулеметы в каждой второй». Где с оружием было похуже, чем на Украине, там сильнее проявлялась другая сторона разверстки – стремление к монополии.

Разверстка, будучи шагом прогрессивным по сравнению с нормированием и подворным учетом, вследствие своей неопределенности (поскольку исходила из весьма растяжимого понятия «государственной потребности», куда легко укладывается и изобилие, и полуголодное существование) составила для государственных аппетитов почву столь же плодородную, как и монополия образца 1918 года. В результате, в 1920–21 продовольственном году в исконных владениях европейской России продовольственники отбирали не только излишки, но и самое необходимое для крестьянской семьи и хозяйства. И в этом отношении продразверстка оказалась для крестьян намного хуже, чем первая форма продовольственной диктатуры.

Продовольственное ведомство так и старалось трактовать разверстку, как изъятие всех излишков. Средством корректировки нарядов, не достигших этой цели с первого раза, к началу 1920/21 продовольственного года был узаконен и ранее практиковавшийся метод дополнительных разверсток на округу, где, по наблюдениям агентов, еще шевелилась свободная торговля монополизированными продуктами.

Как нет резкой грани между разверсткой и налогом, так и не было ее между первой и второй формами продовольственной диктатуры. Они взаимопроникают и сочетаются. После декрета о разверстке как минимум еще год сам Наркомпрод, наряду с разверстыванием «государственной потребности» по губерниям и уездам, продолжал устанавливать и нормы потребления. В начале кампании 1919/20 года издается распоряжение за подписью Цюрупы о нормах оставления зерна для высева, а также подтверждаются нормы душевого потребления хлеба, установленные летом прошлого года[203]203
  Бюллетень Наркомпрода. 1919. 9 августа. С. 2.


[Закрыть].

Логически разверстка и нормы потребления взаимоисключают друг друга, но на практике этими противоречивыми установлениями добивались того, чтобы путем нормирования подчистить в крестьянских амбарах то, что не смогла извлечь разверстка. Однако такие огрехи случались редко, и поэтому нормирование потребления стало бить по Наркомпроду, служа законным основанием к отказу от выполнения разверстки. Эта оплошность была вскорости исправлена распоряжениями от 29 декабря 1919 года и 17 февраля 1920 года о запрещении какого-либо подворного учета и определении каких-либо норм потребления[204]204
  Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Кн. 3. С. 149; Кн. 4. С. 237.


[Закрыть].

Покровский губпродкомиссар Третьяков в секретном приказе указывал на безусловность этого запрета, так как в противном случае крестьяне прячут все и оставляют только свою норму потребления и очень охотно идут на обыски и даже просят их обыскать. После чего продработники бывают вынуждены подписать с Советом акт, что излишков хлеба нет, и уйти восвояси[205]205
  – РГАЭ, Ф– 1943, оп. 3, д. 678, л. 57.


[Закрыть].

Но, невзирая на запреты, это «нормотворчество» продолжалось вплоть до НЭПа. В потребляющих губерниях ими пользовались продовольственники, чтобы не оставлять в руках крестьян лишнего пуда, в производящих губерниях, наоборот, за них цеплялись местные власти, чтобы не дать продовольственникам окончательно разорить земледельцев. Разверстки, накладываемые Наркомпродом на хлебные губернии, стремились охватить все излишки. Они очень хорошо учитывали «государственные потребности», но совершенно были чужды государственной же обязанности заботиться о развитии сельского хозяйства. Официальное признание получил термин «выкачка» хлеба, который идеально вмещал в себя ту небогатую гамму потребительских устремлений, которые до времени подавляюще господствовали в отношении военно-коммунистического государства к крестьянству.