Текст книги "Распутин наш (СИ)"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– На том и строится весь расчёт, – кивнул генерал. – Непогода. Праздник. Немец гостей не ждёт. Я бы тоже воздержался от артподготовки и постарался взять хотя бы первую линию обороны в штыки.

– Скажите, Радко Дмитриевич, вам не страшно доверить командование передовым отрядом совершенно неизвестному партикулярному чиновнику? – задал неожиданный вопрос моряк.

– Да нет, – пожал плечами генерал, – не страшнее, чем ваше распоряжение о выделении целого обоза дров, отправленного вслед за отрядом.

– А это не дрова, – надулся каперанг, – это маяки для обозначения фарватера. Начнём, как только их зажгут.

– А если не зажгут?

– Отложим начало движения флотилии до рассвета. В темноте, в метель посадим корабли на мель на радость немецким артиллеристам. Хоть вы и выделили нам лоцманов из местных рыбаков, но всё же я не хотел бы рисковать вверенными мне судами…

– К сожалению, я лишен такой роскоши – ждать, – вздохнул генерал, – цепи уже покидают окопы. Начнут одновременно с отрядом ровно через час. Интересно, где сейчас Адриан Иванович?

– Ведёт эскадру в бой, – вздохнул моряк, явно желая быть там, а не заниматься сухопутными делами, и, посмотрев на часы, добавил, – линкоры проходят траверз Колки.

– Линкоры?

– Адриан Иванович вывел в море обе бригады, в сопровождении крейсеров, тральщиков и эсминцев.

– Остаётся только молиться, чтобы всё у нас получилось…

Глава 12. Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее путь впереди

Седой и важный бургомистр задумчиво смотрел на проплывающие мимо него странные айсберги. “Удивительно, – казалось, думала чайка. – Севернее, где ночь длится полгода, они белые, а тут почему-то грязно-серые, и вслед за ними тянется жирный чёрный шлейф…” Пару раз чайка-бургомистр пролетала сквозь чёрное облако и чуть не задохнулась. “Не попасть бы снова в него”. Из расщелины, куда забилась птица, спасаясь от непогоды, была хорошо видна вся акватория у мыса Колка. В упавшей с неба темноте очертания проплывающих скал расплывались, скрадывались, и не было возможности определить, сколько их там.

Флагман Балтийского флота, линкор “Петропавловск”, подминая “ледяное сало”, упорно пробивался сквозь снежную круговерть, оставляя за кормой чёрно-белый фарш из грязной, мёрзлой крошки и густой, тёмной, как смола, воды. Следом мателотами шли его собратья “Полтава”, “Гангут”, “Севастополь” – вся первая бригада под командованием вице-адмирала Бахирева.

Ближе к берегу, скрытые непроницаемой снежной пеленой, под флагом контр-адмирала Небольсина пыхтели и мазали падающий снег угольной копотью “старички” полудредноуты – “Андрей Первозванный”, “Император Павел I”, “Цесаревич” и “Слава”. У них в этом рейде особая миссия – демонстрировать флаг, прикрывая до поры до времени первую бригаду от любопытных глаз. Эту же задачу выполняют крейсеры “Богатырь” и “Олег”. Откомандированные к первой бригаде линкоров, они рыщут мористее, лидируя три дивизиона новейших скоростных эсминцев. Медленные, но основательные “Рюрик”, “Баян”, “Адмирал Макаров”, с приличным калибром 8 и 10 дюймов, стерегут подступы ко второй бригаде.

Группа крейсеров “Россия”, “Диана”, “Громобой”, не способная никого догнать и ни от кого убежать, в окружении тихоходных эсминцев 4-го, 5го и 6-го дивизионов – главная ударная сила десанта. 43 четырехдюймовки, 24 шестидюймовки и 16 восьмидюймовых орудий главного калибра, бьющих на 20 вёрст – увесистый аргумент в споре за прибрежные города с расквартированными там немецкими гарнизонами. Они же прикрывают целую ораву тральщиков и транспортов, незаменимых при расчистке проходов к причалам для высадки десятитысячного десанта – всё, что Непенин смог наскрести за трое суток по учебным экипажам и оставшимся в Финском заливе кораблям. Авангард и главная ударная сила десанта – Тукумский и Курземский латышские стрелковые полки, обстрелянные, мотивированные, знающие местность. Первый из них деоккуппирует Виндаву и по железной дороге рванёт в Фрауэнбург, снося по дороге тыловые службы 8й и 10й армии. Второй должен отбить Либаву и прошерстить побережье. Морячки – на подхвате. Они, конечно, ребята лихие, но на суше – валенки валенками. Поэтому требуется закрепить эти толпы за подразделениями из латышских полков и запретить самодеятельность, во избежание нелепых, ненужных потерь.

Адмирал Непенин ещё раз прошёлся глазами по записке Распутина, изобилующей грамматическими ошибками. Какой позор! Такое впечатление, что этот господин никогда не изучал ни “еры”, ни “яти”! Ещё одно подтверждение – никакой он не сибирский крестьянин. В церковно-приходской школе таким азам учили. Где же он получал образование? В Германии? В Америке? Неважно. Главное – понять написанное можно, и по существу записка грамотная… Как он её назвал? Шпаргалка. Потешное словцо, то ли польское, то ли латинское…

“Эпические битвы под Верденом и на Сомме стянули во Францию все германские войска, которые можно было найти на пространстве от Соммы до Западной Двины. Выгребли доступные резервы со всех пассивных на тот момент фронтов. Тылы оголены. Гарнизонную службу несут инвалидные команды. На Восточном фронте регулярные части щедро разбавлены ландвером в надежде, что никаких серьезных проблем русские уже не доставят….” – прочёл Непенин и кивнул. – Что ж, скоро проверим. “Не менее эпическое Ютландское сражение в Северном море породило у Германии линкоробоязнь, страх линейных баталий. Шеер прекрасно понимает, что если общественное мнение Германии можно убедить в одержанной победе, то обмануть собственных офицеров и матросов ему не удастся. Тот факт, что германский Линейный Флот не может на равных противостоять британским линкорам, подорвал их боевой дух. А 4 ноября он получил новый удар. Когда «Мольтке» и дивизия дредноутов вышли в море, чтобы прикрыть спасение подлодок, севших на мель у берегов Дании, британская субмарина торпедировала сразу два линкора. Узнав об этом, кайзер решил, что рисковать линейными кораблями было ошибкой. Добавил, что флот уже не может контролировать даже Гельголандскую бухту, и в очередной раз запретил выходы линейных сил. А это значит, что немцы, получив достоверные сведения о выходе русских из базы, потратят драгоценное время сначала на согласование с Берлином самой возможности идти на Балтику, потом на уточнение состава эскадры, и, наконец, встанут в длинную очередь для прохождения Кильского канала. Это время можно потратить на нанесение неприемлемого ущерба немецким портам на Балтике, дав жестокую оплеуху сухопутным силам Германии. Даже корабельная артиллерия устаревших крейсеров и эсминцев – оружие судного дня для пехоты противника…”

Непенин встал из-за стола, прошёлся по каюте, ещё раз проигрывая в голове все варианты развития событий. Адмирал обязан уметь воевать не только на море. В паркетных баталиях риск потерять голову, пожалуй, больше, чем в боевой рубке. Фактически самовольно решившись на выход всего флота, командующий мог обосновать это только одним – немцы уже покинули свои базы для атаки Петрограда. Только так можно оправдать его инициативу о столь спешном выходе в море без соответствующих виз. Крайне необходимы доказательства. Два года назад Непенин подкинул разведке Германии ложную радиограмму о пленении капитана “Магдебурга”. Вчера ему пришлось повторить сей опыт и отправить телеграмму в Ставку – “радиоперехват немецких сообщений позволяет безошибочно утверждать о выходе линейных сил Германии для следования в Финский залив”. Теперь отступать некуда. Он просто обязан вытащить в Балтику эти чёртовы линкоры Рейнхарда Шеера!

Три дня назад, окончательно приняв решение о драке, Непенин сбросил с души тяжеленный камень, не дававший дышать последние два года. Находясь безвылазно в Гельсингфорсе, Адриан Иванович видел, как постепенно разлагается невоюющий флот, как растворяются в надвигающейся революционной буре иерархия и порядок. Казалось, всё утрачивало смысл. Да так оно и было на самом деле. Всё постепенно спускалось на самотёк. Ниточки субординации, донесений и приказов, связывавшие штабы с кораблями, рвались с пугающей скоростью. А в открытом море ждала смерть. Против четырех русских линкоров и ещё четырех недомерков Германия имела дюжину полновесных дредноутов. В лёгких силах перевес был еще солиднее. Сорок девять русских эсминцев, как бы они ни были хороши, выглядели бледно и неубедительно по сравнению с двумя сотнями германских "коллег".

Враг подавлял своим численным превосходством настолько, что ни о каких генеральных сражениях и речи быть не могло, оставалось сидеть под защитой минных полей и береговых батарей. Это ощущение собственной неполноценности давило и деморализовывало. Как воевать? Чем? Перед адмиралом снова и снова вставал пережитый позор сидения в Порт-Артуре, где самым светлым пятном и значимым событием в памяти осталась ночь торпедной атаки противника, когда он отдал приказ прикрыть корпусом своего миноносца броненосец «Севастополь». Георгиевский крест стал подтверждением собственного ощущения, что жизнь прожита не зря. Но это была жизнь лейтенанта. А сейчас? Что он сделал, как адмирал? Кого он прикрыл в Великой войне, чтобы она не оставила позорное послевкусие полной и безнадежной бесполезности?

С начальством говорить о своих переживаниях и что-то предлагать невозможно. Формально инициатива приветствовалась, но всякий чих требовал согласования сразу в двух инстанциях – Ставке Верховного Главнокомандующего и Морском штабе. Адмиралтейский шпиц выглядел изящно и тонко, но у большинства моряков вызывал чувство тошноты, ибо ассоциировался с бесчисленными инструкциями, рескриптами и директивами, безжалостно удушающими всякое желание мыслить инициативно и самостоятельно. Пойдёшь на открытый конфликт – в один миг окажешься на берегу.

И тут, в самый разгар депрессии – предложение Распутина о трех заманчивых операциях – выводить флот не на самостоятельную охоту, а в поддержку наступления сухопутных войск, где лыком в строку будет и морской десант в Либаве, и речная атака на Митаву, и даже ледовый поход линкоров из Гельсингфорса в открытое море на рандеву с Хохзеефлотом кайзера… С Шеером сыграть надо особо тонко. Весь расчёт на цейтнот, в котором окажется Берлин, узнав, что побережье Балтики постепенно и неумолимо переходит под контроль русских, а Балтийский флот громит одну за другой германские базы. Вся надежда на то, что герр Шеер не будет дожидаться прохода Кильским каналом всех линейных кораблей. Подгоняемый стонами избиваемых портов и пинками из Берлина, адмирал кайзера вынужден будет бить не кулаком, а растопыренной пятерней, бросая в бой корабли по мере их прибытия на Балтику. Для того, чтобы создать в Берлине соответствующий настрой, он, Непенин, не ограничится Либавой. Во время десантной операции Вторая бригада “прогуляется” до Мемеля, а первая – до Кенигсберга, наведёт переполох в сонном немецком курятнике. Пока ещё не поздно, пока революция не проехалась паровым катком по нему и всему Балтийскому флоту… В последнее время ее обжигающее дыхание чувствовалось особенно ясно.

За двое суток до выхода в море.

Сразу после объявления приказа к Адриану Ивановичу явился вице-адмирал Максимов[27]27
  Андре́й Семёнович Макси́мов, В 1915–1917 – начальник минной обороны Балтийского моря. С 10 апреля 1916 года – вице-адмирал. После убийства Непенина в феврале 1917-го был стремительно избран Командующим Балтийским флотом, затем также стремительно – уже 02 июня смещен с этой должности ввиду полной профнепригодности. После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти. С августа 1920 по декабрь 1921 командовал Черноморским флотом. Накомандовал так, что закончил карьеру капитаном сторожевика “Воровский”. С 1927 года – в отставке. По мемуарам белой эмиграции бродят недоказанные слухи о близости Максимова к масонской ложе “Великий Восток” и лично к Гучкову и Милюкову.


[Закрыть], тайный завистник и недоброжелатель, получивший звание вице-адмирала раньше Непенина, но так и оставшийся на незаметной, непрестижной должности начальника минной обороны Балтийского моря. Андрей Семёнович был сахарно-предупредителен, изложив ультиматум в форме тихой, нижайшей просьбы – отменить приказ о выходе линкоров из базы и вернуть учебные экипажи на место дислокации. На встречный вопрос, чем обосновано требование Максимова, выходящее далеко за рамки его должностных обязанностей, тот смутился, сказав, что он только посланник, и туманно сослался на важных людей в Петрограде, крайне недовольных внезапной резвостью командующего Балтфлотом. Что это за “большие и важные люди”, Непенин начал догадываться на следующий день, когда в его приёмной нарисовался капитан первого ранга Альфатер[28]28
  Альтфатер Василий Михайлович, капраз, с января 1916 года занимал должность флаг-капитана Морского штаба Верховного главнокомандующего. После Октябрьской революции – первый командующий Рабоче-крестьянского красного флота РСФСР. За него яростно хлопотал председатель ВЦИК Свердлов, выдвигая на новые и новые должности. К нему постоянно за консультациями обращался Троцкий. Усилиями этих двух партийных деятелей беспартийный Альтфатер стал членом Реввоенсовета, членом коллегии народного комиссариата по морским делам, командующим РККФ. Умер в 1919 году от инфаркта, хотя некоторые историки предполагают отравление.


[Закрыть], флаг-капитан Морского штаба при Верховном главнокомандующем, долженствующий находиться в это время в Ставке. Василий Михайлович стоял собственной персоной перед Непениным и, заметно нервничая, грозил высочайшим неблаговолением в случае, если командующий продолжит упорствовать и линкоры таки покинут свои зимние стоянки. На фоне благостного молчания самого императора и адмиралтейства, активность отдельных лиц в морской форме выглядела настолько подозрительно, что Непенин позволил себе взять под арест обоих и в авральном режиме продолжал готовить поход.

Адриан Иванович не знал что Николай II, пользуясь формально-праздничным поводом – Рождеством Христовым, уединился в Царском селе, отменив все доклады и полностью посвящая себя семье, а точнее – перманентной истерике императрицы, требующей мобилизовать всю полицию и жандармерию, снять с фронта казачьи части и направить все эти силы на поиски Друга семьи, которого так позорно профукал генерал Глобачёв. Чтобы как-то успокоить супругу, император объявил, что примет только тех, кто явится с информацией о местонахождении Распутина или о лицах, причастных к его похищению. Естественно, что при таком раскладе никакие вопли из-под шпица до царственных ушей не долетали. Самодержец оградил себя от подданных, даже не задумываясь о последствиях. Семья важнее. Анархия, как питон, поглощала империю, и паралич центральной власти приобрёл совершенно неприличные размеры. Вот что записал в своем дневнике французский посол Морис Палеолог 23 декабря 1916 года, приводя слова некоей «графини Р.»:

«Я обедала ежедневно в различных кругах. Повсюду сплошной крик негодования. Если бы царь в настоящее время показался на Красной площади, его бы встретили свистками. А что касается царицы, её растерзали бы на куски. Во всех классах общества чувствуется дыхание революции».

В таких условиях, когда верхи не только не могут, но и не хотят, история вершится на местах, и решительной инициативе снизу уже никто ничего противопоставить не может. Сопротивление способны оказать не власть предержащие, а другие, такие же энергичные и деятельные, готовые рискнуть своей карьерой, положением и даже головой ради некоей цели и идеи.

За сутки до выхода в море.

– Ваше высокопревосходительство, разрешите? – лейтенант Тирбах, опростоволосившийся при попытке захвата Распутина, рыл землю, стараясь реабилитироваться в глазах Непенина, плюнув на все условности и выполняя при нем обязанности жандармерии и контрразведки. – Адриан Иванович, Ваш приказ выполнен. Взяли прямо на квартире, сонного! Не ожидал нашего визита, не успел даже бумаги уничтожить. Всё, как вы говорили – списки боевиков подпольной организации, в основном на “Андрее” и “Павле”, списки на ликвидацию офицеров. Вы там самый первый…

– Прекрасно, – ответил адмирал, обведя на шпаргалке Распутина жирным овалом и перечеркнув фамилию прапорщика по адмиралтейству Гарфильда. – Где он сам и что ещё сделано?

– Гарфильд сидит на гауптвахте. У него дома оставил мичманов из подплава – ребята крепкие и лихие. На “Андрее” и “Павле” подпольщикам выданы увольнительные, контрразведка будет их брать на берегу, подальше от кораблей.

Непенин коротко кивнул и впервые за неделю с наслаждением вдохнул полной грудью, словно невидимая смерть слегка ослабила хватку.

– Хочу поговорить с ним лично, – решил он после паузы.

Говорить пришлось не только с ним, но и с другими офицерами, заглянувшими “на огонёк” к скромному прапорщику. Среди них оказался любимец Непенина, капитан второго ранга Ренгартен.

– Что ж вы, Иван Иванович, – адмирал, кряхтя, присел напротив звезды радиотехнической разведки Балтийского флота, – совсем решили добить меня, старика. Чем же это я вам не угодил?

Ренгартен был бледен и напряжён, но голову не опускал и глаза не прятал.

– Мне не в чем перед Вами оправдываться, Адриан Иванович. Я никогда не скрывал свои взгляды и своё недовольство текущим положением дел в нашем богоспасаемом Отечестве. Единственное, о чем вы не знали, что давно, со времени позорного японского плена, я не только глубоко сочувствую революционному движению в России, но и считаю своим долгом всемерно помогать ему, если это не противоречит чести офицера. Не узнали бы и на этот раз, не заявись я домой к Гарфильду.

– Позвольте, голубчик, а какая же нужда заставила вас нарушить конспирацию?

– Я должен был лично сообщить Гарфильду, что отказываюсь выполнять задание ревкома и не буду передавать радиограмму или способствовать радиопередаче о выходе эскадры из базы.

– Да-а-а-а, дела-а-а, не ожидал, – протянул адмирал задумчиво, удивленно подняв брови.

– Что вы не ожидали?

– Удивлен я, что дело революции требует передавать кому-то информацию о перемещениях Балтийского флота.

– Вот и мне тоже это показалось подозрительным, – вздохнул Ренгартен и отвернулся. – Куда меня сейчас, в “Охранку”?

– Господь с вами, голубчик, – Непенин тяжело поднялся на ноги и подошёл к иллюминатору, за которым в вечерней мгле слабо проступали обводы боевых кораблей, – здесь нет жандармов, наш разговор полностью приватный и главное – мы с вами в одной лодке. Да-да, не смотрите так удивленно. Среди документов, изъятых у Гарфильда, обнаружены списки офицеров, подлежащих ликвидации. Так вот, ваша фамилия во втором списке, на почётном месте рядом с генерал-майором Бубновым.[29]29
  Бубнов Иван Григорьевич – русский корабельный инженер, с 1912 года – генерал-майор корпуса корабельных инженеров. В 1900 году Бубнов возглавил Комиссию по разработке проекта первой российской подводной лодки с двигателями внутреннего сгорания – «Дельфин». Всего по его проектам построено 32 субмарины.


[Закрыть]

По внешне невозмутимому лицу Ренгартена пробежала тень.

– Да-да, дражайший Иван Иванович, – Непенин вернулся к столу и навис над капитаном, уперев кулаки в столешницу, – делу революции, как видите, крайне необходимо, чтобы вы перестали существовать. Очевидно не только я, но и вы мешаете торжеству народной демократии.

– Это какая-то ошибка, – бесстрастно глядя перед собой, выдавил Ренгартен.

– Да всё, что сейчас происходит, одна большая ошибка, – раздраженно бросил Непенин, – начиная со списка неотложных дел самого Гарфильда, где один из первых пунктов – проникновение на штабной корабль “Кречет”, похищение журнала учета оперативной информации и кальки минных позиций![30]30
  Исторический факт. Одно из первых деяний революционных матросов во время Февральской революции – похищение со штабного корабля «Кречет» секретных оперативных документов, в том числе кальки минных позиций.


[Закрыть] Наверно они здорово помогут в борьбе за права рабочих… Или это тоже ошибка? Не отвечайте – вопрос риторический.

Лицо Ренгартена окаменело. Он смотрел перед собой так же бесстрастно, как и пять минут назад, и только желваки, ходящие туда-сюда под бледной кожей, выдавали душевные страдания.

– Иван Иванович, – обреченно произнес адмирал, – один очень интересный и неоднозначный человек недавно познакомил меня с цитатой британского писателя Томаса Карлейля: “Всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются её плодами отпетые негодяи.” Предполагаю, что и русская революция не будет исключением. Я не собираюсь в чем-либо убеждать вас и, упаси Бог, не требую изменять вашим идеалам. Просто вы должны знать, с кем собираетесь поднимать красное знамя над Балтийским морем.

Непенин пошелестел бумагами на письменном столе и вытащил изрядно захватанную руками шпаргалку Распутина.

– Матрос 2-й статьи Сергей Алекандрович Гарин-Гарфильд в 1895 году дезертировал в Плимуте (Англия) с русского учебного судна «Генерал-адмирал», был задержан британскими властями, посажен в тюрьму. Завербован британской разведкой. Замечен в компании фабианских активистов, связанных с обществом “Мы”. Прошёл подготовку, как профессиональный убийца. Под маской интернационального бродяги-пропагандиста выполнял различные интимные задания хозяев в Англии, Австралии, Америке, Индии, Японии. В 1902 году в Нижнем Новгороде Гарфильд был представлен социал-демократу Свердлову и в дальнейшем работал по его поручениям, участвовал во многих «громких предприятиях», так называемых “эксах”. В 1906 году организовал покушение на жизнь генерала Селиванова во Владивостоке. Здесь его арестовали и посадили в тюрьму на 8 лет. Но когда во время войны он оказался на свободе, в его документах не осталось ни единой строчки про революционную террористическую деятельность. Это позволило Гарфильду получить погоны прапорщика по адмиралтейству и устроиться в интендантскую часть Кронштадта… Иван Иванович, вы знали эти страницы жизни вашего товарища по борьбе за светлое будущее? Спрашиваю не просто так. Если знали, значит можете представить себе, кому была предназначена радиограмма…

– Могу только догадываться…

– А давайте у него самого спросим!..

С Гарфильдом поговорить не удалось. Растерянный Тирбах доложил, что на гауптвахту совершён вооружённый налёт. Профессионально. Жестоко. Никого в живых не оставили. Из арестованных освобождён только прапорщик. Налетчики остальные камеры даже не открывали. Операция по задержанию бунтовщиков с линкоров тоже сорвалась. Контрразведка потеряла убитыми сразу восемь человек. Никто из заговорщиков на корабли не вернулся. Но это уже было неважно. Линкоры отдавали швартовы и выходили в море. Балтийский флот отправлялся воевать. В этот вечер самодержец российский написал в своем дневнике:

“Утром у меня был Сандро. В 12:12 пошли к молебну в походную церковь, по случаю именин Анастасии. Завтракал и обедал Мордвинов (деж.). Сделал с ним и дочерьми прогулку вокруг парка. В 4 ч. принял Протопопова, а после чая Покровского. Вечером занимался…”

Рабочий график Российского императора был не столь напряженным, как у воюющей, встающей на дыбы, предреволюционной страны…..

* * *

– Адмирал на мостике!

Непенин, вполуха слушая доклад вахтенного офицера, придирчиво смотрел на запорошенную снегом, обледенелую махину “Петропавловска”. На верхней палубе неожиданно пусто – шлюпки и паровые катера линкор отдал десанту. К моменту, когда в спасательных средствах возникнет нужда, они все равно будут приведены в негодность огнем или осколками вражеских снарядов. Соответственно, тащить их в бой не было никакого смысла, а вот вреда много: деревянный корпус и горючие материалы на борту – дополнительный источник сильных пожаров.

Буквально в паре кабельтов от “Петропавловска” расталкивала снежную взвесь “Полтава”. Исполинские мачты терялись в ночной мгле, и чудовищная глыба линкора вырастала из морских глубин, словно айсберг, перенесенный в Балтийские воды с далёкого Севера неведомой силой. Боевой корабль был прекрасен, как вообще может быть прекрасно своей губительной красотой совершенное оружие. Казематные полубашни топорщились стволами скорострельных 120-мм орудий, способных забросить снаряд на семь миль и выстроить непреодолимый частокол разрывов на пути атакующих миноносцев. Противоминный калибр казался игрушечным радом с циклопическим главным оружием – двенадцатью огромными двенадцатидюймовыми пушками в четырех приплюснутых башнях. Один снаряд полтонны весом. В русско-японскую стреляли облегченными, двадцатипудовыми болванками, содержащими всего три с половиной фунта взрывчатого вещества. А сейчас бронебойные снаряды в тридцать пудов несут почти пуд взрывчатки! И не пироксилин, а тринитротолуол! И это – бронебойные, у фугасных – в четыре раза больше… Впервые увидев огромные, саженные боеприпасы, Непенин мысленно вздохнул. "Нам бы такие в Порт-Артур". Впрочем, подобные мысли, наверняка, приходили в голову каждому ветерану.

– Ваше Высокопревосходительство, – вырвал Непенина из созерцательного состояния настойчивый голос вахтенного, – проходим Виндаву.

“Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее путь впереди,” – вспомнил адмирал последние строки шпаргалки Распутина.

– Передайте Николаю Парфёновичу – пусть начинают! – произнёс Адриан Иванович.

Он не видел в темноте, как вываливаются из строя крейсеры второй бригады, а команды, поднятые свистками боцманов, растекаются по боевому расписанию. Балтийский флот всей своей мощью наваливался на Балтийское побережье, ломая через колено ход истории.

Историческая справка: Сергей Александрович Гарин-Гарфильд. Социал-демократ с 1903 года, партийные клички – Сергей, Гафель, Штурман и др. В 1917 году председательствовал в Гельсингфорсском совете рабочих и солдатских депутатов. Главный организатор революционного террора с целью обезглавить Балтийский флот и лишить его боеспособности. В 1920-м – главный комиссар морских сил Дальневосточной республики. Осенью 1922 года обрёл тихую пристань на посту заместителя ответственного редактора ленинградской «Красной газеты». В 1925–1926 годах – член президиума и правления СОРАБИСа (Союз работников искусств), председатель его киносекции. Активный организатор травли Сергея Есенина.