Текст книги "Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы)"

Автор книги: Сергей Трахименок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Вот как? Чувствуете… Чувства, мой дорогой, в личной жизни нужны. Мало ли что может Тропин скрывать и недоговаривать. Может быть, он в то время водку пил или к сударушке ездил. Все, что не связано с пожаром, не должно нас интересовать. Допустим, через неделю вы установите, что Тропин отлучался с дежурства или, наоборот, был в коровнике. Ну и что? Это ничего не дает… Узко и однобоко работаете. Типичный подход уголовного розыска: пьяница – значит, может совершить преступление. Да, и еще, если у вас противоречия в показаниях двух источников, то нужно проверить оба, понятно? Булгахтера допросите, булгахтера.

– Нам машина нужна, – еще раз перебил излияния шефа Кроев, – в Кедровку добраться.

– Машина будет. Но на будущее… Гонять ее в оба конца накладно. Можно взять машину в совхозе.

– Не дают ее в совхозе, саботируют.

– Все понятно, вы успели поссориться с руководством совхоза. Это вас не красит. Следователь должен ладить с руководством, находить подход к людям.

– Я следователь, – обозлился Кроев, – следователь, как вы правильно заметили, а не проситель и не побирушка, и я на службе у государства, а не у Клягина.

– Успокойтесь, Александр Петрович, успокойтесь, не горячитесь, – сказал шеф, – вы там с людьми ссоритесь, а я вынужден вашу горячность смягчать, играть роль буфера, а я прокурор, а не буфер. Вот будете на моем месте, тогда и делайте что хотите, ссорьтесь с кем угодно… Короче, машину я вам пришлю часам к восьми. До завтра.

Шеф положил трубку, а Кроев, остыв немного после разговора с прокурором, подумал, что тот прав. Они действительно взяли в оборот Тропина, а Степаненко остался в стороне.

И Кроев направился к бухгалтеру.

Степаненко встретил его в той же полосатой пижаме, в какой видел его Кроев во время следственного эксперимента.

– Как здоровье, Иван Михайлович? – поинтересовался следователь, – вот побеседовать с вами пришел.

У Степаненко был неважный вид, и Кроев не стал употреблять привычное «допросить», чтобы не сделать ему хуже. Он даже не стал предупреждать бухгалтера об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, ограничившись напоминанием о том, что тот должен говорить правду.

– Уточнить хочу одно обстоятельство, – произнес Кроев, когда все формальности с протокольной шапкой были закончены, – который был час, когда приехал Тропин и сообщил о пожаре?

– Не помню, я на часы не смотрел.

– А что вы делали потом, когда он уехал?

– Я уже говорил раньше: оделся и побежал в контору.

– Замок быстро открыли?

– Да.

– Телефон работал?

– Да… я сразу дозвонился.

– Иван Михайлович, – сказал Кроев как можно мягче, – установлено, и довольно точно, что Тропин приехал к вам около двух часов тридцати минут. В пожарную охрану вы дозвонились в три двенадцать. Как получилось, что вы полчаса с лишком «бежали» к конторе?

Степаненко молчал.

– Может быть, у вас неприязненные отношения с Тропиным?

Бухгалтер достал таблетку валидола, положил под язык, собираясь с мыслями, и, наконец, выговорил:

– Дурно мне стало, когда Тропин приехал. Давно у нас ничего такого не было и заорал он диким голосом: «Коровник горит». Я ему что-то ответил, а когда уехал он – плохо себя почувствовал. Валидол под язык положил и прилег на кровать. Сколько лежал – не помню. Только когда к конторке шел – народ уже к ферме бежал, значит, не долго пролежал.

– А раньше почему об этом не сказали, Иван Михайлович?

– Стыдно было за свою слабость, да и значения этому не придал.

– Зря не придали, – сказал Кроев укоризненно, – а мы на Тропина чуть всех собак не навешали.

– Да он стоит того… Вы его еще не знаете.

– Стоит, не стоит – это другой вопрос, – проговорил следователь и стал писать протокол.

Пока он заполнял бланк, Степаненко принял еще одну таблетку и прилег на кровать.

Уже пять лет он жил один. Жена умерла, а дети, отучившись в школах и вузах, разлетелись по области и к нему заглядывали редко. Отделение хирело. Из старых специалистов остались только Конкин да он. Оба они в шестидесятых годах окончили сельхозтехникум: Конкин – отделение зоотехники, Степаненко – бухучета. Но если Конкин после окончания техникума мало изменился, то со Степаненко произошла удивительная метаморфоза. Он отдалился от сельчан, стал носить шляпу, по тем временам это был первейший признак принадлежности к начальству. И даже говорить стал тихо, так, что все замолкали при нем, боясь заглушить его голос. На всех, не имеющих среднего специального образования, смотрел свысока. Любую попытку поговорить с ним запросто воспринимал, как личное оскорбление и обиду. Обидчиков помнил долго и по мелочам им пакостил. Среди обидчиков был и Тропин. Тот всячески издевался над атрибутами интеллигентности бухгалтера, особенно над его пижамой, говоря: «И выдали Ванечке клифт полосатый, носи его, Ваня, носи». А лет двадцать назад, когда в продаже появились первые «Спидолы» и огромный ящик с антенной стал украшением квартиры и двора Степаненко, Тропин уел его особенно болезненно. Заглянув через забор во двор к бухгалтеру, который «прослушивал музыкальные постановки», Тропин сказал, что под такую музыку у него в бане мочалку свистнули.

В ту ночь, когда Тропин постучал ему в окно, он действительно испугался, и, правда, пил валидол, и лежал на кровати. Однако задержала бухгалтера не болезнь, а подлая мыслишка отомстить Тропину. Понимал он, что Тропин был на ферме один и пожар возник не без его участия, а даже и без его – все равно. Тропин дежурил – значит, ответственность на нем. И чем тяжелее будут последствия, тем больше достанется Тропину.

«Это тебе за клифт полосатый и мочалку, что в бане свистнули», – злорадствовал Степаненко, лежа на кровати. Но долго лежать на кровати ему не позволило чувство опасности, которой он невольно себя подвергал. Оно и погнало бухгалтера в контору. А теперь его чуть удар не хватил, как точно следователь попал в «неприязненные отношения». Однако Степаненко не дурак – жизнь прожил, его на пушку не возьмешь. Понял он, что попадание было случайным, и успокоился.

Следователь вернулся в контору, когда уже стемнело. В кабинете управляющего был Корж, он говорил с кем-то по телефону.

Кроев подождал, пока опер закончит разговор, и сказал:

– Гора с плеч – хоть что-то увязалось…

– Да? – удивился Корж. – Что же?

– Почти все, – расплылся в улыбке Кроев и рассказал Коржу о допросе Степаненко.

– Да-а, – задумчиво произнес Корж, – действительно кое-что…

Скрипнула дверь, и в кабинет ввалился Конкин.

– Там машина подошла, – сказал он, – водитель передал, что ждет рас.

«Василич недоволен тем, что шеф отправил его на ночь глядя в „Приозерный“, – подумал Кроев, – даже заходить в контору не стал».

– Сейчас, – бросил Конкину Корж, – Глинков подойдет, и мы поедем.

– Не помешаю вам? – спросил управляющий. – Мне бумаги просмотреть надо.

– Нет, нет, – в один голос ответили Корж и Кроев, – это мы вам третий день мешаем.

Конкин сел за стол и, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Коровник новый строить будем. Сегодня у Клягина был. Он уже договор заключил, с завтрашнего дня начинаем…

– Все понятно, – моментально отреагировал на это Корж, – а договор заключен с шабашниками.

– Точно, – вздохнул Конкин, – устал я что-то. Нам со Степаненкой давно на пенсию пора, но… специалисты к нам не едут, а начальство не отпускает, говорит, нужны еще…

Из коридора послышались голоса. Затем стремительно открылась дверь, и в кабинет влетел Глинков.

– Там машина ждет, – выпалил он.

– Подождет, – буркнул Кроев.

– …и Тропин повестку требует, говорит, Степаненко ему три дня не оплатит.

– Не нужна ему повестка, – ответил Конкин, – это он дурака валяет.

– Отпусти его домой, – отдал распоряжение Глинкову Корж.

– А что это Тропин никого в деревне не признает, а Степаненко побаивается? – поинтересовался Кроев.

– О, о, – заметил Конкин, – Степаненко у нас самый сильный человек: он тысячами ворочает и на зарплате сидит.

Поговорили еще немного, попрощались с Конкиным и поехали.

В машине Кроева охватила эйфория удачи. Он болтал без умолку, рассказывал анекдоты, сыпал афоризмами из запасов Чубаря, задирал Коржа и Василича. Он и на Глинкова напал бы, но тот вышел на центральной усадьбе.

– Чему радуешься? – спросил Корж.

– Как чему? Все увязалось и стало на свои места – раз, от человека отстали – два. Он хотя и пьяница, и судим, а все же человек, а закон у нас один для всех.

– Ты о чем это?

– О Тропине, конечно, – закипятился Кроев.

– Ах, о Тропине, – передразнил его Корж, – так прав Степаненко – стоит он того… Да и меня не покидает чувство, что не чист он в этой истории… нечист…

– «Чувства в личной жизни нужны», – процитировал шефа Кроев.

– Что-то знакомое, где-то я это уже слышал. Цитата из речей начальства?

– Да, а что? Шеф, между прочим, голова. Это он подсказал мысль проверить показания Степаненко и как в кол попал. О чем это говорит? О том, что он специалист своего дела, разбирается в людях и обстановке. То, на что мы потратили три дня, он разрешил вмиг. Так что нам есть чему у него поучиться, – ответил Кроев.

– Успокойся, не посягаю я на компетентность твоего шефа… Со временем ты тоже будешь прекрасно разбираться в людях и обстановке… разумеется, поучившись у старших товарищей. В теории есть метод проб и ошибок. Практики называют его короче – метод тыка. Так вот, старшие знают, куда им ткнуть. Понял? В этом их преимущество перед молодежью… и вообще, закончим этот разговор. Мы в последнее время только и делаем, что дискутируем, а я что-то устал, как и Конкин, от дискуссий.

Корж замолк. Он не хотел раззадоривать легко заводимого Кроева. Зачем? Со временем он сам придет к пониманию многих вещей их неблагодарной работы.

Опыт подсказывал ему, что дело по факту пожара, скорее всего, раскрыто не будет. Они добросовестно работали все это время, но все преступления и происшествия раскрываются только в детективах. На практике все иначе, и вероятность раскрытия этого дела равна нулю. Только случайность может помочь Кроеву, но этого не будет: пожар не кража, не убийство – в его раскрытии никто не заинтересован. Чем дольше будет проходить расследование, тем больше оно выявит вещей, которые не любят показывать руководители. Поэтому Клягин за то, чтобы о пожаре забыли. Но где тут забудут, когда ездит следователь Кроев и ворошит, ворошит пепелище в душах рабочих совхоза да и в душах начальства. Заставляет задать вопрос: Почему нас, почему в «Приозерном»? Рвется там, где тонко, горит там, где нет порядка…

Клягин – мужик деятельный, он все свои возможности подключит, чтобы «пожара не было», «либо был маленький пожар» и даже не пожар вовсе, а «маленькое возгорание», при котором «почти ничего не сгорело». И он всем шеи свернет, кто считает иначе, а иначе считает следователь Кроев.

Ну, дай, как говорится, Бог нашему теляти вовка зьисть…

Машина подошла к дому Коржа и остановилась: Василич свое дело знал четко.

– Ну прощай, Холмс, – сказал Корж, – дальше наши пути расходятся.

– Как расходятся? – удивился Кроев. – Шеф же просил не разбивать группу.

– Шеф просил и распросил, – съязвил Корж, – договорилось, видимо, с ним мое начальство и меня пред ясны очи потребовало. Говорит, пока ты с Кроевым в деревне дурака валяешь – работа стоит.

– А у нас что, не работа? Баловство?

– Начальству, Саша, виднее, где работа, где баловство.

– А как же я?

– Ты? Ты дальше пойдешь один. Конечно, уголовный розыск тебя не оставит, но он разыскивает преступников, а вдруг в ходе следствия выяснится, что таковых нет? Короче, если ты хочешь знать перспективу дела – изволь – все сводится к короткому замыканию.

– Почему?

– А вот это сам мне скажешь, когда закончишь дело, на то ты и следователь. Пока…

Корж вышел из машины, захлопнул дверку и, скользя по замершей уже дороге, повел домой. Он опять ругал себя за то, что не сдержал слово и снова принялся «наставлять» Кроева. Но наставлял с оглядкой и, сказав «а», не решился сказать «б»… Но может, так и лучше: Кроев парень самостоятельный и до всего дойдет сам, а сам дойдет – лучше разберется, кто и для чего горит.

Следующий рабочий день для Кроева начался в кабинете шефа. Мазюк, по-хозяйски расположившись за столом, отчитывал следователя.

– Александр Петрович, – говорил он, – следователь должен иметь чутье на практическую ценность той или иной информации и сам определять, где тратить свое драгоценное время, а где нет. Убить три дня, чтобы выяснить несущественные противоречия в показаниях. Это расточительно… У вас в производстве еще пять дел, и сроки у них не стоят на месте.

Шеф, видимо, «истосковавшись» по Кроеву, отчитывал его с полчаса, а затем коротко спросил: «Планы по настоящему делу?»

– Думаю изъять документы в совхозе.

– Так, – ответил шеф и забарабанил пальцами по столу.

– Дождаться заключения экспертизы.

– Так…

– Еще раз поработать со свидетелями…

– Все?

– Все, – ответил Кроев.

– Я с вами согласен, согласен, – шеф уже барабанил по столу двумя руками, – только изымать документы, думаю, не нужно. Мы не хищение расследуем, а пожар… И не в бухгалтерии, а в коровнике. Поэтому будет правильней сделать официальный запрос о стоимости сгоревшего имущества. Пусть руководство «Приозерного» нам его даст.

– Но руководство заинтересовано «в малом ущербе»…

– Безусловно заинтересовано, безусловно. Но все они носят партбилет в кармане, занимают определенные должности, ставят свои подписи на документах и отвечают за правильность данных ими сведений. Так будет политически правильней и быстрей.

– Хорошо, – согласился Кроев, – я уже сделал запрос.

– Александр Петрович, вы меня приятно удивляете. О чем нам тогда говорить, работайте.

И Кроев стал работать. А через неделю, получив ответ из «Приозерного», снова спорил с шефом.

– Они меня что, за дурака считают, – говорил он, держа в руках бумагу, в которой ущерб от пожара определялся в двенадцать тысяч рублей.

– Александр Петрович, – успокаивал его шеф, – не вижу причин для беспокойства. Там все ясно расписано со ссылками на финдокументы, так как вы их просили.

– Владимир Юрьевич! Три десятка черно-пестрых – это около двадцати тысяч, плюс помещение, плюс оборудование, плюс затраты на строительство нового коровника…

– Ну, ну, – это эмоции. В ответе ясно расписано, что часть стоимости коров компенсирована сдачей на убойный пункт и звероферму. Согласны? Коровник старый и по бухгалтерским меркам ничего не стоит. Так? Так. Клягин и его главбух правы. И нам здесь не стоит копья ломать. На их стороне закон, а мы – законники – пытаемся на них другими методами воздействовать. Да не дай Бой мы это сделаем, Клягин нас в порошок сотрет руками нашего же начальства.

– Что же из этого следует?

– Из этого следует то, что сумма ущерба у вас в деле имеется.

За текучкой дел прошел месяц, и Кроев получил заключение пожарно-технической экспертизы. Он долго не решался вскрыть пакет. Там мог быть ответ на главный вопрос о причинах пожара, а могло его и не быть.

Но вот Рубикон перейден. Нож из вещдоков вскрыл картон, и Кроев начал просматривать констатирующую часть, плохо понимая прочитанное. Затем у него не хватило терпения – он перелистал несколько страниц… а вот и выводы:

«Непосредственной причиной пожара могло быть короткое замыкание электропроводки…

Решить вопрос о моменте короткого замыкания не представляется возможным ввиду отсутствия практически применяемых научных методик…»

Рухнула, как обветшалый мост, последняя надежда на какую-то определенность.

Получи Кроев вывод о том, что короткое замыкание – единственная причина пожара и что прожоги на электропроводке возникли до пожара, можно было ставить точку и на Тропине, и на посторонних лицах, но следователь такого вывода не получил, а значит, ни на сантиметр не продвинулся в расследовании.

С кем поделиться служебными неприятностями, как не со своим начальством, и Кроев пошел к шефу. Тот внимательно прочитал заключение и вопросительно посмотрел на следователя.

– Что вас здесь не устраивает?

– Неопределенность вывода.

– Александр Петрович, вы следователь еще молодой и не знаете, что конкретные выводы научных исследований бывают только в учебных задачах по уголовному праву. А в жизни, если подходить объективно и не натягивать вывод в ту или иную сторону, все не так конкретно и определенно. И ни один институт мира по представленным вами данным не даст другого заключения. Вам с большей степенью вероятности дают ответ о коротком замыкании. Соотнесите это с другими доказательствами и сделайте вывод, единственный и конкретный. У вас нет данных, что кто-то поджег коровник? Нет? – продолжал шеф.

– Нет.

– Но коровник сгорел и сгорел не от молнии. Значит, причиной возгорания было КЗ. Вот так бывает на практике. А вы с Коржом уткнулись в одну версию: Тропин, Тропин, а Тропин никакого отношения к возгоранию не имел. Я понимаю – это Коржа влияние, но и свою голову на плечах иметь надо. Таким образом – поздравляю с раскрытием дела. Все остальное дело техники, так сказать, оформительская работа. Желаю успеха.

На следующий день Кроев поехал в «Приозерный». Поехал без предупреждения. Но стоило прокурорской машине остановиться рядом с сельсоветом, возле нее тут же возникла Ниночка по случаю теплой погоды в болоньевой курточке и без платка.

– Директор просит вас зайти, – сказала Ниночка.

Кроев, чертыхнувшись, отправился в контору.

– Александр Петрович, – обиделся Клягин, заглядывая в какую-то бумажку, – в моей епархии и мимо меня…

– Товарищ директор, – в тон ему ответил Кроев, – я не счел возможным отрывать вас от важных хозяйственных дел вашей епархии, хотя она вряд ли ваша, она – государственная.

– Ну, государство это – кхе, кхе… все мы, – произнес Клягин, почти не смутившись. – С чем пожаловали?

– Работать буду по делу.

– Вот как? А мы тут решили, что все уже закрыто. Во всяком случае нас так заверили.

– Кто вас так заверил?

– Компетентные лица, – твердо ответил Клягин, – компетентные лица.

– В этом деле единственное компетентное лицо – я, – сказал Кроев так же твердо, как и директор.

– Может быть, помощь нужна, – решил сменить направленность разговора Клягин, – а то ваш брат хитрец. Приедет по делу работать, а на самом деле ему то мяска надо, то еще чего.

– Нет, мяска мне не надо, еще чего тоже.

– Что ж вы думаете делать? – уже с ехидцей спросил директор.

– Допрашивать главного энергетика.

– А зачем, позвольте спросить?

– С целью получения доказательств халатного исполнения им своих служебных обязанностей, – проговорил Кроев и усмехнулся.

В лексиконе хозяйственника не было такого количества бездушных служебных слов, чтобы ответить следователю той же монетой, поэтому он промямлил:

– Ну… что ж, все ясно… даю добро.

– А вот это совсем зря, – ответил следователь, откровенно веселясь, – я в ваших санкциях не нуждаюсь.

– Не горячитесь, молодой человек, не горячитесь, в моих санкциях многие нуждаются.

После визита к директору Кроев разыскал главного энергетика совхоза Кравченко. Тот был выдвиженцем Клягина, главным работал недавно, после ухода не сработавшегося с директором старого главного энергетика.

Кроев преувеличил, говоря Клягину, что намерен допросить Кравченко. Если пожару способствовало халатное выполнение главным энергетиком своих обязанностей, то ему нужно предъявить обвинение, а затем допрашивать «в качестве обвиняемого». А до этого от Кравченко можно получить объяснение. Допрашивать его «в качестве свидетеля» нельзя, это было бы нарушением права будущего обвиняемого на защиту, так как свидетель несет ответственность за дачу заведомо ложных показаний, а обвиняемый нет.

Кравченко – белобрысый молодой человек рассказал следователю, что главным работает менее года и по-настоящему еще не знает толком своих обязанностей. За время работы на отделениях был раза два. Был ли в том коровнике – не знает. До отделений ли? В центре работы много, да и директор требует, чтобы всегда под рукой был. Как дела с электрохозяйством того коровника – не знает. Но жалоб не поступало, значит, все было в порядке.

Кроев выписал главному повестку в Кедровку на послезавтра. Кравченко посетовал на бездорожье. В ответ Кроев безжалостно бросил: «Я-то к вам добрался!»

Затем была изматывающая душу дорога на отделение.

Машину бросало из стороны в сторону, стаскивало в кювет, разворачивало. Но Василич был мастером езды и по таким дорогам. Он словно сросся с автомобилем, молча крутил баранку и заговорил, точнее, выругался, один раз, когда «Уазик» выехал на кочку немыслимой конфигурации и, как рысак, завис в воздухе левым передним и правым задним колесом.

Затрещали мосты, но не рассыпались, видимо, шоферское ругательство придало им дополнительную крепость.

На отделении Кроева ждали большие изменения. На старом фундаменте коровника, где раньше торчали кактусы обгоревших столбов, возвышались сосновые стропила – это бригада Ахмета начала строить новый коровник, который, по заверениям Клягина, будет лучше прежнего.

Оставалось только удивляться, как мог бригадир завезти на отделение пиломатериал и лес. Грузовикам сюда не проехать. Не иначе, договорился за сотню-другую с вертолетчиками местного авиаотряда. Техника у тех мощная. Они, если надо, паровоз по воздуху перенесут, не то что вагон леса.

В конторке Кроев заглянул к Степаненко, чем сразу испортил ему настроение. Но бухгалтер не лыком шит, после нескольких фраз понял, что следователь не к нему приехал, и шепотом сообщил, что Ахмет строит коровник на старом фундаменте, а в смете заложена стоимость нового.

Конкина в конторке, как обычно, не было. Степаненко сказал, что у того много работы: он обеспечивает необходимым строительную бригаду и сюда не заходит, зато к телефону раз в день подходит Ахмет и говорит с директором, причем говорит сам, без переводчика.

Изложив последние события, Степаненко, как и Клягин, поинтересовался: «Не нужно ли чего?»

– Завфермой мне нужна, – ответил Кроев.

– Это мы сейчас, – засуетился Степаненко, – организуем.

Он оделся и спустя некоторое время появился с Надеждой Егоровной – заведующей фермой.

Заведующая с первых минут беседы стала жаловаться на жизнь. Она кляла и работу, и начальство, которое, «заманивая» ее, женщину, без образования на эту должность, обещало помогать, а теперь помощи ни от кого не допросишься.

– Когда приглашали, – причитала она, – кось, кось говорили, а теперь только и слышно – но да но.

Все, что нужно по делу, было зафиксировано в первых допросах Надежды Егоровны. Сейчас же Кроева интересовали только факты состояния электрохозяйства сгоревшего коровника, и он их получил.

– Старый энергетик, приятно вспомнить хорошего человека, перед самым уходом проводку там заменил. Он еще ругался потом, что долго проверять ее никто не приезжал.

– А потом все-таки приехали?

– Да, кто-то приезжал из Кедровки.

– И как результат?

– Положительный, наверное, не запретили же пользоваться.

– А кто приезжал из Кедровки?

– Да черт его знает, проверяющих много ездит. Они «Приозерный» любят: у нас на центральной боковушка всех бесплатно кормит.

На следующий день Кроев дозвонился до Кравченко и попросил захватить с собой в Кедровку акты о проверке состояния электропроводки за прошлый год.

Кравченко явился в прокуратуру, но актов не привез, заявив, что «таковых в наличии не имеется».

Кроев ознакомил главного энергетика с постановлением о привлечении его в качестве обвиняемого. Допросил. Взял подписку о невыезде.

Энергетику вменялось «ненадлежащее выполнение должностных обязанностей вследствие недобросовестного к ним отношения, причинившее существенный вред государственным интересам».

Однако, к удивлению Кроева, это не тронуло Кравченко:

– Домой мне надо, – сказал он следователю.

– У вас что, – спросил его Кроев, – даже вопросов ко мне нет?

– А че спрашивать, все ясно.

После допроса Кравченко, следователь зашел к прокурору.

– Удивительно, – поведал Кроев шефу, – я предъявил человеку обвинение в халатности, а он даже о последствиях не спросил.

– Спросил, спросил, – ответил Мазюк – Клягин звонил мне, спрашивал, будем ли мы привлекать энергетика. Я ответил ему – будем, но особых причин для беспокойства нет, суд учтет его положительную характеристику, небольшой ущерб и так далее. Ну, а Клягин, он же середины не знает, сказал ему, наверное, езжай и ничего не бойся, не посадят они тебя.

– Да-а, – вздохнул Кроев, – суд решит, суд учтет. Заковыка одна есть. Завфермой говорит, что менялась там проводка меньше, чем год назад. А потом проверялась. Только документы где-то запропастились.

– Мало ли что скажет завфермой. Она лицо заинтересованное.

– Я все же поищу документы, либо свидетелей.

– Вы, Александр Петрович, истинно русская натура, сами создаете себе трудности, а затем их успешно преодолеваете. Сейчас этого не нужно. У вас было достаточно фактов, чтобы предъявить обвинение энергетику, а теперь вы засомневались в правильности ваших действий. Я на вашем месте составил бы обвинительное заключение, познакомил с делом Кравченко и его адвоката, затем передал дело прокурору на утверждение.

– Я хотел бы поработать еще.

– Как хотите, Александр Петрович, только в рамках двухмесячного срока. Никаких продлений. До свидания.

Зайдя в тупик. Кроев позвонил Коржу. Тот выслушал его и сказал:

– В райэнерго работает мужичок-с-ноготок по фамилии Банькин – хитрюга, каких свет не видел. Ты его повесткой не приглашай, а то его потом не поймаешь или он тебе ничего не скажет. Ты сам в райэнерго сходи. Он этими проверками занимается. От меня ему привет передай, он мой должник.

Банькину больше бы подошла фамилия Бочкин, потому что был он мал и толст. Кроева он встретил радушно, как старого друга, видно, он действительно был должником Коржа. Одно было плохо, мужичок-с-ноготок «ничего не помнил». Он шевелил большими ушами, морщил лоб, имитируя огромное умственное напряжение, но дальше этого дело не шло.

– Одну минутку, – перебил его интеллектуальные упражнения Кроев, – у вас есть копии документов о проверках за прошлый год?

– Ну, разумеется, – ответил Банькин. Он отпер какой-то шкаф, и на пол посыпались сложенные друг на друга папки, – к сожалению, отчетность не систематизирована.

– А где материалы за прошлый год?

– А все здесь, – махнул рукой Банькин, – и за прошлый, и за все предыдущие. Вы, если хотите, смотрите сами, мне, к сожалению, бежать надо.

К вечеру Кроев, перебрав полшкафа документов, нашел нужный акт, но не обрадовался ему: так как поиск акта среди «несистематизированной отчетности» Банькина вымотал его, а сам акт вернул следователя к исходному рубежу расследования.

Весь следующий рабочий день Кроев что-то писал, а затем печатал двумя пальцами в своем кабинете. К вечеру он зашел к шефу с материалами дела.

– Все, – сказал он с порога, – закончил.

– Вот и отлично, – ответил шеф, – но когда же вы успели выполнить двести первую?

– Я ее не выполнял.

– Как, – удивился шеф и притянул к себе дело и постановление.

Мазюк внимательно прочитал постановление и спросил: «Что это?»

– Постановление о прекращении дела за недоказанностью вины обвиняемого.

– Вот это новости, – заволновался прокурор, – но тут же взял себя в руки и ледяным голосом закончил, – зачем это?

– У меня рука не поднимается отдать под суд человека, вина которого стопроцентно не доказана.

– Почему вы так считаете? – сорвался на фальцет шеф.

– Вчера я изъял акт о проверке электропроводки в сгоревшем коровнике.

– Все понятно. Дата акта?

– 27 августа прошлого года.

– 27 августа, а пожар был в марте. За это время проводка тысячу раз могла испортиться. Скачок напряжения, короткое замыкание, и пожар.

– Маловероятно. Проводка других коровников намного древнее, но она от скачка напряжения не загорелась. Да и потом мы же привлекаем человека к ответственности за халатность не вообще, а за конкретное ненадлежащее выполнение своих обязанностей.

– Александр Петрович, что вы хотите? В работе следователя не бывает так, чтобы все кубики лежали на своих полочках, потому что кубики, из которых мы собираем обвинение – бесплотны. Я считаю, что в деле доказано все. Да и что вы так беспокоитесь. Кравченко халатно относился к своим обязанностям? Да. Пожар возник? Да. Вы за него не беспокойтесь. Он не вор, не убийца – он должностное лицо. Клягин ему прекрасную характеристику даст, а суд – исправ-работы, и этим дело закончится. А в противном случае, вы, как следователь, выглядите не очень хорошо. Прекращение дела за недоказанностью снижает показатели вашей работы.

– Да черт с ними, показателями.

– Хорошо, пусть «черт с ними», но ваши показатели – это показатели районной прокуратуры, а мы боремся за показатели.

– Я считаю, что в данном случае мы боремся с преступностью.

– Не ловите меня на слове, – вспылил прокурор, – я это и имел в виду.

– Владимир Юрьевич, – ответил следователь, – если вы против, отменяйте постановление и передавайте дело другому следователю. Я своего решения не изменю.

– Ну, ладно, – сказал прокурор, – мы оба погорячились и должны успокоиться. Идите.

Два дня прокурор и следователь не общались друг с другом и даже не здоровались по утрам, к удивлению Тамары и Василича.

Мазюк был возмущен поступком Кроева. Что позволяет себе этот недавний студент? Сам Мазюк, будучи следователем, возражать «рекомендациям» начальства не отваживался. Да и ему казалось кощунством идти против начальства, «все видящего и все знающего». Что понимает этот «Шурик» в тонкостях практической работы. Начитался книг по судебной этике.

Шефа бесило упорство Кроева.

«Трудно тебе в жизни придется, – злорадствовал он, – ох, как трудно. Не таких как ты укатывали служебные горки. Так и остаются они – грамотные, принципиальные, имеющие свою точку зрения, на должностях следователей, пропуская вперед более гибких коллег, умеющих не столько работать, сколько ладить с начальством».

Однако рассуждая так, Мазюк до конца не верил в твердость позиции Кроева: молод еще, зелен, поломается немного, поиграет в принципиальность и признает «аргументы» начальства.

На третий день прокурор вызвал следователя к себе и задорно поинтересовался:

– Как, не изменили своего мнения?

– Нет, – ответил Кроев.

– Хвалю, – коротко отреагировал шеф, – молодец, вот из таких вырастают настоящие следователи. Сам таким был. Как другие дела?

Кроев, которого конфликт с прокурором очень угнетал, поразился такой перемене. Он был настроен на новый спор и потому смешался и покраснел как человек, которого вызвали для разноса и вдруг – наградили.

Это не ускользнуло от шефа. Он самодовольно похлопал коллегу по плечу.

– Я вот что думаю, – сказал шеф, – дел у тебя в производстве немного… в период распутицы у нас вообще затишье: приезжих мало, а местные беспокойств по нашей подследственности не причиняют, идите в отпуск, отдохните от нашей грязи, а там снова за работу. Как?