Текст книги "Преодоление"

Автор книги: Сергей Садов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Ты много знаешь о маршрутах рабских караванов.

– А кто в гильдии не знает?

– Зачем вам это знать? – удивилась я.

– К нам обращаются за помощью иногда.

– Вы помогаете караванщикам рабских караванов?

– А что тебя удивляет? Рабы тоже есть хотят, мы снабжаем караваны припасами в дороге. Очень выгодно.

– Значит, на тебе тоже кто‑то наживется. Не находишь, что это иронично?

Паук посмотрел на меня как на сумасшедшую и улегся.

– Дурак ты, – буркнул он.

– Дурак ты. Для тебя это был заработок, пока самого не коснулось.

Паук промолчал. Либо задумался, либо обиделся. Ну и фиг с ним.

Караван тем временем уже прошел деревню и людей разместили в стороне от нас неподалеку от леса. Я сначала удивилась, а потом заметила, что все рабы были закованы по рукам и ногам. Не побегаешь. К тому же цепи на руках крепились к одной общей. Точнее люди были разбиты на несколько групп, каждая из которых была прикована к своему отрезку цепи. Теперь их замкнули вокруг деревьев и повесили замок. Даже если его и откроют, далеко ли убежит шесть человек на одной цепи в кандалах?

В деревне поднялась суматоха. Видно было, как рабам понесли огромные котлы с едой. Надсмотрщики следили, чтобы досталось каждому. Кажется, дедовщина среди рабов не приветствуется. Больше всего я опасалась, именно этого.

И еще момент, в кандалах были только мужчины. Как я заметила, девушки ехали на телегах. Были они скованы или нет отсюда не видно, но их везли, пешком не шел никто. Вот ведь несправедливость. Знала бы, не стала бы изображать из себя мальчишку. С другой стороны, как подсказывает опыт, такое бережное отношение неспроста и не уверена, что мне хочется знать почему так.

До самого обеда ничего не происходило, если не считать, что покормили и нас. Не очень вкусно, но много. А потом пленников стали доставать из колодок и куда‑то уводить. Наш навес был последним, а потому время еще есть. На что, правда, непонятно.

Приподнялась и глянула на Паука. Тот с тоской смотрел, как караванщики неумолимо приближаются к нам. Хотелось его подбодрить, но как? Мальчишка сам обратился ко мне.

– Ты ведешь себя так, будто для тебя это приключение какое, – буркнул он.

Что сказать? По большему счету он прав. И думала я в этот момент не о рабстве, а о том, снимать маскировку или нет. Я не знала, сопровождают маги караваны или нет. Все зависело от этого. Если в караване окажется хоть один маг, то без маскировки он меня может разоблачить. Как ни невелика вероятность присутствия мага тут, но не учитывать я ее не могла. К тому же я не видела для себя реальной угрозы. Даже если меня захотят убить вряд ли сделают это сразу посреди деревни, так что время на принятие мер у меня будет.

Вот и наша очередь. На всякий случай легла, сделав вид, что изучаю небо. К нам подошли трое. Особо миндальничать не стали, один освободил колодки, а двое довольно грубо подхватили нас под руки и заставили встать. Я попыталась стоять самостоятельно, но оказалось, что после колодок это не так легко – ноги затекли.

Мне заломили руку за спину, заставив слегка пригнуться и охнуть от боли. Держали крепко: ни вырваться, ни лишнего движения не сделать. Только идти туда, куда ведут. Со взрослыми так не обращались. Хотя понятно – дети более безбашенны, Паук бы точно попытался убежать, не схвати его так же, как меня.

Нас привели к кузнеце, если судить по звукам изнутри. Огляделась. Странно, никого нет. Куда делись те, кого приводили раньше?

В кузницу меня поволокли первой, даже не знаю почему. Может показалась опасней Паука? Там поняла, почему не видела никого: кузница оказалась проходной: людей заводили в одну дверь, а выводили через другую.

Меня небрежно швырнули на пол перед не очень высокой наковальней. Кузнец равнодушно оглядел меня с ног до головы, привычным движением, сразу видно, делал все это неоднократно, ухватил меня за щиколотку и положил ногу на наковальню, поднял небольшую доску с нарезанными углублениями разного диаметра и приложил к ноге сначала одним углублением, потом вторым. Мда, все точно по науке, не на глаз. Вот он посмотрел на какую‑то надпись рядом с углублением и повернулся к стене, где связками свисали кандалы разной толщины и длины. Пробежал по всему этому хозяйству взглядом и направился почти в самый конец, где висели кандалы с не очень большими размерами колец. Я заметила, что дальше были и еще меньше цепи, чем те, что он взял для меня. Совсем они тут озверели, что ли?

Кузнец все так же молча замкнул вокруг моей щиколотки стальную полосу, сунул руку в ящик, стоявший рядом и достал клепку, два точных удара и вот уже одну ногу прочно охватывает полоса металла. Еще два удара и вторая нога тоже скована. Все? Оказалось нет. Меня заставили встать на колени и положить на наковальню руки. Их тоже обмерили, принесли цепи нужного размера и еще по два удара на каждую заклепку. Теперь все. Меня заставили встать и толчком направили к выходу.

Идти в цепях было очень… непривычно и неудобно. Собственно пришлось учиться идти заново, стараясь ставить ноги пошире, чтобы кольца на ногах не задевали друг друга. Меня поторопили еще одним тычком, и я чуть не упала, с трудом сохранив равновесие. Так, гремя цепями на руках и ногах, вышла на улицу. Не успела оглядеться, как меня заставили сесть на табурет, а один из надсмотрщиков обнажил мне плечо, еще один крепко ухватил за шею, чтобы не дергалась.

Я не дергалась, только смотрела вокруг. Видно мое поведение было очень нетипичным, поскольку эти двое, державших меня, смотрели с явным недоумением. Никаких криков, просьб, слез.

А вот и эктипос. Лицо закутано платком, на голове широкополая шляпа, видны только глаза, да и то не разглядеть толком – в тени. Одежда свободная и удобная для путешествий, но также ничем не примечательная. Принял меры, чтобы опознать его было невозможно.

Наши взгляды встретились.

– Скажите, вас совесть не мучает? Вы по ночам хорошо спите?

Кажется, такое действительно было впервые. Державшие даже отпустили меня от неожиданности. Но я не попыталась ни бежать, ни закрыть плечо. Эктипос вздрогнул.

– Таким как вы, бродягам, нет места в обществе, – буркнул он. Голос хриплый. Или человек слегка простуженный или раньше болел. Но вот чего я не ожидала, так это что он снизойдет до ответа. Растерялся, видно.

– Если вы считаете это правильным, почему прячете лицо? Стесняетесь своих добрых дел?

На этот раз эктипос отвечать не стал. Понял, что и первый ответ был ошибкой. Просто вытащил из мешка небольшой камешек и вставил его в ручку маленького жезла, который крутил в руке. Я сначала приняла его за печать… мда, а ведь это она и есть, только магическая, а камень – артефакт. Вот интересно, а он знает, что печать передает и слепок ауры того, кто ее ставит? Любой маг сможет узнать, если понадобится, кто ее поставил. Можешь прятать лицо, но мне оно не нужно. Едва твоя штука прикоснется к моему плечу и ты уже никогда не спрячешься от меня.

Тут мне пришла в голову другая мысль: ведь на человека нельзя ставить две печати, а на мне уже печать Интерфекторов… Чуть не испугалась, но быстро сообразила, что сравнивать рабское клеймо и печать магического дома глупо. Две печати нельзя ставить только потому, что каждая начинает изменять человека по той программе, что заложена в ней. А поскольку печати двух домов имеют… гм… разные программы, то на человеке это сказывается далеко не лучшим образом. Рабское же клеймо обычный рисунок, только магический, со слепком ауры, чтобы клейменного можно было обнаружить на расстоянии.

Печать коснулась моего плеча, и я с трудом удержалась от крика. Не от боли, от неожиданности, это было похоже, будто ущипнул кто. Скосила глаза: на плече красовалось изображение двух колец, соединенных цепочкой. Да уж, символичней некуда.

Я поправила рубашку и встала, глянула на эктипоса. Хотела сказать что‑то типа «я все равно найду тебя» или «тебе все равно не спрятаться», но быстро сообразила, как это глупо будет выглядеть.

Меня подтолкнули к другим невольникам, уже заклейменным и теперь сидящим под большим дубом под присмотром пары солдат. Кажется, здесь даже больше людей, чем поймали. Видно и рабы из каравана здесь, непонятно по какому признаку отобранные. Я просеменила к ним и села рядом с невысоким пожилым мужчиной с грустными глазами. Он смотрел куда‑то вдаль, ни на что не обращая внимания, но когда я села рядом, обернулся и оглядел с головы до ног.

– Позволь.

– Что?

Он вдруг взял меня за руку, а потом резко дернул за рукав, отрывая его от рубашки.

– Эй…

– Поверь мне, – тихонько проговорил он. Я глянула на него, на его чуть жалостливую улыбку и не стала дергаться, когда он поднял острый камешек и резким движением распорол рукав, снимая его у меня с руки, а потом еще разорвал его пополам вдоль, сделав две полосы из ткани. Тоже самое проделал и с другим рукавом.

Я покосилась на солдат, но те оставались безучастными, словно их это не касалось. А мужчина, тем временем взял одну полосу, нагнулся к моей ноге и стал аккуратно обматывать ее вокруг кольца на моей ноге, делая своеобразную подушку между металлом и щиколоткой. Только сейчас я заметила, что многие рабы сделали точно так же.

– Поверь мне, – тихонько проговорил он, продолжая работу, – без рукавов на рубашке тебе будет намного удобнее, чем без этого.

Возможно… только вот рабское клеймо теперь видно всем, но, кажется, этот человек знает, что делает. А клеймо… его все равно не спрячешь есть рукава или нет.

Замотав одним рукавом кольцо, он перешел ко второму. Как раз в этот момент из кузницы выволокли сопротивляющегося из всех сил Паука. Хотя как сопротивляющегося? Надсмотрщик даже не морщился, просто тащил его за собой, мало обращая внимания на все его попытки вырваться. Толкнул на табурет. И вот тут Паук, увидев клеймо в руках эктипоса, завыл, задергался. Кажется, даже на колени попытался упасть. Ни на его крики, ни на мольбу не обратили внимание. Несколько секунд и еще одним рабом стало больше. Воющего мальчишку приволокли к нам и бросили под дерево. Из рабов не шевельнулся никто. Я посмотрела на заканчивающего работу мужчину, покачал ногой, где кольцо было уже обмотано тряпкой.

– У вас большой опыт, я смотрю.

– Я уже десять лет как раб, – голос тихий и спокойный. Ага, я права, тут не только свежепойманные.

И что на это ответить? Ничего. Дождалась, когда он закончит со второй ногой, я поблагодарила его и подошла к Пауку, села перед ним и обняла. Его всхлипы постепенно затихли и он успокоился.

– Обещаю, мы что‑нибудь придумаем, – прошептала я ему. – Мы не будем рабами.

Не помню, что там еще говорила. Успокаивала, даже что‑то напела ему. Могла бы вспомнить, если бы захотела, но не буду, не уверена, что хочу вспоминать ту чушь, что наплела ему.

– Оптимист, как всегда, – наконец услышала я тихий голос друга. Друга? Давно ли? – И хватит обниматься, как девчонка, ей богу.

«Ой, дурак!», хотелось крикнуть. Какой же дурак! Вовремя язык прикусила. Отодвинулась и продемонстрировала ему ногу.

– Видишь? Сделай так же. – Потом покосился на дыры на его рукавах. – Если не хватит их, то от штанины немного оторви. Опытные люди говорят, что так будет лучше.

– Это рабы, что ли?

Что‑то не нравятся мне эти нотки презрения в его голосе.

– А сам‑то ты кто?

Паук мигом заткнулся и помрачнел, но рукава отрывать начал. Я отыскала подходящий камешек и стала распарывать его рукав пополам, когда Паук закончил.

– Давай помогу, тебе неудобно. – Я взяла одну полосу и стала обматывать кольцо ему.

– Слушай, а почему ты мне помогаешь?

Я подняла голову, обернулась.

– Вон тот человек помог мне. Я помогаю тебе. Ты потом поможешь мне или еще кому. Тебе не кажется, что наше положение и так не очень хорошее, чтобы еще держаться каждый себя?

Паук улыбнулся сквозь слезы.

– Ты словно не от мира сего.

– А может как раз от того мира, от которого нужно?

– Вряд ли. Такие долго не живут. Слышал я одного проповедника, который говорил, что людям надо держаться вместе, что и магов, мол достаточно, чтобы еще и между собой враждовать.

– Правильно говорил. И что?

– Да ничего, – пожал плечами Паук. – Прирезали его в драке, когда кинулся разнимать дерущихся. Говорю же, не живут такие долго.

– И тебе его не жаль?

– А чего дурака жалеть? Не полез бы не в свое дело – остался бы жив.

Симпатия к этому мальчишке чуть упала. Хотя кто я такая, чтобы судить? Не трогали бы меня, я бы тоже никуда не полезла. В гробу я видала этих магов, и в белых тапочках.

Честно говоря, я думала, что этот день мы еще пробудем в деревне, но уже далеко после полудни, по моим прикидкам часа в четыре дня, на всех стали сгонять в одну колонну, пристегивая цепи на руках к общей, образуя отряды по шесть человек. Нас, детей, выделили в отдельную группу почти в самый конец каравана. Кроме меня и Паука тут были еще только двое, примерно ровесники Паука, я оказалась самой младшей в караване. Хотя может среди девчонок и был кто поменьше, но те ехали на телегах. Кстати, их тоже сковали, правда кандалы надели только на руки и они были скорее символическими, настолько тонкая там цепочка. А стальные кольца, охватывающие запястья, были закрыты кожаным чехлом. Нет, определенно мне не надо было маскироваться. Интересно, караванщики адекватно воспримут, если я прямо сейчас сниму маскировку? Скорее всего, нет.

К нам приблизился высокий мужчина с мечом на поясе и в лисьей шапке. Я узнала того, кто распекал поймавших меня. Те его называли Джосом. Без всякого интереса он окинул строй рабов хмурым взглядом.

– Меня зовут Джос Ванд. Кто еще не понял, отныне вы все принадлежите мне. Я могу с каждым из вас сделать все, что захочу, а потому надеюсь, вы не доставите мне никаких проблем, и мне не придется ничего с вами делать. Надеюсь, всем всё понятно.

– Но это незаконно даже по законам магов. – Ну вот кто меня за язык тянет?

Джос повернулся ко мне и с интересом оглядел с головы до ног. Я звякнула цепями и чуть присела в реверансе. Джос не сдержал улыбку и жестом остановил одного из надсмотрщиков, уже начавшего разворачивать хлыст.

– Заморыш, я тебя помню. И мне нравится твое настроение.

На этот раз я выпендриваться не стала и не стала изображать из себя шибко остроумную особу и промолчала, хотя готова была сказать многое, только закончиться хорошо этот разговор не мог. По крайней мере, для одного из нас.

В общем, нас построили и погнали по дороге, при этом сами охранники ехали на лошадях, позади нас пылили повозки с рабынями и припасами.

Первый час пути превратился для меня в кошмар. Я постоянно пыталась идти как привыкла, при этом цепи на ногах постоянно задавали друг друга и больно били по щиколоткам. И это ведь они были еще обмотаны тряпками, что хоть немного, но защищало от цепей. Пока не привыкла двигаться расставляя ноги пошире, было очень неудобно и порой болезненно. Вот для чего на нас их одели? Куда мы денемся, да еще от всадников? И я не говорю уже о том, что кандалы на руках пристегнуты к цепи, на которой еще трое плетутся. По мне, так только лишнее издевательство. Или желание лишний раз подчеркнуть наш статус, сообразила я. Ничто не говорит о твоем положение лучше, чем вот эти гремящие при каждом шаге железки на ногах, пусть даже они тормозят движение каравана.

Я повернулась к Пауку, который шагал рядом со мной, но с другой стороны цепи.

– Слушай, а зачем нам на ноги цепи надели? Мы же плетемся как улитка.

Тот с начала движения выглядел совсем плохо. Кажется, клеймо отняло у него всю надежду, и он сразу растерял свою волю и теперь напоминал тень самого себя. Может я и не ту тему выбрала для разговора, но если я с ним не заговорю хоть о чем, то парень просто замкнется в себе и что‑то мне подсказывает, что для него это закончится очень печально.

– А куда им торопиться? – без выражения ответил он. – Мы же к реке идем, а там нас на баржи погрузят, и дальше уже по течению на север поплывем. Но пороги мы сможем пройти только в половодье, а оно через две недели начнется. Так что гнать быстро не имеет никакого смысла.

Я чуть дернула руками, обхватывая цепь и слегка подтянув общую к себе, рассмотрела замок. Да уж, технологический шедевр местных мастеров. Вот уверена, что смогу открыть его даже без магии. Хм… может потому цепи на ноги и надевают, видно находились умельцы. В кандалах не очень побегаешь, тогда как цепи на руках скорость бега снижают ненамного.

К вечеру мы прошли едва ли километров восемь. Паук, несмотря на все мои старания его расшевелить, замкнулся и отвечал односложно на все вопросы.

– Что ты к нему пристал? – наконец не выдержал еще один мальчишка, шагавший впереди на нашей цепи. – Не видишь, он потерял себя.

Что означает «потерял себя», понятно, но неужели он не понимает, чем это грозит Пауку. Так и спросила.

– Он же не выживет.

– А тебе что? – так же равнодушно поинтересовался тот. – Заботься о себе лучше.

– Вот потому ты и раб! – разозлилась я. – Заботишься только о себе, а когда тебя схватили, никто не позаботился о тебе!

– Я и говорю, каждый за себя.

– А я не хочу так! Я человек! Человек, а не чудовище! – давний спор с собой прорвался наружу, но был в корне задавлен ударом плети по спине. Не сильным, но чувствительным. Впереди идущий парень хмыкнул, но тут же тоже получил удар плетью и вскрикнул.

– Заботься только о себе, – ядовито прошипела я и снова повернулась к Пауку, старательно пытаясь привести его в чувство, заставить хоть на секунду выйти из этого его состояния равнодушия ко всему. Так увлеклась, что даже про цепи забыла и что идти в них неудобно.

За ужином его пришлось кормить чуть ли не насильно. К нам приблизился тот парень, что призывал думать о себе.

– Не хочет есть, давай вместе съедим его долю, – предложил он. – Все равно не выживет, видал я таких.

– Только посмей прикоснуться к его еде, и я так закричу!

Видно он всерьез опасался привлечь внимания надзирателей и поспешно ретировался, бубня себе под нос ругательства в мой адрес. А я ведь все слышала. Придвинулась к Паку и с размаху, насколько позволяли цепи, влепила ему пощечину, потом еще одну.

– Да приди ты в себя уже! Тряпка ты или мужчина?! Чуть трудности и уже расклеился! Я не могу, я такой гордый! Тьфу, смотреть противно! Ешь давай! – И сунула ему прямо в рот кусок черствого хлеба с небольшим кусочком вяленого мяса.

Паук ошарашено дернул головой и испуганно покосился на меня.

– Ты чего это, Ларс?

– Это ты чего? Я, между прочим, младше тебя! Это ты должен обо мне заботиться как старший товарищ! А ты что делаешь? Тряпка, червяк, жаба болотная, скулик склизкий!

От каждого моего оскорбления, произнесенного свистящим шепотом, Паук моргал и даже попытался отодвинуться подальше. Куда он денется с подводной лодки… точнее с цепи. Я снова ухватила его за ворот рубашки и встряхнула.

– Ну как? Пришел в себя? А теперь ешь и говори.

– О чем? – кажется, бедный парень совсем сбит с толку.

– О чем хочешь. О себе, о родителях, о рассвете над рекой, в конце концов. Ты, например, пробовал сочинять стихи?

– Чего? – Он что, решил, что я с ума сошла? Вон как пятится. Ну и пусть, по крайней мере, из взгляда исчезла пустота.

– Стихи. Такие рифмованные строчки, говорят, они еще звучат красиво, но это если поэт хороший попадается. Если плохой, то лучше его сразу прибить, чтоб и сам не мучился и других не мучил.

– Я не поэт! – Ого, а он испугался. Я хихикнула.

– Вот и хорошо. Значит, твоих плохих стихов слушать мы не будем.

Мы проговорили еще часа два прежде, чем заснуть. В основном ни о чем. Я не пыталась получить информацию, главное было заставить Паука говорить, чтобы он хоть на миг позабыл о своем положении, чтобы ожил. Немного рассказала о себе, в основном какие‑нибудь забавные истории, адаптируя их к этому миру. Понимала, что лучше бы нам выспаться перед завтрашней дорогой, но так же понимала, что если не разворошить Паука сейчас, когда он начал более-менее оживать, то завтра сделать это будет намного сложнее. И что, спрашивается, я с ним нянчусь? В конце концов, он старше меня! И я девочка! Правда, он об этом не знает. Уж не влюбилась ли я? Задумалась. Наверное, нет, просто этот парень мне чем‑то симпатичен. А может это и есть любовь? Я ведь не знаю, что это такое. Дома поговорила бы с мамой… мама… где она? Как они там с папой? Так, не думать об этом, если еще и я расклеюсь, то это будет точно конец.

Кажется, зря я замолчала, Паук опять собрался уйти в себя. Пришлось встряхнуть. Ну чего же я с ним нянчусь, а?