Текст книги "Страж зари"

Автор книги: Сергей Куприянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

До лаборатории шли молча: один – с бутылкой в руке, другой – с рюмками.

Страшно подумать, но если этот аккумулятор, который, скорее всего, станет называться М-аккумулятором или М-батареей, и Павла, здорово набирающего силу практикующего мага, соединить в одном месте и в одно время, то получается, что первый действующий образец должен каким-то образом зарядиться от него. Каким – не ясно. Но то, что Павел должен был выступить в качестве донора, почти что факт. Или, во всяком случае, очень похоже на факт. Настолько похоже, что даже мурашки по телу. Неужели эта сволочь решился на такое?! Хотя ради вечной жизни – почему нет?

А если не только?

Стоит глянуть чуть вперед – так ему никакая «раскоронация» не страшна! У него ж за пазухой всегда будет заряженный под завязку аккумулятор! Интересно, какая у него емкость? Один маг? Два? Десять? Сто?!

Кстати, кстати! А где все его люди? Охранники и прочая челядь, ясное дело, не в счет. Ведь, помнится, он не только красивых баб с собой возил, но и обязательно кого-нибудь из магов. Не всегда, правда, не всегда, но кто-нибудь был поблизости. В том числе и здесь, в усадьбе. Бог ты мой! Неужели он их всех на свой аккумулятор перевел?! И теперь ходит, как он сам сказал, с гондоном в кармане, а в нем, как сперма, всегда к его личным услугам пяток-другой магов помельче его масштабом, но, собранные в один кулак Романа Георгиевича Перегуды, они стали как залп гвардейского реактивного гранатомета «катюша» против револьверного выстрела образца одна тысяча девятьсот пятого года.

От такой мысли Горнин чуть бокалы не выронил.

А ведь ходили разговоры, что летом в Харькове сильно занедужил и чуть ли не внезапно помер очень сильный и, главное, толковый маг Филиппенко. А ведь Рома летом мотался на свою историческую родину! Но разговоры пошли потому, что где-то за месяц до того попал в местную дурку Бобошко из Донецка. Как специалист он был не очень силен, но мужик видный и лихой, бабы его любили страшно, да и вообще к нему хорошо относились, и, помнится, с Перегудой он был вась-вась. А говорили оттого, что, как кто-то выразился, «на хохлов мор напал».

Усевшись перед монитором, он не сразу сумел сосредоточиться, настолько мысли его захватили. Когда же взял себя в руки, не сразу врубился в показатели. Восемьдесят три процента.

То есть аппаратура говорила, что наведенка на того пацана, условно говоря, на восемьдесят три процента была Пашина. Ну плюс погрешность. Считай, девяносто. Даже девяносто три – черт с ним! Но семь-то чьи? Или больше?

– Слушай, не спросил сразу. У этих машинок какая погрешность, не помнишь?

– Что? – оторвался Перегуда от экрана. – А-а, три процента. А что?

– Да считаю, – неопределенно ответил Горнин. – А сам-то проверял?

– Ясное дело. Точно, не больше трех. Это новая модификация.

Итак, восемьдесят шесть. Тогда чужих – не меньше четырнадцати. Это много. Это… Это непонятно. Откуда они взялись?

Он принялся один за другим грузить эталоны, нахватанные сегодня. «Друг Рома» покосился на него, когда он стал напяливать на себя «скафандр» – устройство для считывания, напоминающее разбухший мотоциклетный шлем, но ничего не сказал, снова уткнувшись в свой монитор.

Девяносто восемь с половиной, девяносто девять, девяносто девять и две, девяносто семь с четвертью. Практически сто процентов!

– Ну что у тебя получилось? – спросил Горнин, снимая с себя шлем, голова под которым вспотела, аж по щекам текло.

– Да что-то накопитель барахлит, что ли. Старье! Надо было давно заменить, да привык к нему как-то. Старею.

– А сколько?

– Погоди… Сейчас, немножко еще.

Горнин встал и зашел ему за спину, цапнув по пути бутылку.

– Хотя бы примерно, – сказал он и посмотрел на экран.

В углу светились зеленые цифры – 84,1. Сошлось!

Перегуда нервно оглянулся. Маневр с бутылкой отвлек его внимание, поэтому он ничего не успел сделать – картинку сменить или экран погасить.

– Чего ты за спиной встал? Знаешь же, не люблю.

– А, забыл. Десять капель примешь?

– Ну наливай.

Горнин с усилием выдернул пробку и разлил по бокалам. Рука у него подрагивала.

Поставив бутылку, он секунды полторы потратил на то, чтобы привести нервы в порядок. После этого взял полные чуть не до краев бокалы и пошел к коллеге, который встал ему навстречу, спиной заслоняя монитор.

– На, пей. Яду не подсыпал – забыл дома. Склероз, понимаешь.

– Да ладно тебе, – как можно небрежнее ответил Перегуда, беря бокал. Но сразу пить не стал, напряженно лапая его. Проверял. Что ж, правильно. Так и надо. – С ядом уж как-нибудь, главное, что б дерьма не навалил.

– По себе судишь, – отрезал Горнин.

– По обстоятельствам.

Они отпили почти одновременно, стоя друг против друга.

– Этот получше будет.

– Похоже, – согласился Перегуда. – Я с тем еще разберусь. Впервые такое. Знаешь, мне прямо от производителя поставляют, с гарантией. А этот – левак какой-то. Небось в ларьке у вокзала купил. Родственничек тут один наведывался. Подарил, называется.

– У меня тот же результат, что и у тебя.

Взгляд Перегуды потяжелел. Но его гостю на это было наплевать. К визиту он приготовился основательно, куда лучше, чем утром. Несмотря на то что в последнее – и очень продолжительное – время магических предметов практически не изготавливали, если не считать откровенных кустарей, в мире все еще находилось немало предметов, созданных века тому назад, рано или поздно оказывающихся в распоряжении людей, понимающих в этом толк. Некоторые из них были очень сильными, практически несокрушимыми, непробиваемыми оберегами.

Если крохотная золотая блошка на лацкане пиджака не смогла его защитить от заклятия на воду, то выполненный из слоновой кости амулет в виде восемнадцати овалов разной величины и пропорций, который якобы носил еще спартанский царь Леонид, а позже, незадолго до гибели, подарил дочери, которой, кроме этого, по закону ничего завещать не мог, охранял от всего, от всех известных М-воздействий. Другое дело, что постоянно носить его было нельзя – за многие столетия тот так истерся, что в скором времени мог истончиться до состояния бумаги и просто сломаться. Этот процесс по каким-то не очень понятным причинам не прекращался даже в мощном футляре из кованого серебра, изнутри выстланного нежнейшей замшей. Но происходило это только и исключительно в том случае, если оберег находился на теле человека. Ни в сейфе, ни в ящике комода, ни в подвале, ни на алтаре с ним ничего подобного не происходило. Другое дело, что никто чужой никак и никогда не сумел посягнуть на это хранилище или хоть сколько-то повредить его, но этот эффект считался побочным. Впрочем, еще несколько часов назад данный артефакт лежал в банковской ячейке одного из кредитных учреждений города Цюриха.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Похоже на подлог. Правда, очень грамотный, толковый подлог. Не знаешь, кто бы это мог сделать?

Лицо Романа Георгиевича налилось кровью. Никогда с ним такого не было, во всяком случае, Горнин, знавший его не первый десяток лет, видевший в разных ситуациях и обстоятельствах, порой весьма непростых, иногда трагических, подобного не видел.

– Ты на меня намекаешь?!

– А есть другая кандидатура?

Перегуда, выпучивая глаза, одним махом влил в себя коньяк.

Горнин выждал, пока жидкость доберется до желудка, а коллега начнет дышать и сказал:

– Это плохой ответ. Я бы даже сказал, неправильный. Может, предложишь другой? Или поищем его вместе? А?

– Я не знаю ответа. Аппаратура, наверное…

– Не смеши. Ни меня, ни мои ботинки. Видимо, коньяк подействовал. Потому что лицо маг-директора постепенно приобрело нормальный цвет, а выражение глаз стало осмысленным или, во всяком случае, не таким пугающим. Он, не глядя, поставил пустой бокал позади себя и сел в кресло, привычно, как любой офисный работник, слегка покрутив задом сиденье. Он просто на глазах приобретал уверенность, приходя в свое привычное состояние.

– Я чего-то недопонимаю. Ты меня в чем-то хочешь обвинить?

– Речь идет о фактах.

– Фактах каких? Что твой человек подкачивал чью-то энергию? То есть, говоря языком Уголовного кодекса, действовал в составе организованной группы? Фантом, между прочим, чуть ли не пятьдесят на пятьдесят.

Горнин метнулся к своему монитору. Как же он про фантом-то, а?!

А Рома не промах!

Анализ спектра состава фантома он вывел на монитор в два касания.

Если отбросить доли процентов и погрешность, то шестьдесят два на тридцать восемь. Паша и… Он знал, чьи это тридцать два. Мих Мих. Но это было СОВЕРШЕННО НЕ ТО, что в основном анализе. Там от Мих Миха и духа не было! Но тем не менее… Что? А это прецедент, вот что! В составе организованной группы и так далее. Разветвленной, мать вашу, организованной, устойчивой… Что там еще? С применением автоматического оружия и межконтинентальных ракет с ядерной боеголовкой и поражающим М-фактором в придачу!

– Ты мне не путай здесь божий дар и петушиную яичницу! – рявкнул он.

– А в чем разница? – уже довольно ехидно осведомился Перегуда. Он успел взять себя в руки. – Божий дар и, как ты видишь, твоя яичница – продукты совершенно разного сорта. И знаешь, что я тебе скажу? За всем этим, – он пренебрежительно и в то же время обличающе кивнул на монитор за своей спиной, – за всем этим угадывается одна фигура. Нет, не Мамонтов. Не пешка – ферзь! Вот что я тебе, Александр Петрович, скажу. Мельчаешь ты. Перспектив не видишь. Из-за зависти, что ли? Или потенция пропала? Уже ничего не хочется и не можется? А одному уходить скучно и обидно? Со скандалом-то тонуть легче и приятнее, поди? – Перегуда глубоко вздохнул. – Только я-то просто отойду в сторону. А тебе… Тебе инквизиция не спустит.

– Да я сам, твою мать, инквизитор!

– Тем хуже для тебя. Своих-то уничтожают с особенным удовольствием. Тебе ли не знать.

Есть пределы в человеческом терпении. В приличном обществе не принято громко разговаривать, ругаться матом, размахивать руками и уж тем более бить в морду, нельзя воровать и возбраняется ходить по улице голышом. Но порой все эти запреты теряют силу, когда человек доведен до крайности. Чемпион чемпионов по боксу в дешевом баре может получить в челюсть так, как не бил его ни один претендент на титул, сражаясь за звание на ринге. Мать может голыми руками поднять пятитонный трамвай, под который попал ее ребенок. Это все исключения, ни в коем случае не правило, но – случаются же!

Александр Петрович Горнин никогда не занимался боксом или каким-нибудь карате. Занятия любым видом спорта оставил тогда, когда один добрый человек разъяснил ему, что все его победы никоим образом не зависят от его личной физической кондиции и спортивной подготовки. Физкультуру воспринимал лишь в качестве зарядки, но и ту делал не регулярно, отдавая предпочтение ленивому массажу, иногда бассейну и – чаще – бане.

– На!

Такой пощечины Роман Георгиевич не получал, надо полагать, никогда. Открытой ладонью, расслабленной кистью. Не кулаком! И его снесло. С кресла. На пол. И кресло накрыло его сверху, замерев над телом в виде пятирогого памятника, где каждый рог украшен еще не истершимся колесиком. Горнин, глядя на эти колесики, одно из которых еще вращалось, почему-то вдруг подумал, что этим креслом еще практически не пользовались.

Лежащий на полу Перегуда зашевелился, пытаясь спихнуть с себя кресло. Когда он посмотрел на стоящего над ним маг-директора, в глазах его плескался страх. Горнин всухую сплюнул, демонстрируя степень своей досады, круто повернулся и пошел обратно к монитору, на ходу стряхивая с пальцев капли коньяка. Бокал, который он до того держал в руке, упал, но он даже не посмотрел на то место.

Сел в кресло и уставился в монитор, пытаясь сосредоточиться и задавить клокочущую в нем ярость. Сукин сын! Еще обвинять смеет. Мало он ему врезал. Ладно. Фантом. Ну с фантомом все ясно. Мих Мих помог Паше его сотворить и некоторое время держал его, пока тот делал отсюда ноги. Для «дальнобойщика» Семенова это не проблема. Но лучше бы он Перегуде по башке дал, больше толку было бы. Сбоку раздались какие-то звуки, но Горнин даже не посмотрел в ту сторону. А вот с наведенкой на парнишку непонятно. Около пятнадцати процентов – это немало. А учитывая Пашин потенциал, даже много.

Щелкая клавишами, он начал вводить новую формулировку для анализа. Теперь его интересовали эти проценты. Теперь ясно, что с самого начала нужно было ехать в старую лабораторию, где есть большая база данных, охватывающая всех, наверное, магов, во всяком случае на территории страны. Здесь же ничего, практически одно голое железо.

– Ну гад! – раздалось сбоку. – Ты мне за это…

– Заткнитесь, господин эксперт. И давайте работать. Если не ошибаюсь, мы имеем дело с преступлением.

– Да пошел ты! И вообще, вали из моей лаборатории. Это частное владение.

– Молчи, дурак. Не мешай работать. У тебя есть файлы для идентификации?

– Какой еще идентификации?

– Персональной!

– Да хрен тебе, – слабо проговорил Перегуда. Как видно, спорить у него больше не было ни сил, ни желания.

Оторвавшись от монитора, Горнин посмотрел в его сторону. Всегда лощеный, холеный и импозантный, маг-директор выглядел сейчас не лучшим образом. Глаза больные, знаменитая седая прядка растрепана, отчего его обычно презентабельный вид приобрел черты некоторой неустроенности, левая щека покраснела и начала опухать. Видеть его таким было как-то… Стыдно, что ли. Но в то же время Горнин почувствовал некоторое удовлетворение. «А неча!»

У Перегуды зазвонил телефон, он коротко переговорил и вышел. Наверное, милиция приехала. Давно пора.

Аппаратура работала почти что в холостую, пробуя хоть как-то идентифицировать эти несчастные пятнадцать процентов по общим, стандартным признакам. В принципе, если что-то удастся выжать, то это тоже неплохо. Пусть возраст, национальность, язык, на котором сочинялись заклинания, возможно – особенности психики, не исключено – уровень интеллекта, а также скорость реакции, хотя бы в сравнении с Мамонтовым, мощь посыла. Общие, конечно же приблизительные характеристики, но хоть что-то.

У него в кармане раздался звук телефонного вызова. Звонила Марина.

– Александр Петрович! Вы знаете, у меня еще дела есть в Москве…

– Ты извини меня, девочка. Я тут несколько задержался.

– Да ничего, я понимаю. Так я поеду, – не то спросила, не то уведомила она.

– Конечно, давай.

– До свиданья, – чуть потерянно попрощалась Марина.

Он понял, что она хотела бы спросить у него, как идут дела, но не стала. Бедная девочка. Эх, молодость, молодость! Время больших надежд, больших глупостей и больших разочарований.

Прежде чем убрать трубку в карман, он посмотрел на экран. В его телефоне имелось пять режимов приема вызовов, позволяющих производить их селекцию. Перед тем как въехать в ворота усадьбы Перегуды, он оставил только один – для своих, тех, кто в данной ситуации и в данное время мог быть нужным ему для решения текущей проблемы. За это время ему звонили пять раз и прислали два сообщения по электронной почте. Два из этих вызовов он отнес к важным. Но сейчас он не мог отвлекаться.

Уже убирая телефон в карман и привычно почти забывая о нем, вдруг вспомнил. Электронная почта!

Быстро прошелся по кнопкам клавиатуры и обнаружил, что аппаратура конечно же подсоединена к Интернету. Вряд ли сам Роман Георгиевич этим озаботился, но те, кто все здесь монтировали, естественно, не могли не включить лишнюю строчку в смету расходов, подключив навороченные компьютеры к выделенной линии. На общем фоне затрат – копейки! Но курочка по зернышку клюет.

Все остальное заняло у него меньше двух минут. Выйти на подольскую лабораторию, набрать код доступа, а потом еще дать М-посыл по проводам, разрешая перекачку архива по тому адресу, где он находится.

Теперь компьютер заработал, как Стаханов в родимой шахте, ставя свой трудовой рекорд. Главное, чтобы был материал, то есть руда. А тут руда пошла в промышленных объемах.

Шло время, но минута за минутой обогатительная фабрика выдавала только шлак вместо драгоценного металла. Ничего не блеснуло, ничего не совпало, не происходило ни единого совпадения. Ноль! Пусто! В двух или трех случаях компьютер задержался, более углубленно анализируя М-характеристику очередного фигуранта весьма обширного досье, но и только. Ни-че-го!

Но ведь так не бывает. Практикующие маги – не спивающиеся дворники, все на учете, даже если сами того не знают, а некоторым и знать этого не нужно, даже многие «газетные маги» из перспективных на учете, деревенские самопальные колдуньи и прочий люд, имеющий хоть какое-то отношение к магии, в том числе и некоторые госслужащие, так или иначе отслеживающие этот процесс, и иные харизматические личности, в той или иной степени влияющие на людские массы. Что самое интересное, идентификацию М-характеристики господина Перегуды компьютер проскочил сразу.

Это огромный пласт людей, это не просто выборка, это охват, это как сеть, поставленная поперек течения реки, где не то что щука, малек не проскочит, разве что по суше, ползком.

– Рома! – резко крутанулся в кресле Горнин, вдруг поняв, что Перегуда уже вернулся.

Тот сидел, пил коньяк и что-то делал со своим компьютером. Интересно, зачем он воспроизвел условия лаборатории, где одновременно должны независимо работать двое экспертов? Просто слизал или поступил так с дальним прицелом?

Перегуда даже не обернулся, пялясь в экран. Обиделся. Или презирает.

– Ты уже оглох или еще чего-то слышишь?

– Пошел ты!

– Ты здесь ни при чем. Если только твоя машина не врет.

– Ну и чего? В ножки тебе поклониться?

– Перебьюсь. Кто был этот парень?

– Не твое собачье дело, – очень отчетливо, почти по слогам, проговорил Перегуда.

– Это теперь наше общее с тобой «собачье дело». Кто?!

– А ты меня побей.

Кроме истерики, не исключено, что и наигранной, Горнин услышал в этом некий подтекст. Намек. Скрытую угрозу. У кого другого он подобное просто проигнорировал бы, но маг-директор совсем не тот человек, чей подтекст можно не принимать во внимание. В каком-то смысле это не совсем человек.

– Ты отказываешься участвовать в проведении экспертизы? – официальным, чиновничьим тоном осведомился Горнин.

Тот заколебался. Отказ участвовать в экспертных мероприятиях – не шутка. И за меньшее развенчивают. Подобное – прямой повод заподозрить в соучастии. Бывают, правда, ситуации, когда маг-директор становился соучастником, пособником, а то и прямым организатором того, что Уголовный кодекс впрямую трактует как преступление. Обстоятельства и интересы сообщества порой требуют жестких мер. Это как государство, запрещающее убийство для отдельных граждан, оставляет за собой такое право, затевая войны, санкционируя казни либо просто посылая людей на верную гибель. Это называется «высшие интересы». Есть они и у сообщества, и у проводников его интересов – маг-директоров. Поэтому некий иммунитет для них существует, но действует он до определенных пределов. Отказ от участия в экспертизе – один из таких пределов.

– Илья для экспертизы не представляет интереса.

– У меня на этот счет другая точка зрения, – отчеканил Горнин. Интересно, чего это «друг Рома» так упирается? Сказал бы, и все дела. Подвел бы потом какую-нибудь хитрую базу – мол, парень, кстати Илья его зовут, потенциальный черный маг с психопатическими наклонностями – поди это сейчас проверь! – или еще. Словом, захотел бы – отмазался. – И я на ней настаиваю. Считаю в данной ситуации это принципиальным вопросом.

Перегуда посмотрел на него с тоской.

– Илья – мой сын, – выдавил он. – Внебрачный, как ты сам понимаешь.

Опа! Приехали!

– Ну и какого же черта? Чего ты молчал?

– Об этом никто не знал. Да и какая разница теперь? Его уже увезли.

Горнин отвернулся и уставился на экран, где застыла картинка с отчетом о проделанной работе. Да уж, поворотец, ничего не скажешь. А Рома – мужик! Ведь ни словом, ни взглядом не дал понять. Держался, как скала. Не уважать такое невозможно. Если… Если только он не соврал. Теперь не проверишь. Чуть позже – вне всякого сомнения. Экспертиза ДНК дает практически гарантированный результат. Есть и другие способы, не хуже. Но все это не сегодня.

– Роман, а ты уверен? – осторожно поинтересовался Горнин, следя за интонацией: не передавить бы, не переборщить.

– Тебе документы показать?

– А они есть?

– Само собой.

– Хотелось бы взглянуть. Извини, но – сам понимаешь.

– Тебе сейчас принести?

– Позже, Роман Георгиевич. Потом. Это не к спеху. А скажи, – у Горнина вдруг появилась интересная мысль, – ты его готовил?

Пояснений не требовалось. Любой практикующий маг может иметь учеников, и многие не отказываются от этого. Кто для престижа, кто из чувства долга, кто из удовольствия повозиться с молодежью. Хотя известен случай, когда шестидесятипятилетний дед стал воспитанником у тридцатилетней женщины и, как ни удивительно, вскоре стал показывать отличные результаты. Бывает так, что способности, и не только магического характера, у человека спят долгие годы, и далеко не всем удается их раскрыть и реализовать. На эту тему есть очень показательный анекдот. Некий деятель попадает на тот свет и просит показать ему лучшего военного стратега всех времен и народов, предполагая, что это будет Александр Македонский, Наполеон или кто-то еще из великих. И ему показывают старика армянина, всю жизнь занимавшегося тем, что сидел в обувной будке у вокзала и прилаживал набойки на каблуки, ставил заплатки на сносившиеся сапоги и до блеска драил ботинки. С юности и до смерти. Ни разу даже ружья в руках не держал, не говоря обо всем остальном. Просто человек всю жизнь занимался не своим делом. Тому же дедку повезло, он пусть и с опозданием, но сумел найти себя. Умер он в Ленинграде, во время блокады, от голода – как говорят, его, на вид жутко древнего и бессильного, кто-то убил зимой сорок третьего, приговорив на съедение. Каннибала не нашли, нашли только остатки расчлененного топором тела старого мага.

– Понемногу, – ответил Перегуда. – У него были неплохие задатки. Правда, только в зачаточном состоянии, но были. И твой Мамонтов его…

– Почему Мамонтов?! – прервал его Горнин, стараясь резкостью тона предотвратить готовую вырваться наружу истерику коллеги.

– А кто?! Он заревновал!

– Да он даже не знал его.

– Они познакомились. Сегодня.

– Ну и что?

– То самое! Твой выкормыш возомнил, что я хочу его сделать своим первым помощником, и избавился от конкурента. Он у тебя сообразительный. Чересчур сообразительный. Просто гений зла какой-то.

– Ты ж сам его у меня забрал! – воскликнул пораженный Горнин. Все то, что говорил сейчас Перегуда, было бредом чистой воды, но как раз с бредом сложней всего спорить.

Этот эмоциональный, лишенный стройной логики возглас не делал ему чести как человеку ответственному и облеченному властью, но он шел от души, она все еще оставалась в нем, и он лелеял в себе это ощущение. Он знал, что многие втихую презирают его за мелкотемье, как они выражались. Ну разве станет маг-директор браться за охрану грузов какого-то там таможенного терминала? А по деньгам и по масштабам задач – мелочовка! В его положении нужно решать проблему если уж не вселенского масштаба, то в масштабах страны – наверняка. Но у него перед глазами всегда был пример человека, который в двадцатых и тридцатых годах двадцатого века избрал такой путь. Чуть не на Вселенную готов был замахнуться. Намахался так, что до сих пор отголоски слышны. Вот и Перегуда ту же линию гнет. В сущности, Горнин потому-то и стал тем, кем есть, когда в нем обозначился антипод его будущего коллеги, оппонент, чьи личные устремления и цели не такие амбициозные и агрессивные. Со стороны он и Перегуда выглядели как голубь и коршун. Да и по сути, наверное, тоже, хотя на самом деле никто не знал, что творится в душе у Александра Петровича, изо всех сил старавшегося быть скромным и лишний раз не высовываться.

– Это еще как посмотреть, – парировал Перегуда.

– Что? Может, ты еще скажешь, будто это я его к тебе подослал?

– Именно к этому я и веду.

Горнин уперся в коллегу тяжелым взглядом. То, что он услышал, просто не укладывалось в голове. Спорить больше не было смысла. Да и вообще разговаривать.

– Думаю, без комиссионного разбирательства теперь не обойтись, – зло сказал он, вставая. – Кстати, заодно тебе придется объяснить, зачем ты создал эту лабораторию.

– А тебе – зачем ты обучил Мамонтова делать фантомы. И еще кое-что.

ТРЕТИЙ СОН ПАВЛА МАМОНТОВА

По подземному туннелю он бежал уже давно, пытаясь оторваться от преследователей, выбивался из сил, но оторваться так и не удавалось. Они не дышали в затылок, не хватали за одежду, но все еще были неподалеку, и, как казалось, силы их не убывали, во всяком случае – не так быстро, как у него самого. Он их не видел, лишь едва слышал, но от этого было еще страшнее. Они были как цунами, от которого, как ни убегай, все равно не убежишь, все равно тебя накроет тяжелая волна, все сметающая на своем пути.

В туннеле было темно, но не беспросветно. Какой-то источник света, хотя и бесконечно слабый, все же имелся, даже не источник, а словно сами стены слегка светились красным, так что хоть и с трудом, но на несколько метров вперед видеть было можно. Неровные земляные стены, в которых порой попадались ниши – он заглянул в одну и увидел там жабу с вытаращенными глазами, – такой же неровный пол, сводчатый потолок со свисающими с него черными соплями, даже мысль о прикосновении к которым вызывала жуть и отвращение. Все это пространство то сужалось, давя на психику, то внезапно расширялось, не поддаваясь никакой логике или правилам. И еще воздух. Он был сухим и неподвижным, при глубоких вдохах, которые приходилось делать при беге, обжигал горло и легкие, хотя было тут не жарко и не холодно.

При попадании в очередное расширение он двинулся не как прежде, прямо, а почему-то вдоль стены, что пусть не так уж и на много, но все же несколько удлиняло путь. Наверное, оттого, что рядом со стеной было хоть чуточку светлее. Или, может быть, это просто так казалось, а на самом деле он старался держаться ближе к стене потому, что боялся упасть, а от стены все же можно оттолкнуться. На бегу он косился на эту стену и видел какие-то потеки на ней – даже страшно представить себе, откуда они здесь, – углубления и выступы, отчетливые следы каких-то орудий, которыми прокапывали этот бесконечный, все время плавно уходящий влево туннель. Все здесь было небрежно, неаккуратно, грубо. Высота и ширина произвольные и всегда непостоянные, неровности встречались порой такие, что в них мог поместиться человек.

Так вот, двинувшись вдоль стены, которая несколько уходила вправо, он вдруг увидел почти у самого пола дыру, в которую, кажется, можно без больших проблем залезть. Есть шанс, что преследователи не заметят ее, хотя если увидел он, то отчего бы не увидеть и другим? Никакой логики, только желание закончить этот бесконечный марафон, этот ужас погони за своей спиной, которая тебя настигает. Но даже если и заметят, то, может, не догадаются, что он там. А если догадаются, то все равно пролезть смогут только по одному, а драться один на один – это совсем не то что одному против многих. К тому же можно будет, немного углубившись в эту дыру, обрушить потолок, и погоня прекратится.

С облегчением рухнув на колени, он встал на четвереньки и двинулся внутрь, слыша шум уже очень близкой погони.

Здесь было еще темнее. Пройдя метров десять, увидел: дыра стала куда теснее, чем вначале. Он еще не протискивался, но локтями уже чувствовал стенки норы. И кажется, впереди она сужалась еще больше. Шум все нарастал, и он решил двигаться дальше. Вскоре ему пришлось лечь и ползти по-пластунски, затылком задевая потолок, отчего за шиворот сыпалась земля. Вскоре стало ясно, что через несколько метров он уже не сможет продвигаться вперед, просто-напросто застрянет здесь, что нужно возвращаться, но он все полз, вслушиваясь в звуки погони, доносящиеся сзади. Они то усиливались, то стихали, но вовсе не пропадали. Он даже не понимал, ползет ли кто следом или нет. Просто из последних сил полз вперед.

Остановился только тогда, когда плечи уже мешали продвигаться, но шея и руки все еще тянулись туда, в неизвестность, словно желая самостоятельно, отдельно от остального тела, продолжить движение.

И вдруг он увидел прямо перед глазами что-то продолговатое, черное, по форме напоминающее отрезанный палец руки.

Взяв это, поднес его поближе к глазам. Лучше видно не стало, но зато он понял, что оно живое. Повертел головой, прикидывая, куда бы это убрать, ну не ползти же по нему в самом деле. Ничего не нашел и вместо этого подул на него, сдувая соринки, сунул в рот и принялся жевать, ощущая, как из-под зубов в полость рта брызжет теплым и соленым.