Текст книги "Фреон"

Автор книги: Сергей Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Контролёр обрушил валун, метя в голову, но Пенка успела приподнять сгиб боевой руки, и тяжёлый камень, содрав известково-белую кожу на запястье, отскочил в сторону. Мутант злобно заворчал, придавил Пенку к земле и начал бить её клешнятой лапой. И опять крик, задавленный, короткий, но я снова почувствовал себя немного легче.

Пистолет при падении я не выронил.

И за трёхсекундную передышку, пока Пенка из последних сил защищала меня от пси-атаки, я успел оттянуть затвор, сносно прицелиться и отправить две тяжёлые пули сорок пятого калибра в контролёрскую тушу.

Тварь взвыла от новой боли, резко замотала башкой и начала раздирать грудь в том месте, где лоскуты не то бинтов, не то отстающей кожи пропотели красными пятнами. Контролёр углядел нового врага, и от пси-удара помутилось сознание, а рука, уже совсем не моя, начала подносить пистолет к виску.

Но Пенка вдруг вывернулась, ухватила мутанта за шею, после чего с силой отшвырнула его от себя, подпрыгнула и…

Воздух громко, сочно ухнул под мелькнувшей, словно белая молния, правой рукой Пенки. Удар пришёлся поперек спины приподнявшегося на четвереньки контролёра. Звук, с которым надломилось его туловище, напоминал хруст громадного леденца, раскушенного крепкими зубами. Но контролёр был ещё жив, он попытался уползти на руках, подволакивая брюхо, похрипывал, но Пенка нанесла ещё один стремительный удар, снявший, словно топором, половину уродливого черепа. После чего утробно зарычала на собак, оскалив острые зубы и подняв боевую руку. Стая альбиносов, поджав хвосты, начала пятиться, припадая на лапах, после чего все псы кинулись врассыпную.

– Учти, дружище, сейчас будет больно. – Фельдшер ощупал плечо, вздохнул. – Хошь, у меня трамал есть в аптечке, но, брат, после пси-атаки я бы эту синь не советовал. Чревато.

– Перелом?

– Да не… к счастью, кости у тебя, товарищ сталкер, до неприличия крепкие. Вывих плеча, смогу вправить прямо здесь. Но учти, кайфа будет море – связки сильно потянуты, очень даже может быть, что и разорваны, так что приготовься.

– Уф… вправляй. Готов. – Я набрал воздуха в лёгкие и зажмурился.

– Ну… три, четыре…

Вспышка боли была сильной, мгновенной, после которой вся рука начала дико ныть и дёргать, словно один большой флюс.

– У-ууух… вкусно, блин… – прошипел я сквозь сжатые зубы, хотя, признаться, от боли хотелось гаркнуть во всё горло.

– Да. Это ништяк, согласен… Пока поваляйся. Потом, ежели когда «душу» найдёшь, – придави к суставу на минуту. Вывих плеча – штука коварная, бывает с последствиями. Пойду Философа гляну, а то что-то носом парень кровит не переставая. Здорово вам со мной повезло, чуваки. С доктором по Зоне ходите. – Фельдшер усмехнулся, заставил принять какую-то безвкусную пилюлю и направился к Ереси, лежащему пластом.

– Спасибо за жизнь. – Я почувствовал как к руке прикоснулась прохладная ладошка. – Я умирала. Ты помог. Ты спас. Спасибо, Фреон.

– Не за что, Пенка. Квиты мы теперь с тобой. И тебе спасибо, кстати.

– Доктор звал меня Пеночка. Ты можешь звать меня так. Ты теперь не просто нужен. Ты теперь мой друг. Как Доктор. Как Лунь и Хип. Друг. Я найду «душу» для твоей руки и принесу.

– Он тебя не сильно покарябал, подруга?

– Нет. Царапины. Несколько. Сломано одно ребро. Заживёт быстро, для нас это не опасно. Контролёр был сумасшедший. С таким нельзя договориться. У него страшно болела голова от… черное мясо на лице и от боли он давно сошёл с ума. Перестал думать разумом, как я, как излом, как иллюз или контролёр. Он был очень злой. Он ничего не слышал и не говорил разумом. Только убивал. Я не знала, что он такой ходит здесь. И звала собак. А пришёл он. Простите. Это на мой зов он пришёл.

– Ничего. Зона штука непредсказуемая. Всякое случается.

– Это правда. Спасибо. – Ладошка слегка сжала мои пальцы и выскользнула. – Ты хороший человек, сталкер Фреон. И всегда был хорошим. Не думай больше о себе плохо.

Я был настолько удивлён, что даже забыл о боли в плече. Хороший… м-да. С какой, интересно, стороны я хороший? Что жену с её новым мужем пристрелил? Что семью свою на корню загубил на той чёртовой работе? Что даже желание моё – дочь из мёртвых вернуть – фальшивкой оказалось, самообманом, от которого до сих пор невыносимо стыдно перед Доктором и самим собой? Рассказать, как стоял я, хороший человек, тогда в Баре, в тени у дальнего столика, пока Хип просила нас, «друзей» Луня, помочь дотащить её смертельно больного мужика до Болот? Похоже, один только Ересь мне правду сказал в лицо, что я просто сталкерок, готовый душу продать за жирный хабар. И почему тогда Фельдшер, идеалист и, по ходу, честный, светлый парняга, руку мне подаёт, искренне улыбается? Почему мне Манон сказала, что я хороший человек? Где она во мне эту самую «хорошесть» рассмотрела? Лунь тоже за своего считал, и Хип мне улыбалась, а ведь скорее всего, да что там, уверен я, что разглядела она меня в том тёмном углу Бара, и узнала, и потом тихо простила… вот и Пенка туда же…

– Не думай о себе плохо, сталкер Фреон. Теперь я поняла, почему ты нужен.

– Да кому нужен-то?

– Нужен. Всё.

Пенка отошла в сторону, и я, повернув голову, увидел семь слепых псов-альбиносов и с десяток тушканов недалеко от костра. Собаки спокойно сидели, временами лениво почёсываясь, щёлкали зубами в короткой белой шерсти, вылавливая блох. А тушканы по очереди взбирались на дерево, и на верхушке из желтоватой хвои уже выглядывали несколько зверьков, заступивших на «вахту».

– Это… откуда войско?

– Белые псы потеряли вожака. Одни разбежались, другие подчинились. Теперь моя стая. Со мной. Защита. Поиск. Охота. Еда. Дорога.

– Э-э… – Фельдшер отвлёкся от врачевания Ереси. – Ты их… ну… лопать будешь, что ли?

– Нельзя есть тех, кто тебе доверился. – Пенка энергично мотнула головой. – Так делают только контролёры, и это плохо. Их нужно заставить считать вожаком тебя только один раз. Потом ты отпускаешь их мысли, но все собаки теперь твои. Они преданы, пока не умрут или пока не умрёшь ты. Тогда они идут искать другого вожака. Доктор сказал, что нельзя есть тех, кто тебе предан.

– Это… наверно, человека из тебя хотел сделать, да? – «Фримен» поинтересовался без подначки, не желая уколоть – это было видно. Фельдшер, поначалу откровенно дичившийся Пенки, теперь относился к ней иначе: немного настороженно, ещё не полностью доверяя, но уже с интересом и дружелюбным любопытством.

– Он хотел, чтобы я понимала людей. Доктор не мог сделать из меня человека. Но он хотел, чтобы я была человечной. Он учил меня этому. А человек не ест тех, кто ему доверился?

– Ну, нет, конечно. – Фельдшер рассмеялся, но вдруг как-то сразу посерьёзнел, отвёл в сторону взгляд. – Хотя… знаешь, если честно, то жрёт. Считай, только этим и питается, блин…

Один из тушканов на дереве вдруг громко взвизгнул, и остальные зверьки, шурша по коре когтями, посыпались из кроны сосны на землю.

– Добыча. Кабан. Охота. – Пенка приподнялась, зашипела, и собаки сразу, как по команде, задрали морды, ловя запах.

– Помочь? – спросил я, потянувшись к оружию, от чего плечо ощутимо кольнуло болью.

– Сиди ты… тебе теперь только с пистолетом воевать. – Фельдшер встал, подхватил автомат. – Разберёмся.

– Нет. Не нужно. Ты помогай Ересь. – И Пенка неожиданно резво, широкими прыжками, несмотря даже на серьёзные «царапины» и сломанное ребро, поскакала к широкой луговине с полёгшей травой. Правая рука, похоже, служила ей не только для боя – отталкиваясь ею от земли, словно костылём, Пенка совершала почти трёхметровые прыжки. Вслед за ней на широких махах неслись псы. На луговине стая остановилась, и от группы альбиносов отделились два пса и скрылись в густом сером ивняке. Пенка тем временем присела, почти скрывшись в траве, залегли и оставшиеся с ней собаки. Меньше чем через полминуты из кустарника донёсся яростный кабаний визг, ивняк захрустел, и…

С холмика у корней сосны было хорошо видно, как из заросшей кустами болотины выметнулись два пса с поджатыми хвостами. За ними, низко нагнув клыкастую голову, с гулким топотом несся молодой, но уже матереющий кабан-чернобылец. Опасная тварь и очень злобная – триста с лишним килограммов сильных мышц, толстых костей и крепкой шкуры, которая на груди и плечах почти не уступает по прочности лёгкому бронежилету. Взрывая мокрую землю заострёнными копытами, кабан уверенно догонял слепышей. Избегая длинных жёлтых клыков, собаки ловко уворачивались от мощных, но немного неуклюжих атак, кабан ревел и крутился, взмахивал рылом, пытаясь поддеть одну из псин, в то время как другая, налетая сзади, наносила короткий злой укус, от чего горбатый, заросший чёрной щетиной зверь резко разворачивался, захлебываясь от ярости. Нет, два слепых пса, пусть даже крупных и злых альбиноса, против такой зверюги были, конечно, слабы – вопрос времени, когда подведёт собаку её сверхъестественное чутьё, по капризу Зоны заменившее ей зрение, – пару раз клыки кабана щёлкали в опасной близости от морщинистых белых шкур. Но псы не просто нападали на зверя – они «вели» его к засаде, а ослеплённый яростью кабан с каждой атакой подходил к спрятавшейся Пенке всё ближе.

Яростный рёв и визг сразу сменились высоким, поросячьим воплем ужаса, когда перед кабаном вдруг поднялась сутулая фигура в плаще. Он развернулся к зарослям ивняка, с уханьем рванул в кусты, но на задних ногах повисли несколько намертво вцепившихся псов, разом выскочивших из засады. Кабан начал крутиться, пытаясь сбросить слепышей, но Пенка, покрыв в три прыжка расстояние до кабана, одним ударом переломила ему хребет. После чего, отогнав собак, несколькими короткими взмахами ладони вскрыла кабану брюхо, покопалась в требухе и выволокла тёмно-красную глянцевую печень, затем ладонь, вооружённая роговой пилой, прошлась по боку добычи, и Пенка легко отделила большой кусок мяса вместе со шкурой. Собаки, до этого смирно сидевшие вокруг туши, разом набросились на добычу. Послышались хруст, влажное чавканье, короткие, злые взлаивания толкающихся плечами псов.

– Всего в Зоне насмотрелся. Но такой охоты видеть не приходилось. – Фельдшер хмыкнул. – Да, брат. За ходку с тобой я столько историй насобираю, что два года возле моего костра не найдётся свободного местечка. Ништяк…

– Это чё?.. Она нам, что ли, мясо несёт? Круто! Щас шашлычка замутим. – Ересь приподнялся на локте, потрогал ватные тампоны в носу, усмехнулся Фельдшеру. – Да всё путём, анархия. Башка уже не кружится. Слышь, Фреон, как насчёт мяска захавать?

– Жить надоело – хавай. Местное зверьё очень рискованно на бифштексы пускать, можно нехило травануться, а то и ласты склеить, – буркнул я, посматривая на гаснущий костёр. Вообще, конечно, насчёт мяска я бы не отказался… сколько лет уже его не пробовал, одну только консервированную бурду и колбасу из хрящеватой, клейкой курятины, что Хорь в НИИ по дешёвке скупал. Однако нельзя… надо бы Пенке мягко объяснить, что чернобыльского кабана люди не едят. Не обиделась бы.

– Едят. Люди. Доктор объяснил, какой кусок не опасен. Вот. С боков и хребта можно. – Пенка или услышала меня, или просто в очередной раз прочитала «громкие» мысли. – Только жарить на огне. Сырое нельзя.

– Это точно?

– Точно. Верно. Правда. – Пенка быстро лизнула шмат сырого, ещё немного кровоточащего мяса. – Да. Человеку. Можно. Есть.

Я обратил внимание, что слова нашей «другой» стали вдруг более отрывистыми, рублеными, а в глазах заблестели странные огоньки. Пенка тихо, почти по-кошачьи заурчала, снова лизнула мясо, но тут же положила его шкурой вниз на траву.

– Не ела. Долго. Голод. Печень мне. Мясо вам.

Пока Фельдшер вырезал подходящие ветки, я нарезал мясо на тонкие ломти и разложил на пакете из-под сухпайка. Из приправ нашлась только соль в пластиковом пузырьке, но и то красота, грех жаловаться. И через десять минут над угольями лежали полтора десятка импровизированных шампуров. Пенка, не дожидаясь нас, начала отрывать от сырой печени небольшие куски и проглатывать их, почти не жуя. Желчный пузырь она аккуратно отделила прямо в процессе еды и уложила в пластмассовый пузырёк из-под соли.

– Нужно. Дорого.

– Зачем?

– Идём туда. Скоро. – Пенка махнула окровавленной рукой в сторону бывшего посёлка, отломила ещё один кусок печени. – Едим. Отдыхаем. Вечером будем там.

– Это, конечно, хорошо. – Я повернул шампуры с шипящим, начинающим подрумяниваться мясом. – Где там?

– Там.

– Это мы поняли. Как выглядит место? Ну, здание с большим, очень большим подвалом или, там, яма в земле?

– Нет. Подвалов больших, как раньше, нет. Ямы есть, но там смерть, нельзя идти.

– Слушай, уважаемая, ты вроде рисовать умеешь? – Фельдшер отвлёкся от созерцания жарящегося мяса. – Может, намалюешь нам, как место выглядит?

– Да, могу. Доктор учил. Рисунок просто. Трудно буквы. Рисунок похож. Буквы совсем нет. Не похожи. Сейчас.

Пенка подтащила к себе свой рюкзачок и извлекла на свет лабораторный журнал с частью вырванных листов и коробку цветных карандашей. В рюкзаке нашёлся даже лист тонкой фанеры, которую «другая» положила на колени, сверху лёг раскрытый журнал, и Пенка начала рисовать.

– Я часто рисую. Это помогает. Помогает не забыть, чему учил Доктор. Я люблю рисовать. Место вот. Оно такое.

На готовом рисунке было много крестиков, часто натыканных на холме. Чуть выше них был не то конус, не то пирамида с большим крестом, несколько кривых домиков и ещё десяток «человек» из разряда «палка-палка-огуречик». А ещё на серой, казённой бумаге журнала было видно несколько круглых коричневых пятен – Пенка хоть и вытерла руки, но немного крови от печени на пальцах оставалось.

– Вот.

– Ништяк рисуешь, Зона. Прям Пикассо. – Ересь, видимо, решил показать «сложность». – Мне на память намалюешь чего?

– Да. Могу дарить.

– Кутилинская церковь и кладбище, – сразу определил Фельдшер. – Хана, братцы. Если проходы в тех местах начинаются, можем прямо сейчас до хаты заворачивать. Это капец. Ух, ё-моё… далековато отсюда, в двух километрах. С нашими группами связь терялась уже в километре от старого кордона. Здесь караванов точняк не будет. Никто не пойдёт. Задница, короче, полная.

И «свободовец» достал ПМК, начал водить по сенсорному экрану, набирая сообщение.

– Нет. Стой. Не проход. Там вопрос.

– Ни разу не понял. – Фельдшер отвлёкся от ПМК.

– Вот. – Пенка ткнула окровавленным пальцем в свой рисунок. – Это все мёртвые люди ходят. Вылезли из земли. А этот человек с ними живой. Он тут живёт. Есть проходы к нему. Знают люди Монолита. Знаю я.

– Фигасе… так-таки и живой? – переспросил я.

– Совсем живой. – Пенка бодро кивнула головой. – Он скажет, где искать. Всё знает. Он очень давно здесь. В своём доме живёт. Да. Он знал Доктора. Доктор знал его. Доктор и он – правильные люди Зоны. Они умеют жить. Умеют уходить.

– Ясно.

Ладно. Доверимся Пенке, она нас как-никак не раз из беды выручала. Проведёт до Кутилино, почему – то даже не сомневаюсь в этом. И в мясе, что она нам притащила, тоже не сомневаюсь, даже странно. Молчит сталкерский инстинкт, только слюна выделяется, как у собаки Павлова, при взгляде на шкворчащие, румяные куски с совершенно одуряющим запахом, а то, что дичь наверняка немного фонит, так на поясе, опять спасибо Пенке, фрагменты «пузыря» в специальном контейнере, и потому лёгкий фон уже не страшен. Поэтому я первым подтянул к себе шампур, обжигаясь соком, надкусил первый ломтик дичи. Красота… мясо чернобыльского кабана было разве что заметно жёстче и острей почти забытой свинины, но на волокна расслоилось легко, а под коричневой зажаристой корочкой мякоть была белой, плотной. Ересь тоже думал недолго и вскоре восхищённо выдохнул «ни-фтяак» через полный рот. Дольше всех размышлял Фельдшер. Но в конце концов, махнув рукой, подхватил прут с мясом, а из рюкзака достал плоскую стальную фляжку.

– Коньяк, господа. Не армянский и даже не французский, но три звезды, Хорь головой ручался. Давайте чуть под такое дело. Для профилактики желудочно-кишечных заболеваний.

Естественно, мы не отказались.

Это была странная Зона. Как только за спиной остались бетонные столбы «старого» периметра, мне пришлось полностью довериться нашему новому «проводнику».

Здесь я бы не прошёл, знаю это точно. Привычный страх Зоны, который со временем становится настоящим чутьём на опасность, тот самый «мандраж», без которого не обходится ни одна ходка, здесь превратился в холодный ужас. Ни одной знакомой аномалии на пути… да и вообще почти не видел я их даже по косвенным признакам. Просто улица, чистая на вид, под асфальтом ещё не вымыло пустоты постоянными дождями, да и грязи, считай, нет – так, местами слежавшаяся листва под теми деревьями, что выжили после Третьей. Не привык я к тому, что все дома целы, не испорчены сыростью и кислотными туманами. Странно мне было не видеть вездесущих «жарок», иногда превращающих брошенные посёлки в обгорелые развалины. Не дрожал воздух над «трамплинами» и «каруселями». Не вспыхивала нигде тусклая радуга над «плешью», не гоняло по дорогам плотные вихри «ветродуек». Просто широкая улица, закрытые калитки, помутневшие окна, в одном из которых я с ужасом рассмотрел мертвеца с проваленным жёлтым лицом. Детская коляска под догнивающим кустом сирени, недостроенный гараж, под слепыми окнами – высокий грязный бурьян. И в почти полном безветрии – глухая тишина. Ни стука, ни скрипа, ни далёкого лая слепых псов, ничего. Мёртвые посёлки, в грязи обочин не видно следов мутантов… Ветлицы, Низкое, Борчаны – медленно, с оглядкой, мимо автомобилей, давно севших на спущенные шины, мимо запертых сельпо, чёрных окон, гниющих на корню садов. Я не узнавал Зону.

Но это была именно Зона. На всех столбах изоляторы и провода были укутаны тонкой чёрной ватой, местами свисавшей почти до земли. Слабый ветерок, задувавший с стороны столбов, отчётливо пах грозовой свежестью, а значит, смертью. В Низком Пенка указала на шесть пёстрых пятен на дороге – бывший «свободовский» отряд. Признал Фельдшер выцветшие, слежавшиеся комбинезоны с едва различимой символикой, сказал, что это Грач и Курилка с четырьмя бойцами в позапрошлом году ушли в разведку. Постоял он, сняв бандану, помолчал немного, и мы пошли дальше. Потом молчал уже я – мощный скелетный комбинезон с усиленной защитой был только у одного сталкера, матёрого ходока Ильича, и знал я точно, что уходил он с группой на восток Тёмной долины. Не прошёл он здесь… но прошли мы.

Пенка беспокоилась. Проход, который она «знала», оказался совсем не таким безопасным. В Ветлицах один из псов-альбиносов, идущих впереди отряда, вдруг споткнулся, коротко, страшно взвыл и, упав на бок, уже не поднялся. Слепыши, ощетинив короткую шерсть на загривках и поджав хвосты, попятились от чернеющего и на глазах вздувающегося трупа их невезучего сородича. Пенка выгнала вперёд ещё одну собаку, которая осталась на выходе из посёлка: сорванный внезапно налетевшим ветерком клок чёрной «ваты» нанёс настолько страшный ожог, что из обугленного мяса разом вылезли побелевшие, выгоревшие кости. И ещё на дороге у заброшенного карьера свита Пенки потеряла одного из десятка тушканов – зверек просто взорвался облачком кровавого тумана, воздух над красным пятном начал ходить волнами, низко зарокотало, ухнуло, послышался тяжёлый гул, и неизвестная мне аномалия с оглушительным грохотом разрядилась кольцом синего света. Пришлось долго и муторно искать обходные пути – эта аномалия попросту перегородила и дорогу, и песчаные холмы, и склоны гравийных куч, поросших мелкой серебристой травкой. Пенка подолгу стояла на одном месте с закрытыми глазами, говорила «здесь идти» и через двадцать-тридцать метров снова останавливалась, иногда даже на полчаса. К Кутилино мы вышли только под вечер.

Кладбище я увидел издалека – густой лесок, давно уже без листьев, и между частых чёрных стволов в высокой траве я различил несколько потускневших крестов. Над деревьями кладбища поднималась покосившаяся маковка деревянной церкви.

– Пришли. Здесь он живёт. Здесь идти безопасно. Но рядом со мной. Такая земля, – «понятно», как всегда, объяснила Пенка. Да уж… Зона. Уж тут-то я точно не хочу находиться. Кладбища здесь – одни из самых паршивых мест, тут действительно «такая земля», словно какая-то злая сила специально находит места захоронений. Однако при всех загадках Зоны глупо, как мне кажется, искать злонамеренность в местных силах. Это как вулкан, одно из явлений природы, которое не может быть ни добрым, ни злым – он просто есть. И если под пепельной тучей гибнут люди, если раскалённая лава сжигает города, это не говорит о том, что вулкан специально убивает и рушит, вовсе нет… это просто слепая сила, и ей абсолютно всё равно, есть ли на склонах огнедышащей горы лес, город, дорога. Поэтому странно слышать от «долганов» призывы воевать с Зоной – это всё равно что воевать с вулканами – глупо и бесполезно. «Монолитовцы», по слухам, Зоне вообще чуть ли не поклоняются, что, по-моему, глупее в разы – дикари, поклоняющиеся вулкану, сгорят в лаве точно так же, как и те, кто решил остановить огненную тучу бамбуковым копьём. Никогда я не верил в сказки про «чёрных сталкеров», «духов Зоны», «хозяев» и прочих барабашек – терпеть не могу любую «мистику», которая только портит мозг сталкера. Зона опасная, непонятная, страшная, но всё-таки слепая сила. Ни воевать с ней, ни поклоняться ей не стоит. С ней можно только научиться хоть как-то сосуществовать. Однако такие «здравые» мысли почему – то отступают, стоит мне только увидеть это…

«Ботаники» изучают это явление с тех пор, когда ещё и слыхом не слыхивали о Выбросах. Естественно, все было строго засекречено, изучалось в закрытых институтах, но за десятилетие с лишним учёные так и не разобрались ни в одном из возникших вопросов. Подметили только общие закономерности. Что в глинистых, тяжёлых почвах образование «псевдоживых организмов» и «матриц по трупу» происходит не в пример чаще, чем на лёгких песчаных. Что в районах Янтаря, Агропрома и западной части Армейских складов «псевдоживые организмы» или, проще, ожившие трупы медлительны, неагрессивны, почти всегда несут следы сильного разложения, а на Янтаре могут даже превращаться в снорков. В Красном лесу и Тёмной долине они сохраняются лучше, разве что усыхают и желтеют, и гораздо больше «склонны к выраженным агрессивным действиям». А вот, например, на старом Кордоне их вообще никогда не видели, несмотря на то, что южнее, на «новых» территориях Зоны, зомби встречаются целыми стаями. Мало помогло науке наблюдение, что при полностью разрушенных внутренних органах, отсутствии кровообращения, а зачастую даже половины всех мышц они ходят, едят, иногда даже пытаются говорить. И непонятно, почему один покойник останется в этом состоянии, а другой, лежащий рядом с ним, может вдруг встать. Неизвестно, отчего один зомби будет избегать людей, другому будет безразлично, а третий подойдёт и бросится или же начнёт преследовать, швырять камни, выть, если сохранились голосовые связки. Почему Зона поднимает мёртвых людей во много раз охотнее, чем погибших мутантов, тоже не знает никто. Почему, почему, почему… ответов просто нет.

Кровь стынет в жилах даже у привычных ко всему сталкеров, у скептиков-учёных, у полностью «отмороженных» бандюг, когда из темноты к костру вываливается раздутый от сырости ужас, когда по герметичному отсеку лаборатории бродит нескончаемыми кругами тело, которое по всем биологическим законам просто не может жить, когда ограбленный и убитый сталкер случайно выходит к лагерю своих убийц. К такому привыкнуть просто невозможно, и, как бы здраво ты ни мыслил, поневоле начинают лезть мысли о том, что Зона – не просто слепая сила, а нечто гораздо более сложное, тёмное и необъяснимо страшное. И сталкера начинает трясти. Порой сильно, до того, что «перегорает» человек, иногда слегка, вот как меня сейчас, но трясёт всё равно.

– О-ой… б-ббы-блин… – Ересь отвёл взгляд вниз, нервно облапил автомат. – Ой-ёоо-о… тва-ю м-ммать…

– Не тронет. – Пенка предупреждающе подняла руку. – Стрелять нет. Нельзя.

– Ёхарный бабай… ух зараза, – негромко поделился впечатлениями Фельдшер. – Но бывает и хуже. Смотри, уважаемая, если подойдёт ближе, магазин в него высажу.

– Нет. Не подойдёт. Не тронет.

Мне сказать было нечего. Я просто смотрел на неподвижно стоящую у дороги фигуру в грязном, измазанном землёй костюме с оторванным рукавом. Зомби стоял к нам спиной, и поэтому лица видно не было, только блестела гладкая серая лысина с прилипшими прядями выцветших волос. На месте ушей оставались лишь чёрные сморщенные корочки, и такой же грязно-чёрной была открытая рука, свисавшая плетью.

– Не опасен. Просто стоит. Идём.

– О-оой-й… ё… ф-фа-ак… скорей бы о-отсюда с-свалить… н-нафи-иг, – тихонько поскуливал Философ, которого стало нешуточно трясти.

– Перестань. Не надо такой страх. – Пенка обернулась. – Много страх – будет опасность от мёртвых.

Услышав это, Ересь протяжно, тонко завыл, постепенно повышая ноты.

– Извини, друг. – Фельдшер придержал Философа за плечо, развернул к себе и коротким, сильным ударом врезал парню в челюсть. Тот качнулся и начал оседать, но «свободовец» подхватил падающее тело и с удивительной лёгкостью кинул себе на плечо. Однако здоров мужик…

– Подрубил его легонько, – поделился «фримен». – Пусть отдохнёт. Надеюсь, сотрясения я ему не сделал.

– Хорошо. – Пенка кивнула, и мы пошли дальше в сторону кладбища. Зомби так и не обернулся.

Поваленные оградки, заросшие тропинки, ямы… земля на многих могилах разворочена, виднелись свежие глинистые отвалы и куски размокшего дёрна. Аномалий, похоже, не было, Пенка вела нас уверенно, ещё раз строго запретив даже прикасаться к оружию. А по сторонам сидели и стояли они… на первый взгляд, даже не страшные. Просто очень бледные худые люди в ужасающе грязной одежде. Костюмы с вылезающей подкладкой, вымазанные в жёлтой глине платья, склонённые головы, лица с ввалившимися щеками и пустыми взглядами. Ни один из них не обернулся в нашу сторону, даже не пошевелился – как сидели на лавочках за оградками, так и сидят молча, неподвижно, словно памятники самим себе, или стоят, навалившись грудью на ржавеющие калитки, глядя в пустоту плоскими, блёклыми глазами.

– Не надо с ними говорить. Не надо на них долго смотреть, – тихонько инструктировала нас Пенка. – Они не двигаются, пока спокойны. Проходим мимо. Спокойно. Медленно.

Кладбище оказалось большим, старинным, да ещё, за рвом, оно продолжалось дальше, полторы сотни могил были обозначены только табличками с номером – должно быть, «неучтённые лица» без документов. И повсюду – неподвижные фигуры, сидящие возле ям в земле. Может, и прав в чём-то «Долг»? Может, действительно Зона враждебна человеку?

– О-о, да это никак докторский выкормыш со свежими трупаками в гости пожаловали! Ах-ха… однако!

Голос был громкий, хриплый, наглый. Я обернулся на него и увидел, что на лавочке у провалившейся гробницы сидит высокий худой старик. Его можно было принять за зомби – по крайней мере то ли засалившийся ватник, то ли толстый пиджак был измазан брызгами жидкой глинистой грязи настолько, что на ткани буквально не оставалось «живого места». Брюки с пузырями на коленях были испачканы и местами порваны, но в отличие от большинства мертвецов старик носил обувь – на его ногах были грязные резиновые сапоги с неровно отрезанными голенищами. Лицом он тоже походил на местную нежить – пёстрое, морщинистое, безбородое, отвислые губы, несколько прядей волос вокруг круглого, гладкого, как бильярдный шар, черепа. Только глаза говорили о том, что старик живой, – взгляд был острый, злобный, насмешливый и… абсолютно сумасшедший.

– Добрый день, дед Игнат, – поздоровалась Пенка. – Нужен совет.

– Здравствуйте, отец, – кивнул я.

– Ну… кому, может, и отец, а кому и товарищ смотритель кладбища Игнат Васильевич. Чё припёрлись?

– Вопрос. – Пенка склонила голову чуть набок. – Узнать.

– Ну, спрашивай, чучело однорукое.

– Эй, дед… ты бы это, поаккуратнее… – Фельдшер насупился. – Мы тебя вроде никак не оскорбляли.

– Тебе кто слово давал, щенок? – Старик осклабился, показав гнилые пеньки зубов. – Ещё бы ты меня оскорбил, борзота. Заткнись и не отсвечивай.

И старик вдруг покатился кашляющим смехом, хлопая заскорузлыми ладонями по коленям и хрипло отхаркиваясь.

– Припё-орлись, понимаешь… ишь ты. Коз-лята… ходют, ходют, не сидится им, ёк-макарёк. А здесь – режимный объект! Секретное поселение! Стой, стрелять буду! Уроды! Пшли вон отсюда! Кладбище закрыто!

– Не надо. Говорю я. Вы говорите потом. – Пенка повернулась к нам и, пока Игнат хохотал и надрывно кашлял, время от времени грязно бранясь и угрожая вынести из сторожки ружьё, прикрыла глаза.

– Эй, длиннорукая. – Старик вдруг сморщился и погрозил Пенке суковатой клюкой. – Ты ко мне в голову не лезь. Ещё раз учую – не посмотрю, что Доктор тебя хранителем выбрал, всю башку расшибу вот этой вот дубиной, учти. Эти фокусы для своих дураков оставь. А вы, покойнички, кстати, правильно делаете, что ходите за этой чучелой. Глядишь, и оживёте потом, когда вдруг помрёте – она эту фиговину ох как хорошо проворачивать умеет. Скоренько, смертнички, будет вам банька. Ох, мировая банька, да с веничком.

Игнат снова захихикал, кривляясь и постукивая в землю палкой.

– Сигареты есть? – вдруг осведомился он вполне спокойным тоном, вытерев слюнявый рот замызганным платком.

– Нет, не курим. – Фельдшер пожал плечами. – Вредно это.

– Да какая вам теперь разница, вредно иль полезно? – тихо спросил старик. – А ты что, доктор? Ишь ты, и впрямь доктор… хи-хи… мало нам было одного лепилы на всю Зону, дык второй заявился. Ну, дела… слышь, а ведь и в самом деле табачка у вас нема, не соврали. А у меня вот даже самосад неделю как весь вышел. У-уххх. Пойдём, нужные вы мои.

Игнат, кряхтя, поднялся, подобрал лопату и побрёл по тропинке между оградок.

– Э-эх… так и не сработал дела. Потерпи уж, бедолага. Завтра вырою.

– С кем это он? – шёпотом спросил меня Фельдшер, поправив на плече вырубленного Философа.

– С кем? – Старик не обернулся. – Дык с утречка сегодня шкрябает один, вылезти не может, болезный. Хиленький, надо полагать, силёнков ему не хватает. Ты вон ухо-то к земле приложи да послушай! Оно чётко разберёшь.

«Свободовец» содрогнулся, а смотритель снова тонко, с хрипотцой рассмеялся.

Не обращая никакого внимания на стоящих вокруг зомби, старик бодро вышагивал, пригибаясь иногда под мёртвыми ветками деревьев, один раз только прикрикнув «не балуй!» тощему безрукому мертвецу, неожиданно бросившемуся наперерез. Тот, как ни странно, послушался, замер на месте, только глухо замычал забитым землёй ртом.