Текст книги "Фреон"

Автор книги: Сергей Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Ну, ты даёшь, сталкерок, – пробубнил Ересь. – А мне чё без тебя делать? «Долганам» сдаваться? Слышь, это… и вообще. Короче, так больше не делай. Не подставляй бригаду.

И Философ хлопнул меня по плечу, криво улыбнувшись, хотя в глазах я увидел беспокойство и страх. Испугался, видать, бывший мародёр. Неужели… неужели и правда команда получилась? Странно вообще, что после вчерашнего признания Фельдшеру и Хорю, да, похоже, и Ереси до меня дело есть. И это после таких-то косяков, что по моей милости едва отряд не загубили.

– Друг, это ведь последнее дело – пулю себе в лоб пускать. Нельзя так, понимаешь? Чего за дурь тебе в башку ударила? Надо жить, пока живётся, а в Зоне всегда подохнуть успеем. Не, брат, это ты чушь спорол…

Фельдшер не замолкал до самого бункера. Он же и достал бутылку, налил полный «граненец», сказав, что, мол, это штраф за дурость. И после долго рассказывал что-то, да только я, приняв на грудь ещё немного спиртного, заснул, а точнее, вырубился прямо за столом.

Не она.

Я теперь почему-то точно был уверен, что там была не она. И факт – стало намного легче.

Не знаю, какие силы поработали над железнодорожным мостом и насыпью, но подходить близко к ним я не решился. Всё – и состав, до сих пор стоящий на рельсах, и фермы моста, и даже выломанные и местами выгнутые в небо балки – было сплошь покрыто не то гигантской плесенью, не то густой паутиной. Цепочка «трамплинов» и две мощные «карусели», «жившие» у моста не один год, исчезли, уступив место новой аномалии. Ну а то, что «паутину» явно сплели не пауки, было понятно даже издалека – по серым полотнам лениво ползали тонкие ветвистые молнии, а на обломках рельсов раскачивались и шипели широкие синие кисти света, хорошо видные даже при свете дня. Похоже, какая-то новая «электрика» поселилась на мосту, и в другое время я бы хорошенько полазил вокруг да около: не исключено, что недавняя и, по виду, очень мощная аномалия разродилась какими-нибудь недешёвыми штукенциями.

В другое время да, поискал бы. Но не сейчас. Не сказать, что теперь не боялся я Зоны, хотя тот, нехороший страх точно ушёл, но немного трясло меня от предстоящей встречи с «глюком». Вон как Фельдшер на меня посматривает с самого утра, небось уверен, что точно Фреон крышей повредился. Зато Ересь поверил сразу, но ждёт он здесь понятно кого – Хип. Вбил себе в голову парень, что жива девка, но я-то точно знаю, что не человек ко мне этой ночью приходил.

– В общем, так, мужики. Кто бы ни пришёл, сразу не стреляйте. Но оружие держать под рукой. Мало ли…

– Слышь, Фреон… ты уверен, что не показалось? Всё-таки шок, дело такое. – И снова взгляд. Не по себе Фельдшеру тоже, однако по глазам вижу, что сомневается «анархия». Да что уж там… откровенно не верит. Признаться, я бы тоже не поверил. Однако мой «Макаров» действительно уделан до полной неработоспособности: отлично видно, как выгнуло кожух затвора вместе со стволом, выкрошились от давления пластмассовые накладки, оружие заклинило так, что пришлось его и бросить у Хоря – даже магазин с патронами намертво сел. Теперь разве что выпиливать.

– Угу. И пистолет я рукой смял. От шока. Ты же пушку видел, как её переклинило, – сказал я. – Не, брат. Это она его уделала, чтоб я себе башку не прострелил.

– Ясно… но что-то мне как-то неохота знакомиться, дружище. – Фельдшер поёжился. – Не, я, конечно, мэн без предрассудков, но… блин, а если и в самом деле мутант? Я их реально стремаюсь, если честно. У нас на Складах чел есть один, Якуш звать… так он хвалился, что один раз с контролёром мирно разошёлся. Может, и брешет, но в принципе не похож чел на выдумщика… говорил, что, как увидел тварь, оружие сам бросил и от ужаса даже глаза закрыл. Считай, нос к носу столкнулись в одном доме, в Приборске. Рассказывал он, что даже руки поднял и заскулил, мол, чувак, не надо меня есть, я тебе ничего плохого не сделал, и ты меня отпусти. И обдулся, короче… Якуш чувак без комплексов, всё рассказал и сам при этом ржал. Это… понюхал его контра, на ухо поворчал, кислятиной какой-то выдохнул и по шее врезал. А потом просто ушёл. Мэн повалялся, отдуплил, что его не едят и не зомбируют, руки в ноги и дёру. У-уф… не, ну их всех. Я бы на месте Якуша не только малую, но и большую нужду в штаны справил. Ужас вообще.

– Брешет, – предположил я. – Контролёр тварь умная, но… проще с кровососом поладить.

– Сталкерок, это Хип была, – уверенно заявил Философ. – Она тебе не дала пулю в репу пустить. С ней по-любому какая-то хрень случилась, может, Зона изменила, может, ещё что… но она живая. Я это точняк знаю.

– Откуда?

– Ну… просто знаю. Меня иногда в Зоне грузит немного… особенно когда на привале или минута спокойная. Задумаешься так о чём-нибудь, а потом – бац! Я так первый свой артефакт надыбал, «чёрный выверт». Сидел, сидел, и приглючило меня, что в земле какая-то фиговина лежит. Веткой песок расковырял – и вот оно. Ещё когда с Лунём ходил.

– Знаешь, Философ, а может, к нам? – Фельдшер оглянулся. – В «Свободу»? Ты, по ходу, мэн с чутьём, будешь артефакты собирать, с интересным народом познакомлю.

– Не. Мне бы только за Периметр выйти. Манал я эту Зону. – Философ скривился.

Ну, его право. Тысячу долларов, кстати, не вернул, в отличие от Фельдшера. А я не стал напоминать. Странно это… день назад за меньшее душу бы вытряс из парня, а сейчас даже рад. Пусть его… сам ведь отдал, да и за Периметром эти деньги ему крепко пригодятся. Выведу я его, если выход найдём. Может, тогда перестанут мерещиться Лунь с подругой своей, может, тогда и зачтётся мне должок перед ними за то, что помогли мне человека в себе сохранить.

– И это… короче, спасибо тебе, сталкеро… Фреон. В реале спасибо.

Вот это да. За всё время в первый раз услышал я от Философа такое. Видно, как он всё утро на меня смотрел и вопроса этого ждал. Не дождался. Не сразу, видно, дошло, что не спрошу я с него эти деньги. Ну, а Фельдшер отдал всё и сразу, сказав, что чужие баксы карман не греют. Чудной он всё-таки человек.

– Идёт, – как-то сразу осипшим голосом произнёс «фримен».

– Во… этот мутант башку кровососу отфигачил. – Ересь сделал шаг назад. – Ты ещё мне не поверил тогда, сказал, что брешу. Он по-любому.

– Она скорее всего, – поправил я.

Некоторые мутанты в Зоне из тех, что внешне человека напоминают, да что уж там, по мнению доброй половины «ботаников» от него же и происходят, во многом людей копируют. Например, те же карлы, контролёры и, в особенности, изломы всегда стараются какую-нибудь одежду найти. Бюрер так и вообще может на копну стать похож из-за множества тряпья, что на себя накручивает, причём копну грязную и часто невозможно вонючую: до тех пор на себе таскать тряпки будет, пока не сгниют и не расползутся. Грязные твари на редкость… контролёры тоже находят какие-то обмотки, снорка без противогаза редко в Зоне увидишь, хотя лучше б его, гада, вообще никогда не видеть: тот же зомби гнилой с полопавшейся кожей, только что крепкий, прыгучий и с неимоверной реакцией. Хуже них, наверное, только кикиморы. Однако ни одну из этих тварей с человеком не спутаешь, хотя общего, факт, много. Но и жутко нечеловеческого хватает: у контролёров башка бугристая, неправильной формы, лба вообще не видать, только два холма над висками, и на них не то шерсть лишайная, не то вылезающий, слипшийся в коросту волос. И ходит он семеня и как-то странно дёргаясь, руками взмахивает, трясёт его, словно припадочного. А уж морда… лучше её вообще не видеть. С бюрером и так ясно всё даже издалека. Снорки из-за сопревших, полопавшихся связок спины только на четвереньках и прыгают, рассказывали, что даже позвоночник у некоторых тварей полностью сгнивал и выкрашивался, однако на крепости их плотных, как тракторная покрышка, перевитых сухожильными лентами тел отсутствие хребта, похоже, никак не сказывалось. До сих пор «ботаники» страдают оттого, что непонятно им, как это снорки жрут и бегают без крови и нервной системы, а зомби без глаз видят, и мало того, некоторые из них даже немножко думают, хотя мозги давно в кисель расплавились и через нос вытекли…

Но излом в этой честной компании особнячком держится. Потому что не просто похож он на человека. Вылитый. Только хорошо намётанный взгляд отметит, что лицо у случайного попутчика чуть длиннее, чем обычно, скулы с боков сдавлены, да глаза вроде меньше, чем от природы положено. Сутулится слегка, иногда немного прихрамывает… один признак – всегда у твари, кроме старого, зачастую рваного комбеза, или пыльник, или просторный плащ имеется. Это уж обязательно… потому что ему руку прятать нужно. Ручища у него что надо: не нагибаясь, может по земле ладонью похлопать. И ладонь соответствующая, кулак размером с голову. И ни одна тварь Зоны, за исключением, наверно, только химеры, псевдогиганта или болотного кровососа, не посмеет заступить излому дорогу. Он, правда, и не воюет особо с местным зверьём, он людей в Зоне ищет… потому и говорят новичкам никогда и ни при каких обстоятельствах не подпускать к себе словоохотливого сталкера в пыльнике или длинном плаще. Особенно если сутулится он слегка и оружия с рюкзаком при нём нет.

И сейчас к нам шёл именно излом. Плащ с низко надвинутым капюшоном, слегка раскачивающаяся, словно прихрамывающая походка выдавали его сразу, и оттого рука непроизвольно дёрнулась к оружию, а по спине пробежал лёгкий холодок, факт, излом… хотя на вид он как будто немного мельче своих собратьев. Может, молодой… впрочем, ни молодых изломов, ни их детёнышей, ни даже самок ещё никто и никогда в Зоне не видел.

– Опасности вам от меня нет, – довольно чётко, выговаривая каждую букву, произнесла фигура в плаще, и я узнал тот самый голос, услышанный ночью, разве что сейчас в нём не было хрипоты. – Оружие брать не нужно.

Да, человеческого в том, как были сказаны эти слова, было мало. Эта чуждость угадывалась в, казалось бы, незначительных, но совсем других интонациях, непривычных для слуха пауз между словами, рубленых фразах. Нет, изломы точно владеют речью намного лучше. А вот сам голос был, пожалуй, вполне человеческим. Девичий. Звонкий. Чистый.

И оттого, наверное, я непроизвольно охнул, что лицо, а точнее, лик под капюшоном не был похож ни на морду излома, ни на человеческое лицо, да, пожалуй, ни на что, виденное мной раньше.

Известково-белый треугольник с громадным чёрным глазом почти на треть лица, от чего второй глаз, ярко-синий, раскосый, казался совсем небольшим, хотя и был обычных, «человеческих» размеров. Высокий лоб с заметными буграми у висков. Маленький острый подбородок, крохотный нос и рот. Странное дело, но лицо при этом вовсе не выглядело уродливым или отталкивающим. Страшным, чужим – да. Но только не уродливым. И, могу сказать точно, ни я, ни кто-либо из знакомых сталкеров никогда ничего подобного не встречал, и ни от кого я не слышал о таких мутантах.

Не излом это… но правая рука точно изломья, длинная, считай, до земли, с роговыми зубьями на ребре ладони. И не контролёр, хотя бугры над висками похожи очень, правда, без коросты и паразитов. Волосы у контролёров тоже почти не растут, а тут длинные, ровные, пепельно-серые, и… ох, ё… по ходу, резинкой в хвост собраны, как у самой обычной девки за Периметром. Ничего себе, номер.

– Слышь… опа… точняк, это оно кровососа завалило. Я ж те говорил, а ты не верил… ооо… – шёпотом, на одном выдохе прошептал Ересь.

– Здарова… мэн. – Фельдшер сделал несколько шагов назад.

– Пенка?.. – спросил я, хотя и так понимал, что это именно та, что следовала за нами всё это время, и та, что вырвала из моей руки пистолет.

– Да, это моё имя. Его дал мне Доктор. Мы должны идти. Огонь в небе. Выброс. Скоро вам опасно. Знаю укрытие.

– Значит, ты не Хип. – Ересь в отличие от Фельдшера и меня, похоже, почти не опешил.

– Нет. Но я знала её. Идём. Пора.

– Они погибли? – быстро спросил я.

– Ушли. Ушёл Доктор. Ушёл Лунь. Хип тоже.

Понятно… а на что ты надеялся, Фреон? Что выжили они? Ушли, значит… но Лунь рассказывал, что Доктор никуда не уходил, а при нём умер, как только завещания составил. С тех пор на Болотах всё никак не могут тропинку к его дому найти, кружит сталкеров по трясинам, а в тумане иногда можно услышать горестный вой в той стороне, где раньше Болотник обитал. До сих пор отпевают его мутанты.

– To есть как ушли? Куда? – Философ, видимо, не понял.

– Ушли совсем. Так, что никогда не вернутся. Их больше нет.

– Но я видел… Хип…

– Я чувствовала память. Видела у тебя в голове. Ты тоже можешь говорить разумом. Можешь видеть. Как Доктор умеешь. Другие не могут. Но ты умеешь плохо. Ты тупой. Ты чувствовал меня, но неправильно видел. Хочешь, учу.

Почернел лицом Философ. Видать, до последнего надеялся. И вижу я, что погано ему сейчас стало настолько, что даже и удивляться не может. Плечи опустил, губы сжал, всхлипнул. И до самого Выброса молчал парень, даже взгляда не поднимал.

На границе с Тёмной долиной имелся недострой ещё советских времён. Что собирались тут сделать, было неясно: успели возвести только «скелет» здания, да так и бросили строительство ещё до Первой катастрофы. Может, больница, может, школа это должна была быть или санаторий… скорее, последнее, так как, по слухам, места здесь до Зоны очень даже красивые были, сосновый бор имелся, озеро с песчаными бережками. От бора не осталось даже пней, всё выжгло «кометами» и даже землю коркой спекло, до сих пор трава не растёт. А от озера осталась широкая заболоченная впадина с большой лужей в центре, и вода там странного, почти сиреневого оттенка, круглый год парит не то от тепла, не то кислотным дымком. Гиблое место, абсолютно непроходимое. В болотине не сказать, чтоб много жидкой грязи, не завязнешь точно, однако народу здесь гробанулось немало. Года два валялось в луже что-то прозрачное, напоминавшее не то большой кристалл, не то растрескавшуюся трёхлитровую банку. По ночам, говорят, синеньким светилось. «Ботаники» давно на эту штуковину облизывались и премию сталкерам за неё назначили весьма неплохую. Вон возле лысой кочки что-то серое, плоское лежит, торчат из грязи рубчатые подошвы – сталкер Римыч за премией ходил. А рядом, метрах в пяти, холмик светлый, чуть в зелень отдаёт, если не приглядываться, то и не заметишь, – это Барону скупщики обещали куш за уникальный артефакт. Но, видно, плохой пример оказался заразителен: на противоположном склоне среди кисточек сухой травы и грязевых разводов лежат два черепа, уже беззубых, разваливающихся, а под лоскутьями гнилого камуфляжа почти не видно костей – позеленело всё под цвет сопревшего ила и выцветающего тряпья. И кто они были, что за ребята в Зоне сгинули, никто не знает. Среди «ботаников», видно, понимающий человек нашёлся – премию отменили, и особым роботом, специально для этого собранным, артефакт из гиблого болотца выцепили. Гопстоп ругался страшно… он специально для этого болота радиоуправляемую машинку замастырил, немало денег на неё грохнул, и на следующий день уже хотел идти артефакт вытаскивать.

Хорошо бы на время Выброса ветер от болота не в нашу сторону дул. Иначе в подвалах стройки вонь будет совершенно непередаваемая: смердела сиреневая лужа безобразно. Однако заворачивать к Хорю в его «Схрон» было уже поздно. Небо немного потемнело, нахмурилось, и первый, слабый пока ещё «тум-ммм» лениво прокатился где-то над тучами. Минут десять-пятнадцать до начала «рояль-капута», а ПМК молчат как партизаны. Вот что значит надеяться на «долганов» со «свободовцами»… с тех пор, как отрубили ПМК сталкеров от институтских серверов, началась просто беда. Вместо новостей и полезной информации приходилось читать «долговские» агитки и неуёмный трёп «обо всём на свете», в том числе кто какой косяк скурил и кто кому недавно морду набил. Сухие, но довольно ценные и точные прогнозы «ботаников» относительно Выбросов и метеорологии Зоны сменились натуральным бредом вроде: «Не, пацаны, сегодня точняк Выброс будет. Сабантуя вчерась не было, однако репа трещит как будто с похмела. Пиплы! На всякий пожарный далеко от схронов не гуляйте». Правда, и откровенно тревожные новости временами проскакивали. Недавно прочитал в ПМК, что пропали отряды военных, отправленных на «Росток». Просто исчезла радиосвязь, а вертолёт, отправленный на разведку, рухнул в трёх километрах от Периметра, точнее сказать, осыпался: попала машина в мощную воздушную аномалию и разлетелась в клочья. Что до «Ростка», как и предсказывал Седой, дошли через несколько дней два десятка человек из четырёхсот солдат и сразу сдались «долговцам». Что «Долг» прекратил продавать продукты и боеприпасы сталкерам, а своим бойцам назначил жёсткие нормы выдачи – даже легендарные «долговские закрома» в последнее время начали стремительно пустеть. Хорь рассказал, что лидер «Свободы», на которую он теперь фактически работал, приказал не продавать патроны и консервы. Узнал я, что группу сталкеров, пытавшихся обменять артефакты на тушёнку возле одного из блокпостов, военные попросту ограбили, после чего расстреляли в упор, и бродяги теперь перестали доверять даже хорошо знакомым офицерам. После того случая двое сталкеров ночью перебили из «Винторезов» половину личного состава одной крупной опорной точки недалеко от Агропрома. Военные в ответ начали долбить из пулемётов по всему, что движется из Зоны, по слухам, даже накрыли по ошибке своих же ребят, оставшихся в живых после неудачного похода к «Ростку». Взаимная ненависть пришла на смену когда-то нейтральным, почти деловым отношениям между сталкерами и военными. НИИАЗ тоже страдал нешуточно: выходы учёных в Зону после гибели сразу нескольких экспедиций прекратились полностью. Институт не получал ни информации, ни материалов. Научная работа практически стала, а после известия об увольнении академика Яковлева и ликвидации его научной базы на «Ростке» большинство учёных отказались продолжать работу. На голову новой администрации НИИ посыпались нешуточные «траблы», как сказал бы Фельдшер. Европейские институты, фактически полностью профинансировавшие все исследования НИИАЗ, включая закупки оборудования и возведение Периметра, обошедшегося им в многие и многие миллиарды долларов, выразили жёсткий протест, причём не администрации Института, а напрямую президентам обеих стран – исследования Зоны и поток артефактов из неё были уже слишком важны не для отдельных государств даже, а для мирового сообщества. Естественно, и генералы российско-украинского военного контингента, и новые начальники Института были жестоко, образцово-показательно выпороты, и часть из них была не то, что уволена, а надолго села, причём посадили и того самого майора, с которым общался Седой. Глотнув настоящей Зоны, большинство «военсталов», тех самых, что прошли двухмесячную подготовку на специальном полигоне, уволились через неделю-полторы, не соблазнившись даже повышенным окладом и премиальными. Среди срочников начались массовые дезертирства. Погано было и официальным властям, и «неучтённым лицам». В Зоне начался полный беспредел – сталкеры уже не справлялись с мародёрами и бандитами. Наша встреча с бандой Кантаря у Агропрома, как оказалось, была лишь одной из десятков подобных – сеть ломилась от сообщений о грабежах и перестрелках. В «Шанхае» возле «Ростка» начался настоящий голод. Многие из «перегоревших» сталкеров и сомнительных личностей, которые могли раньше заработать на свою банку тушёнки и поллитру сбором разного мелкого хлама на Свалке, теперь начали устраивать засады или сбиваться в банды. Система взаимоотношений, построенная с таким трудом, давшаяся большой кровью как сталкерам, так и военным, учёным, была развалена полностью. Для нас наступали не просто тёмные, а чёрные времена.

Возможно, поэтому я и согласился на уговоры Хоря. Убедил меня торгаш. Выход за Периметр нужен сталкерам как воздух. Но только… не одному ему я путь выдам. С Фельдшером бы договориться, чтоб не одной только «Свободе» дорожка эта была известна. Хороший он мужик, действительно хороший, поймёт, что путь нужен для всех, что надо забыть вражду и взаимные обиды. А уж я Седому растолкую, что почём, что война войной, но на дороге подземной, если такая найдётся, чтобы ни одного выстрела не было, ни одного косого взгляда. Тем более слышал я, что на какой-то железнодорожной станции «долги» с «анархистами» под одной крышей сидят и не дерутся. Значит, опыт мирного сосуществования есть, вот пусть и закрепляют. А на «дядь правильных», под которых Хорь стелется, я чихать хотел. Перетопчутся. Торговца нашего я, конечно, подставлю не хило, но тут уж ничего не поделаешь.

Второй удар Выброса грохнул громко, сердито, и в тучах медленно разгорелось красное зарево.

– Идите в Тёмную долину. Там у больших домов я буду вас ждать. Здесь мне нельзя. Много людей. Выход там.

И Пенка, ничего больше не объясняя, отправилась в сторону Тёмной долины, легко перешла болотистый участок и скрылась в густом ивняке.

Выброс снова дал о себе знать неприятным, давящим ощущением в висках, и перед очередным тяжёлым ударом странного грома начала ощутимо кружиться голова. Нам ничего не оставалось, как быстро добежать до подвала несостоявшегося санатория. Который оказался уже занят.

Пахнуло свежим сигаретным дымком, тёплым запахом костра. Ещё не доходя до захламлённой, засыпанной битым кирпичом лестницы, я заметил лёгкий, едва заметный отсвет огня на плитах. Не вовремя… если бы не Выброс, развернулся бы я на сто восемьдесят от этой стройки, ушёл как можно дальше и отряд свой увёл – с людьми в Зоне встречаться плохо, порой даже хуже, чем с мутантами. Но деваться было некуда: небо залило болезненным румянцем, тучи местами угольно почернели, и от горизонта пробежала меж тёмных облаков серия тусклых вспышек. Однако…

– Подождите тут пока.

– Друг, какой, на фиг, ждать? Через несколько минут накроет. – Фельдшер посмотрел на небо, зябко повёл плечами.

– В подвале люди. Ждите, сказал.

«Свободовец» удивлённо, даже уважительно глянул на меня, второй раз, кстати, хоть и объяснил я ему подробно тогда ещё, у двенадцатой лаборатории, что самые незначительные, казалось бы… хороший боец. Хороший, наверняка даже замечательный врач. Но по Зоне вне группы не ходил точно и скорее всего большую часть времени просидел на Армейских складах, штопая пораненных «фрименов». Внимательность ему определённо нужно развивать.

Ох уж эти люди… в бинокль увидишь какую группу, то не высовывайся, жди, пока не свалят. В посёлок брошенный, если знаешь, что там уже кто-то шурует, не заходи. Человек в Зоне – та же тварь, только куда более хитрая и практически непредсказуемая. Польза от встречи всегда сомнительна, ну, разве что потрепаться или обменять патроны на тушёнку, и то только в том случае, когда хорошо знаком с человеком. Все остальные встречи в самом лучшем случае бесполезны. В худшем – случится перестрелка, особенно по нынешним временам.

– Эй, народ! Пустите в подвал непогоду переждать? – спросил я на расстоянии, приготовившись уже залечь: у некоторых особо впечатлительных бродяг не заржавеет и очередью полоснуть просто так, на всякий случай. Тварей, имитирующих речь, по Зоне бродит немало.

– Баловать не будешь? – голос отдался коротким эхом. – Кто таков?

– Фреон, вольный, со мной группа.

– Не знаем такого. Ты первый иди.

– В случае чего прикройте, – негромко попросил я и быстрым шагом направился к подвалу. Ремень «феньки» небрежно, мирно придержан, однако если сильным рывком потянуть его вверх, а левой рукой перехватить буквально выпрыгивающее из-под правого локтя оружие, то остаётся только нажать спусковой крючок, от бедра посылая веер пуль. Навык давно наработан, а бельгийский автомат подходил для этого «номера» как нельзя лучше: плавные, «зализанные» обводы корпуса не цеплялись за рюкзак и одежду, не было и выступающих, угловатых деталей и рукояток. И если откроют по мне огонь из укрытия, в подвал полетит РГД – всегда, даже в самые незначительные ходки брал я с собой две-три наступательные гранаты. Пусть немного лишней тяжести, пусть и далеко не всегда они действительно нужны, но, например, в таком вот бетонном подвале взрыв если не посечёт осколками, то жестоко оглушит. Да и многие твари панически боялись вспышки и сильного грохота, а контролёр так и вовсе от близкого разрыва гранаты помирал сразу и всерьёз: взрывную волну и множество осколков в разные части тела тварь переносила намного хуже, чем те же пулевые ранения, от которых вполне могла и оклематься.

Поэтому усики предохранительной чеки отгибаются прямо в кармане большим пальцем, чтоб можно было вырвать её быстро и без напряжения. Сколько бывало случаев, когда некоторые особо талантливые сталкеры пытались вытащить чеку в горячке боя, удивляясь, отчего это кольцо никак не выдергивается. Никола Свисток вообще попытался сделать это зубами, за что, кстати, впоследствии новое имя получил, так как при отсутствии двух верхних резцов и одного нижнего шипящие согласные выходили у него с довольно забавным, почти мелодичным свистом. От этого воспоминания я непроизвольно улыбнулся, хотя, по большому счёту, поводов для смеха было совсем немного: над головой наливался силой Выброс, а в лицо мне смотрели три дула.

– Мужики, мир. От Выброса бы спрятаться, а дальше разбежимся.

– Добро. Заходи. И своих ребят зови. – Стволы опустились.

В неровном свете костра я рассмотрел троих сталкеров. Похоже, из дальней ходки – лица осунувшиеся, усталые, обветрены до красноты. Наверное, и про Выброс уже знали, ну или просто ночевали здесь – костёр горит давно, видно по толстому слою свежего, не слежавшегося пепла. На удивление, в подвале почти не ощущалось действия Выброса, только слегка мутило, кружилась голова, а сверху уже вовсю громыхало, на лестнице ярко отсвечивали всполохи молний. Значит, или место очень хорошее, или сам всплеск аномальной энергии хиловат оказался. Раз к разу не приходится, бывает, что даже в надёжных схронах люди гибнут, но сейчас ни «тошниловки», ни прочих сюрпризов под двойным слоем железобетонных плит не ощущалось.

– О как… сердится Зона, – пробурчал один, глядя, как сыплется песок между плит от особенно мощного, тяжёлого удара, упавшего с неба. – Да, мужики, вовремя вы на огонёк зашли.

Впрочем, без прямого приглашения к костру подходить не принято, и потому мы уселись возле стены, выбрав в подвальной грязи место посуше. Некоторое время сидели молча, рассматривая друг друга. Оружие под руками, глаза немного прищурены. Изучают. Опасен я или нет? Не мародёр ли? Хорошие вопросы… но то, что ни один из них к нам спиной не повернётся, это уж точно. Они, похоже, честные бродяги: комбинезоны хоть и изношены, однако крепкие, «рабочие», подлатаны добротно, «с душой». Мародёры в плане защитного костюма не особенно разборчивы – им по аномалиям не лазить. С другой стороны, видят вольные бродяги, что комбезы у нас новые, дорогие, и рюкзаки не тощие.

– Здорова, бродяги, – сказал после долгого молчания один из сталкеров, коренастый, с тяжёлым, сумрачным взглядом и заросшим густой щетиной подбородком. – Меня Ермаком кличут. Я, значит, старший, а эти парни, что со мной, значит, Шкет и, значит, Гоблин. Вот, значит, мы.

– Фельдшер и Е… хм, Философ. Сам я Фреон.

– Добро. Три эф. – Сталкер гоготнул. – Со «Свободы» будете, значит?

– Только я, – отозвался Фельдшер.

– Ну, добро. Хорошая у вас, паря, группа. Уважаю, значит. Сам бы к вам на Армейские пошёл, да грехи не пускают. Вы это… харчем богаты?

– На переход есть, – ответил я. – Лишнего, извиняйте, не водится.

– Угу. Есть «каменный цветок», значит. Поменяемся?

Ермак вытащил из рюкзака контейнер и вытряхнул из него прямо на бетонный пол серый, с яркими жёлтыми прожилками камешек. Артефакт тут же начал слегка подпрыгивать и покачиваться, по светящимся полоскам побежали мелкие бирюзовые искорки. Небольшой, грамм семьдесят, и не сказать, чтоб особенно красивый, есть и куда более ценные «цветки», но триста-четыреста зелёных рублей он стоит.

– Значит, чтоб пожрать на три раза всем нам. Ну, там, тушёнки, сухарей, всё такое. – Ермак глянул из-под бровей. – Считай, задарма отдаю.

– Извиняй. – Я покачал головой. – Правда, только на ходку припасов. Не можем. Здесь торговец недалеко, в бункере, где раньше Деревня новичков была.

– Да был там, на днях. – Сталкер вздохнул. – Деньгами даёт, значит, а жратвы и патронов не допросишься. И везде такая же фигня… что на «Ростке», что тут. И к научным базам уже, значит, не подлезешь – метут из пулемётов, сволочи. Стал бы я в другое время такую цацку на тушёнку менять.

И задумался Ермак. Смотрит, что-то прикидывает. И взгляд нехороший. Крепче я взялся за ремень «феньки».

– Значит, так, мужики. Обиды не держите. Все под Зоной ходим. И это… руки от стволов уберите.

Быстрый Ермак. Не успел я моргнуть, как он перехватил автомат, направил ствол мне в лицо, а Шкет с Гоблином взяли на мушку мою команду, да так быстро и слаженно, что мы бы просто не успели поднять оружие.

– Без обид. Не дёргайтесь… не будете дурить – не постреляем, Зона видит. Рюкзак распаковывай, Фреон.

– Некошерно поступаешь, мэн, – с укоризной произнёс Фельдшер.

– Знаю, – легко согласился Ермак. – Ну а чё делать? Ребята мои сегодня четвёртый день, как не жрамши, да и у меня скоро брюхо к хребту присохнет. Тут уж не до политеса. Не хотите так меняться, придётся под стволом.

– Ты же знаешь, что такое мародёр, а, Ермак? – спросил я, развязывая шнур на горловине рюкзака. – Что не к лицу бродяге такими делами грешить?

– Дык я ж тебя не граблю. – Ермак кивнул в сторону подпрыгивающего на полу «каменного цветка». – Я, значит, с тобой меняюсь, понял. А за мародёра, без обид, можно и в таблетку схлопотать больно.

– Встретимся, сталкерюга, – прошипел Ересь.

– Обязательно, – кивнул коренастый. – Разочтёмся за сегодняшнюю бяку, значит. Я ж не падла какая, чтоб беспределить. Должен буду.

– Слышь, босс, а может, хрен им, а не артефакт? Чё ты с ними базаришь? – спросил, по-моему, Шкет. – Под стволом всё равно не рыпнется и так всё отдаст.

– Руки, значит, сейчас заняты, – буркнул Ермак. – А то дал бы я тебе, парень, по щам, да не раз и больно. Думай, что говоришь. Фреон, ты, значит, его извини. Салажонок он ещё.

Я выложил на пол четыре банки тушёнки, две мяса с фасолью и две сгущённого молока. Сверху лёг пакет пшеничных сухарей и батон в запайке.

– Больше не дам.

– Больше и не надо. Благодарю за обмен… держи цацку. – Сталкер ногой поддал артефакт в нашу сторону. – Контейнер у вас свой должен быть. Штуковина, значит, плохой радиацией фоняет слеганца, в руках долго держать не советую. Счастливо.