Текст книги "Начинали мы на Славутиче..."

Автор книги: Сергей Андрющенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Должно быть, Шиянов и сейчас почувствовал мое беспокойство, поэтому добавил:

– Мы тут накануне вечером партийные и комсомольские собрания в батальонах провели. Знаете, что бойцы заявили? Будем, мол, драться каждый за троих! Пусть наши погибшие товарищи будут с нами в строю!

Такое же боевое настроение было и в других частях. Вскоре И. В. Бастеев и Ф. И. Винокуров доложили, что люди уже бодрствуют, что они накормлены и готовы к бою.

Со стороны противника по-прежнему не доносилось ни звука. Молчали даже дежурные огневые средства. Тишина все более раздражающе действовала на нервы.

Мы с А. И. Фроловым вышли из блиндажа. Начальник политотдела только что вернулся из 117-го стрелкового полка, где собирал агитаторов и инструктировал активистов. В эти дни он редко бывал на КП. Впрочем, так же работали и другие политотдельцы. Они все время проводили в частях, помогая командирам поднимать боевой дух воинов.

Александр Иванович поинтересовался, все ли раненые эвакуированы ночью с плацдарма (делать это днем было просто невозможно) и доставлены ли свежие газеты и письма. Бойцы на фронте очень ждут писем от родных и близких. Фролов хотел еще что-то сказать, но не успел. Тишина оборвалась внезапно. Раздался артиллерийский залп, и на наши позиции обрушились сотни вражеских снарядов. В небе послышался гул самолетов. Протяжно завыли сбрасываемые бомбы. Я посмотрел на часы: было ровно 6.00.

Почти час не смолкало уханье орудий и минометов, грохотали взрывы бомб. По длительности и мощи огня мы поняли: готовится что-то серьезное. Противник, как видно, стянул к нашему участку большие силы с явным намерением ликвидировать плацдарм. И вскоре доклады командиров полков подтвердили это предположение.

Первым, как только закончилась вражеская артподготовка, позвонил подполковник Винокуров:

– Вижу до двух батальонов пехоты и двадцать танков. Огонь буду открывать с минимальной дистанции.

– На меня движется до полка пехоты, пятнадцать танков и самоходок, – сообщил полковник Бастеев.

Голос Шиянова был, как всегда, спокойным:

– А мне уже надоело слушать доклады батальонных командиров: пять танков, десять, тринадцать… Я приказал не считать их, а бить.

Противник в тот день бросил на части корпуса две пехотные дивизии, мотополк и свыше шестидесяти танков, создав почти четырехкратное превосходство в живой силе и абсолютное в танках. Сдержать такой удар было, конечно же, нелегко. Наши красноармейцы и командиры должны были проявлять все свое боевое мастерство, мужество и стойкость, чтобы не только остановить врага, но и разбить его.

На позиции левофланговых подразделений 117-го стрелкового полка со стороны Селища устремились две группы танков, сопровождаемые двумя ротами пехоты каждая. Их первыми встретили бронебойщики под командованием старшего лейтенанта Аристархова. Они сразу подбили две машины. Автоматчик Федор Павловский, пропустив танк через свой окоп, бросил противотанковую гранату на его моторную часть. Машина вздрогнула, остановилась и задымила. Вражеская пехота залегла под сильным пулеметным огнем. Большой урон ей нанесли минометчики приданного нам минометного дивизиона. Они накрыли беглым огнем вражескую цепь и не давали ей подняться.

На правом фланге полка бой разгорелся с еще большим ожесточением. Гитлеровцы бросили здесь до батальона пехоты при поддержке десяти танков и САУ. Пропустив машины через свои окопы, бойцы встретили пехоту дружным залповым огнем. Организовал его находившийся там заместитель командира полка по политчасти майор Д. Д. Медведовский, человек исключительной смелости, любимец бойцов. Само его появление среди воинов всегда вызывало воодушевление.

Пехота залегла. Танковый же удар приняли на себя артиллеристы. Они почти в упор вели огонь по прорвавшимся машинам. Некоторые наши пушки были, однако, подбиты, другие смяты гусеницами. Но оставшиеся в строю батарейцы продолжали стрелять до последнего снаряда. Именно в этот момент совершил свой подвиг командир расчета 106-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона старший сержант А. К. Окунев. Все его товарищи были убиты или ранены, и командир один продолжал подтаскивать снаряды, заряжать, наводить орудие и стрелять. Прямо на него надвигался тяжелый фашистский танк. Окунев дважды выстрелил по стальной громадине, но снаряды срикошетировали. Тогда старший сержант, выждав момент, когда машину подбросило на выбоине и показалось ее днище, послал снаряд почти в упор. Танк вздрогнул, замер и больше не двинулся с места. За этот подвиг старшему сержанту А. К. Окуневу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Так же смело действовал и коммунист лейтенант П. М. Ганюшин, командир артиллерийского взвода того же дивизиона. Он мастерски командовал своими двумя расчетами, которые только за одни сутки боя уничтожили два орудия противника, два танка, миномет и до двух взводов пехоты.

Когда после артподготовки фашисты ринулись вперед, Ганюшин проявил завидную выдержку. Он приказал подпустить противника вплотную. Очень трудно для бойцов это сделать: видишь ведь, что враг приближается, но уничтожить его пока не можешь – запрещает приказ. Какие же крепкие нервы нужно иметь в такой ситуации!

Гитлеровцы приблизились метров на двести пятьдесят. Были уже отчетливо видны даже их лица. И тогда орудия по команде Ганюшина ударили по фашистам картечью. В цепях немцев сразу же образовались бреши, и они, не выдержав, залегли. Понятно, что пушки взвода были засечены противником, и он тотчас же открыл ответный огонь. Но буквально минутой раньше Ганюшин приказал сменить позицию. Удары вражеских снарядов не принесли батарейцам никакого урона. Когда же фашисты снова поднялись в атаку, взвод встретил их меткими выстрелами, а затем снова быстро переместился на другое место.

Много лет спустя после войны меня разыскал оставшийся в живых боец взвода Ганюшина Иван Александрович Куклик и рассказал подробно о том бое и своем командире. Отбивая очередную, уже пятую за день атаку гитлеровцев, взвод потерял одно орудие вместе с расчетом. Возле другого осталось всего три человека. Кончались снаряды. Связи с комбатом не было. И тогда Петр Михайлович Ганюшин сказал заряжающему Куклику:

– Вот что, Иван, ты подал заявление в партию. Можешь доказать сейчас, что достоин быть среди тех, чье место впереди. Трудно под обстрелом преодолеть открытое пространство, но надо! Доберись до НП и доложи капитану Донскому, какое у нас положение. Требуются снаряды, в как можно быстрее!

Куклик выполнил задание командира, но когда вернулся обратно, то увидел, что орудие разбито и вокруг ни души. Тяжело раненного командира боец нашел неподалеку в воронке. Лейтенант Ганюшин истекал кровью, но был еще жив. Открыв глаза и узнав красноармейца, он сказал:

– Напиши домой, как все случилось. Из Сергеевска я. Адрес в кармане гимнастерки. – Собравшись с последними силами, Ганюшин прошептал: – Мы тут еще одну атаку отбили. Не прошли, гады!..

Это были его последние слова. Похоронили Петра Михайловича в деревне Селище. Память о мужественном артиллеристе бережно хранят на его родине. В клубе интернациональной дружбы Куйбышевского пединститута, где он учился до войны и откуда в 1942 году ушел добровольцем на фронт, создан стенд, посвященный Герою Советского Союза Петру Михайловичу Ганюшину.

Так же отважно сражались воины и других взводов 106-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, которым командовал опытный и бесстрашный артиллерист капитан К. В. Садовников. По указанию подполковника А. П. Свинцицкого он много раз менял огневые позиции батарей. Маневренность артиллерии обеспечивала ей высокую живучесть, а ее меткая стрельба давала нам возможность прочно держаться на плацдарме.

Шесть раз кряду поднимались гитлеровцы в атаку против подразделений 117-го стрелкового полка, но так и не смогли продвинуться вперед.

Усилился вражеский артобстрел. Вокруг наблюдательного пункта дивизии начали рваться снаряды. Один из них врезался в косогор метрах в тридцати от нас. Начподив Фролов опасливо покосился в ту сторону, недовольно проворчал:

– Нащупывают, гады!

Мы с ним стояли в щели неподалеку от своего блиндажа. Отсюда просматривались позиции полка Бастеева, окутанные дымом разрывов: на них как раз в этот момент надвигались фашистские танки.

В небе снова появились «юнкерсы» и начали пикировать на плацдарм. Послышался свист бомб.

– Двухсотпятидесятикилограммовки бросают, – заметил Александр Иванович, прислушиваясь. – И рвутся все ближе и ближе. Идем-ка в блиндаж от греха подальше. – Он потянул меня за рукав.

Взрыв, ухнувший неподалеку, заставил нас ускорить шаги. Последние метры мы уже бежали. Не успели спуститься по ступенькам вниз, как рвануло совсем близко. А следующая бомба, как потом установили, упала в пяти метрах от стены блиндажа. Меня швырнуло в одну сторону, Фролова – в другую. Я упал и потерял сознание. Блиндаж был разрушен, а нас с начальником политотдела засыпало землей. Хорошо, что неподалеку оказались саперы и связисты. Не успел рассеяться дым от разрыва, как они бросились к нам и стали раскапывать землю. Я очнулся первым. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, а все тело болело так, словно его долго били палками.

– Контузия и ушибы, – услышал я как бы издали голос врача.

Мне сделали укол, и я окончательно пришел в себя. Через несколько минут очнулся и Фролов.

– Считай, счастливо отделались, – проговорил он хрипло.

– В медсанбат бы вас, – нерешительно сказал врач, понимая, насколько нереальна эта затея: днем плацдарм покинуть было нельзя. А, главное, кругом кипел бой, и им нужно было руководить.

Через полчаса мы с начальником политотдела снова включились в работу. Кругом все так же рвались снаряды, но на командном пункте каждый продолжал заниматься своим делом. Командующий артиллерией подполковник Свинцицкий уточнял у разведчиков цели, которые следовало подавить в первую очередь. Начальник связи майор Дроздов инструктировал телефонистов, уходящих на линии. По-прежнему неторопливо наносил обстановку на карту Н. Д. Фролов, оказавшийся теперь в двух ролях: он возглавлял штаб дивизии, но и обязанности начальника оперативного отделения с него никто не снимал. В эти напряженные дни Николай Данилович показал себя отличным оператором. Он постоянно был в курсе всех событий, имел под рукой необходимые для принятия решения данные, мог в любой момент сказать, где находятся части, чем они занимаются, какова их боеспособность. Фролов твердо проводил в жизнь принятые мною решения, а когда требовалось, то и сам проявлял инициативу.

Напряжение боя нарастало. Теперь уже фашисты яростно атаковали и полк И. В. Бастеева, занимавший южные и юго-западные скаты высоты 175,9. Это был самый центр нашего участка плацдарма. И гитлеровцы, конечно, понимали, что, прорвись они тут к Днепру, плацдарм разрежется на две части. А захват очень выгодной в тактическом отношении возвышенности позволит потом врагу беспрепятственно простреливать наши боевые порядки. Знали это и мы. Поэтому и наблюдательный пункт дивизии, и значительная часть приданной нам артиллерии были расположены здесь.

В этот день в окопах 89-го стрелкового неоднократно побывали начальник политотдела, я, мои заместители. Наведывались к ним и работники штаба корпуса. Им, так же как и офицерам управления дивизии, нередко приходилось организовывать бой непосредственно в стрелковых ротах. Хорошо помню, как работник оперативного отдела штакора капитан В. Е. Салогубов дважды водил в контратаку одну из наших рот, которая каждый раз отбрасывала наступающего противника на исходное положение. Отличился в тот день и старший инструктор политотдела корпуса майор Федор Иванович Смирнов. Когда на одном из участков немцам удалось вклиниться в расположение полка, он собрал оставшихся в живых бойцов и дерзкой контратакой восстановил положение. Сам Смирнов был в этом бою тяжело ранен.

Надо отдать должное политработникам. Они личным примером воодушевляли бойцов на ратные подвиги. Я уже рассказывал о многих из них, в том числе и о парторге 89-го стрелкового полка старшем политруке И. Ф. Живодере, который одним из первых высадился на западном берегу Днепра. Отличился Иван Фомич и в памятный день 2 октября. Я был свидетелем его подвига.

Позицию сильно поредевшего батальона атаковало До четырех рот пехоты в сопровождении пятнадцати танков и САУ. Комбат был ранен в бедро и не мог двигаться, хотя по-прежнему руководил боем. Пехоту противника воины отсекли от танков и прижали к земле. Четыре вражеские машины они подбили еще на подходе к позициям батальона, две подожгли в непосредственной близости от окопов артиллеристы. Затем батальон поднялся в контратаку. И возглавил ее Иван Фомич Живодер. Местами возникали рукопашные стычки. Он все время оставался в гуще боя и лично уничтожил трех гитлеровцев.

Особенно тяжелое положение в этот момент создалось на участке 225-го полка, оседлавшего северные скаты высоты 175,9. Здесь фашисты бросили на узком участке фронта 25 танков и значительные силы пехоты. Основной удар пришелся по 1-му батальону, где в строю оставалось очень мало бойцов, причем многие из них были ранены. Командир батальона старший лейтенант И. П. Занеженков приказал отсекать пехоту от танков и пропускать их через окопы. И тогда в ход пошли гранаты.

Прорвавшиеся через боевые порядки батальона машины были встречены артиллеристами. Орудия прямой наводки били по ним с минимальных дистанций, чтобы наверняка поражать цели. Один тяжелый танк зашел во фланг батарее. До крайнего орудия оставалось метров сто семьдесят. Все мы, видя, как развиваются события неподалеку от наблюдательного пункта, замерли. Еще минута, и танк, ворвавшись на огневую позицию, уничтожит пушку. У артиллеристов практически не оставалось времени. И все же они не дрогнули, быстро развернули орудие. Наводчик приник к панораме, подпустил танк еще ближе и выстрелил наверняка. Машина загорелась, но обращать на нее внимание было некогда. Артиллерист перенес огонь на другие цели и вскоре подбил еще один танк. После боя я узнал имя героя. Это был сержант Суран Гегамович Аветесян. За свой подвиг он был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Не выдержав сильного огня и понеся большие потери в танках, противник на участке 1-го батальона стал отходить. Иван Петрович Занеженков поднял своих бойцов в контратаку. На плечах отступающих гитлеровцев они ворвались в их траншеи и захватили несколько орудий, пулеметов, четыре грузовые и две легковые автомашины, две рации и пятнадцать пленных.

Однако фашисты вскоре опомнились и снова полезли вперед. Четырнадцать часов почти беспрерывно атаковали они позиции полка И. И. Шиянова, но так ничего и не добились. Продвинувшись днем на сто – двести метров, гитлеровцы к вечеру были отброшены на исходные позиции. Наши бойцы стояли насмерть. Многие даже будучи раненными не уходили с поля боя, продолжая мужественно сражаться. В середине дня осколками снаряда в руку и правое плечо был ранен и сам командир полка. Однако покинуть наблюдательный пункт Иван Иванович отказался.

– Ничего страшного, – сказал он мне по телефону. – Царапины… Нет, мне сейчас никак нельзя покидать полк. Ребята-то без меня как останутся? Не беспокойтесь, Сергей Александрович, будем дышать – будем держать, – закончил он своей любимой поговоркой.

Лишь с наступлением темноты майора Шиянова, уже потерявшего много крови, удалось эвакуировать сначала в медсанбат, а потом – в госпиталь.

Дивизия, таким образом, смогла удержать захваченный плацдарм и отразила все атаки врага. Большую роль здесь сыграла артиллерия, особенно в борьбе с танками. Наши батарейцы под руководством подполковника А. П. Свинцицкого искусно применяли массированные, заградительные огни с закрытых позиций в сочетании с огнем орудий прямой наводкой. Все атаки 3-й немецкой танковой дивизии были отбиты с большим для врага уроном. Только за один день 2 октября противник на нашем участке потерял 15 танков, 3 самоходных орудия, бронемашину и до тысячи солдат и офицеров убитыми.

Геройски сражались и другие части корпуса. На соседа справа – 30-ю стрелковую дивизию гитлеровцы также бросили большие силы мотопехоты в сопровождении тяжелых и средних танков. Обстановка там сложилась угрожающая. Позиции 35-го полка атаковали около четырех батальонов с бронемашинами. На правом фланге они почти прорвались к Днепру, были от уреза воды меньше чем в четырехстах метрах. Положение становилось критическим. А ведь в батальоне, который здесь сражался, выбыли из строя все офицеры, да и красноармейцев осталось небольшая горстка. Тогда сюда срочно прибыл заместитель командира полка по политчасти Козьма Козьмич Ермишин. Он-то и возглавил оборону. На помощь батальону пришла дивизионная артиллерия. Она уничтожила шесть бронемашин, а остальные заставила повернуть вспять. В тылах были собраны все, кто мог держать в руках оружие, и посланы на помощь майору Ермишину. Подкрепление оказалось своевременным. Батальон истекал кровью под ураганным артиллерийским огнем противника. Ермишин расставил людей и организовал атаку, но, встречаемые кинжальным пулеметным огнем, они не смогли продвинуться ни на метр. Затем Ермишин, используя преимущества изрезанной оврагами местности, вывел группу бойцов во фланг противнику и контратаковал его. Положение было восстановлено. Но сам Козьма Козьмич погиб в этом бою.

Отличились тогда командир стрелкового батальона лейтенант В. В. Гречанный, стрелок рядовой С. И. Чукаев, лично уничтоживший дюжину гитлеровцев, майор И. И. Попов, наводчик сержант С. X. Сикорский, посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза, и многие другие. Отважно сражались все без исключения воины. Именно благодаря их мужеству мы смогли выполнить поставленную задачу и выстоять в борьбе с противником, во много раз превосходившим нас по силам.

Форсирование Днепра явилось беспримерным в истории Великой Отечественной войны подвигом, совершенным не только отдельными бойцами, но и всеми наступающими частями Красной Армии. Героизм был поистине массовым явлением, показавшим высокое воинское мастерство наших солдат и командиров, их беззаветную преданность Родине. Об этом свидетельствует и тот факт, что за короткий период боев на плацдарме только по нашей 47-й армии почти десять тысяч солдат и офицеров были награждены орденами и медалями, а ста двадцати наиболее отличившимся было присвоено звание Героя Советского Союза. В числе тех, кто удостоился этой высшей награды, были генерал-майор Н. Е. Чуваков и наши командиры полков Иван Васильевич Бастеев и Иван Иванович Шиянов[3]3
  С. А. Андрющенко 25 октября 1943 года также было присвоено звание Героя Советского Союза. – Прим. ред.


[Закрыть].

* * *

Перенесение боевых действий за Днепр резко изменило в нашу пользу всю обстановку на советско-германском фронте. Планы фашистского командования, рассчитывавшего на неприступность Восточного вала, рухнули. Над гитлеровцами нависла угроза потери важнейшего стратегического рубежа обороны. Они были, конечно, еще сильны, и впереди предстояли еще трудные бои за Правобережную Украину, но первый шаг был сделан. Мы все более прочно развертывались и укреплялись на правом берегу Днепра.

В ночь на 3 октября корпус получил пополнение. В нашу дивизию влилось около тысячи новых бойцов, бывалых воинов, вернувшихся после ранений из госпиталей. Вместе с теми, кого мы считали уже «старожилами» на плацдарме, они стали нашей надежной опорой. 30-я стрелковая тоже получила хорошее подкрепление. Таким образом, боевые порядки 23-го стрелкового корпуса значительно уплотнились.

Через день на западный берег реки начали переправляться части 21-го стрелкового и 3-го гвардейского механизированного корпусов. Нам пришлось потесниться. Но такое «неудобство» было принято нами с радостью: полоса корпуса сузилась до трех с половиной километров.

12 октября, тщательно подготовившись, мы перешли в наступление. Главный удар наносился в направлении на Студенец. Мощная артиллерийская подготовка взломала оборону противника, и наши части начали успешно продвигаться вперед. К исходу дня дивизия овладела районом Студенца. Однако дальнейшее продвижение было приостановлено сильными контратаками фашистской пехоты и танков.

В последующие дни части дивизии продолжали прочно удерживать захваченный плацдарм, отражая многочисленные попытки противника сбить нас с занимаемых позиций, и нанесли ему большие потери. За все время боев на плацдарме корпусом было подбито 85 танков, самоходок и бронемашин врага, уничтожено более 4000 немецких солдат и офицеров.

В этот период севернее нас, в Букринской излучине, где тоже был захвачен плацдарм, продолжалось наращивание сил. Отсюда советское командование намеревалось нанести основной удар по киевской группировке противника. Однако, несмотря на все принятые меры маскировки, гитлеровцы разгадали этот замысел и тоже стали подтягивать к излучине свежие части. Тогда Верховное Главнокомандование приняло довольно смелое решение: под покровом густых осенних туманов и темных ночей скрытно произвести переброску войск с букринского на лютежский плацдарм и оттуда нанести удар на Киев.

47-я армия под командованием генерал-лейтенанта Ф. Ф. Жмаченко, в состав которой входил наш корпус, была, конечно, готова к сложному и стремительному маневру в полном составе. Все на это надеялись, так как прошли вместе по дорогам войны уже немалый и славный путь. Однако Ставка рассудила иначе. Полевое управление армии вместе со штабом и частями непосредственного подчинения выводились в резерв, а все войска передавались соседям. 23-му корпусу предстояло и далее воевать в составе 1-го Украинского фронта, которым командовал прославленный советский полководец генерал армии Н. Ф. Ватутин.

В ночь на 24 октября дивизия получила приказ сдать свой участок обороны частям 3-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса и, переправившись на восточный берег, сосредоточиться в районе Решетки.

С грустью покидал я каневский плацдарм. Да, видимо, не только я один. Слишком много нам здесь пришлось пережить, прочувствовать, чтобы все можно было так просто забыть. Тревожные ночи, редкие минуты тишины, вкрапленные в несмолкаемый гул канонады, бесконечные вражеские атаки, невиданный героизм людей, гибель боевых друзей… Нет, этого никогда не вычеркнуть из памяти!

Упорная борьба за каневский плацдарм не была напрасной: именно отсюда 22 января 1944 года начали свое наступление наши войска, участвовавшие затем в уничтожении большой группировки врага, окруженной в районе Корсунь-Шевченковского.

…Мы шли по берегу вдоль наспех насыпанных могильных холмов. Днепр бесшумно катил в ночи свои волны, и мне невольно вспоминались стихи великого кобзаря:

 
Как умру, похороните
На Украине милой…
 

В дни боев на плацдарме мне не довелось побывать на могиле Тараса Шевченко. Но мы уже знали, что фашисты надругались над нею. Для гитлеровцев не было ничего святого. И это не могло не вызвать гнева и ненависти. В те дни в наших сердцах с особой силой находил отклик призыв поэта:

 
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
Злою вражескою кровью
Волю окропите.
 

Эти слова звали нас вперед. Еще немало украинских городов и сел томилось в фашистской неволе. И нам предстояло освободить их, вернуть радость и счастье на поруганную землю Тараса.

Утром 24 октября меня вызвал к себе генерал Н. Е. Чуваков. Он был почему-то необычно оживлен, весел, приветлив. Таким я его еще не видел.

– Вот такая задача, – сказал Никита Емельянович, улыбаясь, – корпус совершает форсированный марш и к утру тридцать первого октября сосредоточивается на лютежском плацдарме. Поступаем в распоряжение командующего тридцать восьмой армией…

Теперь становилось понятным, почему у комкора такое приподнятое настроение: судя по всему, нам предстоит освобождать столицу Украины. А такая почетная миссия не могла не взволновать.

Чуваков, будто угадывая мои мысли, бодро добавил:

– Да-да, идем на Киев!