Текст книги "Стена (Фантастические повести)"

Автор книги: Сергей Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

8

Когда Алик подошел к школе, электрические часы на ее фронтоне показывали шестнадцать пятьдесят. До начала тренировки оставалось десять минут. Чуток подумал: прийти раньше – посчитают, что рвался на тренировку, как восторженный пацаненок; опоздать минуты на две, на три – рано записывать себя в мэтры. Пока размышлял, большая стрелка прыгнула на цифру одиннадцать.

Пробежал по холлу, где висели коллективные фотографии выпусков всех лет, красовалась мраморная доска с именами отличников, спустился по лестнице в подвал и… оказалось, что Бим уже выстроил в зале спортсменов. Наскоро переоделся, встал в дверях.

– Извините за опоздание, Борис Иваныч.

Ребята бегали по залу, все время меняя ритм. Бим посмотрел на часы, крикнул:

– Резвее, резвее… – подошел к Алику. – Почему опоздал?

– Не понял: только прийти в пять или это – уже начало тренировки.

– Запомни на будущее: если я говорю – в пять, в три, в семь, значит, в это время – минута в минуту – ты должен стоять в строю. Идею уяснил?

– Уяснил.

– Все. Марш в строй!

Пробегавший мимо Фокин махнул рукой. Алик рванулся за ним, пристроился сзади. Думал: зачем ненужная и выматывающая беготня, если он пришел сюда прыгать в высоту? А Бим, словно нарочно, покрикивает:

– Темп, темп… Радуга, нажми, еле ноги переставляешь.

Ясное дело: еле переставляет. Хорошо, что двигаться способен, впору – язык на плечо, брякнуться на маты где-нибудь в темном уголке и подышать вволю.

Фокин обернулся:

– Крепись, старикашка. Ничто не вечно под луной…

Каков орелик! Побегаешь так – поверишь, что и ты не вечен, несмотря на твои щенячьи пятнадцать лет.

А Бим знай шумит:

– А ну, еще кружочек… В максимальном темпе… Наддали, наддали… Радуга, не упади…

Смеются… Откуда у них силы смеяться? У Алика не было сил даже обидеться, свое уязвленное самолюбие потешить. Но именно оно не позволяло ему выйти из строя, плюнуть на все и умотать домой. Бежал, как и все. Помирал на ходу, но бежал. Сила воли плюс характер… Берите пример с Александра Радуги, не ошибетесь…

– А-атставить бег! – зычно командует Бим.

Наконец-то… Алик обессиленно плюхнулся на лавку: передохнуть бы. Как же, ждите!

– Радуга, почему расселся? Быстро в строй!

Вскочил как ужаленный, зашагал вместе со всеми. Подлый Фокин смеется, подмигивает. Подножку Фокину… Так тебе и надо, не будешь злорадничать.

– Радуга, прекратить хулиганство. На подножки силы есть, а на тренировку – извини-подвинься?

– Я нечаянно, Борис Иваныч. С непривычки ноги заплетаются.

– А ты расплети, расплети. А я помогу.

Интересно – как поможет?

– Всем на корточки! Па-апрыгали!..

Ох, мука… А Бим-то, оказывается, садист, компрачикос, враг подрастающего поколения, достойной смены отцов. На что сгодится поколение, которое еще в отрочестве отдало все силы, прыгая на корточках? Черт, икры будто и не свои… А негодяй Фокин коленкой норовит в зад пихнуть.

– Борис Иваныч, Фокин ведет себя неспортивно.

– Фокин, веди себя спортивно.

– Борис Иваныч, я Радуге помогаю, подталкиваю, а он – неблагодарный…

– Радуга, разрешаю один раз тоже повести себя неспортивно.

Благородно со стороны Бима. Не будем торопиться, подловим моментик, отмстим неразумным хазарам. То бишь Фокину.

– Закончили прыжки. Сгруппировались у дверей… По трое, через зал – прыжками… Па-ашли!.. Левая нога, правая нога, левая нога, правая… Радуга, шире мах!..

Раз, два, левой, канареюшка жалобно поет…

– Следите за Радугой… Радуга, а ну-ка, сам, в одиночестве… Левая нога, правая нога, левая нога… правая… Вот такой шаг должен быть, а вы все ляжки бережете, натрудить боитесь. Начали снова… Левая нога, правая нога…

Алик прыгал и чувствовал нечто вроде гордости. Впервые в жизни его поставили в пример, и не где-нибудь – в физике там или в литературе – в спо-о-орте! Не фунт изюму, как утверждает отец. В свое время фраза показалась элегантно-загадочной, начал вовсю щеголять, потом как-то наткнулся в словаре Даля: фунт – четыреста граммов; все сразу стало будничным и скучным.

– Радуга, о чем думаешь?

– О разном, Борис Иваныч.

– То-то и плохо, что о разном. Думать надо о том, что делаешь. В данном случае – об упражнении. Отвлекся – уменьшил шаг.

Вот тебе и раз! Алик до сих пор считал, что бег, прыжки или там плавание не требуют сосредоточенности. Оказывается, требуют, иначе ухудшаются результаты. Но зачем об этом знать ему, если он прыгает, так сказать, по доверенности: он – исполнитель, сколько надо, столько и преодолел, и думать-то не о чем. Выходит, есть о чем, если Бим говорит: уменьшил шаг. Может, сие самих прыжков в высоту не касается? Проверим впоследствии…

– Стоп! Кончили упражнение. Три минуты – перерыв. Расслабились, походили… Не останавливаться, Радуга…

Никто и не останавливался. Алик ходил вдоль стены, чувствуя смертельную усталость. Почему-то саднило горло: глотаешь – как по наждачной бумаге идет. Ноги гудели, и покалывало в боку. Стоит ли ломаться ради полной показухи? – думал Алик. Ведь он и так прыгнет выше всех, кто пришел на тренировку, и выше Фокина распрекрасного. Ишь – вышагивает, дыхание восстанавливает… Алик попробовал походить, как Фокин, – вроде в горле помягче стало. И все-таки: зачем ему эта выматывающая тренировка? Плюнуть на все и – прыгать, как получается. А получиться должно, Алик свято уверовал в силу джинна, бабы-яги и брыкинского инверсора-конвергатора.

– Борис Иваныч, частный вопрос можно?

– Валяй спрашивай.

– Может, я без тренировок прыгать буду?

– Без тренировок, парень, еще никто классным спортсменом не стал.

– А если я самородок?

– Любой самородок требует ювелирной обработки, слыхал небось?

– А в Алмазном фонде лежат золотые самородки, и никакой ювелир им не требуется.

– Потому и лежат, Радуга. Камень и камень, только золотой. Как говорится, велика Федора… А вот коснется его рука мастера, сделает вещь, заиграет она, заискрится, станет людям радость дарить. Это и есть искусство, Радуга. Так и в спорте, хотя аналогия, мягко говоря, натянутая… Идею уяснил?

– Уяснил.

А у Бима-то, оказывается, голова варит. Ишь какую теорию развернул. Демагогия, конечно, но не без элегантности. Пожалуй, Алик к нему был несправедлив, когда считал его «человеком мышцы вместо мысли». И мышцы налицо, и мысли наблюдаются. Что-то дальше будет?

А дальше придется ходить на тренировки. Бим – человек принципиальный, ему «лежачие самородки» не нужны. Выгонит из зала за милую душу, и останется Алик при своих волшебных способностях на бобах. Можно, конечно, явиться в Лужники, разыскать тренера сборной, упросить его, чтобы посмотрел Алика. Не исключено – оценит, возьмет в команду. Только опять-таки тренироваться заставит. Талант – талантом, а труд – трудом. Не поверит же он в версию «бабы-яги»?

Ладно, придется стиснуть зубы и потерпеть – до той поры, пока признают. Станет знаменитым – начнет тренироваться «по индивидуальному плану». И пусть тогда попробуют вмешаться в этот «план», пусть сунутся…

– Закончили перерыв. Подготовить сектор для прыжков. – Бим засек время и ждал, пока вытащат маты, поставят стойки. – Быстрее надо работать, копаетесь, как жуки… Вот что, ребяточки, в воскресенье – районные соревнования по легкой атлетике. Сейчас попрыгаем, посмотрим, кто из вас будет защищать честь школы. Контрольный норматив – метр шестьдесят. Идею уяснили?

Попрыгать – это дело душевное, можно и себя показать и к другим присмотреться. Прыгнул – передохнул, посидел…

А у Бима – иное мнение.

– Для разминочки установим высоту метр сорок и – пошли цепочкой через нее. Темп, темп, ребяточки…

Опять – двадцать пять! Бегом – к планке, перелететь через нее (высота – детская!), прокатиться по матам, бегом обратно, снова – к планке, снова – взлет, падение (больно падать: маты – не вата…), снова бегом…

– Резвее, резвее, Радуга, ты же – самородок, не отставай, в породе затеряешься…

Запомнил Бим, змей горыныч, не простил вопроса. Все– таки не любит он Алика, старается уколоть. Ничего, Алик ему покажет, что такое «модуляционное биопсиполе в четвертом измерении», дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток.

– Стоп! Закончили… Подготовиться к прыжкам.

А как готовиться? Как Фокин: приседая, с вытянутыми руками. Сил нет. Лучше посидеть, расслабиться… Ох, до чего же приятно…

Бим пошел к планке, проверил рейкой высоту.

– Итак, метр шестьдесят. Начали!

Кто прыгнет? Фокин. Соловьев из девятого «б». Двое парней – тоже из девятого. Алик был не знаком с ними, видел на переменках, но даже не здоровался. Двое – из седьмого, «олимпийские надежды».

Высоту все взяли с первой попытки, семиклашки тоже. Поставили метр шестьдесят пять. Все взяли, семиклашки завалились. Один, что подлиннее, со второй попытки перемахнул. Другой не сумел. Пошел на третью попытку – опять сбил планку.

– Отдохни, Верхов, – сказал ему Бим.

Фамилия – Верхов, а верхов взять не может. Сменить ему за это фамилию на Низов.

Метр семьдесят. Фокин – с первой попытки. Радуга, Соловьев – тоже. Двое девятиклассников прыгали трижды, один – взял, другой – отпал. Семиклашка тоже сдался. Гроссмейстерская высота!

Метр семьдесят пять. Фокин – вторая попытка. Соловьев – третья. Радуга – из тактических соображений – вторая. Безымянный девятиклассник – побоку.

– Прекратим на этом, – сказал Бим.

– Борис Иваныч, давайте еще… – взмолился Фокин.

– Успеешь, Фокин, напрыгаться. Объявляю результаты. От нашей школы в команду прыгунов включаю Радугу, Соловьева и Фокина. Думаю, что на соревнованиях наши шансы будут неплохими. Метр восемьдесят – метр восемьдесят пять: надо рассчитывать на такую высоту, Фокин и Соловьев вполне ее могут осилить. Ну, а тебе, Радуга, задача: для первого раза попасть в командный зачет.

«Невысоко ж ты меня ценишь», – подумал Алик и спросил не без ехидства:

– А если я в личном выиграю, что тогда?

– Честь тебе и слава.

– Думаете, не сумею?

– Не думаю, Радуга. Все от тебя зависит. Пока нет у тебя соревновательного опыта – ну, да это дело наживное. Не гони картину, Радуга, твои рекорды – впереди.

Спасибо, утешил. Алик и без него знал все о своих рекордах. Можно, конечно, выждать, не рыпаться сразу, уступить первенство на этих соревнованиях кому-нибудь – тому же Фокину, лучшему другу. Но снисходительная фраза Бима подстегнула Алика. Сам бы он сказал так: появилась хорошая спортивная злость. Какая она ни хорошая, а злость компромиссов не признает. Нет соревновательного опыта? Он и не нужен. Будут вам рекорды, Борис Иваныч Мухин, будут значительно раньше, чем вы ждете, если ждете их вообще от нескладного и нахального (по вашему мнению) парня, которого вы вчера еще и за человека-то не держали.

Шли с Фокиным домой, купили мороженое за семь копеек в картонном стаканчике – фруктовое, лучшее в мире. Фокин сказал невнятно, не выпуская изо рта деревянной лопатки-ложки:

– Ты на Бима не обижайся.

Получилось: кы на кина не окикася. Алику не впервой, понял.

– За что? – он сыграл недоумение, хотя прекрасно знал, что имел в виду Сашка Фокин.

Фокин доскреб палочкой остатки розовой жижицы, проглотил, причмокнул, с сожалением выбросил стаканчик в УРну.

– Ну, Бим сказал: командный зачет. Это он в порядке воспитания, ты ж понимаешь.

Алик пожал плечами, помолчал малость, но не стерпел все-таки:

– А воспитывать меня поздновато. Да еще таким макаром. Человек, брат Фокин, любит, чтобы его хвалили. У него от этого появляется стимул еще лучше работать, учиться или там прыгать-бегать.

– Не у всякого появляется. Кое-кто нос задерет.

– Но не я, брат Фокин, не я, не так ли?

– Черт тебя разберет, Алька, – в сердцах сказал Фокин. – Мы с тобой два года дружим, как ты в нашу школу поступил. И до сих пор я тебя до конца не раскусил.

Алику польстила откровенность друга. Выходило, что он, Алик Радуга, личность загадочная, неясная, местами демоническая. Но для приличия решил отмести сомнения.

– Не такой уж я сложный. Парень как парень. И оттого, что прыгаю чуть лучше других, нос задирать не буду. Не в том счастье, Сашка… Вот ты спортом всерьез занимаешься. А зачем?

– Как зачем? – не понял Фокин.

– Очень просто. Хочешь стать чемпионом? В тренеры готовишься? В институт физкультуры двинешь?

– Ты же знаешь, что нет.

– Верно, ты на физтех пойдешь, у тебя физика – наиглавнейшая наука. Тогда зачем ты нервы в спортзале тратишь?

Фокин усмехнулся. Сейчас он чувствовал себя намного мудрее друга, который – хоть и считает себя гигантом мысли – вопросы задает наивные и нелепые.

– Если бы я нервы тратил, бросил бы спорт. Я, Алька, ради удовольствия над планкой сигаю, о чемпионстве не думаю. Да и возможности свои знаю: не чемпионские они.

– С чего ты так решил?

– Посуди сам. Знаменитый Джон Томас в шестнадцать лет прыгал на два метра и два сантиметра. Какую высоту он брал в пятнадцать – не знаю, не нашел данных, но, думаю, не меньше ста девяноста пяти. Мне пятнадцать. Мой потолок сегодня – сто восемьдесят. Ну, одолею я через пару лет двухметровый рубеж – что с того? А ведь Томас давно прыгал, сейчас планка заметно поднялась…

Алику захотелось утешить друга.

– Неужели среди чемпионов не было таких, которые «распрыгались» не сразу, не с пеленок?

– Были. Брумель, например. В наши пятнадцать он брал только сто семьдесят пять, и всерьез в него мало кто верил.

– Вот видишь. А ты, дурочка, боялась.

– Так то Брумель, Алька…

– А чем хуже Фокин?

Он только рассмеялся, но без обиды – весело, легко, спросил неожиданно:

– В кино смотаемся? В «Повторном» «Трех мушкетеров» крутят.

– Идет, – сказал Алик.

И они пошли на «Трех мушкетеров», где обаятельный д’Артаньян показывал чудеса современного пятиборья: фехтовал, стрелял, скакал на лихом коне, бегал кроссовые маршруты. Только не плавал. И чемпионские лавры его тоже не прельщали, он искал первенства на дворцовом паркете и мостовых Парижа.

Алик смотрел фильм в третий раз (если не в пятый), но мысли его были далеко от блистательных похождений бравого шевалье. Алик считал, прикидывал, сравнивал.

Джон Томас – сто девяносто пять. Вероятно, нынешние чемпионы в свои пятнадцать лет прыгали метра на два – не меньше. Что ж, чтобы не шокировать почтеннейшую публику, установим себе временный предел: два метра пять сантиметров. С таким показателем ни один тренер мимо не пройдет. Другой вопрос: сумеет ли Алик преодолеть двухметровую высоту? Он надеялся, что сумеет, верил в надежность вещих снов. Пока они его не подводили. Да и он не подвел своих «дароносцев»: никого не обманул «ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости». И условие это сейчас казалось Радуге нехитрым и легким: зря он его опасался.

9

До стадиона Алик добрался на троллейбусе, закинул за плечи отцовскую «командировочную» сумку, поспешил к воротам, над которыми был вывешен красный полотняный транспарант: «Привет участникам школьной олимпиады!»

«Стало быть, я – олимпиец, – весело подумал Алик. – Это вдохновляет. Вперед и выше».

Взволнованный Бим пасся у входа в раздевалку под трибунами, мерил шагами бетонный створ ворот, поглядывал на часы.

– Явился, – сказал он, увидев Алика.

– Не буду отрицать очевидное, – подтвердил Алик, спустил на землю сумку.

Бим тяжело вздохнул, посмотрел на Алика, как на безнадежно больного: диагноз непреложен, спасения нет.

– Язва ты, Радуга. Жить тебе будет трудно… – Счел на этом воспитательный процесс законченным, спросил деловито: – Ты в шиповках когда-нибудь прыгал?

– Борис Иваныч, я не знаю, с чем это едят.

– Плохо. – Бим задумался. – Ладно, прыгай в обычных тапочках. Результат будет похуже, да только неизвестно: сумеешь ли ты с первого раза шиповки обуздать? Не стоит и рисковать…

– А что, в шиповках выше прыгается? – заинтересовался Алик.

– Повыше. Ничего, потом освоишь спортивную обувку. Иди переодевайся и – на парад.

Форма школы: белые майки, синие трусы с белыми лампасами. Алик вообще-то предпочитал красный цвет: с детства за «Спартак» болел. Но ничего не поделаешь: Бим в свое время стрелял по «бегущему кабану» за команду «Динамо», отсюда – пристрастие к бело-синему…

Прошли неровным строем вдоль полупустых трибун, где пестрыми островками группировались болельщики – папы, мамы, бабушки, школьные приятели и скромные «дамы сердца», приглашенные разделить триумф или позор начинающих рыцарей «королевы спорта». Родители Алика тоже рвались на стадион, но сын был тверд. «Через мой труп», – сказал он. «Почему ты не хочешь, чтобы мы насладились грядущей победой? – спросил отец. – Боишься, что мы ослепнем в лучах твоей славы?» – «А вдруг поражение? – подыграл ему Алик. – Я не хочу стать причиной ваших инфарктов».

Короче, не пустил родителей «поболеть».

– И правильно сделал, – поддержал его Фокин. – Я своим тоже воли не даю. Начнутся ахи, охи – спасу пет…

Постояли перед центральной трибуной, выслушали речь какого-то толстячка в белой кепке, который говорил о «сильных духом и телом» и о том, что на «спортивную смену смотрит весь район». Под невидимыми взглядами «всего района» было зябко. Набежали мелкие облака, скрыли солнце. Время от времени оно выглядывало, посматривало на затянувшуюся церемонию. Наконец избранные отличник и отличница подняли на шесте флаг соревнований, и он забился на ветру, захлопал.

– Трудно прыгать будет, – сказал Фокин.

– Почему? – не понял Алик.

– Ветер.

– Слабый до умеренного?

– Порывистый до сильного.

– Одолеем, – не усомнился Алик.

– Твоими бы устами… – протянул осторожный Фокин.

Он надел тренировочные брюки и куртку, медленномедленно побежал по зеленой травке футбольного поля вдоль края. Алик тоже «утеплился» – слыхал, что нельзя выстуживать мышцы. С трудом преодолевая четкое желание посидеть где-нибудь в «теплышке», последовал за Фокиным: если уж держать марку, так до конца. Посмеивался: Бим сейчас зрит эту картину и радуется – был у него лодырь Радуга, стал Радуга-труженик, отрада сердцу тренера.

Впрочем, долго «отрадой» побыть не удалось. Фокин досеменил до сектора для прыжков, притормозил у длинного ряда алюминиевых раскладных стульев, именуемых в просторечии «дачной мебелью».

– Садись, Радуга.

– А разминка? – спросил удивленный Алик.

– Береги силы.

– Ну уж дудки, – возмутился Алик. Как так: он с Фокина берет положительный пример, тянется за лидером, а лидер – в кусты?

Отошел Алик в сторонку, начал приседать. Потом к наклонам перешел. Видит: кое-кто из прыгунов тоже разминается. Кое-кто, как Фокин, силы бережет. Нет в товарищах согласия. Поодаль за алюминиевым столом судейская коллегия расположилась. Две женщины и Бим. Еще два парня, по виду – десятиклассники, у стоек колдуют, начальную высоту устанавливают. Положили планку, на картонном табло цифры умостили: один метр шестьдесят сантиметров. Сакраментальная высота!..

На старте бега судья из пистолета выстрелил – понеслись шестеро, отмахали сто метров. Предварительные забеги. В секторе для метания ядра о землю бухают.

– Начали и мы, – сказал Бим.

На груди у Алика пришит номер – седьмой. У Фокина – шестой. У Соловьева, соответственно, – пятый. Всего участников – Алик посчитал – двадцать три.

Фокин и Соловьев – в шиповках, Алик – в полукедах. Посмотрел по сторонам: ага, не один он такой сиротка, есть и еще «полукедники». Все они, ясное дело, считаются резервом главных сил – набраны для полного комплекта. «А вот мы покажем им полный комплект», – злорадно решил Алик, не зная, впрочем, кому это «им» собирается показывать.

Прыгнули. Мама родная, сразу девять человек отсеялось, метр шестьдесят одолеть не смогли. И даже один в шиповках все три попытки смазал, наобнимался с планкой. А трое «полукедников», напротив, остались, включая Алика. Алик невольно начал болеть за свой «антишиповочный клан». Кто в нем? Один – рыжий, длинный, рукасто-ногастый, на чем только майка держится. Дал ему Алик – про себя, разумеется, – прозвище «Вешалка». Второй – тоже не лилипут, но поменьше Вешалки, крепыш в красной майке – «Спартаковец».

Десятиклассники повозились у стоек, приладили картонки: метр шестьдесят пять. Еще трое «сошли с круга». Вешалка и Спартаковец продолжают соревнования, хорошо. Правда, Спартаковец три попытки использовал, чтобы планку укротить.

– Кто такие? – спросил про них Алик у Фокина.

– Первый раз вижу, – презрительно ответил Фокин, опытный волк районных соревнований, знающий в лицо всех основных конкурентов.

Значит – не конкуренты. Но, тем не менее, прыгают. Вешалка метр семьдесят с первой попытки взял. А Спартаковец не сумел, завалил планку. Будь здоров, Спартаковец, не поминай лихом…

Метр семьдесят пять – уже серьезный рубеж. Прыгают восемь человек. Бим за столом, вероятно, рад до ужаса: вся его команда уцелела, не споткнулась ни об одну высоту. А кстати: имеет ли Бим право судить соревнования, если в них участвуют его питомцы?

Алик спросил об этом у многоопытного Фокина.

– Не имеет, но пусть тебя это не волнует, – объяснил многоопытный Фокин. – Да здесь все такие: преподаватели физкультуры из разных школ. Кто бег судит, кто метания. А ученики соревнуются.

– Семейственность развели, – проворчал Алик.

– Попадешь на городские соревнования, такого не увидишь. Там – уровень!

Алик кивнул согласно, будто проблемы попасть на городские соревнования для него не существовало. И вправду не существовало…

Вероятно, там и стадион будет получше, и обстановка поторжественней. И попадут туда только самые сильные, самые талантливые – элита! И среди них – Александр Радуга, надежда отечественного спорта…

Размечтался и – свалил планку. Прав Бим, нельзя отвлекаться от дела. Спокойнее, Алик, сосредоточься… Вон она, милая, застыла в синем небе, чуть-чуть облако дальним концом не прокалывает. Высота!.. Пошел на нее, толкнулся левой, перенес послушное тело – сделано!

– Ну, ты меня испугал, старичок, – сказал Фокин.

– Бывает.

– Чтоб не было больше.

– Есть, генерал!

Больше не будет. Надо поставить за правило: любую высоту – с первой попытки. Не думать ни о чем постороннем, не отвлекаться. Есть цель – звенящая планка над головой. Есть и другая цель – подальше, побольше… Не будем о ней.

Бим за судейским столом даже не смотрел в сторону своих учеников, что-то чертил на листе бумаги. Характер показывал. Холодность и беспристрастность. Валька Соловьев развалился на стуле, вытянул ноги, закрыл глаза, руки на груди скрестил, и будто бы ничего его не касается – ни накал борьбы, ни страсти на трибунах. Завидная выдержка. Алик подумал, что такой стиль поведения можно и перенять без стеснения: и сам отдыхаешь, «выключаешься», и на соперников твое спокойствие влияет не лучшим образом.

Метр восемьдесят. Шестеро в секторе. Соловьев, Фокин, Радуга. Еще двое и… Вешалка. Вот вам и резерв главных сил. Молодец, «полукедник»!

Первый – Соловьев. Пошел на планку, сначала – шагом, потом все быстрее, толчок… Лежал, смотрел вверх. Планка, задетая ногой, дрожала на кронштейнах, позванивала – удержится ли? Нет, свалилась – то ли ветерок подул, то ли добил-таки ее Соловьев. Он встал, невозмутимо подошел к стулу, натянул штаны, куртку, сел, закрыл глаза – ждал второй попытки.

Очередь Фокина. Разбежался… Есть высота? Подлая планка опять дрожит… Устоит? Устояла!

– «Облизал» планочку, – сказал кто-то позади Алика. Он обернулся: Вешалка.

– Что значит «облизал»?

– На одной технике прыгнул. Больше не возьмет.

– Сначала сам прыгни, потом каркай.

– Я-то прыгну. Сейчас твоя очередь.

Обозлившийся за друга Алик время не тянул, не ломал комедии. Быстренько преодолел высоту, даже, кажется, с запасом. Проходя мимо судейского столика, наклонился к Биму:

– Борис Иваныч, кто этот парень? Рыжий, длинный, под пятнадцатым номером…

Бим ответил шепотом: неудобно судье с участником на посторонние темы разговаривать.

– Пащенко. Сильный спортсмен. Чемпион Краснопресненского района.

– Чего же он в нашем районе делает?

– Переехал с родителями. Теперь у Киевского вокзала живет.

Алик вернулся на место, сказал Фокину:

– Плохо конкурентов знаешь. Этот рыжий – чемпион.

– Фамилия? – Фокин был лаконичен. Видно, расстроил его последний прыжок.

– Пащенко. Слыхал?

– Приходилось. Он же из другого района?

– Переехал.

– Понятно. Ты не отвлекайся и меня не отвлекай, – сел, уставился на сектор. А там как раз Пащенко готовился.

Не хочет Фокин разговаривать – не надо. Обиделся Алик. Как и Валька Соловьев, натянул тренировочный костюм, уселся, закрыв глаза: черт с ним, с Пащенко, пусть прыгает. Однако не утерпел, приоткрыл один глаз – щелочкой. Вешалка зачастил в своих полукедах-скороходах, каждый шаг – километр, прыгнул – планка не шелохнулась. И верно – ас. Ишь вышагивает, оглобля рыжая…

– А почему он не в шиповках? – забыв об обиде, спросил Алик.

– Значит, так ему удобнее.

«Может, и Мне так удобнее? – подумал Алик. – В шиповках я, чего доброго, и прыгать-то разучусь…»

Соловьев так и не взял метр восемьдесят – ни со второй, ни с третьей попытки. Невозмутимо оделся, сунул гуфли в спортивную сумку с белой надписью «Адидас» – чемпион! – ушел, не попрощавшись.

– Не заладилось у него сегодня, – сказал Фокин, будто извиняясь за невежливость коллеги. – Случается такое, имей в виду.

«Ну уж фигушки, – решил Алик, – если я еще от нервов зависеть буду, от погоды или от настроения родителей, то к чему вся эта волынка с даром? Прыгать так прыгать, а переживать другим придется…»

Установили метр восемьдесят пять. В секторе – уже четверо. Фокин побежал – сбил. Бим Алику машет: твоя, мол, очередь.

И тут Алик принял неожиданное – даже для себя – решение. А может, повлияло на него поведение заносчивого Пащенко, проучить чемпиона вздумал.

Встал, крикнул судьям:

– Пропускаю высоту!

И, ликуя, поймал изумленный взгляд Вешалки.

Бим вылез из-за стола, направился к Алику.

– Подумал, что делаешь? – даже голос от негодования дрожит.

– Подумал, Борис Иваныч. – Алик – сама смиренность. – Я и так уже в зачет попал. Возьму я или нет эту высоту – бабушка надвое сказала. А рыжий пусть поволнуется.

Бим усмехнулся:

– Твое дело.

– Конечно, мое, Борис Иваныч. – Это чтобы последнее слово за ним было, не любил Алик в «промолчавших» оставаться.

Так и есть, верная политика: сбил Вешалка планку. Побежал по футбольному полю – разминается, готовит себя ко второй попытке. А Алик ноги вытянул, руки скрестил, глаза зажмурил. Как раз солнышко выглянуло – тепло, хорошо. Прыгайте, граждане, себе на здоровье, тренерам на радость.

Решил проверить волю: пока все не отпрыгают на этой высоте, глаз не открывать. Мучился, но терпел.

– Опять пропустишь?

Открыл глаза: Вешалка рядом стоит, посмеивается. А в секторе следующую высоту устанавливают: метр девяносто.

– Кто остался?

– Ты да я, да мы с тобой.

– Годится.

– Ну, держись.

– И ты не упади. – Опять последнее слово за Аликом.

Взглянул на Бима. Тот выглядел явно расстроенным,

хотя судье и не пристало показывать эмоции. Рано рыдаете, Борис Иваныч, еще не вечер. Фокин молчит, амуницию свою собирает. Тоже считает, что Радуга подвел команду. Если бы взял предыдущую высоту – поделил бы первенство с Пащенко. А так – Пащенко на коне, а Радуга, выходит, сбоку бежит, за стремя держится. Да только не знает милый Фокин, лучший друг, что у Алика есть некий волшебный дар, а у Вешалки его и в помине нет.

– Ты на всякий случай имей в виду, что Пащенко – кандидат в юношескую сборную страны, – сказал Фокин, не поднимая головы от сумки, сосредоточенно роясь в ней.

– Ну и что?

– Ну и ничего.

То-то и оно, что ничего. Был Пащенко кандидат, станет Радуга кандидатом. А пугать товарища накануне ответственного прыжка негоже. У товарища тоже нервы есть.

С первой попытки высоту брать или чуток поиграть с Вешалкой? Решил: с первой. Не стоит мучить Бима и Фокина. Разбежался, сильно оттолкнулся и – словно что-то приподняло Алика в воздух, перенесло над планкой: в самом деле волшебная сила! Упал на маты, поглядел вверх: не шелохнется легкая трубка, лежит, как приклеенная.

Аплодисменты на трибунах. Интересно, кому? Вскочил, понесся, высоко подняв руки, как настоящий чемпион, – видел такое в кинохронике, по телику. А стадион аплодирует, орет. Фокин сбоку вынырнул – куда обида делась? – обнял, зажал лапищами.

– Сломаешь, медведь… Погоди, еще рыжий не прыгал.

Рыжий потоптался на старте, пошел на планку… Нет, звенит она, катится по земле.

– Сломался соперник, – заявил Фокин.

– У него еще две попытки.

– Поверь моему опыту, вижу.

И Бим улыбается во весь рот, опять-забыв о своей должности. Не рано ли?

Нет, не рано. И во второй раз планка летит на маты. Рыжий подошел к судьям, что-то сказал. Бим встал, объявил:

– Пащенко, пятнадцатый номер, от третьей попытки отказывается. Соревнования закончены.

– Подождите. – Алик сорвался с места. – Я еще хочу.

– Может, хватит? – с сомнением спросил Бим.

– Почему хватит? – В разговор вступил какой-то мужчина в тренировочном костюме, куртка расстегнута, под ней – красная водолазка, а сверху секундомер болтается. Алик до сих пор его не замечал, видно, недавно подошел. – Участник имеет право заказать следующую высоту.

– Факт, имею, – подтвердил Алик.

– А возьмешь? – улыбнулся мужчина.

– Постараюсь, – вежливо ответил Алик.

Стадион замер. Даже метатели к сектору для прыжков подтянулись, стояли, держа в могучих пятернях литые ядра. Судьи с других видов тоже здесь собрались: соревнования подошли к концу, один Алик остался. Скажешь отцу – не поверит, опять придется к свидетельству Фокина взывать.

Давай, Алик. Сосредоточься, построй в воображении крутую траекторию, нарисуй в воздухе гипотетическую кривую – уравнение прыжка. Икс равен ста девяноста пяти сантиметрам…

Пошел, как выстрелили… Рраз и – на матах! Ах ты, черт, задел планку второпях… Ну, подержись, подержись, родная… Стадион молчит, замер – тоже ждет… Лежит, лежит голубушка… Наша взяла!

Что тут началось! Фокин с матов встать не дал, прыгнул сверху, навалился, норовит поцеловать, псих ненормальный. Еле выбрался Алик, соскочил на землю, а тут Бим навстречу:

– Поздравляю, Радуга.

– Не ожидали, Борис Иваныч?

– Честно – не ожидал.

– А я знал: точно буду первым. Всегда первым буду!

– Не торопись, Радуга.

– Наоборот, Борис Иваныч, поспешать надо.

– Парень верно говорит: поспешать надо…

А это кто такой в разговор встрял? Тот же мужик в красной водолазке. Ему-то что за дело?

– Давай познакомимся. Тебя Александром зовут? Значит, тезки. Я – Александр Ильич. Тренер юношеской сборной по легкой атлетике. Давно прыжками занимаешься?

Держитесь, Александр Ильич, не падайте…

– Уже неделю.

И глазом не повел. Решил, что шутит Алик – пусть глупо, но что не простишь новому чемпиону района?

– Солидный срок. На каникулы куда собираешься?

– На дачу, наверно.

– А может, к нам, на сборы?

– Не знаю…

– Подумай. Я еще о себе напомню.

И ушел, помахивая секундомером на длинной цепочке. Пообещал конфетку и скрылся. Интересно, не забудет?