Текст книги "Всегда солдат"

Всегда солдат

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Проект «Военная литература»: militera.lib.ru

Издание: Сабуров С. П . Всегда солдат. – М.: Воениздат, 1963.

OCR , правка: Андрей Мятишкин ([email protected])

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Сабуров С. П . Всегда солдат . – М.: Воениздат, 1963. – 144 с. (Военные мемуары). / Литературная запись Ю. Новикова . // Тираж 65000 экз. Цена 38 коп.

Аннотация издательства: Серафим Петрович Сабуров родился в 1916 году в городе Раменское, Московской области. Работая бетонщиком на строительстве Московского метрополитена, окончил в 1933 году планерный клуб Краснопресненского района столицы. В 1934 году по призыву комсомола попал в Балашовскую авиационную школу Гражданского воздушного флота. Получив звание пилота четвертого класса, был направлен в 1938 году в Узбекское управление ГВФ, а затем стал летчиком-инструктором в аэроклубе Кировского района Москвы. Здесь и застала его Великая Отечественная война. В боевых действиях участвовал с сентября 1941 года. Воевал в Крыму в составе 6-го полка 62-й авиабригады военно-воздушных сил Черноморского военно-морского флота, оборонял Севастополь. Спустя два месяца был сбит в неравном воздушном бою с пятью «мессершмиттами» и в бессознательном состоянии попал в плен. В своих воспоминаниях С. П. Сабуров рассказывает о тех советских солдатах, которые стойко прошли все муки плена, но остались верными сынами Отчизны и снова вернулись в строй.

TOC o "1-4" n h z Всегда солдат

В боях

Так держать!

Арифметика ошибается

Рейд на Сарабуз

Ночной таран

Капкан

Через ад

«Сын собственных родителей»

Луч света

В анатомическом музее

90 километров

В Херсонском лагере

«Лучше пуля в спину…»

Дорога на восток

Первые встречи

Семья Стаценко

Горсть табаку

Это случилось утром

Нежданно-негаданно

Полтава – Лебедин

Инцидент в Карловке

Траншеи за бараками

«Добрый» немец

Отчаянный поступок

Проблеск надежды

Задание

Смертники

Засада

В застенке

Поем «Интернационал»

Камера № 30

Снова на восток

Побег

Финиш

В строй

Эпилог

Примечания

В боях

Так держать!

Утро двадцать второго июня сорок первого года застало меня на родном подмосковном аэродроме.

Готовясь к сдаче дежурства, я не спеша обходил стоянки самолетов, придирчиво осматривал, как зачехлены моторы и кабины, заякорены машины. Несмотря на ранний час, чувствовалось, что день обещает быть жарким. Ровно дул ветерок, сгоняя с травы последнюю росу, ярко голубело еще не опаленное зноем небо. Несколько раз я невольно отрывался от дела и подолгу смотрел то на яркое, словно умытое, поле, то на дальние очертания леса, слушал, как посвистывает в расчалках и тросах упругий ветерок.

Закончив обход, направился к небольшому дому, где размещался командный пункт. В распахнутую настежь дверь слышался густой голос диктора. У репродуктора спиной ко мне стоял начальник аэроклуба майор А. Гирчис.

– Товарищ майор!

Гирчис вздрогнул и обернулся. Я начал докладывать, но Гирчис перебил меня.

– Война! – негромко произнес он. – Война, товарищ Сабуров. Фашисты перешли нашу границу, бомбили мирные города.

Война! Это было так неожиданно и противоестественно в то солнечное утро, что я замер, не в силах сказать ни слова…

В конце июня я уезжал в Ленинград. В кармане лежало направление в Морской экипаж. Провожали меня мама и жена Тоня. Мы молча ждали отправления поезда. Мама то и дело прижимала к глазам мокрый платок.

Но вот заскрежетали колеса, поезд тронулся и вагоны медленно поплыли вдоль платформы. Я вскочил [4] на подножку и встал возле проводника. Мать и жена шли рядом, все ускоряя шаг. Потом они затерялись в толпе и пропали за чужими спинами. Поезд повернул на стрелке, и перрон исчез.

На следующий день я уже был на аэродроме, где дислоцировался Первый запасной полк военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота. Здесь проходили боевую подготовку и осваивали военные самолеты гражданские летчики и пилоты Осоавиахима. Но учебные полеты нередко прерывались сигналами боевой тревоги: фронт находился близко, и в воздухе часто появлялись вражеские истребители. В эти минуты, ревя моторами, на взлетную полосу устремлялись из капониров верткие и маневренные И-16 и И-153, любовно прозванные в армии «ишачками» и «чайками». Где-то за пределами аэродрома разгорался бой.

Примерно через месяц наш полк перебазировался в Мордовскую АССР. В глубоком тылу ничто не мешало занятиям. И вскоре мы стали военными летчиками. Семерых – Игоря Чаговца, Петра Никонорова, Петра Кузнецова, Николая Николаева, Михаила Киреева, Люля и меня – направили в распоряжение военно-воздушных сил Черноморского флота. Вырваться на фронт оказалось для нас делом нелегким. Незадолго перед тем появился приказ, который на весь период войны закреплял летчиков-инструкторов за училищами. Но мы бомбардировали командование заявлениями и своего добились.

Оформив документы, не задерживаясь, тронулись в путь. В Крыму в то время шли ожесточенные бои. Мы знали, что едем в самое пекло, и радовались этому. Наконец-то – фронт! Каждому из нас не терпелось поскорее попасть в бой.

До Ростова добирались поездом. Ехали долго, с бесконечными остановками и задержками. Навстречу тянулись составы с ранеными, эвакуированными, часто мелькали открытые платформы, до отказа забитые оборудованием, машинами, станками. В далекий тыл – на Урал, в Сибирь перебазировались целые заводы с рабочими и их семьями.

Эти длинные тяжелые составы говорили о положении на фронте лучше сводок Совинформбюро. Творилось [5] что-то трагически-непостижимое, непонятное нашему уму.

Из Ростова наша группа перебралась в Ейск, а оттуда на самолетах в Крым.

Шестой истребительный полк 62-й бригады военно-воздушных сил Черноморского флота базировался на трех аэродромах. Вторая и третья эскадрильи находились под Бой-Бузаком, первая – во Фрайдорфе и четвертая – в Ак-Мечети.

Кузнецова, Киреева, Люля и меня назначили в третью. Ею командовал капитан Денисов.

Командир полка полковник Юмашев позвонил в Бой-Бузак, сообщил, что направляет четырех летчиков, перечислил фамилии и приказал встретить новичков.

– Думаю, останетесь довольны назначением, – приветливо обратился к нам полковник. – У Денисова есть чему поучиться даже опытным летчикам. Желаю успеха!

От Фрайдорфа, где располагался штаб полка, до Бой-Бузака – всего несколько километров. Когда мы прибыли на аэродром, комэск только вернулся из полета. Он вошел в помещение КП почти вслед за нами, сдернул с головы шлем и устало опустился на табурет.

– Да, комиссар, – обратился Денисов к хозяйничавшему на КП старшему политруку Пятницкому, – с каждым днем становится все жарче и жарче.

Пятницкий представил нас.

Вначале волевое лицо Денисова показалось мне сухим. Но это впечатление быстро исчезло.

– Пополнение? Отлично, – быстро заговорил он. – Рад вам, товарищи. Летали много? Где, когда?

Мы рассказали о себе, о том, что на боевых машинах летали только в учебном полку и в боях еще не участвовали.

– Та-ак, – протянул капитан, – это хуже. Тут, друзья, некогда привыкать к военной обстановке. Тяжело придется. Учтите это и в воздухе глядите в оба. Буду откровенен. Враг превосходит нас как количеством техники, так и ее качествами. Слышали? Этого мало. Нужно испытать на своей шкуре… Так вот, – комэск внимательно оглядел каждого, – наша тактика – активная оборона. Ни в коем случае не отбивайтесь [6] от строя, летайте группами и бейтесь по принципу: «Один за всех, все за одного».

После короткого раздумья Денисов продолжал:

– На «ишачках» вы летали мало и, стало быть, знаете их не очень хорошо. Придется изучать эту машину в бою. Запомните крепко: у «мессершмитта» меньшая осадка, чем у нашего ястребка, и на вертикалях противник бьет нас. На вертикалях у нас мотор сдает, зато на виражах наш самолет чувствует себя отлично. Здесь радиус его меньше, чем у «мессера», он раньше выходит из виража, и вы можете быстрее противника занять боевую позицию, открыть огонь. Поэтому бой старайтесь вести только на виражах. Ясно?

– Ясно, товарищ капитан! – вразнобой ответили мы.

– Ну и отлично. Остальному научитесь в боях. Теперь распределим вас по звеньям.

– Нам бы в одно, – попросил Кузнецов, – вместе учились, вместе драться хотим. Все-таки малость слетались.

– Э-э! – Денисов махнул рукой. – Людей у нас не хватает, так что в воздухе будете почти всегда вместе. Рад бы уважить вашу просьбу, да во всех звеньях нужны летчики…

Так я попал в звено опытного, кадрового летчика старшего лейтенанта Василия Пьянова.

Боевое крещение получил при сопровождении штурмовиков. Ил-2 бомбили передний край обороны противника в районе станции Ишунь. Штурмовики прилипли к земле, мы шли выше и зорко посматривали по сторонам.

Ил– 2 только начали обрабатывать позиции гитлеровцев, как неподалеку от них появились «мессершмитты». Прижимаясь к земле, чтобы не выдать себя раньше времени, фашисты ждали, когда штурмовики отвалят от цели и нарушат боевой порядок. В этот момент удобнее всего нападать.

Шестерку прикрытия вел сам Денисов. Мне казалось, пока не поздно, нужно обрушиться на противника. Я внимательно следил за машиной комэска, но он не подавал никаких сигналов, точно не видел противника. Я недоумевал и с тревогой посматривал на «мессеров [7]». Наконец, не выдержал, увеличил обороты мотору, догнал ведущего и указал ему рукой на вражеские истребители. Пьянов кивнул головой и помахал рукой назад, дескать, все в порядке, занимай свое место в строю.

Только я оттянулся, как Денисов подал сигнал: «Перестроиться правым пеленгом!» Мы тотчас рассредоточились. Комэск стал набирать высоту и повел нас чуть в сторону от противника. Только тут я понял тактику капитана. Увлекшись охотой на штурмовиков, немцы не видели И-16. Денисов решил воспользоваться этим, занять выгодную позицию и «свалиться» на противника внезапно. Время имелось: гитлеровцы только начали подбираться к штурмовикам.

Лишь когда «мессершмитты» пронеслись мимо и подставили хвосты под огонь наших истребителей, Денисов дал команду к атаке. Но гитлеровцы все же заметили нас, мгновенно перестроились и круто пошли вверх, стремясь занять господствующее положение. Воспользовавшись превосходством своей техники, они быстро уравняли шансы.

Начался бой. Самолеты стремительно сближались на встречных курсах. Я заранее выбрал цель и ждал; было жутко, но твердо верил, что не уступлю врагу, первым не сверну. Кроме злого желания сломить и раздавить волю противника и вдруг захлестнувшего меня азарта перед опасностью, я в тот момент ничего не испытывал.

Шесть на восемь – соотношение сил не в нашу пользу, но мы упорно шли в лоб. Враг не выдержал и раскололся на две группы. Одна стала набирать высоту, другая устремилась в обход, с явным намерением атаковать нас с тыла.

Всех подробностей первого боя я не запомнил, лишь одно осталось в памяти. В какое-то мгновение я выпустил из поля зрения машину Пьянова и не успел опомниться, как совсем потерял ведущего. «Ох, и даст он мне теперь жару!» – мелькнула мысль. Рядом пронеслась пулеметная трасса противника, превратившая консоль правого крыла моего истребителя в мочалку. Мгновенно, как меня учили, выполнил координированный разворот – одновременно сработал рулями ручного и ножного управления, бросив машину в противоположную [8] от огня противника сторону. В этот момент перед самым носом метнулись два самолета: на хвосте И-16 повис «мессершмитт». Оба истребителя входили в глубокий вираж. Забыв о собственной опасности, я прибавил оборотов мотору и стал догонять противника, вписываясь в вираж. Расстояние сокращалось, пальцы уже легли на гашетку, но в этот миг враг круто взмыл вверх и пропал.

Что за чертовщина! Огляделся. Немцы прекратили бой и вовсю улепетывали. Отыскивая свою шестерку, я заметил невдалеке справа звено И-16. И все стало ясно. Мы получили подкрепление, а гитлеровцы, несмотря на превосходство своей техники, струсили при равном соотношении сил.

Пока прикрытие дралось с «мессерами», штурмовики отбомбились и построились в боевой порядок. Мы проводили их до аэродрома и вернулись домой.

Первый, кого я встретил на аэродроме, был Василий Пьянов.

– Ну, как, Сабуров, накрутился? – спросил он.

Я вспомнил о своем промахе в бою и приготовился к выговору. Но командир звена дружески похлопал меня по плечу:

– Забыл предупредить. В следующий раз, если не хочешь быть сбитым, как куренок, уходи от трассы противника не координированным разворотом, а небольшим подскальзыванием.

«И когда только он успел заметить!» – удивился я. А Пьянов, словно прочитав мои мысли, улыбнулся и промолвил:

– В общем, молодец. И за то, что пошел на выручку товарищу под огнем противника, хвалю. Таким курсом и держись!

Арифметика ошибается

Бои становились все более жестокими и упорными. Фашисты, взяв Перекоп и Турецкий вал, яростно рвались к Севастополю. Части Приморской армии и морская пехота с трудом остановили врага на линии Бромзавод – Армянск – Ишунь – Воронцовка – Лиман. [9]

В эти дни противник значительно усилил свою авиацию. А нам по-прежнему не хватало самолетов и людей, поэтому истребители часто становились многоцелевыми машинами. Мы летали на разведку ближнего тыла врага и его боевых порядков, вместе с «илами» штурмовали пехоту и аэродромы.

Днем не было ни минуты передышки. Не успеешь приземлиться, и снова в воздух: убегает под плоскостями земля, несется навстречу синее небо, смерть следует за тобой по пятам. Только одна мысль, одно желание – и в этот раз победить. Забываешь обо всем, чем живешь там, внизу, на земле, и ради чего готов на любое испытание. Лишь иногда мелькнут перед глазами родные лица, и снова ты да самолет, да бескрайное небо, ожидание встречи с врагом, нечеловеческое напряжение.

Я чувствовал, что становлюсь настоящим солдатом – суровым к себе и неумолимо жестоким к врагу.

Впервые особенно остро испытал это в бою двадцать шестого октября. В тот день вместе с Пьяновым и Кузнецовым мы вылетели на разведку шоссе Армянск – Ишунь. Там отмечалось большое движение моторизованных и бронетанковых частей противника. Нам приказали тщательно осмотреть дорогу.

– При встрече с истребителями противника сами не ввязывайтесь в бой, – напутствовал нас Денисов. – Помните, данные вашей разведки необходимы командованию как воздух. В любом случае, хоть ползком, нужно доставить их!

Чтобы не демаскировать себя с воздуха и лучше видеть, что происходит на земле, мы шли на небольшой высоте. Пьянов вел наблюдение, я и Кузнецов прикрывали командира. На подходе к шоссе заметили сплошную пелену пыли. Через несколько минут стала видна и сама дорога: на ней яблоку негде было упасть от бесконечного потока автомашин, бронетранспортеров и танков. Техника двигалась в сторону фронта.

Пьянов повел самолеты к шоссе, но оно тотчас ощерилось плотным огнем зенитных пулеметов. Рядом с ведущим пронеслась трасса, и мне показалось, будто бы истребитель Пьянова рыскнул в сторону. Пришлось удалиться от дороги на безопасное расстояние. [10]

Закончив разведку, мы на всякий случай прочесали шоссе еще километров на десять и лишь тогда развернулись и взяли курс на свой аэродром. Летели почти у самой земли. Впереди замаячили силосные башни Фрайдорфа. Одна из них, выложенная из красного кирпича, особенно четко выделялась в голой степи днем, другая – белая – служила отличным ориентиром в сумерках. От Фрайдорфа до Бой-Бузака – рукой подать, и я облегченно вздохнул.

Силуэты башен вырисовывались все четче, и вдруг на горизонте показалось пять точек. Они быстро увеличивались. Привычно отметил – самолеты идут строем левого пеленга на высоте не более трехсот метров. Свои или чужие? Через несколько секунд сомнения рассеялись – это были Ме-109. Догнав ведущего, снял левую руку с сектора газа и вытянул ее вперед, указывая на силуэты «мессершмиттов». Пьянов кивнул головой, но с курса не свернул, даже не приказал рассредоточиться – из «клина» перестроиться в пеленг.

Что ж, командиру виднее, и я занял свое место метрах в пятидесяти от левой плоскости истребителя Пьянова. Нам велели не ввязываться в бой, а гитлеровцы, даже заметив нас, вряд ли решатся на атаку поблизости от советского аэродрома. И действительно, мы разминулись с противником на встречных курсах. Земля стремительно понеслась под плоскостями: высота полета не превышала пяти метров. Но что это? Впереди по степи побежали пыльные клубочки. Такой след остается только от боевой трассы. Я мгновенно обернулся. Фашисты пикировали на нас, сохраняя строй пеленга. Они открыли огонь с большой дистанции, приблизительно, метров с шестисот.

Легким нажимом на правую педаль я увел ястребок от следующей очереди, и тут же, как факел, вспыхнул самолет Пьянова. Вероятно, трасса угодила в бензобак. Охваченная огнем машина ведущего рухнула вниз. Вслед за ней врезался в землю и самолет Петра Кузнецова. От удара летчика выбросило из кабины. Я видел, как он вскочил на ноги, но тут же согнулся и упал.

Я остался один против пятерых. Чтобы выполнить приказ Денисова, мне следовало вырваться из боя. Но в тот момент я забыл обо всем. Не было ни страха перед [11] смертью, ни трезвой оценки обстоятельств, исходя из которых, я обязан был спастись, чтобы доставить командованию данные нашей разведки. Лютая ненависть горячей волной захлестнула меня. «Пять больше одного, – мысленно сказал я себе. – Что ж, посмотрим, права ли тут арифметика?»

Стиснув зубы, заложил немыслимый вираж – над самой землей, чуть не касаясь ее консолью, развернул И-16 и, едва поймав в перекрестии прицела ведущего, нажал общую гашетку. Четыре трассы пронеслись под самым брюхом «мессера». Он резко отвалил вверх. Одна пара устремилась за ведущим, другая проскочила мимо, не стреляя.

Я снова развернулся и увидел только четыре машины, пятая исчезла. Силуэты «мессершмиттов» четко вырисовывались на ясном, по-осеннему чистом небе.

Враги, видимо, опасались потерять из виду мой самолет и повели бой на малой высоте. Что ж, тем лучше! Биться на виражах выгоднее мне. «Мессершмитты» разошлись попарно и взяли меня в «клещи». Выход был один – лобовая атака. Прижимаясь к земле, я подставлял лоб своего ястребка то одной, то другой паре противника, а сам стрелял сразу из четырех пулеметов.

Навстречу несся ответный шквал огня.

Увлекшись боем, гитлеровцы не заметили, как оттеснили меня к Сарабузу. Здесь базировался один из полков нашей бригады. Под маскировочными сетками стояли двухкилевые машины – пикирующие бомбардировщики. «Эх, оказались бы на их месте ястребки! – подумал я. – Дали бы мы тогда прикурить фрицам».

Снова атака. Вражеские трассы вспарывают обшивку моего «ишачка», машину лихорадит от одновременной стрельбы из четырех точек. И вдруг тряска прекратилась. По инерции нажал на гашетку, но отдачи не почувствовал. Кончились патроны. А «мессершмитт» зашел ко мне в хвост. Оставалось одно – встречная атака с пустыми кассетами. На полной скорости устремился навстречу противнику.

Немецкий летчик оказался волевым. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я уже различал за стеклом фонаря его лицо. Еще несколько секунд – и удар. Но удара не последовало. Не желая подставлять [12] брюхо своего «мессершмитта» под огонь, гитлеровец в последний момент отжал ручку от себя, и я попал в воздушную струю, оставленную его самолетом.

«Ишачка» начало швырять из стороны в сторону и резко кренить. Плоскости едва не цепляли землю. Я был на волосок от смерти. Но вот воздушный поток ослабел. Я набрал высоту, развернулся и огляделся. Ярко пылал самолет моего противника, врезавшийся в бруствер противотанкового рва. Остальных гитлеровцев точно ветром сдуло.

Перевел дыхание и взял курс на свой аэродром, но мотор сердито заурчал, несколько раз чихнул и заглох. Кончилось горючее. Раздумывать было некогда. Подо мной небольшая ровная площадка, на ней тракторы, молотилки, но места достаточно, чтобы сесть на пузо. Из-за малой высоты невозможно развернуться. Свалил машину на крыло и на скольжении дошел почти до земли.

Сбежались люди. Оказалось, я сел на площадке Сарабузской МТС. Через несколько минут к самолету подкатила легковая машина, из нее вышли двое – майор и старший лейтенант.

– Ну, как, дружище, жив? – спросил майор. Он пожал мне руку и представился: – Никонов, начальник штаба полка. А это Нечепуренко.

– Сабуров, – ответил я, – из эскадрильи капитана Денисова. Сам цел, а самолету крышка.

Мой «ишачок» от капота до хвоста был покрыт слоем масла. В фюзеляже зияли пробоины. Обшивка плоскостей вспорота, словно ножницами, а консоли превратились в клочья.

– Как только вы держались в воздухе! – с удивлением произнес старший лейтенант. – Уму непостижимо.

– Тебе, Нечепуренко, еще многое непостижимо, – добродушно усмехнулся майор. – А тебя, Сабуров, велено срочно представить новому командующему генерал-майору Острякову. Он у нас в штабе, видел твой бой и приказал привезти к себе. Садись в машину…

Я доложил генералу о результатах разведки. Он внимательно выслушал, снял телефонную трубку и приказал немедленно поднять в воздух «Петляковых». [13]

– Ну, а теперь, младший лейтенант, рассказывайте, что случилось с вашей тройкой на обратном пути. Я поведал все, как было, ничего не утаив.

– Да-а, – задумчиво произнес генерал, – очень жаль Пьянова, очень. Отличный был летчик, смелый и дерзкий. Боя он должен был избежать, это верно. Но почему не приказал вам перестроиться, не понимаю. Ваше мнение, Сабуров?

– Мне кажется, товарищ генерал, Пьянова ранило во время разведки. Я видел, как его самолет рыскнул в сторону, но тогда не придал этому значения. И еще. Когда при встрече с «мессерами» я догнал и предупредил ведущего, он как-то странно кивнул в ответ. Если бы не серьезное ранение, Пьянов не допустил бы такого промаха. Видимо, силы оставляли его и он думал лишь о том, как дотянуть до аэродрома.

– Возможно, – согласился генерал и приказал Никонову соединить его с Бой-Бузаком.

К телефону подошел политрук эскадрильи Пятницкий. Он доложил командующему, что с аэродрома видели воздушный бой, но помочь товарищам не могли, так как все самолеты находились на задании.

Утром двадцать восьмого октября за мной прилетел на У-2 Сысоев. От него я узнал, что Пьянов сгорел вместе с самолетом, а останки Петра Кузнецова похоронили во Фрайдорфе.

Рейд на Сарабуз

Я оказался без самолета. Денисов подумал и предложил такой вариант.

В эскадрилье находился старенький И-16 пятого типа с двумя плоскостными пулеметами. В мирное время на нем после отпуска тренировались летчики, а сейчас самолет стоял на приколе, так как не имел ни бронеспинки, ни прицела.

– Найти недостающие части можно либо на Качинском аэродроме, – сказал Денисов, – либо в Бельбеке в авиамастерских. Бери У-2 и отправляйся на поиски.

Вместе со мной вылетел старший политрук Пятницкий. До Качи дошли на бреющем полете. На аэродроме [14] царил хаос. Поле было так изрыто бомбами, что садиться пришлось между ангарами.

Вдвоем с политруком мы обошли аэродром, но не встретили ни души. Авиаучилище эвакуировалось и вывезло все, что могло пригодиться на новом месте. Кроме железного мусора, мы ничего не обнаружили.

– Основательно потрудились качинцы, – одобрительно заметил Пятницкий, – хозяйственный народ!

В Бельбеке мы тоже не нашли ничего подходящего. Зато застали несколько человек из технического персонала. Они упаковывали остатки оборудования. Это удивило меня. Авиаучилищу, конечно, нечего делать вблизи фронта, но почему перебазируются авиамастерские! Я попытался узнать, в чем дело? Кто-то, должно быть старший в группе, угрюмо ответил:

– Говорят, немцы прорвали фронт, вот и сматываем удочки, пока не поздно.

– Что делать, товарищ политрук? – обратился я к Пятницкому. – Доставить вас в Севастополь или возвращаться?

– Давай в Бой-Бузак, коли такая обстановка.

Я повел самолет вдоль Симферопольского шоссе. День клонился к вечеру. Огромный багровый шар солнца низко висел над пустынным морем, и от него к берегу тянулась яркая полоса. Вначале и на шоссе было пусто, но вскоре стали попадаться отдельные автомашины, причем число их росло с каждой минутой. Сперва они двигались небольшими группами, группы постепенно увеличивались и, наконец, превращались в колонны. Колонны следовали одна за другой, выдерживая определенные интервалы.

В одном из таких интервалов я заметил мчавшуюся на полном газу полуторку. Машина неожиданно резко остановилась, и из кабины выскочил человек в форме морского летчика. Сдернув с головы фуражку, он стал размахивать ею. Я догадался – человек хочет, чтобы на него обратили внимание, снизился и пошел на посадку. Летчик перепрыгнул через кювет и побежал в поле, указывая, где можно приземлиться.

Едва я подрулил, как незнакомец вскочил на плоскость и крикнул:

– Заворачивай назад, впереди немцы! [15]

Я выключил мотор, обернулся и узнал Петра Никонорова.

– Здорово, Петр! Какими судьбами?

– Серафим! – удивился Петр. – Вот так встреча! А я гляжу – «кукурузник». Чешет прямо к фронту. Решил на всякий случай предупредить. Ты что, разве не знаешь? Немцы прорвали фронт.

– Когда?

– Утром. Севернее Воронцовки и под Ишунью. Наша эскадрилья перебазировалась под Севастополь, да и ваши, наверное, смотались из Бой-Бузака. А ты, кстати, почему на У-2?

Я в двух словах рассказал о случившемся.

– Понятно, в пешие попал. И я с неделю на земле отсиживался, когда моего «ишачка» фрицы долбанули. Потом все же получил другого.

– А почему на грузовике?

– Автоколонну с аэродромным оборудованием сопровождаю. Заворачивай и ты, пока не поздно. Назначение – Севастополь, адресом не ошибешься, ручаюсь.

Я вопросительно посмотрел на Пятницкого.

– Нет! – решительно произнес старший политрук. – А вдруг эскадрилья на месте? Не вернемся, что люди подумают?

– Ну, бывай тогда, Серафим! Над селами остерегайся лететь.

Петр пожал мне руку, спрыгнул на землю и побежал к ожидавшей его машине.

Помня предостережение Никонорова, я вел самолет на бреющем полете, обходя стороной населенные пункты. Нужно было засветло добраться до Бой-Бузака, и я выжимал из мотора все, что он способен был дать.

Но вот и силуэты силосных башен Фрайдорфа, а чуть в стороне Бой-Бузак и знакомый аэродром перед виноградной плантацией… На посадку пошел с ходу, не делая круга. Самолет уже находился почти в трехточечном положении, когда впереди показались гитлеровские солдаты.

Вот так история! Что делать? Под колесами уже шуршала трава. Я прибавил оборотов и, удерживая самолет над самой землей, помчался прямо на немцев. Солдаты закричали, вскинули автоматы. По плоскостям [16] забарабанили пули. Расстояние сокращалось. Видя, что самолет им не остановить, и не желая угодить под колеса, фашисты попадали на землю. У-2 пронесся над самыми головами гитлеровцев. А когда противник опомнился и вновь открыл огонь, мы были уже недосягаемы для автоматов.

Миновав темный массив виноградной плантации, я сделал поправку в курсе и повел машину к побережью. Сумерки быстро сгущались, ориентироваться стало трудно. Через час показался Севастополь. Небо над ним было сплошь иссечено светящимися трассами зенитных орудий и пулеметов.

Чтобы не попасть под огонь собственных батарей, мы обогнули город с севера. Здесь не стреляли. Над Куликовым полем ПВО опознала наш самолет и дважды подсветила короткими вспышками прожекторов. Приземлились на небольшой площадке и оказались в гостях у моряков-артиллеристов. Здесь узнали, что противник прорвал фронт около полудня и теперь ведет наступление на Керчь, Симферополь и Евпаторию, а его моторизованные и танковые части рвутся к Севастополю.

Моряки отвели нам для ночлега кубрик, высеченный в скале. Пятницкий быстро забрался на нары.

– А вы, Сабуров?

Я тяжело вздохнул.

– Вы о чем?

– Несколько дней назад получил из дому письмо. Прочитал только сегодня. Москву эвакуируют. Неужто отдадим столицу?

Не сразу ответил мне комиссар.

– Вести невеселые, – тихо сказал он. – Но эвакуация – еще не поражение. Вспомните, сколько заводов мы перевезли в далекий тыл. Однако война продолжается. И будет продолжаться… Вот вы, например, не задумываясь, бросились в бой один против пяти. И каждый, для кого Родина не отвлеченное понятие, а сама жизнь, сделает то же, Это я знаю твердо, в это верю. А теперь – на отдых!

* * *

Остатки нашего полка базировались у селения Чоргунь. Аэродромом служила долина, со всех сторон зажатая горами. Штурмовики перелетели на Херсонесский [17] мыс, а пикирующие бомбардировщики еще дальше – на побережье Кавказа.

Отдаленность бомбардировочной авиации от линии фронта ощутимо сказывалась на нашей обороне. Мы уже не могли с прежней интенсивностью обрабатывать с воздуха вражеские войска и позиции, поддерживать ответные удары Приморской армии и морской пехоты. Потери в октябрьских боях сильно сократили наши и без того немногочисленные штурмовые и истребительные подразделения. Мы задыхались от недостатка авиации, а гитлеровцы методически усиливали свою, особенно бомбардировочную. Оставленные нами аэродромы в Саках, Сарабузе, Бой-Бузаке, Фрайдорфе и других местах, позволяли врагу наращивать количество авиационной техники и свободно маневрировать ею. Получив новые базы, фашисты значительно усилили соединения пикирующих бомбардировщиков. Ю-87 («лаптежники», как прозвали их наши летчики) перелетали поздно вечером или рано утром с дальних глубинных аэродромов на ближние, заправлялись горючим, загружались бомбами и вторым броском достигали Севастополя…

Близилось 7 ноября. По сведениям, полученным советским командованием, гитлеровцы готовили защитникам Севастополя свои «поздравления». На Сарабузском аэродроме сосредоточились немецкие бомбардировщики для нанесения удара по городу и военным кораблям.

Наше командование решило опередить противника. Перед летчиками поставили задачу – разгромить вражескую авиацию до того, как она поднимется в воздух. Расчет строился на внезапности.