Текст книги "Собачьи радости"

Автор книги: Семен Альтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Дальновидность

– Простите, когда умрете, сколько человек пойдет за вашим гробом?

– Я как-то не считал пока…

– Прикиньте ориентировочно.

– Ну откуда я знаю… человек пятнадцать, двадцать наверно, наберется.

– Двадцать?! А у меня сто пятьдесят!

– Вас хоронили?

– Пока нет. Но я уже договорился. Обзвонил, взял расписки. Мертвого обманывать – грех! Все придут, как миленькие, когда расписка. И вы придете.

– Я??!

– Конечно. Вы ко мне хорошо относитесь?

– Нормально.

– Ну вот. Неужели вам трудно будет сделать для меня такую малость, проводить в последний путь? Я бы вас проводил.

– В какой последний путь?

– Это займет у вас полтора часа. Автобус в оба конца уже заказан. Ну? Последняя просьба умирающего?!

– Да вы же здоровы, как бык! Господи, прости!

– Поэтому и прошу сейчас! Умру, – будет поздно. Так я могу на вас рассчитывать? Конечно, если я имею дело с порядочным…

– Господи! Ну до чего вы… Да приду я, приду!

– Благодарю вас. Товарищ обещал прилететь из Сыктывкара! Двадцать лет не виделись, все некогда, далеко! А на похороны обещал, хоть раз в жизни повидаемся! Расписочку, пожалуйста.

– Черт возьми! Я же сказал, – приду… Где расписаться?

– Здесь. Спасибо. Знаете, когда за гробом идет много народа, – значит, он хорошо жил. «У него было много друзей,» – скажут, Столько друзей, пусть после смерти, но есть! Итак, вместе с вами у меня на похоронах будет сто пятьдесят два человека, надеюсь, вы придете с женой? Целая траурная процессия! Как у знаменитости! Да! За барахлом столько народа не пойдет! Раз на широкую ногу умер, значит, широко жил!.. Хотелось бы посмотреть, как это будет выглядеть! Сделайте, пожалуйста, пару снимков для меня, ладно? А в чем вы будете? Оденьте на похороны этот костюм, он мне нравится. Только галстук построже, – все-таки похороны! Надгробное слово я могу от вас ждать?

– О чем вы говорите!

– Заранее благодарю. У вас тембр красивый, скажете: «Такой человек был!»

– Такой человек!

– Нет! Знаете, как сделаем? Вы сначала слезы сдержите, а потом вдруг расплачетесь, хорошо? (Всхлипывает.) На кого ж я вас покинул!.. (Рыдая.) Смерть вырвала из наших рядов удивительного человека! Кажется, вчера еще… Господи!..

– А отчего он умер? То есть вы?

– Ах, оставьте меня! Уйдите! Хочу побыть один. Каждый раз так расстраиваюсь, просто нет сил дожить до этих похорон!

– Не дай бог! Надеюсь, все будет хорошо – доживете! А уж похороним вас – не пожалеете!

Волк и семеро козлят

Идет по лесу серый волк – зубами щелк, а навстречу ему семеро козлят. И такие на вид симпатичные, просто слюнки текут! Волк страшно обрадовался неожиданной встрече и говорит шестерым козлятам:

– Козлятушки-ребятушки, а что это мы в лесу в такое позднее время делаем, а?

– Мы… А мы… гуляем, – испуганно ответили пятеро козлят.

– И нисколечко вам не страшно в лесу, вот так, вчетвером?

– Страшно, – заплакали трое козлят.

– М-да, – зевнул волк. – Конечно, страшно в лесу. Страшно, потому что не поете. Молодежь, вам еще жить и жить, а вы не поете. Песенки знаете? А ну, давайте дуэтом!

– «Жил-был у бабушки серенький козлик…».

– «Вот как, вот как! Серенький козлик!» – подхватил волк. – Погромчей давай, пободрей! Ну! Запевала ты мой единственный! Ближе, я плохо слышу… А худой-то какой, чем поет непонятно…

– Ах, певуны мои милые, – бормотал волк, укладываясь под деревом. Могут же, если захотят, могут… Но обязательно поломаться вначале…

Про того, кому больше всех надо

Зимой люди переходили речку по льду, летом шли по пояс в бурлящей воде. Человек сделал из бревен мостик. Теперь все шли по мосту, было тесно, люди ругались:

– Да что же это делается? Придумал, понимаешь, мост, давку устраивает! Что ему, больше всех надо, что ли?

Человек вырыл возле дома колодец. Люди наливали полные ведра чистой воды, вскидывали на плечо коромысло, кряхтели:

– Ну, тип! Вечно ему больше всех надо! Ни у кого нет колодцев – и ничего, а у него, видите ли, – возле самого дома!

Чтобы летом не было пыльно и жарко, человек посадил вдоль улицы деревья, и уже через несколько лет шумела прохладная листва, к осени под тяжестью плодов гнулись вниз ветви. Люди рвали сладкие плоды, сидя в тени, сплевывали косточки и возмущались:

– Тьфу! Раньше была улица как улица. Куда ни глянешь, горизонты какие-то. А теперь?! Как в лесу живем, честное слово! И что ему, больше всех надо?

Умирая, человек попросил похоронить его на кладбище рядом с отцом и матерью.

– Ишь ты, какой хитрый! На кладбище и так не повернуться, а его, видите ли, возле папы с мамой положи. Все не как у людей.

И похоронили его в стороне на высоком холме.

Глядя издали на его могилу, люди говорили:

– Вот, полюбуйтесь! Все лежат на кладбище друг на друге, понимаешь! А этот разлегся на холме, как у себя дома. Ему и при жизни больше всех надо было.

И люди начали хоронить своих близких на холме, рядом с могилой человека.

Человек-птица

У него была мечта – летать!

Он мечтал утром, днем, вечером, мечтал изо всех сил, и однажды к утру у него выросли крылья. Не бог весть какие, но крылья. Он замахал ими и полетел. Честное слово, полетел!

Ах, какое это было счастье – лететь!

Увидев в небе стаю птиц, человек полетел к ним. «Привет, птицы!» крикнул он и засмеялся. Птицы переглянулись и спросили:

– А ты кто такой?

– Я человек, который мечтал летать.

– Ах, человек… Ну так мечтай, где положено. Лети на землю!

Человек полетел на землю. Там были люди. «Привет вам, люди!» – закричал он и засмеялся.

– А ты кто такой? – спросили люди, подозрительно заглядывая ему за спину.

– Я человек, который мечтал летать.

– Еще один, – сказали люди. – А ну, дуй отсюда, пока не забрали! Тетерев!

Человек полетел. Он летел над морями и лесами, горами и линиями высоковольтных передач, летел, пока хватило сил. Опустился на крохотный остров, которого не было ни на одной карте. Там на скалах сидели люди с крыльями за спиной. «Привет! А вот и я!» – сказал человек и засмеялся.

– Привет! – сказал кто-то. – Только не ори, понял?

– Но я человек, который мечтал летать. Братцы, я…

– Тсс! Ты здесь не один, понял? Мечтал, пока не полетел. А раз полетел, значит, мечты больше нет. Отдыхай. – И говоривший устало спрятал голову под крыло.

– Вот чудаки! – человек засмеялся. – Когда есть крылья, как не махнуть за линию горизонта? Интересно, что там?

И человек полетел.

Потому что одним даны крылья, чтобы прятать голову под крыло, а другим дана голова, чтобы летать. С крыльями или без. Крылья обязательно вырастут за время полета.

Умелец

Золотые руки у Федота Березова! Когда в первый раз заходишь к нему в дом, то поначалу кажется, что в нем абсолютно пусто. И только когда хозяин начинает знакомить со своей коллекцией, начинаешь понимать, какие удивительные сокровища собраны под этой крышей.

Федот – мастер уникальной миниатюры. Вот прямо передо мной на стене висит известная картина «Иван Грозный убивает своего сына». Пронизанное драматизмом полотно выполнено на срезе конского волоса. А всего в картинной галерее Федота двенадцать картин.

Хозяин приглашает нас к столу. Садимся пить чай. На столе – прелестный чайный сервиз на двенадцать персон, расписанный картинами из жизни природы. Весь сервиз состоит из двенадцати маковых зернышек.

Как и все дома в этой деревне, дом Березова славится своим хлебосольством. Дети расставляют баночки с разносолами, вареньем и прочими вкусными вещами, которые достают из холодильника, – его Федот мастерски выдолбил в сосульке, висящей за окном!

Маленькая девочка, очевидно дочурка Федота, просит у папы денег на мороженое.

– Возьми сама, – ласково говорит он и кивает на кошелек, искусно сшитый из шелупайки семечки подсолнечника.

Кошелек лежит на тумбочке возле двуспальной кровати. Весь спальный гарнитур вырезан из цельного зернышка перца.

Обращает на себя внимание обстановка квартиры: тончайшей работы ореховый гарнитур – стол, стулья, сервант, диван, канапе – все из скорлупы кедровых орешков. Уютно смотрятся на стене часы с кукушкой в рисовом зернышке… Каждый час кукушечка выскакивает и что-то истошно кричит.

Подойдем к книжным полкам, сплошь уставленным шедеврами отечественной и зарубежной литературы. Все это каким-то чудом уместилось на кусочке пчелиных сот величиной с ладонь. От меда странички несколько слиплись, но если послюнить палец, можно кое-что разобрать. Отдельно на окне лежит любимая книга Федота – «Три мушкетера» Дюма. Она позаимствована из библиотеки.

А вот и последняя работа Федота: в стеклянной бусинке два крошечных микроба – один в синей маечке, другой в красной. И что характерно, оба в черных трусах. Их сшила жена Федота – Мария, тоже большая искусница.

Что-то давно пищит за дверьми. Оказывается, это пришла с поля любимая корова Федота Эсмеральда. Мария, гремя ведрами из ольховых шишечек, уходит. Очевидно, пошла доить…

Кстати, все экспонаты в этом доме-музее настолько тонкой ювелирной работы, что их трудно заметить невооруженным глазом. Все эти чудеса можно разглядеть только под микроскопом. Этот микроскоп, увеличивающий в тысячу раз, смастерил Федот в свободное от работы время. Весь сложный прибор с механикой, оптикой смонтирован в зерне озимой пшеницы и лежит в мешке, где этой пшеницы пуда полтора.

Временами слышен негромкий приятный звон. Это Федот подковал всех блох серебряными подковами. «Какой талант!» – думаю я, глядя на Федота через микроскоп, увеличивающий в тысячу раз.

Але-Оп!

– Поверьте, этого вы не увидите ни в одном цирке мира. Номер экстра-класса. Смотрите. Я беру из чана совершенно живую салаку. Бьется, видите?.. А теперь смотрите туда – морж открывает пасть. Жоржик, але!.. Я кидаю салаку. Хрум – и нет салаки! Ну как?

– Здорово… наверно. Простите, ну а что тут такого? Я в цирке никогда не был… Может, я чего-то не совсем… Ну подумаешь, морж слопал салаку. И кот съест. И я съем. Только дайте. Я же не выступаю с этим крупными буквами на афише. Один ест другого. Что тут экстра-класса?

– Вы ничего не поняли. Салака перед тем, как попасть моржу в пасть, делает тройное сальто. Тройное! Смотрите, я повторяю. Ап!

– Ах вот оно что. Простите, обсчитался. Тройное. Это другой разговор. Браво! Браво! А как же… простите, я в цирке не был, как вы добились?.. Ведь салака согласилась крутить это дело, отправляясь, как говорится, в последний путь? Грубо говоря, как вы добились такого щемящего зрелища?

– Лаской! Исключительно лаской. – Дрессировщик погладил бочку с салакой, и та вздрогнула.

– Неужели в природе существуют такие ласки, чтобы в ответ в пасть прыгали?..

– Конечно. Но знали бы вы, чего мне это стоило! Глупее салаки, пожалуй, только килька. Лишь на четырехсотом килограмме до нее дошло, что надо делать именно тройное сальто.

– Понял… Ну а как вы моржа заставили?.. Морж – тюфяк полный, он запросто может обсчитаться и с голодухи после одного сальто проглотит. Какой же лаской надо?..

– Да самой обыкновенной человеческой лаской. Уверяю вас, моржи, как люди, все понимают. До трех считает как миленький. А сейчас он и сам у меня делает тройное сальто.

– Морж? Тройное сальто? Бедняга. Неужели есть такая ласка?..

– Есть. Смотрите. Жоржик! Приготовились! Делаем дяде тройное сальто или… Ты понял? Раз, два, три! Але-оп!..

Морж сделал тройное сальто и прыгнул в пасть дрессировщика.

Соучастник

С деньгами получалась вечная путаница. У одного они есть, а ему плохо, у остальных ничего нет – им хорошо!

И решили все оценивать по-другому. По времени. Каждая вещь теперь стоила столько, сколько человек над ней работал.

Скажем, один целый год пишет роман. Другой за полчаса делает отличную табуретку, а за год, соответственно, пятнадцать тысяч отличных табуреток. Третий за полгода строит дом, а за год – два дома. Значит, тот, кто писал роман в течение года, имел право обменять его на один дом плюс семь с половиной тысяч табуреток. Или же на пятнадцать тысяч табуреток, но тогда дом ему, естественно, уже не полагается. И все довольны, потому что все по-честному. И тут приходит один человек и говорит:

– Мне, пожалуйста, полромана, получше который, дом, машину, четыре табуретки, ложку и вилку.

– Простите, а вы сами что сделали за этот год?

– Ничего.

– Тогда простите…

– Нет, это вы простите! Я целый год честно ничего не делал, так? Значит, целый год я ни во что не вмешивался. А начни я что-нибудь делать, ничего бы толком не сделал сам и другим не дал. Можете поверить, я себя хорошо знаю. И во имя нашего общего дела я себя целый год сдерживал. Поэтому считаю, что в каждую вещь вложена частица моего безделья. Так что заверните все, что я просил, а я за это создам вам нормальные условия для работы. Дам честное слово порядочного человека, что по-прежнему ничего делать не буду.

И он оказался порядочным человеком.

Сколько прекрасного создано на земле благодаря таким людям!

Десятка

Как вам не стыдно?! Эх, вы! Да чтобы я стал унижаться из-за вашей премии? Пропади она пропадом! Не хотите давать и не надо! Не хотите?.. Не надо!

Позориться из-за каких-то двадцати тысяч?! Смешно! Не двадцать? А сколько? Десять?! Тем более! Знал бы раньше, что не двадцать, а десять только бы вы меня и видели! Из-за десятки торгуемся! Как вам не стыдно! Да я бы на вашем месте со стыда сгорел! Ладно, можете не давать! Слышите? Можете не давать! Можете?! Прекрасно. Я ухожу! Поворачиваюсь, хлопаю дверью, звенят стекла – все!!! Я ушел! Пока! Оставьте себе эту несчастную десятку, подавитесь вы ею! Да, да, подавитесь! Все, я ушел, не могу здесь больше оставаться! Противно! Значит, не дадите? Я вас правильно понял? Не надо! Не на-до! Думали, я душу продам за десять тысяч?! За десять!!! Никогда! Я был о вас лучшего мнения, вы похожи на порядочного человека. Были похожи. Да не надо мне ваших денег! То есть моих денег! Дайте – и я швырну их вам в лицо! Дайте, дайте – увидите! Дадите? Нет?! Уперлись, как баран, да?! Ладно. Знаете, как поступают приличные люди? Смотрите на меня. Слушайте, что я говорю. Отдайте их Петину, скажите, что от меня, пусть на них лекарство купит! Отдайте, отдайте, вы же ему всегда даете, он талант, его стимулировать надо, а я что?! Винтик, гаечка, шайбочка!

Ну ладно, заболтался я с вами. На чем мы остановились? Чего я сюда пришел. Зачем вы меня вызывали? Не вызывали? Ах да! Премия! Ну что, отдадите? Нет?! Из-за десятульки крохотной вы отняли у меня столько драгоценного времени?! Да за это время, знаете, сколько бы мог заработать и потом швырнуть вам в лицо?! Все! Хватит! Достоинство и честь мне гораздо дороже! Хотя, что я вам говорю, разве вы знаете, что это такое! Тридцать!!! Вот вы сколько должны были дать! Но я вам слова не сказал – вы обратили внимание?! Ни слова! Не так воспитан, простите! Повернусь, хлопну дверью и уйду! Вы дождетесь! Надо быть выше этого!

Десять тысяч?! О чем мы говорим! Вдумайтесь в эту мелкую цифру! Мы же интеллигентные люди! По крайней мере, я! Дайте вы их мне, не унижайтесь! Ну! Плюньте на все и дайте! Ну?! Где расписаться? Тут? Пожалуйста. Давайте их сюда. Правильно. Десять. Да не бойтесь, не стану швырять их вам в лицо. Не так воспитан!

Эстетика

– Журавль, а журавль, скажи, почему, когда вы летите по небу, люди улыбаются, говорят: «Журавлиная стая летит!» А когда идем мы, коровы, воротят носы, ворчат: «Стадо коровье прется!» В чем разница?

Журавль гордо задрал голову и сказал:

– Мы как-никак журавли. А вы коровы. Извини.

Буренка замотала головой:

– Но как же так? Мы даем людям молоко, мясо, шкуру – последнее отдаем! А вы? Что даете народному хозяйству?

– Ну не знаю, – обиделся журавль. – Зато летим красиво. Журавлиным клином. А вы бредете как попало, стадом. Неэстетично.

Буренка задумалась: «А ведь журавль прав. Нам бы клином, по-журавлиному. И люди скажут: «Вон коровья стайка прошла!»»

На следующий день коровы возвращались домой, построившись несколько странно. Впереди бежала Буренка. Она то и дело оглядывалась назад и мычала, чтобы коровы подравнялись, держали линию. Пропуская коров, люди прижимались к заборам, ругались:

– Совсем очумела скотина. Всю улицу заняли!

Коровы прошли. Остались на земле коровьи лепешки.

Кто-то сказал:

– Смотрите! Смотрите! Лепешки-то как легли! Прямо журавлиный клин получился!

Услышав последние слова, Буренка радостно замычала:

– Вот что значит эстетика. Выходит, и мы можем!

Почин

Этим прогрессивным методом живем, считай, года три есть. Тогда еще почин родился: «Из родного колхозу ни шагу!», потому что мост через пропасть рухнулся, а другой связи с большой землей пока нет. Ну, молодежь и решила единодушно остаться тут.

А в ту весну позапрошлую, когда еще мост над пропастью болтался, к нам в деревню прибыл свекор Кольки Урляева, зоотехника рыжего. Добирался свекор прямиком из Улан-Удэ через Москву – столицу. Познакомился свекор в поезде с мужиком. Всю дорогу выпивали, чтобы курить меньше, а то женщина с ребеночком в купе ехала. В Москве очутились у друга того мужика. Обратно выпили. Свекор помнил одно только: туалет, как выйдешь, направо, стакан, как войдешь, налево, да по телевизору еще программу «Времечко» показывали. Свекор в туалет вышел, а вернулся, глядит: в телевизоре голые мужики с бабами братаются, куда попало целуются, и, главное, при свечах! Тут свекор вырубился. А спустя спросил у хозяина, что ему померещилось? Тот говорит, будто какой-то «группенсекс». Свекор обратно вырубился и очнулся только у нас в огуречном рассоле и вот такую небылицу с похмелья высказал.

Эта чушь собачья горячее возмущенье вызвала. Чтоб по телевизору в программе «Времечко» голых показывали? Какого числа хоть было-то? По какой такой программе? Свекор отчетливо одно помнит: туалет направо, стакан налево. И серьезная такая блондиночка в очках на голое тело. Может, то дикторша была?

Вряд ли. Уж больно речь неразборчива. Тут бригадир Костриков, у него дядя в самом Иркутске проживает, так вот Костриков выразился в том смысле, мол, это не иначе тот самый «группенсекс» – развратное мероприятие на Западе, хуже свободной любви. Его тут же отбрили: как на Западе, когда в программе «Времечко» продемонстрировали? Хорошо, если показали как ихнее безобразие, ну а вдруг… какое наше последнее достижение? Может, движенье в столице давно завелось, а мы не в курсе снова опять?!

Тот же Костриков в пене бился: «Безбожники, должно быть, это и есть тот самый хваленый видимомагнитофон! Такая штука – включаешь и видишь по телевизору то, что хочешь!!» Его обратно осадили: «Да что это за телевизор такой, по которому что хочешь, то и видишь?! Это не фотоаппарат все-таки! Уж не почин ли это? Раз «свободная любовь»! Слова-то нашенские! «Любовь, свобода!» Просто мы в толк не возьмем, как ими пользоваться!»

Места у нас, конечно, глухие, до большой земли верст сорок было, пока мост висел, а теперь и вообще! Так что: «Опять отставать по всем показателям будем?» – это звеньевая наша выступила, Катюха Безмамедова. – «Мало того, что за надои перед людьми стыдно, еще и в общественной жизни никакой отдушины, в смысле группенсексу?!»

Костриков за сердце хватался, орал: «Слепота вы куриная! Не может у нас никакого «группенсексу» быть! Это упорнографическое мероприятие! Нам противопоказанное напрочь!».

Что значит «противопоказанное»? А когда разнарядка пришла заместо картошки сажать какао-бобы, прости господи? Это не противопоказано? А посадили! И не выросло ничего! А нутрию, крысу чертову, когда велено было внедрить в жизнь?! Все погрызла вчистую, в леса ушла, в тайге с кем-то спуталась, лютый зверь получился! Трофимыча задрали! Так что, после этого в лес не ходить, что ли?! А почему группенсексу не попробовать? Все предписания выполняли и ничего! Колхоз, правда, не передовой, но существует до сих пор, однако, между прочим!

На голосование поставили. Мужики обеими руками «за»! Бабоньки, кто посознательней, тоже «за», остальные вроде воздерживаются, но с улыбочкой. Короче, большинством голосов решили идти в ногу с жизнью, какой бы она ни была!

Отголосовали, а потом голову ломать стали: как этот «группенсекс» хоть выглядит? Что делать надобно? Телефонограмму в райцентр не дашь, засмеют, что такой ерунды не знаем. Ну и домудрили самостоятельно. Раз «группен» – значит, «группа», бригада по-нашему. А секс? Может то, о чем детки по-английски считают до десяти: «сикс», что-то около шести на наши! Ну, точно, свекор Урляева спьяну обсчитался: не «секс», а «сикс». Выходит, «группенсекс» – оно «бригаденсикс» по-нашему! Мир да любовь в бригаде на шесть человек, то есть! И, само собой, это начинание наше! Какая у них может быть любовь, когда между людей финансовые пропасти? А между нами зато никаких пропастей, одна пропасть на всех под мостом, который рухнулся.

Это у них там все работают, а выгода одному человеку! У нас честно: все работают, – никому никакой выгоды! Как после этого не любить друг дружку?

Катюха Безмамедова тут же встречное начинание выдвинула: не шесть человек в бригаде, а семь чтобы! На их «группенсекс» ответим нашим «бригаденсемером»! В воскресенье в шесть вечера и заступили. Пришли нарядные, трезвые. Витченко с баяном. Пирожки с капустой напекли. Самовар. Люстры горят. Ну, праздник прямо! Однако никто ни к кому с ласковым словом не подошел, обнять товарища не изволил! Чай пьют, потеют – и все… Тогда председатель наш вперед вышел и сказал: «Давайте поактивнее, товарищи! А то будет прогул!» Вызвал предместкома Прокатову, грамоту вручил и двадцать минут руку жал личным примером! А народ ни с места, только аплодируют – и все! Через два часа молча и разошлись. Но, видно, томление в людях скопилось, сразу на пороге крепкая драка затеялась.

Тогда снова собрание. «До каких же пор будем свободный досуг подменять организованным мордобоем?! Почему ни одно новшество не можем без боли себе привить!»

Да! Вспомнили, свекор еще говорил, будто акт какой-то быть должен! Ну с этим ясно. В конце составляется акт, все в нем расписываются, что присутствовали. А до акта-то что делать будем, товарищи!

Словом, поначалу выматывал этот «бригаденсемер» жутко. Хорошо, тетка Мария вспомнила: «Свекор предупреждал, что дело происходит при свечах, а не на свету! Поскольку свечей не завезли, может, в темноте попробовать? Пусть и не выйдет ничего, зато экономия электричества!»

Проголосовали за экономию, за темноту единогласно!

И потихоньку пошло, поехало! Были, правда, поначалу и крики, и оплеухи звенели, и Чижова Усманова не так поняла, и оба из окна с непривычки выпали, но все наладилось со временем. Никто «бригаденсемер» не пропускал, явка стопроцентная. Старушка Никитишна, сто лет, и та ковыляет на огонек, в смысле на темноту.

И знаете, теперь никаких тебе сплетен! Мол, кто с кем! Потому что в темноте поди узнай, кто с кем? И никакой ревности. Чего тебе жену ревновать, когда, может, ты сам с ней и был? И потом в темноте как-то все по-человечески протекает. На свету, оно как: в глаза смотрит, улыбается, когда он враг твой лютый и есть! А в темноте чувствуешь, – все вокруг свои! А когда не толкают, а наборот; не орут, а шепчут вокруг слово ласковое, – что еще человеку надо? И где, как не в темноте, поговорить по душам? Многие принципиально высказываться начали! Правда, пока не видать, кто, но согласитесь, сдвиг!

Между прочим, и незамужние бабоньки утихомирились, потому что в темноте каждая, считай, свое счастье нашла. Может, и чужое, да какая тут разница.

А проблема безотцовщины с «бригаденсемером» снята полностью. Наоборот даже. Ребятенок теперь к любому мужику подойдет, скажет: «папка», – тот ему конфетку сует!

Так что, по всем показателям судя, не ошиблись мы. Начинание вышло наше родное. А если оно у них началось, так мы ж должны от ихнего худшего брать все лучшее! Но только прикинувши, с головой!

Ведь такие отношения между людьми установились, что и коровы почувствовали. Да! Надои скакнули выше крыши. И когда между людьми тепло стало, вы не поверите, какао-бобы, прости господи, и те проросли вдруг. Даже не какао-бобы, а чистый какао-горох получился! Потому что какао не пахнет, и на бобы не похоже.

Все у нас может быть, если у людей желание присутствует, в охотку дело делают!

Эх, жаль, опытом поделиться не можем, мост через пропасть никак не зацепить!