Текст книги "Бойцы, товарищи мои"

Автор книги: Семен Борзунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

 
Широка страна моя родная,
Много в ней полей, лесов и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…
 

Завывая, со свистом пронеслась электричка – верная примета приближения большого города. Пассажиры прильнули к окнам: хотелось поскорее увидеть родную столицу.

Вот и Москва. Пересев на автобусы, воины отправились к месту расквартирования – на Красную Пресню. Они ехали через центр, по исторической Красной площади. Перед солдатами открылся величественный вид Кремля. Сияние рубиновых звезд, четкие и ясные очертания куполов Василия Блаженного, строгие, словно выточенные, зубцы Кремлевской стены – все это казалось волшебной сказкой, повествующей о славной истории великого города, знаменосца новой, советской эпохи, надежды всех народов мира.

Тепло и сердечно встретили москвичи посланцев Советской Армии. Многие побывали в театрах, музеях, Колонном зале Дома Союзов, в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова на Ленинских горах, в Музее В. И. Ленина, в Кремле. Все, что они увидели, произвело огромное впечатление. Хотелось учиться и нести службу еще лучше, больше и упорнее работать, чтобы достойно ответить на заботы Родины, на ее материнскую ласку и любовь.

– Вечером, в день приезда, – говорит Калготин, – мы совершили экскурсию в Центральный музей Советских Вооруженных Сил. Долго и внимательно изучали многочисленные экспонаты. Как живые, рассказывали они нам о славном героическом прошлом Советской Армии и Военно-Морского Флота. Мы видели подзорную трубу с крейсера «Аврора», личное оружие героев гражданской войны Чапаева, Пархоменко, героев Великой Отечественной войны Панфилова, Ватутина, Толбухина…

На другой день – новые впечатления. В Центральном Доме Советской Армии воины-отличники повстречались со многими прославленными военачальниками – маршалами, генералами и адмиралами.

В Москву Калготин уезжал прямо с зимнего полигона, где рота выполняла очередные стрельбы. Многие экипажи добились новых успехов – отлично выполнили учебные задачи. Сам Калготин повысил свою классность – сдал экзамены на механика-водителя второго класса. Это был его личный подарок Всеармейскому совещанию отличников.

Перед отъездом в Москву Калготина пригласил командир части. Как родной отец, напутствовал он старшину:

– Внимательно прислушивайтесь, присматривайтесь ко всему, что услышите и увидите, – советовал он, – ведь вам придется обо всем подробно рассказать сослуживцам…

Проводить старшину вышли не только солдаты роты, но и воины других подразделений. Все они от души желали Калготину счастливого пути, передавали сердечные приветы Москве. «Никогда так взволнованно не билось мое сердце, – вспоминал потом Калготин. – Хотелось многое сказать командирам, товарищам, выразить им горячую благодарность за доверие и добрые слова. Я обещал, что буду достойно представлять свою часть».

* * *

В конце первого дня совещания председательствующий объявил, что в одном из залов представитель ЦК ВЛКСМ будет вручать отличникам почетные грамоты.

Зал поднялся, загудел. Все направились к выходу.

– Вам, наверное, тоже надо идти? – осторожно спросил я у Калготина.

– Куда? – не понял он.

– На вручение…

– Что вы! Я, к сожалению, вышел из комсомольского возраста. В партии уже давно…

Но мы все же пошли, как выразился Калготин, «посмотреть на молодежь».

Усевшись в заднем ряду небольшого зала, наблюдали за вручением комсомольских наград и тихо переговаривались. Оказалось, что мы – земляки. Родился Калготин в селе Рождественном, Борисоглебского района, Воронежской области. В седьмом классе Владимир вступил в комсомол. Перед юношей открывались широкие горизонты. По окончании средней школы мечтал поступить в инженерно-строительный институт, чтобы строить дома и заводы. Одна мечта сменялась другой, один воображаемый путь уступал место другому, более широкому и величавому. Страна набирала темп, семимильными шагами поднимаясь в гору. Но вдруг словно оборвалось все…

22 июня 1941 года началась война. Ушел на фронт отец Владимира. В семье остались кроме Владимира еще два младших брата.

Владимир стал трактористом. Братья начали работать в колхозе. И хотя дела в МТС шли хорошо, на душе у Владимира было неспокойно. Скорее бы в армию, на фронт, на помощь отцу… Уже было уговорил райвоенкома, как вдруг пришло из области распоряжение: «До окончания уборки хлебов никого не отпускать».

Только в конце 1943 года Владимир попал в армию. Советские войска были уже за Днепром.

Владимира Калготина зачислили в полковую школу. Молодой солдат горячо взялся за учебу. С огромным желанием изучал он боевую технику, жадно перенимал опыт фронтовиков, показывал пример высокой дисциплинированности и исполнительности.

Окончив школу сержантов, комсомолец Калготин, как отличник учебы, был оставлен при школе командиром учебного отделения. Несколько позже его перевели в ремонтное подразделение. А потом пришлось побывать и в боях…

О многом в тот вечер поведал мне Владимир Калготин: о трудной, но интересной армейской службе, о счастье служить Родине, о беспредельной любви к своему народу, к славной Коммунистической партии, к Советскому правительству. Подробно рассказал он о своих больших, разносторонних старшинских обязанностях. Говорил так горячо и задушевно, что я невольно спросил его:

– Скажите, вам очень нравится ваша профессия?

– Очень! – с гордостью ответил он.

И это действительно так. Калготин по-настоящему влюблен в свое дело. Когда я беседовал с ним, мне невольно вспомнился старшина Добудько – один из персонажей повести Михаила Алексеева «Наследники». Как-то во время одной из бесед к Добудько подошел Петенька Рябов, солдат первого года службы, и робко спросил его:

– Гляжу я на вас, товарищ старшина, и думаю… – Он покраснел. – Гляжу и думаю: давно бы вам, по справедливости, быть офицером, а вы старшина. Отчего это? Простите, если вопрос не совсем… скромный.

– Почему? Вопрос как вопрос. – Добудько задумался. – У вас мать кто? Врач, кажется, по профессии?

– Врач, – подтвердил Петенька.

– Сколько лет она работает врачом?

– О, уже лет двадцать.

– Вот бачишь, – ухмыльнулся Добудько. – А я старшиной пятнадцать лет. Есть, товарищ Рябов, вечные профессии… Ну, как бы сказать?.. Без лесенок, что ли. Врач, учитель, садовод, скажем. Опять же хлебороб, ну и другие – мало ли? Вот и у меня такая профессия. Старшина-сверхсрочник! Стало быть, для меня не определено срока – моя должность всегда требуется…

* * *

Незабываемым был заключительный день Всеармейского совещания. В единодушно принятом обращении участники совещания от имени всех воинов заверили партию, что опыт, накопленный на полях учений и в полетах, на стрельбищах и полигонах, на аэродромах и танкодромах, они сделают достоянием всей армии и флота и под руководством своих замечательных командиров еще выше поднимут боевую выучку войск. Воины-отличники дали твердое солдатское слово, что будут непоколебимо стоять на защите социалистических завоеваний.

Это было слово и Владимира Калготина. Правда, выступить на совещании ему не пришлось. Но Калготину очень хотелось рассказать товарищам по оружию о своем опыте, о том, как личный состав подразделения борется за продление срока службы танков, автомобилей и другой техники, за овладение смежными специальностями, за повышение классности. В роте на каждую боевую машину приходится в среднем по два классных специалиста. Выращено несколько мастеров вождения. Комсомольскому экипажу роты присвоено наименование экипажа меткого огня. Этот экипаж целиком состоит из классных специалистов. И это не единственный в роте экипаж.

* * *

…Вечереет. День напряженной учебы и воинского труда окончен. Солдаты поднялись еще на одну ступень боевого мастерства, обогатились знаниями, приобрели практические навыки, сноровку.

Рота возвращается в казарму. Улыбаясь, впереди строя гордо идет старшина Калготин – требовательный и заботливый начальник, умелый воспитатель и наставник воинов.

…Крепка поступь солдат. Над строем звенит песня – постоянный их помощник и спутник.

 
Путь далек у нас с тобою.
Веселей, солдат, гляди!
Вьется, вьется Знамя полковое.
Командиры – впереди.
 
 
Пусть враги запомнят это —
Не грозим, а говорим:
Мы прошли, прошли с тобой полсвета,
Если надо – повторим.
 

О друзьях-товарищах

Волшебный блокнот

Военный журналист… Каждый раз, когда я слышу эти слова, передо мной встают то разбитая бомбами и артиллерийскими снарядами дорога войны, по которой, шлепая кирзой, пробирается на передовую человек с «лейкой и блокнотом»; то дымные, седые кручи Днепра и одинокая лодчонка, вместе с разведчиками спешащая за страницей героизма на тот, еще занятый врагом берег; то залитый водой блиндаж Волховского фронта и воин, склонившийся при свете коптилки над листом бумаги; то бесстрашный солдат, подхвативший из рук убитого знамя и поднявший над головой пистолет с возгласом: «За Родину, товарищи! Вперед!»

Их редко награждали. Они были мало заметны среди героев. Но их уважали, любили и ждали в окопах. Их слово вело вперед, на запад, оно было незримым правофланговым, первым идущим в атаку. И недаром о них теперь пишут книги, ставят кинокартины, поют песни…

И опять же далеко не обо всех. Есть журналисты, о которых уже немало сказано, чьи имена теперь стали широко известны, но есть еще и такие, кого известность обошла стороной. Много раз я пытался написать об одном из старейших военных журналистов – Якове Алексеевиче Ершове. Это человек большой судьбы, отдавший журналистике более сорока лет. Знал я также, что он с «лейкой и блокнотом» прошел на войне многотысячный страдный фронтовой путь, что не раз приходилось ему добывать материал в газету буквально из-под огня. Но для глубокого рассказа о нем у меня не хватало конкретного материала, необходимых штрихов, деталей.

Говорю об этом Ершову. Так, мол, и так, хочу о тебе написать, может, сядем как-нибудь, побеседуем, вспомним фронтовые деньки, походы и бои, друзей-товарищей, ведь как-никак вместе по одним дорогам много верст прошли. Яков Алексеевич только рукой махнул:

– Не стоит. Что обо мне писать? Мало ли нас таких было…

И все же, несмотря на скудность собранного материала (Ершов так почти и не рассказал ничего о себе: пришлось беседовать с его товарищами, изучать подшивки газет, в которых он работал в годы войны, штудировать его книги и письма читателей о них), мне хочется поведать людям об этом удивительном человеке.

Многие писатели начинали свой творческий путь с журналистики. Работа в газете вооружает умением зорко видеть, живо откликаться на требования современности. Но мне кажется, из биографии писателя нельзя выбросить ни детские годы, ни период юности, ни службу в армии и особенно участие в войне. Свое видение жизни рождается не сразу: впечатления юных лет надолго остаются в сознании человека.

Когда я думаю о Якове Алексеевиче Ершове, о том, откуда у него такая любовь к людям, к природе, такое умение изобразить ее неповторимыми красками, я невольно вспоминаю его тяжелое детство.

Родился он на Урале, где собраны не только природные богатства земли, но и где сама природа очень богата красками и контрастами.

В детстве Яков Ершов много путешествовал по горам, прозванным Вишневыми за обилие дикой вишни на них. Каждое лето два-три месяца он непременно жил на пасеке, в лесу. Тогда еще гоняли лошадей в ночное. И ночи, проведенные у костра, полные таинственных шорохов; и зори, застававшие парней где-нибудь на озерах, которые в тех местах тянутся бесконечной лентой на тридцать – сорок километров, переходя одно в другое, соединенные большими и малыми проливами; и солнце, встающее, казалось, прямо из-за кромки воды, – все эти и многие другие чудеса природы очень сильно действовали на впечатлительного юношу. Навсегда западали в его душу, в его сознание, жадно впитывавшее в себя все новое, необычное, яркое. Может быть, поэтому и первое сочинение, и первый рассказ о мальчишке, выручающем подружку из беды, был посвящен именно этой теме. «Случай в лесу» – так назвал его автор. Незатейлив сюжет. Но мальчишка наделен индивидуальными чертами характера, он самобытен, запоминается. И веришь в реальность поступка, в то, что именно он мог спасти девочку, оказать ей первую помощь и нести ее на руках три километра от леса до дома.

Не так-то было просто деревенскому парнишке в те годы осуществить свою мечту. Ведь не было еще ни Литературного института, ни творческих курсов. Молодые литераторы проходили школу у Максима Горького, или сами писали ему, прося совета, либо читали его ответы начинающим писателям и учились по ним.

Вместо Литературного института Якову Ершову пришлось поступить в то учебное заведение, которое имелось в его родном поселке – в техникум по холодной обработке металлов. Может быть, это и к лучшему: позволило полнее узнать жизнь. Ведь надо было не только самому учиться, но и учить других. В стране шла борьба за ликвидацию неграмотности. Приходилось ходить по домам и объяснять домохозяйкам, как буквы слагаются в слова…

А потом Челябинский тракторный завод. Работа в конструкторском бюро техником-конструктором. И опять новые люди, новые впечатления. Казалось, путь определен. Но неожиданное предложение заставило вспомнить о давнишней мечте. Предложение поехать в Ленинград в Коммунистический институт журналистики изменило многое в судьбе Якова Ершова.

С тех пор все его силы были отданы журналистике. После окончания института он возвращается на Челябинский тракторный, но теперь уже сотрудником газеты «Наш трактор». А затем служба в Советской Армии, фронтовые годы… И снова работа в газетах – в дивизионной, корпусной, армейской. О жизни военных журналистов уже немало написано, и в данном случае, может быть, она ничем не отличалась от других. Однако не могу удержаться от того, чтобы не привести всего лишь два фронтовых эпизода.

Многим участникам тех событий памятен контрудар фашистов под венгерским городом Секешфехерваром. Врагу удалось смять наши передовые позиции. Журналистские пути-дороги привели Якова Ершова именно на этот участок. Машина, в которой находились начальник политотдела армии и корреспондент армейской газеты, едва успела проскочить мост через реку, как фашистские самолеты разбомбили переправу. Основная часть политотдела армии оказалась отрезанной от войск, которые вели напряженные бои. И пришлось журналисту исполнять одновременно и функции инструктора политотдела и поставлять материал в газету…

Но вот наши войска отбросили противника, стремительно пошли вперед. Разве может отстать от них газетчик?! Ведь надо успеть побывать на передовой, встретиться с людьми, побеседовать с ними и вернуться в редакцию, написать и сдать материал в набор. Для этого использовался любой транспорт. Однажды Яков Ершов вместе с другими товарищами поехал на редакционной машине на очередное боевое задание. Возвращались ночью. Шофер неуверенно петлял по скользкой дороге. И вдруг – удар. Передние колеса машины провалились в глубокую яму. Сидевшие в кузове полетели на землю. Когда огляделись, увидели напротив еще одну машину. Водитель ее, подойдя, грустно усмехнулся: «Стою одним колесом на мине. Жду саперов. Тут весь участок заминирован». А у журналистов в блокнотах материал для очередной полосы в газете. Пришлось оставить машину и двинуться вперед пешком, как мы тогда часто шутя говорили, форсированным маршем. Успели вовремя. Наутро газета вышла со свежим оперативным материалом. На другой день прибыл и шофер с редакционной машиной. Когда его спросили, почему он так неаккуратно ехал, оказалось, что у парня самая настоящая «куриная слепота». Ночью он не видел.

И так ежедневно. Обычная корреспондентская работа: походы и бои, артобстрелы и бомбежки, рассказы о героях живых и павших, репортажи с переднего края, с линии огня… И где-то в глубине души – поиски своей темы, того, чему можно было бы посвятить свое творчество целиком, в чем проявилась бы самобытность писателя.

В этой связи примечательна встреча, происшедшая на фронте. Газетчик и командир подразделения беседовали о только что закончившемся бое. Разгоряченный майор характеризовал своих солдат: и тех, кто, выдержав бой, остался жив и сейчас готовился к новой атаке, и тех, кто отдал свою жизнь во имя победы, кто, как горячо убеждал майор, больше всего заслужил право быть упомянутым в газете. Только поздним вечером за ужином разговор вдруг перекинулся совсем на другую тему – о детях. И майор рассказал о мальчике, бежавшем вместе с отцом из занятой фашистами Феодосии и укрывшемся в старокрымском лесу. Майор вовсе не одобрял того, чтобы мальчишки участвовали в боях, но что же было делать с пацаном, если в городе его все равно загубили бы фашисты.

– Он был у нас в партизанском отряде разведчиком, – говорил майор. – Мы старались беречь его. Но разве уследишь. Все время просился в бой. Единственное, что его иногда удерживало, – это страсть к рисованию. Как он рисовал! До сих пор простить себе не могу, что не настоял, не отправил его на Большую землю…

Этот разговор запал в душу журналиста, запомнился на годы, не давал покоя. Но надо было еще пройти по полям сражений до дня победы, побывать в Венгрии, Австрии, на Дальнем Востоке, прежде чем удалось попасть в Крым, в Феодосию, побродить по старым партизанским стоянкам в старокрымских лесах. Прошли годы в упорных творческих поисках, во встречах с людьми. Среди них были бывший командир бригады Восточного соединения партизан Крыма Александр Куликовский, бывший командир комсомольско-молодежного отряда Алексей Вахтин, феодосийский подпольщик Николай Богданов. Каждый вспоминал какую-нибудь черточку, дополняющую облик мальчика-художника.

В 1958 году в Крымиздате вышла повесть Якова Ершова «Витя Коробков – пионер, партизан». Военный журналист нашел свою тему. С тех пор он пишет только о детях, только для детей. И в этой теме его привлекают прежде всего истоки мужества, любви к Родине.

Героя своей новой повести «Ее называли Ласточкой» Яков Ершов также увидел на фронтовых дорогах. Как-то в редкую минуту откровенности Яков Алексеевич рассказывал мне о том, как возник замысел повести, где были увидены ее основные герои. И опять мысленно перенеслись мы с ним во фронтовую землянку, где при тусклом мерцании светильника, сделанного из гильзы зенитного снаряда, молодой солдат рассказывал журналисту армейской газеты о своих чувствах, вынесенных из только что закончившегося боя. И не столько полные опасности эпизоды боя волновали солдата, сколько его неожиданная встреча со своей землячкой, со своей школьной подругой, невесть как оказавшейся в этом городке у самой границы, за тридевять земель от родного дома…

Поскольку солдату не спалось, а журналисту на передовой вообще спать не полагается, то и просидели они за интересной беседой всю ночь напролет. И все, что помнил парень о себе и о своей школьной подруге, легло в ту ночь в блокнот военного корреспондента. Тема для очерка вырисовывалась очень заманчивая, и ее автору очень хотелось блеснуть перед коллегами необычностью фактов и таинственностью событий. Поэтому с необычайной энергией принялся он за уточнение деталей и установление подлинности происшедшего. И привели его журналистские тропы в разведуправление фронта. А там сказали, что девушку они такую знают и в районе того населенного пункта она бывала, когда он находился еще за линией фронта. Все это так. Но писать об этом пока рановато. И лучше для пользы дела вообще забыть об этом эпизоде…

Забыть так забыть. А все же в блокноте сохранилась та, нигде не использованная запись, и ждала она своего часа много лет. И хотя трудно в творчестве проводить прямые параллели, но если говорить откровенно, то день рождения повести о девушке-разведчице надо исчислять с той памятной фронтовой ночи и с той не пригодившейся тогда записи в блокноте.

Когда открылись фронтовые архивы, замысел повести был уже готов. Работа в архивах, новые встречи с людьми позволили лишь уточнить, что у Ласточки на фронте было много подружек. Вот почему теперь можно безошибочно сказать, что у героини повести «Ее называли Ласточкой» много прототипов. И хотя сама Надя Курзенкова создана воображением писателя, она неожиданно, как это часто бывает с литературными персонажами, обрела вторую жизнь и начала действовать, помогая нашим современным девчонкам и мальчишкам воспитывать характер.

Когда повесть вышла в свет, в издательство пошли письма. Повесть понравилась. Почему? Я пытался задать этот вопрос писателю. В ответ он только пожимал плечами: так уж получилось. И опять отсылал меня к откликам читателей: дескать, посмотри, может быть, там что-нибудь найдешь.

Перебирая стопки писем, я заметил, что на повесть «Ее называли Ласточкой» откликнулись не только школьники, но и взрослые. И тогда я вспомнил чье-то изречение, ставшее довольно распространенным, что та книжка для детей хороша, которая нравится и взрослым. А об этой читатели писали совершенно определенно и оценку давали ей единодушно высокую. Вот хотя бы письмо от Г. И. Рыжкова из Туапсе. Хочется привести его полностью:

«Недавно соседка принесла мне маленькую книжонку. Признаться честно, я не обратил на нее особого внимания. Ведь для детей. А мне уже полсотни лет. Но так как читать было нечего, я решил взглянуть на первые страницы книжки „Ее называли Ласточкой“. Взглянул, да так без отрыва, залпом, с большим интересом прочел всю повесть. Не мог удержаться, чтобы не написать о своем впечатлении. Я не критик, чтобы с тонкостью анализировать художественное произведение. Но как читатель, могу сказать, что повесть вызвала у меня и у многих моих товарищей большой интерес. Правда, подходя строго, я мог бы сказать, что кое-где пейзажи нарисованы слабо, есть растянутость в главах, но, несмотря на эти погрешности, читается повесть легко и увлекательно. Героев ее видишь, как живых. Чувствуется, что автор глубоко проникает в судьбы, переживания людей».

Комсомолке Зое Рябчиковой 18 лет. Она тоже прочитала повесть. «Книга мне очень понравилась, – пишет Зоя. – Просто невозможно не полюбить смелую, решительную, отчаянную девчонку Надю и упрямого, настойчивого Николая, всех тех, кто помог Николаю в его трудном и благородном поиске.

Я не видела войны и знаю о ней по кинофильмам, рассказам, книгам. Война в каждый дом внесла горе и слезы. У моей матери погиб брат Павел, у отца один брат погиб, а другой, Рябчиков Василий, пропал без вести в первые дни войны. Он служил в Бресте. Война всему народу нашему принесла страдания и муки, и мы, нынешняя молодежь, должны знать о ней всю правду, чтобы беречь мир на земле, чтобы дорожить миром. Книги помогают нам в этом. Мы должны быть похожими на своих ровесников, которые без страха шли в бой за Родину. Мы должны быть такими же смелыми, решительными, выносливыми, готовыми к защите Родины. Я хочу, чтобы было больше книг о борьбе молодежи в годы войны, о жизни в мирное время, о труде, о любви, дружбе».

Мне думается, что читательские письма являются лучшей благодарностью автору за его труд. Но в то же время они и ко многому обязывают. Они повышают ответственность писателя, обращающего свое творчество к взыскательному и отзывчивому юному сердцу. Яков Алексеевич Ершов, продолжая работать в газете, часто посещает военные гарнизоны, школы, детские дома. Тема его творчества теперь определена. Он накрепко привязался к своему юному читателю. Писать о детях и для детей. И где бы он ни был: в воинском ли гарнизоне, в школе или в пионерском лагере – всюду его интересует детская психология, детский характер.

Но все же и в этой, казалось бы узко определенной теме, я выделил бы главное направление, которому писатель, как человек военный, фронтовик, предан всей душой. Это военно-патриотическое воспитание молодежи, подчеркивание в характере своих героев беззаветной любви к советской Родине, к своему народу, готовности отстаивать ее честь и свободу мужественно и умело, не щадя своей крови и жизни. Идейная направленность автора определяет и то, какими будут основные герои его книги. Расхлябанными или собранными, мужественными или трусоватыми, отдающими все на благо народа или заботящимися только о своем благополучии. Яков Алексеевич как-то на вопрос о творческих замыслах ответил, что главного героя книги он выбирает только по любви. Основной герой должен быть ему симпатичен. Остальные персонажи носят уже подсобный характер, служат лишь для того, чтобы лучше, полнее оттенить те или иные стороны в облике главного героя.

Образно, средствами художественной литературы, рассказывать о людях симпатичных, о людях необычных, таких, которые могли бы стать примером для юных читателей! Такой подход писателя к своему творчеству мне кажется вполне оправданным. И он приносит свои плоды.

Этот принцип соблюден и в маленькой документальной повести «Мальчишки в солдатских касках». Я спросил ее автора:

– А как вы узнали о Петре Зайченко? Что дало вам материал для повести?

– Опять же мой журналистский блокнот. Ведь в нем всегда хоть одной строкой отмечено то или иное событие, факт, интересная встреча. Был как-то я на выставке фотографий героев Великой Отечественной войны. Внимание привлекла фотография парнишки – Петра Зайченко. В блокнот легла первая запись. А потом, через много месяцев, на школьном утреннике услышал выступление бывшего партизанского командира Петра Романовича Перминова. Он рассказывал о мальчишке, разведчике партизанского отряда, о его смелости и дерзости в борьбе с врагом. Поразила необычность ситуации, по-мальчишески бесшабашный риск, который, как ни странно, приводил к успеху. И вот вторая запись в блокноте: «Мальчишка – партизан Петр Зайченко. Смел до дерзости».

Не сразу сопоставились эти две записи. А когда все же они легли рядом, захотелось расспросить поподробнее об этом неунывающем пареньке с курчавыми светлыми волосами, беззаботная веселость которого совсем не вязалась с сосредоточенным, вдумчивым взглядом темных глаз. Удивительные вещи о нем рассказывал потом автору будущей книги Петр Романович Перминов.

«Группа партизан встретила Петю в лесу. Паренек сидел у костра и варил суп в солдатской каске. Узнав, с кем он имеет дело, бойко доложил:

– Командир партизанского отряда Петр Зайченко.

Партизаны удивленно переглянулись.

– А где же твой отряд, командир?

– А это я и есть, – без смущения ответил Петр Зайченко.

Оказалось, что он писал и расклеивал по селам листовки, под которыми тоже подписывался: „Командир партизанского отряда Петр Зайченко“.

Долго думали партизаны, как поступить с пареньком. Отправить его домой? Но он уже так насолил фашистам, что в деревне его непременно схватят. Решили оставить Петра при отряде».

Вот те, казалось бы, скупые, но совершенно определенные отправные данные, с которых начался авторский поиск. Потом была поездка на родину Петра Зайченко – в село Коленцы, в соседние села, в районный центр Иванков. Постепенно выяснилось, что у Петра было много помощников, таких же, как и он, вездесущих мальчишек. Это и Вася Кириленко, и Коля Даниленко, и Вася Прокопенко. У каждого свой характер, свое увлечение. Вася Прокопенко, например, любил с техникой возиться, радиоприемники мастерить. А Коля Даниленко дни и ночи пропадал на реке, у него и лодка была. Удалось найти и брата Петра – Василия Зайченко, а от него узнать, как протекало детство партизанского разведчика.

Так постепенно вырисовывались события, восстанавливались характеры персонажей, выведенные впоследствии в повести «Мальчишки в солдатских касках». И хотя написана она о тяжелых годах войны и многие мальчишки погибли в борьбе с фашистами, общий ее оптимистический тон несомненен. Повесть обращена к сегодняшним мальчишкам и зовет их к смелости, отваге, упорству в борьбе с трудностями, зовет любить Родину, жить и трудиться ради нее.

И еще об одной новой повести Якова Алексеевича – «Найден на поле боя». Казалось бы, слишком своенравен, слишком бесшабашен ее герой Ваня Зверев. Но вся обстановка, все окружающие его люди так влияют на него, что Ванина неизбывная энергия каждый раз находит правильный путь, и в мальчике крепнут те жизненные устои, которые позволяют ему крепко стоять на ногах, развивают коллективизм, готовность прийти на помощь товарищу, любовь к труду и к людям труда.

От книги к книге растет мастерство писателя, приумножается богатство используемых им красок, привлекательным и ярким становится язык повествования, стиль письма.

И в повести «Найден на поле боя» главной является тема советского патриотизма, тема военной гордости воинского подвига. Приведу для примера только один эпизод.

Основной герой повести Ваня Зверев встречается с ветераном войны мичманом Паршиным. Мичман рассказывает Ване, что воевал он и на море, и на суше, прошел, можно сказать, огонь и воду и медные трубы. Но вот настала пора увольняться. Куда податься?

«– Я б в Крым поехал, – загорелся Ваня. – Тепло, виноград вволю. Благодать.

– А меня вот сюда потянуло, – качнул головой Валентин Павлович. – Скажешь: чудак.

– Чудак. Ясно, – подтвердил Ваня.

– Это еще разобраться надо, кто чудак, а кто нет, – с обидой отозвался Паршин. – Ты вот недоволен, что мала речка. На середке и с головкой не будет. А для нас, сражавшихся здесь с врагом, она великим подспорьем была, Валюйка-то твоя.

Он задумался, пристально вглядываясь в правый, отлогий берег реки. Молчал и Ваня, понимая, что разговор этот для мичмана не простой и не легкий.

– Так вот, – продолжал Паршин. – Наш батальон морской пехоты зацепился за высотку вон на том берегу. Зацепился крепко. Как ни рвался фашист, не мог перейти реку. Моряки поливали его свинцовым дождем, а тех, кто выбирался на берег, отбрасывали в реку контратаками. Много полегло тут и моих побратимов.

Паршин тяжело опустил на грудь седую голову, с минуту молчал, погруженный в воспоминания.

– Вон видишь обелиск на высоте, – показал он на берег. Там похоронена только часть наших товарищей. „Черной смертью“ прозвали моряков фашисты. И недаром. Они были грозой для врага.

Валентин Павлович подтянул парус, пояснил Ване:

– Давай-ка пристанем к берегу. Поклонимся боевым товарищам.

Они вытащили лодку и молча пошли по лугу к обелиску. На черном мраморе его со всех четырех сторон были высечены имена павших, много фамилий. Валентин Павлович, все так же молча, в угрюмом сосредоточении, опустился на колени и приложился губами к холодному, блестящему на солнце камню.

– Много полегло тут наших товарищей, – повторил он. – Из батальона, считай, не больше взвода осталось. Но враг не прошел.

Тихо шелестели деревья оголившимися ветвями. С каждым порывом ветра отделялись от них пожелтевшие листья и летели, чуть шурша, к кургану и дальше вдоль реки, то поднимаясь вверх, то вновь опускаясь на землю, сердито шелестя, будто хотели рассказать о подвигах героев, но никак не могли обрести дар слова.