Текст книги "Приключения богатыря Шовшура, прозванного Лотосом (с илл.)"

Автор книги: Семен Липкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

РАССКАЗ ВТОРОЙ
О ТОМ, КАК МАЛЬЧИКИ,
ВОЗГЛАВЛЯЕМЫЕ ШОВШУРОМ,
ПРОЗВАННЫМ ЛОТОСОМ,
ПОБЕДИЛИ КРИВОЛОБОГО МАНГНА-ХАНА

КАК  БЫЛ ПРОВОЗГЛАШЕН

ВСЕНАРОДНЫЙ КЛИЧ

День клонился к закату, смежая могучие веки. Был на исходи богатырский пир во дворце Джангара. Разгоряченные хмельной аракой, спрашивали друг друга воины:

Ужели сражений для славы нет?

Ужели для боя державы нет?

Ужели врага для расправы нет?

В это время на вороном коне, с лысинкой на лбу, прискакал знатный всадник. Он спешился у дворцовых ворот, стреножил коня, поставил его на приколе и вступил во дворец.

 Пирует он со всеми девять дней – никто не замечает его. Тогда подходит он к месту, где восседает Джангар, и говорит:

– Мой повелитель – криволобый Мангна-хан. Дошло до его слуха, что владеете вы, Джангар, быстроногим конем Аранзалом, чьи копыта несут гибель врагам, и пожелал Мангна-хан обладать этим конем. Дошло до его слуха, что женаты вы на Шавдал, которая румяна, как восход солнца, которая нежна, как лунное видение, чья кожа прозрачна, как золотое стекло луны, и пожелал мой хан сделать ее рабыней своей жены, что бы она ей на руки поливала воду. Дошло до слуха моего повелителя, что возглавляет левый полукруг ваших богатырей лучший из людей мира – Хонгор, Алый Лев. Говорят, что он испытал неслыханные пытки в аду и ни разу не вскрикнул от боли. Говорят, что выходит он один на один с целым вражеским войском и побеждает его. Посему пожелал Мангна-хан, чтобы этот ваш прославленный Хонгор стал у него скороходом для посылок по всяким мелочам. Если через семью семь – сорок девять дней не будут исполнены желания Мангна-хана, пойдет он войной на вас. Истребит он ваш могучий народ, осушит ваш океан, уничтожит ваши дворцы и башни!

Тут  вскрикнул  Савар  Тяжелорукий:

– Не могу я слушать этого хвастуна! – и бросился на чужеземца.

Но Джангар остановил его:

– Он – посланец державного мужа. Завтра, выполняя мой приказ, ты повел бы себя точно так же.

Посланец поклонился Джангару до земли и покинул дворец. Повелитель  Бумбы  спросил  ясновидца  Алтана  Цеджи:

–  Как мне быть: соглашаться или не соглашаться?

Алтан Цеджи отвечал:

– Мангна-хан был сильнее вашего отца, а ваш отец был сильнее вас. Один только Хонгор мог бы еще попытаться вступить в борьбу с Мангна-ханом, но кто из них одолеет, не знаю.

Джангар подумал и сказал:

– Много у нашей Бумбы врагов, завистливых и алчных.

Пошлем сейчас против Мангна-хана Хонгора, а в это время нападет на нас еще более сильный враг. Нельзя страну оставить без крепости, а Хонгор – наша крепость. Нельзя воинов лишать знамени, а Хонгор – наше знамя. Но есть у нас, кроме Хонгора, великая мощь – это наш несметный народ. Неужели нет в народе сына, который сумел бы одолеть Мангна-хана? Давайте провозгласим всенародный клич!

Снарядили златоуста Ке Джилгана; сел он на коня, поскакал по стране, стал провозглашать всенародный клич:

Движутся грозные тучи на нас,

Враг ополчился могучий на нас,

Верную гибель народу несет!

Если в бессмертной отчизне живет

Силою наделенный сын,

Смелостью  одаренный  сын,–

Пусть о себе заявит скорей!

Так объявлял Ке Джилган целую неделю. Прошла вторая, за ней – третья; никто не откликался на его клич. Доехал Ке Джилган до владений Гюзана Гюмбе. На зеленой лужайке два мальчика играли в бабки. Услыхав клич Ке Джилгана, один из мальчиков, рыжеволосый, освободил от бабок подол своего бешмета, подошел к всаднику и почтительно молвил:

– Мир вам, богатырь! Повторите еще раз то, что вы здесь провозгласили.

Ке Джилган, взглянув на мальчика, поехал дальше. Поехал он, не останавливаясь, но и не быстро, чтобы мальчик не отстал от него. Едет Ке Джилган, слушает мольбы мальчика, бегущего рядом с его конем, и думает про себя:

«Разве такой рыжий паренек, ростом с мизинец богатыря, одолеет великого  воина, который сильнее самого Джангара?»

Стыдно было Ке Джилгану возвращаться к богатырям с такой находкой, но еще тягостнее было ему возвращаться ни с чем. В такой нерешительности водил он мальчика за собой две недели.

Тогда крикнул мальчик:

– Ты жалеешь для меня маленького куска седла на своем коне! Погоди же, расплачусь я с тобой!

Подивился Ке Джилган таким словам, посадил мальчика себе на седло и погнал коня. Но, когда они достигли дворца Джангара, заколебался Ке Джилган опять. «Как я предстану перед богатырями с таким червяком?» – размышлял он.

Два дня не решался войти он во дворец. Тут взяла мальчика досада – крикнул он:

– Мне казалось, что не кто иной привез меня сюда, как вы, а выходит, что я вас привез! Ну что же, тогда я войду первым!

Поднял он Ке Джилгана, схватив его за красный пояс, и, держа богатыря перед собой, вступил во дворец.

КАК ТРИ МАЛЬЧИКА

ОТПРАВИЛИСЬ В СТРАНУ

МАНГНА-ХАНА

Увидев мальчика, поднялся с места Гюзан Гюмбе и сказал, подойдя к нему:

– Милый сын мой Улан, на какое дело ты решился! Не снести тебе своей головы!

Схватил он Улана за правую руку, хотел увести его, но мальчик стоял как прикованный. Отвернулся от него Гюзан Гюмбе с глазами, полными слез, и молвил:

– Если уж суждено истлеть твоим костям, пролиться твоей крови, то возьми с собою сына Джангара, своего ровесника Шовшура, прозванного Лотосом! Возьми с собой и ровесника своего Шонхора, сына Алтана Цеджи. И пусть Шовшур, прозванный Лотосом, возглавит вас!

Так сказав, удалился в горе Гюзан Гюмбе из дворца.

Подозвал Джангар Улана, взял на руки трехгодовалого смельчака, поцеловал его в левую щеку, поцеловал его в правую щеку и приказал снарядить трех мальчиков в дорогу.

Стали для них выбирать коней из числа шести тысяч двенадцати богатырских скакунов и выбрали: рыжего Аранзала – коня Джангара, буланого Улмана – коня Алтана Цеджи, и золотисто-солового Шарга – коня Мингйана. Положили на этих коней серебряные подпотники, накинули на них шестилистные потники, широкие, как степь, набросили на них узорчатые седла, подобные горным ущельям, развесили на гривах и на шеях по сто медных колокольчиков. Облачили трех мальчиков в одежды войны, в доспехи боя, дали им богатырские нагайки со стальными ладонями на конце, с красными шелковыми ремешками, с разрисованными рукоятками, сделанными из молодых лиственниц.

Предстали мальчики перед богатырским станом. Осмотрели их все шесть тысяч двенадцать богатырей, осмотрели спереди, сзади, с боков и порешили, что три смельчака справятся со своим трудным делом. Произнесли богатыри им напутственные благопожелания и проводили их со слезами на глазах.

Сел Шовшур на Аранзала, сел Шонхор на Улмана, сел Улан на Шарга, и поскакали мальчики, дневки не делая днем, не ложна, по ночам. Так проскакали они семью семь – сорок девять суток. Выехав па одинокий курган, мальчики спешились, привязали коней – порешили сделать привал. Улеглись мальчики под курганом, растянули над собою навес, разожгли костер. Заварили крепкого чаю и стали пить, дуя на пиалы. Вдруг они заметили топкую красную полосу пыли, упиравшуюся и синее небо. Вскоре показался могучий конь, на котором сидел ясновидец Алтан Цеджи.

Дорогие дети мои, проговорил он, слезая с коня, – косточки ваших рук и ног пока еще хрупкие хрящи. Послушайте совет бывалого старика пригодится в чужой стране. Встретится вам на пути вязкое болото, и такой ширины, что не переправитесь через него и за тысячу зим, и такой длины, что не обойдете его и за тысячу лет. Нужно нам пустить вперед моего коня, буланого Улмана, он уже знает, как поступить. Проскачете еще три месяца и увидите три огненно-красных сандала. Появятся на дороге пятьсот девушек, будут предлагать вам напитки и снадобья, сочетающие в себе восемьдесят разных вкусов. Нужно вам пустить первым коня богатыря Джангара, рыжего Аранзала, – он уже знает, как поступить. Проскачете еще три месяца – и встретите девушку великой красоты. Держи бурдюк с хмельной аракой, скажет она вам:

Смельчаки, не спешите, молю!

Араку оцените мою:

Голод от нас удаляет она,

Жаждущих утоляет она!

 Сладок будет ее голос – не слушайте ее, а отпустите поводья Шарга, золотисто-солового коня Мингйана, – он уже знает, как поступить.

С этими словами сел Алтан Цеджи на коня и пустился в обратный путь. Сели на своих коней и мальчики-одногодки. Помчались кони, не страшась палящего зноя, не пугаясь ночной мглы. От их развевавшихся челок неслось над землей пение скрипок и гуслей. Скакуны опережали ветер на две сажени, мысль – на сажень. Так примчались к болоту.

Видят мальчики – нет ему ни конца, ни краю. Вспомнили слова мудрого Алтана Цеджи, пустили первым буланого Улмана, топтавшего травы многих земель, глотавшего воды многих ключей.

Пошел Улман по тоненькому следу паука, проложенному десять лет назад, пошел Улман по петлистому следу змеи, ползавшей двадцать лет назад. Не задевал он копытами стенок в узких каменных проходах, не застревал он в черных влажных проталинах. Оба коня, следовавшие за Улманом, проделали то же самое, будто заранее с ним сговорились. Так перешли непроходимое   вязкое  болото – преодолели  первую  преграду.

Помчались кони дальше и через три месяца примчались к трем огненно-красным сандалам.

Вдруг появились в глухой безлюдной степи пятьсот девушек. Приблизились они к богатырям, держа в руках напитки и снадобья, сочетающие в себе восемьдесят разных вкусов, и запели:

С нами, друзья, побеседуйте вы,

Яств и напитков отведайте вы!

Не стали мальчики их слушать, а пустили вперед, как велел им ясновидец Алтан Цеджи, рыжего Аранзала. Задвигал Аранзал ушами, как ножницами, топнул он четырьмя копытами, будто хотел растоптать вселенную, рванулся вперед, но вдруг выросли на пути густые стальные леса. Видимо-невидимо было железных копий, всаженных в землю с такой густотой, что бабочка не могла бы между ними пролететь. Проржал Аранзал семьдесят раз клич лошадей Бумбы, и от его ржания, как от ветра, повалились древки семидесяти копий. Через все копейные леса пролегла тропа шириною в ушко иглы.

Аранзал сжался в теле, свернулся клубком и двинулся по тропиночке. Два других коня проделали то же самое, будто заранее сговорились. Пробирались они сквозь леса копий, еле ступали на цыпочках черных копыт и наконец оставили густые стальные леса за собою. Обрадовались мальчики: преодолели вторую преграду.

Помчались кони дальше так быстро, будто завидовали ветру, так быстро, будто пугались комков земли, разбрасываемых по дороге. Проскакав девяносто дней, встретили всадники девушку великой красоты. В одной руке у нее пиала с хмельной аракой, в другой – напитки и снадобья; идет девушка и поет:

Смельчаки, по спешите, молю!

Араку оцените мою:                                     

Голод от нас удаляет она,

Жаждущих утоляет она!

Не стали мальчики слушать ее сладких песен, а пустили вперед золотисто-солового Шарга, на котором сидел Улан. Но красавица преградила путь коню, поклонилась его четырем копытам, потом взглянула на рыжеволосого Улана и запела:

Много всяких зелий у меня,

А в глазах веселье у меня!

Жажду и  голод утолите вы,

Думу-заботу удалите вы!

Крикнул Улан:

– Говори, девушка: хочешь ты мира или хочешь войны? Цели хочешь мира – сойди с дороги по своей воле, если хочешь войны   сойдешь с дороги по моей воле!

Расстегнула девушка свой шелковый бешмет цвета неувядытравы, и под ним оказалось девять других бешметов. В самом последнем бешмете был потайной карман. Вынула девушка из потайного кармана стальной ключик, взмахнула им три раза – и выросли в степи крепостная стена, сработанная из черной стали. Оказалось потом, что имела та стена триста тысяч верст в ширину и триста тысяч верст в вышину.

 Отпустил тогда Улан поводья золотисто-солового коня. Взвился золотисто-соловый конь Шарга в небо, поднялся на двести тысяч верст вверх, прыгнул вниз, вонзился на двести тысяч верст в глубь земли, подпрыгнул до неба, взвился на триста тысяч верст вверх и перескочил через стальную крепостную стену. Два других коня проделали то же самое, будто заранее они сговорились. Обрадовались мальчики: послушались мудрого старца Алтана Цеджи – преодолели и третью преграду!

КАК ТРИ МАЛЬЧИКА ВСТУПИЛИ

В СТРАНУ МАНГНА-ХАНА

Поскакали дальше гривастые резвые кони и вскоре достигли безлюдной пустыни. Вдруг свалился буланый Улман возле невысокого холма. Спешились три мальчика, обняли дорогого коня за шею, заплакали:

– Что с тобой стало, священногривый конь, жемчужнохвостый конь, милый наш Улман? Где твоя быстрая резвость? Где твоя выносливая сила? Йах! Почему ты свалился на полпути, здесь, на границе двух земель?

Не желая расстаться с драгоценным богатырским конем, покинуть его на произвол судьбы, мальчики, томясь от жажды и голода, причитали над ним семь дней и семь ночей, но безмолвным оставался буланый Улман.

Тогда подошел к нему рыжий конь Аранзал, улегся рядом, обнюхал его, и соединили кони свои скорбные шеи. Тут поднялся буланый  Улман  и  молвил:

– Во время недавних праздничных скачек, устроенных в честь возвращения Джангара и Хонгора из подземного мира, имел я несчастье прийти к цели первым, опередив Аранзала на расстояние длиною в аркан. Рассердился богатырь Джангар на то, что я, а не его Аранзал, пришел первым, и тяжелым молотом размозжил щиколотки моих передних ног. Разбил бы он и мои задние ноги, да Аранзал не пустил. Зажили мои щиколотки – не зажила моя обида. Вот и хотел я отомстить богатырю   Джангару – бросить   вас,  дети,   в   безлюдной   степи.   Но встаю теперь из благодарности к Аранзалу, из уважения к вам, защитникам  Бумбы.

Поднялся буланый Улман, сели обрадованные мальчики на ретивых своих коней и помчались дальше. Миновали безводную, бестравную пустыню, прискакали к высокой горе. Упиралась она своей лысиной в синее небо.

На вершине горы сидела самка кречета, смотрела зоркими глазами на восток, в сторону Бумбы, а на каждом ее крыло было по птенцу. Взобрались мальчики на вершину горы, подъехали к самке кречета, поклонились, пожелали здоровья ей и птенцам ее, И сказала им самка кречета в ответ:

Мир  вам, всадники! Это страна

Криволобого хана Мангна.

Здесь птенцы погибали мои,

Здесь птенцы умирали мои –

Умирали и полуденный зной,

Умирали от стуши ночной,

Умирали от бури степной,

От стрелы умирали стальной.

Но орлицы поведали мне

О  таинственной Бумбе-стране:

Все живое – священно там,

Все живое – нетленно там.

Смерти не было там никогда.

Я теперь пробираюсь туда,

Где не будет бури степной,

Где не будет стужи ночной,

Раскаленной жары дневной,

Запиленной  стрелы  стальной.

Сказал Шовшур:

Лети в богатырский край

С птенцом на каждом крыле.

Народу всему передай:

Уже мы стоим на земле,

Где ханствует великан,

Завистливый Мангна-хан...

Полетела мать со своими птенцами, а мальчуганы помчались дальше. Вдруг появилась на пути девушка с высоким кувшином на смуглом прекрасном плече. Поняли мальчики по ее одежде, что она из селения бедняков. Поклонился ей Шовшур, сказал:

– Мир тебе, сестрица!

Поклонилась и девушка, зашевелились ее сложенные сердечком губы, но слова не могла вымолвить красавица: язык с гортанью крепко связала немота.

Спешился Шовшур, снял подушку с узорчатого своего седла, усадил на нее девушку. Рукояткой богатырской нагайки разнял он губы красавицы и заглянул ей в горло. Увидел он восемь иголок, поставленных поперек гортани. Извлек Шовшур указательным пальцем эти иголки, набил свою трубку табаком, предложил девушке затянуться и спросил:

–  Чья вы дочь? Откуда вы родом? Да будут ваши слова правдивы и ясны!

–  Вот вам слово правдивое и ясное, – отвечала девушка. – Была я рабыней ханши Нинмар, жены криволобого Мангна-хана. Однажды, когда я поливала воду на руки своей госпожи, вошел в ее покой криволобый Мангна-хан и сказал: «Скоро другая служанка будет тебе поливать воду на руки». – «Кто же это?» – спросила ханша Нинмар. «Прекрасноликая Шавдал, дочь ученейшего Гюши-Замба-хана, жена великого богатыря Джангара, будет поливать воду тебе на руки», – был ответ. «Страшитесь оскорблять Джангара! – воскликнула ханша. – Лишит он вас владений ваших, присоединит ваш народ к благодатной Бумбе!» Засмеялся муж: «Пока я, криволобый Мангна-хан, владею кривым волшебным мечом, не страшен мне ни один богатырь земли!» Вдруг Мангна-хан взглянул на меня и сразу понял, что я владею отныне его тайной. Тогда он поставил поперек моей гортани восемь иголок, и я онемела. Решила я про себя: «Пойду по широкой степи, встречу доброго человека, вытащит он восемь иголок из моей гортани, доберусь я тогда до страны Бумбы, передам великому богатырю Джангару слова Мангна-хана и свое счастье найду, ибо так говорят о стране Бумбе:

Обетованная эта страна,

Сорокаханная эта страна,

Смерть никогда не вступала туда.

Люди не ведали там никогда

Лютых  морозов,  чтоб  холодать, Летнего зноя, чтоб увядать,

И, ничего не деля на «мое» и «твое»,

Славят в напевах радостное бытиё.

Отвечал ей Шовшур:

Поспеши в богатырский край

И народу всему передай,

Что уже мы стоим на земле,

Где  свирепый  живет  великан, 

Недруг Бумбы-страны – Мангна-хан!

Простились трехгодовалые богатыри с девушкой, помчались дальше и на другое утро

Спешился  Шовшур,   снял   подушку   с    узорчатого    своего    седла, усадил на нее девушку.

увидели плешивую гору с белой вершиной, обращенной на юг. Взобрались мальчики на вершину горы, спешились, согнули ноги своих коней железом из лучших желез, сталью из лучших сталей и обратили свои взоры на юг. Увидели они башню, похожую на орла, расправившего крылья перед полетом. Ее купола уперлись в небосвод, и вся она пылала издали, подобно огненному языку степного пожара. Решили мальчики: эта башня еще прекрасней, еще богаче великолепного дворца повелителя Бумбы.

Поехали дальше. Вдруг выбегают им навстречу неисчислимые косяки лошадей, а впереди мчится молодой исполин в богатых ратных доспехах. «Видимо, хан или сын хана», – подумали мальчики и поскакали наперерез всаднику.

Крикнул Шовшур:

– Остановитесь, хан, обменяемся приветствиями! Скажите нам: кто вы, откуда вы родом?

– Я простой табунщик криволобого Мангна-хана, – был ответ.

Поехали мальчики дальше и только через семью семь – сорок девять суток оставили за собою косяки лошадей.

Вдруг выбегают навстречу необозримые стада одногорбых и двугорбых верблюдов, а впереди мчится на богато убранном коне молодой исполин в пышных ратных доспехах, в бешмете, вышитом золотом и жемчугом.

– Брат мой, привет тебе!– крикнул Шовшур. – Кто ты, знатный витязь, откуда родом?

– Я простой верблюдопас криволобого Мангна-хана, – последовал ответ.

КАК РЫЖЕВОЛОСЫЙ УЛАН

ПРОБРАЛСЯ В СТАВКУ ВРАГА

Сказал  Шовшур:

– Если у этого криволобого Мангна-хана простой табунщик одет богаче нашего повелителя Джангара, если верблюдопас, у этого криволобого Мангна-хана наряднее нашего Главного Певца Мингйана, если дворец этого хана красивее нашей богатырской ставки, – значит, опасный у нас, могущественный враг. Что же нам придумать, чтобы оказаться победителями? Говорите, богатыри!

Сказал рыжеволосый мальчик Улан:

– Накину и на башню Мангна-хана сотканный из золота аркан, свалю эту башню, а вы схватите Мангна-хана, скрутите ему  руки  и  ноги, суньте его в переметную суму и умчитесь.

Но сын ясновидца  Алтана Цеджи возразил:

– Спорить     ли    нам,   мальчикам,   силой своей   с   богатырем, который   сильнее самого богатыря Джангара?  Ловкостью  надо нам взять Мангна-хана,  ловкостью и  хитростью!

Сказал  Шовшур:

– Как это вы, Улан, дали такой необдуманный совет? Видимо, вы потеряли свой ум!.. Словом разума было ваше слово,   Шонхор!   Хитростью   надо   нам   взять   Мангна-хана,   хитростью и  ловкостью!

Так порешив, мальчики пустили своих коней вперед и вскоре доехали до башни Мангна-хана. Оказалось, что она выстроена из непробиваемого огненно-красного стекла. Охраняла её, не смыкая глаз, по считая ночей, стража, состоявшая из восьми тысяч воинов. Их копья возвышались подобно деревьям густого леса.

Шовшур обратился к рыжеволосому Улану:

– Проберитесь в ханскую ставку и выведайте похитрее, каковы силы Мангна-хана. Вам, рыжеволосому забияке, поверят, что вы мальчик из селения бедняков, и не причинят вам вреда. Мы же будем стеречь в горном ущелье наших коней.

Улан взобрался на вершину горы и, перепрыгнув через дворцовую стражу, очутился на крыше ханской кухни. Ловко перепрыгнул он, да в середине прыжка задел ногой острие копья.

Крикнул воин, державший древко:

– Караул! Кто-то нарушил покой моего копья!

Рассмеялись воины:

– Мы, стоящие с краю, ничего не заметили, а ты, стоящий в середине, врага почуял! Это во сне тебе померещилось! Эх, ты, не знаешь разве, что часовому спать не полагается!

А тем временем Улан незаметно спрыгнул с крыши и вошел в ханскую кухню. Огромная была эта кухня, взад-вперед сновали поварята, а багроволицый повар готовил к ужину жеребячьи окорока.

Улан схватил жеребячий окорок и побежал. Погнались за ним повар и поварята, и, пока они поймали его, успел мальчик съесть весь окорок, выплюнув через рот крупные кости, высморкав через ноздри мелкие кости.

Привели мальчика к Мангна-хану. Хан сидел посреди золота и тополей, посреди воинов и рабов, на своем престоле о сорока четырех ногах. Лоб у него был кривой, правый глаз возвышался над левым на семь вершков.

Багроволицый повар, задыхаясь от недавнего бега и страшной злобы, сказал:

– Великий хан! Этот рыжий негодяй украл у меня жеребячий окорок, и, пока мы поймали его, успел он его проглотить, выплюнув крупные кости через рот, высморкав мелкие кости через ноздри! Накажите его!

– Ловко придумано! – вскричал Улан. – Поверит ли кто, чтобы такой маленький мальчик, как я, мог проглотить сразу весь жеребячий окорок! Великий хан! Ваш повар – обманщик и вор. Окороком он угостил своего любимого дворового пса, а сваливает все на меня. Накажите его!

Мангна-хан обратился к своим белым мудрецам за советом. Те, посоветовавшись, решили: «Не мог этот маленький мальчик совершить такое дело, во всем виноват повар».

 Обрадовался мальчик – песню запел. Нежен был его смех, сладок был его голос. Затихло все в ставке Мангна-хана – растрогал мальчик суровых воинов своим пением.

Мангна-хан подозвал мальчугана к себе, приласкал его и приказал своим слугам:

– Назначаю этого мальчика Главным Певцом! Выдайте ему придворное  платье,  да  понарядней!

Главный Певец поблагодарил великого хана и сказал:

–Я из цахара, из селения бедняков. Не откажите мне, мой повелитель, в милости: прикажите выдать мне бурдюк кумыса и жеребячий окорок, чтобы накормить моих родителей, падающих от старости и голода.

Улан получил бурдюк кумыса, получил жеребячий окорок и покинул ханскую ставку.

Восьмитысячная стража расступилась перед Главным Певцом, и побежал Улан со своей кладью к горному ущелью, где дожидались его два товарища.

– Вот вам еда на три дня, – сказал Улан, – ешьте и пейте. Сейчас, возвращусь я в ханский дворец, а вам, Шонхор, поручаю утром третьего дня напасть на правое крыло стражи, уничтожить четыре тысячи богатырей... Вы же, Шовшур, уничтожьте четыре  тысячи богатыpей левого крыла стражи.

Мальчики сели за трапезу,  а Улан вернулся во дворец.

КАК ТРЕХГОДОВАЛЫЙ УЛАН

ПОБЕДИЛ КРИВОЛОБОГО 

СВИРЕПОГО МАНГНА-ХАНА

Уже на другой день Улан стал всеобщим любимцем. Девушкам пел он такие песни, чтобы они заплакали, женам – чтобы они задумались, старухам – чтобы они утешились, старикам – чтобы они вспомнили старину, воинам – чтобы они пожелали боя. Больше всех полюбила Улана ханша Нинмар, жена Мангна-хана. Вот и говорит ей певец:

–Я – мальчик из страны Бумбы. А послал меня сюда Главный Певец нашей страны Мингйан, первый красавец вселенной. Он так прекрасен, что солнце стыдится появляться при нем на небе. Когда поет он, то кажется, что лебеди мелькают в камышах, летя над озером и звеня на двенадцать дивных ладов. Сказал он мне: «Полюбил я лунноликую ханшу Нинмар. Узнай у нее, где таится волшебный кривой меч, сделавший криволобого Мангна-хана непобедимым. Отними волшебный кривой меч, уведи жемчужноокую Нинмар и привези ее мне на седле своего коня».

Не хотела сначала ханша выдать тайну Мангна-хана, но очень уж было ей лестно, что полюбил ее первый красавец мира, да и свирепый Мангна-хан обходился с ней сурово. После долгих колебаний она молвила:

– Говорю тебе не потому, что поддалась уговорам, а потому, что жестоко со мной обращается мой повелитель. Знай же: кривой волшебный меч лежит всегда в изголовье Мангна-хана.

Ночью, когда люди погрузились в сон, пробрался Улан в ханский покой. Перешагнул он через телохранителей хана, спавших у самых дверей, и увидел: возлежит криволобый Мангна-хан на серебряном ложе, и не поймешь, спит он или не спит. Носом зарылся в подушку, левого глаза не видно, а правый глаз, который выше левого на семь вершков, полуоткрыт. Справа от Мангна-хана находится правый ад, слева – левый ад, а в изголовье лежит кривой волшебный меч.

Схватил Улан волшебный меч, обнажил его и крикнул:

– Не моей рукой будешь ты, Мангна-хан, поражен – это народ Бумбы тебя карает!—и вонзил меч в спину хана.

Застонал Мангна-хан от боли, проснулся. Увидев мальчика, бросил его с размаху в правый ад, но Улан, сын хитрого отца, удержался на земле на мизинце правой ноги. Бросил Мангна-хан мальчика в левый ад, но Улан, потомок хитрейших предков, удержался на мизинце левой ноги. Вступили тогда противники в борьбу. От их дыхания стало горячо ханским телохранителям. Проснулись они, посмотрели на борющихся, подумали: «Наш повелитель Мангна-хан за одну ночь не даст никому себя победить», —и перевернулись на другой бок, захрапев.

До первой утренней зари длилась рукопашная схватка. Наконец ухватился Улан за пояс Мангна-хана и перебросил исполина через себя, да так, что зарылся Мангна-хан своим перекошенным лицом в шкуру барса, распластанную перед ханским ложем.

Улан подбежал к исполину, набросил поскорей на него свой крепкий аркан, сунул пленника в огромную переметную суму, перескочил через храпевших телохранителей, пробежал неслышно мимо покоя ханши Нинмар и быстро покинул ханскую ставку.

Сказывают: пока Улан боролся с криволобым Мангна-ханом, напали Шовшур и Шонхор на дворцовую стражу. Сбил Шовшур в кучу левое крыло стражи, сбил Шонхор в кучу правое крыло стражи, начали битву. Бросился Шовшур на самого начальника стражи, вогнал в него сандаловое копье Джангара. Хотел Шовшур поднять врага вместе с конем на копье, но тяжел был начальник стражи – согнулось копье, сломалось в том месте, где древко соединяется с острием.

Что я теперь буду делать? – крикнул Шовшур со слезами   досады   на   глазах.

Молвил Шонхор:

– Слыхал и, что живет здесь, у реки, прославленный кузнец Дархан Кеке. Он вам поможет. А не поможет Кеке – не поможет никто!  Поезжайте к нему. Я же не выпущу этих вояк до вашего возвращения.

Шовшур помчался на Аранзале, достиг реки, увидел дым над кузней. Спрятал он обломки своего копья в прибрежном песке, привязал к дереву, что стояло против кузни, Аранзала, а сам пробрался в кузню.

 Жаркая работа шла в кузне Дархана Кеке, – в сутки сменилось там несколько paз по сто работников. Нельзя было входить в кузню без спросу – наказывали таких смельчаков.

Мальчик вбежал и кузню без спросу. Поднялся при виде его один из кузнецов, державший в руках самый тяжелый молот, и крикнул:

– Кто позволил тебе в кузню мою входить? Отсеку тебе сейчас голову!

– Дядюшка, неповинна моя голова: впервые узнаю о ваших порядках, – отвечал  Шовшур.

Старший кузнец опустил тяжелый молот, обвел кузню красноватыми глазами, велел уступить мальчику место у мехов.

Шовшур сел у мехов и легко раздул пламя. Тридцать человек едва справлялись с этим делом!

Изумились горновщики, а старший кузнец – это был сам Дархан Кеке – сказал:

– Принеси-ка мне обломки сандалового копья, которые ты спрятал в реке, не то унесут их девушки – озорной народ!

Шовшур принес обломки сандалового копья. Посмотрел на них Дархан Кеке и молвил:

– Это копье сделал я по заказу Джангара семь лет назад. Когда надевал я на копье двенадцатислойный кожух, проник внутрь воздух. Знал я наперед: через семь лет отломится древко от острия именно в том месте, куда проник воздух. Узнал я в рыжем коне, стоящем против моей кузни, рыжего Аранзала, узнаю в тебе сына Джангара. Исправлю тебе копье!

Кузнецы принялись за работу – починили копье. Поблагодарил Шовшур Дархана Кеке и помчался к ханской ставке. Напал он на левое крыло стражи и уничтожил его. А Шонхор уничтожил правое крыло стражи.

В это время выбежал Улан, держа в руке переметную суму с задыхающимся в ней ханом. Вскочил Улан с легкостью искры на золотисто-солового коня Шарга, и помчались победители на восток, к своей милой Бумбе.

КАК МАЛЬЧИКИ ВОЗВРАТИЛИСЬ

НА РОДИНУ

Через три дня услышали всадники отрывистый топот стенного скакуна. Это догонял их вислоухий Самба, первый стрелок свирепого Мангна-хана. Не глядя, попадал он в парящего орла; не целясь, попадал он в ласточку. Сам он был одет с головы до пят в железо, не пробиваемое стрелою, непроницаемое для копья.

«Беда! – подумал Шовшур. – Пропали наши головы!»

Вдруг заметил он издали, что Самба, из-за жестокой полдневной жары, отстегнул на горле две застежки своего панциря.

Шовшур прицелился в заблестевшую на солнце желтую полоску богатырской кожи. Прянула стрела, взвизгнула, полетела, со свистом вонзилась в горло вислоухого Самбы, и пал первый стрелок Мангна-хана.

Мальчики приказали своим коням:

– Опередите степной ветер на две сажени, опередите человеческую мысль на сажень!

Кони послушались всадников – помчались так быстро, будто пугались комков земли, разбрасываемых по дороге, и через сорок девять дней остановились у дворца богатыря Джангара.

Народ высыпал из всех кибиток, приветствуя победителей.

А мальчики поставили своих коней на приколе, раскрыли переметную суму, развязали Мангна-хана, приказали ему войти во дворец и сами пошли за ним.

Увидев Мангна-хана, воины левого полукруга предложили ему место на своей стороне, воины правого полукруга хотели его усадить на своей стороне, но Мангна-хан пошел, не останавливаясь, и занял место рядом с богатырем Джангаром.

Джангар поднялся навстречу мальчикам, сказал им:

– Спасли  вы народ Бумбы от унижения, спасли вы знамя Бумбы от позора!

Поцеловал их повелитель   богатырей,   усадил   на почетных местах, рядом с собой.

Подбежал Гюзан Гюмбе к Улану, подбежал Алтан Цеджи к  Шонхору чуть не задушили они детей  в своих объятиях!

А Савар Тяжелорукий встал с места, подошел к Мангна-хану и ударил его ладонью по щеке.

Сам собою появился на щеке Мангна-хана цветок лотоса – герб великой Бумбы, появился в знак того, что отныне Мангна-хан и вся его страна становятся подданными Бумбы на один год и тысячу лет.