Текст книги "Шекспир, Краткая документальная биография"

Автор книги: Сэм Шенбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Джон Шекспир, как мы видели, присутствовал на заседании в саду часовни, где собирался совет корпорации, для того чтобы обсудить, как помочь пострадавшим от чумы. Этот сад был расположен в нескольких метрах от дома олдермена Уильяма Ботта. В мае 1565 г. этот Ботт был "изгнан" собратьями из совета, после того как не явился их вызову, чтобы дать объяснения в связи с обвинениями его в том, что он оскорбительно отзывался о совете олдерменов и бейлифе. 4 июля совет избрал Джона Шекспира на место Ботта одним из четырнадцати олдерменов. Официальное введение в должность произошло 12 сентября, С этого времени его должны были почтительно называть мастером Шекспиром. В зале заседаний, в церкви и во все случаях, когда он появлялся перед публикой, ему было дано право носить черную суконную мантию, отделанную мехом, а на большом пальце – перстень олдермена. ("Когда я был примерно в твоих годах, Хел, – хвастает Фальстаф в трактире "Кабанья голова", – моя талия была не толще орлиной лапы; я мог бы пролезть сквозь перстень с большого пальца олдермена" {Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 4, с. 53-54.}.)

Каждый год в первую среду сентября городская корпорация большинством голосов выбирала своего бейлифа. В 1567 г. Джон Шекспир вошел в число трех кандидатов на этот пост, а в следующем году был избран бейлифом. В должность он вступил 1 октября. Мастер Шекспир председательствовал (раз в две недели, если требовалось) на заседаниях суда письменного производства, который являлся судом короны, и на собраниях совета. В своем городе бейлиф был алмонером, коронером, лицом, производящим конфискацию выморочного имущества, и чиновником по сбору пошлины и надзору за рынком вместе с одним олдерменом, ежегодно выбираемым на этот пост. Он выполнял в городе функцию мирового судьи, отдавал распоряжения об аресте, рассматривал судебные дела о неуплате долгов, о нарушении местных постановлений и вел переговоры с лендлордом. Каждый четверг вечером, после того как на базаре закрывались лавки, пекари и пивовары так и вились вокруг него, поскольку бейлифу принадлежало исключительное право назначать недельные цены на зерно, а следовательно, на хлеб и эль. Высокому общественному положению бейлифа соответствовал определенный церемониал. Он и его помощник

были одеты на людях в свои мантии, отделанные мехом; от дома до здания

гильдии их сопровождали сержанты, несшие перед собой свои жезлы. Раз в

неделю эти одетые в кожаную форму должностные лица получали от бейлифа

и его помощника инструкции и сопровождали их на базаре по четвергам и

на ярмарке в ярмарочный день к приходским приделам возле Рогейшен, а

также в церковь и из церкви по воскресеньям. В церкви у них были свои

почетные места. На представлениях в здании гильдии они, вероятно,

сидели вместе со своими женами в первом ряду {9}.

Пробыв год в должности бейлифа и проведя в качестве председателя тринадцать заседаний суда письменного производства, Джон сделал первый шаг вниз: собратья не избрали его вновь в бейлифы, хотя иные занимали этот пост и более одного раза (пивовар Роберт Солсбери был Удостоен такой чести трижды). Однако городская корпорация продолжала использовать опыт Джона. В 1571 г. он был назначен главным олдерменом и помощником нового бейлифа Адриана Куини, торговца шелком и бархатом соседа Джона по Хенли-стрит. В январе следующего годаа во время зимней судебной сессии они вместе отправлись в Лондон по делам города, имея разрешение от олдерменов и членов муниципалитета действовать "по своему усмотрению".

Как общественное лицо и человек, пользовавшийся безусловным доверием, Джон заверял официальные документы корпорации своим знаком. Обычно он использовал в качестве такого знака изящное изображение двух циркулей; с помощью этих инструментов снимали мерки и наносили узоры на лицевой стороне перчаток. Однажды он употребил другой знак, который, по некоторым предположениям, изображает распорку, употреблявшуюся при простегивании перчаток, или, как ее называли, "ослик". Правовые документы (например, опись имущества и движимости Генри Филда) он заверял крестом. Исходя из этого, естественно сделать вывод, что он был неграмотным. Но так ли это на самом деле? Грамотные люди, как утверждали некоторые крупные специалисты, порой предпочитали употреблять знак, например Адриан Куини, чей знак или эмблема (перевернутая прописная буква Q) украшает ту же страницу судебных документов, что и знак Шекспира. Нам известно, что Куини умел подписывать свое имя, так как до нас дошли написанные им письма. Крест на документе символизировал крест господень и свидетельствовал о благочестии подписавшегося; другими словами, его изображение было равносильно клятве. Некоторые исследователи высказывали предположения, что знак циркуля означает "бог окружает нас", а распорка имеет еще какое-то, не поддающееся расшифровке аллегорическое значение, но для пишущего эти строки, не скрывающего своего скептицизма, знаки Джона Шекспира символизируют только ремесло последнего, и не больше. Точно известно, что Джон вел сложные муниципальные дела и что грамотность была необходима человеку, ведущему счета. Верно, однако, и то, что неграмотные люди могут обладать тонкой деловой проницательностью. Возможно, некоторый свет на эту проблему прольет один весьма любопытный документ, составленный в 1596 г. Это иск вдовы Маргарет Янг (сестры Ричарда Филда) против другой вдовы, Джоан Перрот, из-за "обманным путем" присвоенного имущества, где при перечислении предметов сказано: "Мистер Шекспир (Shaxpere), одна книга". Вероятно, запись имеет отношение скорее к Джону Шекспиру, чем к Уильяму, но нельзя утверждать это наверняка; и хотя наличие книги указывает на умение ее владельца читать, иметь книгу еще не значит пользоваться ею. Итак, Джон Шекспир, возможно умел читать и писать – есть несколько убедительных доводов в пользу такого заключения. Однако ни одного его автографа не сохранилось. Его муниципальные обязанности вовсе не требовали от нею такого рода умения (писец всегда готовый к услугам, находился рядом с пером в руке) и, поскольку Джон рос как сын фермера-арендатора в селении, где не было школы, возможность получить образование была для него ограниченна.

Нам хорошо известно, что, достигнув самой высокой выборной должности в Стратфорде, мастер Шекспир намеревался обратиться в геральдическую палату с просьбой о присвоении фамильного герба. В качестве бейлифа города с муниципальным статусом он занимал одну из тех "многих достойных и почтенных должностей, находясь на которой мог заслужить фамильный герб, подобно тем, кто занимал такие же должности". Так писал сэр Джон Ферн в 1586 г. в своей книге "Описание гербов мелкопоместного дворянства". "Если какое-либо лицо достигало некой должности или звания по службе – церковной, военной или гражданской... – говорилось далее в книге, – чиновник геральдической палаты не должен отказывать оному гражданину в учреждении герба, если указанное лицо обращается к нему с непосредственной просьбой и обязуется носить оный герб безупречно; с этого времени его герб заносился в матрикул и становился гербом его семьи и его потомков, а имя его заносилось в официальный список знатных и благородных" {11}. Однако никаких последствий ходатайство Джона не имело, хотя он и получил из геральдической палаты "образец", или эскиз, своего герба. Много лет спустя, когда его сын обратился с такой же просьбой (вероятно, от имени отца), геральдмейстер Кларенсью отметил: "А человек этот был мировым судьей в Стратфорде-на-Эйвоне. Будучи мировым судьей, он женился на дочери и наследнице Ардена, был хорошо обеспечен и habilete (правоспособен)" {12}.

Что же произошло? Есть основания предполагать, что для Джона Шекспира наступили тяжелые времена. Прежде столь педантично посещавший собрания городского совета, од перестал являться на них после 1576 г., пропустив все, кроме одного заседания, о чем свидетельствуют сохранившиеся до наших дней протоколы. Его собратья по совету, очевидно, продолжали надеяться на его возвращение, так как год за годом – дольше, чем в случае отсутствия какого-либо другого члена совета, – они сохраняли его имя в списке олдерменов. Свое внимание к нему они выказывали и иными способами. Когда в совете встал вопрос о налоге для экипировки солдат, они потребовали с Джона всего лишь три шиллинга и четыре пенса, то есть сумму, которую выплачивали члены муниципалитета, вместо того чтобы потребовать двойной налог, который взимался с олдермена. Однако прошло больше года, а он все еще не выплатил даже эту урезанную сумму. В день выборов в 1578 г. городская корпорация строго оштрафовала (на 20 шиллингов) одного из отсутствовавших, Джона Уилера, но мастера Шекспира оставила безнаказанным. В следующем ноябре совет проголосовал за то, чтобы каждый олдермен давал четыре пенса в неделю на нужды бедных, кроме "г-на Джона Шекспира (Shaxpeare) и мистера Роберта Братта, которые не должны платить каких-либо сборов". Братт был старым и немощным и, во всяком случае, не считался больше олдерменом: ему оставалось жить меньше года. Наконец 6 сентября 1586 г. совет избрал двух новых олдерменов, "ибо г-н Уилер желает выйти из нашего общества, а г-н Шекспир (Shaxpere) не является на объявляемые заседания в течение долгого времени".

Картина получается довольно цельная. Джон Шекспир наделал долгов и теперь обменивал землю на наличные деньги. 14 ноября 1578 г. он выручил 40 фунтов стерлингов, заложив часть наследства своей жены (дом и 56 акров земли в Уилмкотте) ее зятю Эдмунду Лэмберту из Бартона-на-Хите, которому уже был должен. В тот же самый день Роджер Сэдлер, пекарь с улицы Хай-стрит, составил завещание, отметив, что Эдмунд Лэмберт и Эдвард Корнуэл (второй муж Маргарет Арден) должны ему 5 фунтов "в счет долга мистера Дж. Шекспира (Shaksper)". Когда на Михайлов день в 1580 г. наступил срок уплаты 40 фунтов, Джон не смог вернуть их. Таким образом, Лэмберт продолжал удерживать за собой заложенное имущество и владел им еще семь лет до самой своей смерти. После этого началась тяжба в Суде королевской скамьи в Вестминстере – Джон пытался взыскать свое имущество с сына и наследника Лэмберта, Джона. В исковом заявлении Шекспира против Лэмберта от 1588 г. перчаточник утверждал, что Джон Лэмберт обещал ему уплатить к 26 сентября 1587 г. дополнительные 20 фунтов стерлингов в обмен на формальную передачу последнему в полное владение уилмкоттского имения Джоном и Мэри Шекспирами, а также их старшим сыном Уильямом (Johannes Shackespere et Maria uxor eius, simulcum Willielmno Shackespere filio suo). Лэмберт заявлял, что не давал каких-либо подобных обещаний. В другом иске, возбужденном через десять лет, на этот раз в канцлерском суде, Джон и Мэри Шекспиры утверждали, что они предлагали старшему Лэмберту эти 40 фунтов за свое имущество, но тот отказался их принять: он хотел, чтобы они выплатили ему деньги по другим долгам. Шекспиры никогда не вернули себе земли, которая являлась частью имения Эсбис. В ноябре 1578 г. Джон и Мэри Шекспиры передали право еще на 86 акров земли в Уилмкотте, включавшие в себя луговину и пастбище, родственнику Уэбба и другим лицам на несколько лет, по истечении которых земля должна была быть возвращена первоначальным владельцам, с тем чтобы перейти в собственность наследников Мэри; и вновь нужда в наличных деньгах, безотлагательная нужда, видимо, побудила их заключить эту сделку. Шекспиры были вынуждены также отказаться от своей девятой части во владении двумя домами и 100 акрами земли в Снитерфилде, от имущества, которое они сдавали в аренду Александру Уэббу, первому мужу Маргарет Арден. Все это они продали в 1579 г. сыну Уэбба Роберту за ничтожную сумму в 4 фунта стерлингов {13}.

Неприятности происходили одна за другой. Во время летней судебной сессии 1580 г. Джон был оштрафован на 20 фунтов стерлингов за неявку в Суд королевской скамьи для представления доказательств своей лояльности по отношению к общественному порядку. (В это время королевские власти подобным же образом наказали по всей Англии более 140 человек, наложив на них штрафы в размере от 10 до 200 фунтов стерлингов; за что – неизвестно.) Тот же самый суд оштрафовал Джона на 20 фунтов, взятых с него в качестве залога за некоего шляпочника, который не представил вовремя гарантий своего хорошего поведения, Вместе оба этих штрафа составили сумму, равную той, которую Шекспиры задолжали Лэмберту по закладной. Удалось ли когда-либо взыскать с них эту сумму после того как их дело было передано в казначейство, из имеющихся в настоящее время документов неясно. Очевидно, Джон Шекспир не всегда имел верные суждения о тех, за кого поручался. Так, 10 фунтов, которые он заплатил, беря на поруки Майкла Прайса, злонамеренного жестянщика из Стратфорда, были для него потеряны. То же самое произошло с 10 фунтами, вложенными им в качестве гарантии за брата Генри, задолжавшего 22 фунта. В данном случае последовал иск, и, чтобы избежать тюрьмы, Джон обратился к своему другу, олдермену Хиллу, за поручительством и даже истребовал судебный приказ о защите неприкосновенности личности от произвольного ареста, с тем чтобы передать дело в другой суд.

Помимо того что обстоятельства не благоприятствовали Джону, его удручали и недоброжелатели. Летом 1582 г он ходатайствовал о залоге мирных намерений от четырех лиц – Ралфа Коудри, Уильяма Рассела, Томаса Логгинджа и Роберта Янга, – "боясь смерти и членовредительства" {14}. Старый Коудри, мясник с Бридж-стрит, был в то время бейлифом, но в молодости его не раз штрафовали за драки. Коудри вновь встретился с Джоном Шекспиром, когда тот в последний раз присутствовал на заседании городского совета 5 сентября 1582 г. Они вместе способствовали избранию нового бейлифа, уладив, видимо, свои разногласия, в чем бы те ни состояли.

Осенью 1591 г. Тайный совет, подстрекаемый ревностным архиепископом Кентерберийским, начал одно из периодических расследований состояния духовного здравия подданных королевства. На сей раз Тайный совет приказал уполномоченным в каждом графстве сообщить о всех тех, кто предоставлял убежище священникам из римско-католических семинарий, иезуитам или "беглецам" и "всем тем, кто упорно отказывается обратиться к церкви". В Стратфорде примерно в марте следующего года осведомители (вероятно, церковные старосты) составили список "уклоняющихся", которые не посещали раз в месяц церковь, как того требуют законы ее величества, и в заключение добавляли: "Мы подозреваем, что поименованные ниже девять лиц отсутствуют на службах из боязни вызова в суд". Среди этих людей назван и Джон Шекспир (Shackspeare). Во "втором свидетельстве" от 25 сентября следующего года уполномоченные – сэр Томас Люси и другие судьи – с удовлетворением сообщили имена католиков, которые в течение года подчинились или обещали подчиниться церкви. В том же самом свидетельстве уполномоченные повторили сказанное их осведомителями об этих девяти: "Говорят, что последние девять человек не ходят в церковь из страха перед вызовом в суд за долги" {15}.

Кое-кто рассматривает этот эпизод как свидетельство того, что трудное положение, в котором оказался Джон Шекспир, является следствием не столько его денежных затруднений, сколько его уклонения от официальной: идеологии. Они видят в нем этакого нонконформистского мученика католической или пуританской веры, отважно или лукаво бросавшего вызов власти и принимавшего участие в отправлении запрещенных обрядов при безмолвной поддержке других "уклоняющихся" из городской корпорации, или же человека, телесно и духовно сломленного властью и потому удалившегося от общественной жизни. Такие толкования не лишены романтической привлекательности, однако Джон Шекспир был торговцем, а не мыслителем. Религиозные воззрения Джона (каковы бы они ни были) вовсе не должны были мешать ему присутствовать на тех заседаниях, где его собратья пуритане вроде Роберта Перрота, состоятельного пивовара, и католики вроде представителей рода Коудри – сохраняли свою веру и свои должности (если их не смещали за упрямое нежелание сотрудничать с властью). Осведомители и уполномоченные в двух случаях ясно констатировали, что Джон Шекспир боялся вызова в суд за неуплату долга. Ни один из этих девяти стратфордских жителей не значился в списке "уклоняющихся" в 1593 г., и большинство из них испытывало финансовые затруднения, например несчастный Джон Уилер-младший: мы знаем, что через несколько лет его дом "совсем разрушился", а амбар "так прогнил, что, того и гляди, рухнет". В ту эпоху помощники шерифа могли производить аресты по воскресеньям и церковь была наиболее вероятным местом, где можно было настичь намеченную жертву. Не являлись ли они туда разыскивать Джона Шекспира по требованию Уильяма Бербеджа, в течение многих лет тщетно пытавшегося взыскать с него причитающие ему 7 фунтов плюс возмещение судебных издержек? {16}

Документы ничего не говорят нам о причинах финансовых затруднений Джона Шекспира, однако мы знаем, что и другие горожане сталкивались с подобными проблемами. Те, кто бывали в западной части центральных графств, а также государственные чиновники отмечали наличие того, что сегодня мы называем "экономическим спадом". По мере приближения конца столетия условия жизни все более ухудшались. В год смерти Джона Шекспира в Стратфорде насчитывалось более 700 бедняков, молодых и старых, что составляло приблизительно половину населения города. Нищета порождает разные беды. Число незаконных рождений, случаев насилия и беспорядка в городе возрастало, и корпорация соответствующим образом наказывала содержателей пивных, торговавших элем, за то, что они содействовали "посредством продажи чрезмерно крепких напитков увеличению в своих заведениях числа ссор и других судебно наказуемых проступков, а также дальнейшему и все большему обнищанию многих бедняков, часто посещающих названные заведения, в то время как их жены и дети доведены до крайних пределов нищеты" {17}.

На этом фоне несчастья Джона Шекспира кажутся менее драматическими. Он еще мог добыть 10 фунтов, чтобы поручиться за кого-нибудь, и суд, оштрафовавший его в общей сложности на 40 фунтов, должен был считать его достаточно состоятельным гражданином. О том, что он не лишился уважения своих сограждан, говорит тот факт, что летом 1592 г. его дважды просили помочь в ответственном деле составления описей имущества умерших соседей торговца шерстью Ралфа Шоу и кожевенника Генри Филда. В некоторых отношениях Джон мог считать себя удачливым. Вслед за дождливым летом 1594 г., "удивительно холодным, как зима", замечает в своем дневнике современник, 22 сентября, в воскресенье, начался большой пожар, охвативший весь Стратфорд. Ровно через год и один день, тоже в воскресенье, город вновь лежал, опустошенный пожаром, ниспосланным [как с удовлетворением замечали пуританские проповедники] "прежде всего за осквернение праздников господних и за пренебрежение словом его, вложенным в уста его верных служителей" 18. 120 жилых помещений и 80 других построек подверглись полному или частичному разрушению во время этих двух пожаров; южную сторону Вуд-стрит огонь уничтожил целиком. На Хенли-стрит небольшой дом, в котором проживал жестянщик Прайс, сгорел дотла, так же как и помещение, которое арендовал шорник Уильям Уилсон. Каким-то чудом дом, где родился поэт, избежал огня. В течение этих беспокойных лет жестокие обстоятельства заставляли Джона Шекспира расставаться со своим имуществом, но это имущество было в основном унаследованным. Он действительно продал свой дом на Гринхилл-стрит незадолго до 1590 г.; этим временем датируется сохранившееся описание его имущества, однако сдвоенный дом на Хенли-стрит, где Джон занимался своим ремеслом и растил детей, он в неприкосновенности сохранил за собой до своего смертного часа и передал сыну-драматургу.

В 1601 г., в последний год жизни Джона Шекспира, городская корпорация была занята защитой своих установленных привилегий, например права самим замещать должность сборщика налогов на базаре, которое оспаривал Цепкий лендлорд Эдвард Гревилль. В том году во время летней судебной сессии Ричард Куини (сын Адриана) отправился в Лондон, чтобы ответить на обвинения, предъявленные его брату. Он вез с собой исковое заявление, котором собственноручно написал "Джон Сэкспир (Sacksper)" наряду с именами других достойных представителей города, включая таких старейшин, как ножовщик Саймов Биддл и Томас Барбер, арендовавший постоялый двор Бридж-стрит. Эти люди были уполномочены выступать я защиту прав города. Однако Джон Шекспир не дожил до того дня, когда бы он смог защитить интересы города, которому служил полвека. В начале сентября он умер, по тогдашним понятиям, глубоким стариком – ему было за семьдесят. 8 сентября его похоронили на кладбище возле церкви св. Троицы. Камень на его могиле давным-давно исчез.

5

ДУХОВНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ ДЖОНА ШЕКСПИРА

Если бы Джон Шекспир оставил завещание, оно должно было бы оказаться в бумагах приходского священника, правда при условии, что вся собственность завещателя находится в приходе {1}. Завещания, описи и несколько бумаг с полномочиями душеприказчикам, оставшиеся от приходского священника, хранятся теперь в архивах дома-музея Шекспира, но среди них нет завещания, сделанного старшим Шекспиром. Возможно, он не оставлял никакого завещания, и его вдова или кто-нибудь из пяти оставшихся в живых детей распоряжались имуществом. Однако более чем через полтора столетия после его смерти другого рода завещание, связанное с именем Джона, таинственным образом обнаружилось в западном крыле дома на Хенли-стрит.

В апреле 1757 г. тогдашний владелец этого дома, Томас Харт, в пятом поколении прямой потомок сестры поэта Джоан, нанял рабочих, чтобы сменить черепицу на крыше. 29 апреля мастер-каменщик Джозеф Мозли, о котором отзывались как о "весьма честном, трезвом и трудолюбивом" человеке, работая со своими людьми, обнаружил небольшую бумажную книжечку между стропилами и черепичным покрытием. Эта книжечка, или буклет, состояла из шести сшитых вместе листов бумаги. Католическое исповедание веры, изложенное в четырнадцати статьях, стало впоследствии известно как духовное завещание Джона Шекспира.

С ведома Харта через некоторое время Мозли передал его стратфордскому олдермену Пейтону из Шотери. Прошли годы. В 1784 г. постоянному гиду по шекспировским местам Джону Джордеку было позволено снять копию с этого документа, у которого к тому времени не хватало первого листа. Он пытался опубликовать ее в журнале "Дежентельменс мэгэзин". "Оригинал, – сообщал Джорден издателю, – написан красивым и разборчивым почерком, правописание в точности такое же, как в посланной мне копии" {2}. Однако документ не произвел впечатления, журнал не напечатал его. Между тем крупнейшие ученые шекспироведы того времени, прослышав об этом открытие через посредство наводившего справки стратфордского приходского священника, преподобного Джеймса Дейвенпорта, вышли на хранившего документ Пейтона. Последний охотно разрешил Дейвенпорту послать эту реликвию Эдмунду Мэлону.

Мэлон в своем кабинете в окружении документов X1 и XVII вв. внимательно прочел завещание. "Почерк, несомненно, не настолько древен, чтобы походить на тот, которым обычно писали около 1600 г., – заключал Мэлон, но вот сейчас передо мною рукопись, писанная актером Аденом в период с 1599 по 1614 г., и другая, написанная драматическим поэтом Фордом в 1606 г. Обе написаны почти тем же самым почерком, что и интересующий нас документ" {3}. Итак, Мэлон объявил, что он "совершенно убежден" в подлинности документа. Отрывок из него Мэлон опубликовал в своем "Историческом описаних, английского театра" во второй части первого тома "Пьес и поэмы Уильяма Шекспира", изданных под его редакцией, 1790 г.

Духовное завещание включает в себя несколько параграфов, вроде следующих, начиная с неполной третьей статьи:

III

"...хотя бы духовно, по воле возлюбив и смиреннейше моля

спасителя моего, да соблаговолит он помочь мне в столь опасном

странствии моем, и да сохранит меня от сетей и коварства лукавых

врагов моих, и да введет меня в беспечальные небеса вечного блаженства

своего.

IV

Сим я, Джон Шекспир, заявляю, что и я уйду из жизни сей, приняв

последнее причастие и cоборовавшись, однако ежели из-за каких-либо

препятствий и помех я не осуществлю обряда, то сейчас на этот случай

прошу и умоляю господа в его величье божьем, да соблаговолит он излить

на чувства мои, внешние и внутренние, святой елей безграничной милости

своей и да простит мне все грехи мои, совершенные зрением, речью,

чувством, обонянием, слухом, осязанием или любым иным способом.

IX

Сим я, Джон Шекспир, заявляю, что воздаю бесконечную

благодарность господу в его величье божьем за все дары, полученные

мной тайно и явно, а именно за дар сотворения моего, искупления,

очищения от грехов, продления жизни моей, и за то, что он призвал меня

к святому познанию его и к познанию истинной его католической веры; но

более всего за его великое упование на покаяние мое, когда возжелает

он в вящей праведности своей взять меня из жизни сей в тот час, когда

я менее всего буду помышлять о том, и даже тогда, когда буду погружен

в нечистые прегрешения мои. Благословенны посему и прославленны да

будут его безграничные терпение и любовь.

XII

Сим я, Джон Шекспир, подобным же образом молю и прошу всех

возлюбленных друзей, родителей, родных и родственников моих ради

милосердия спасителя нашего Иисуса Христа, чтобы они, памятуя

неизвестность грядущего жребия моего и из боязни, как бы я из-за

грехов своих не был ввергнут и оставлен надолго в чистилище,

соблаговолили помочь мне и укрепили меня святыми молитвами своими и

благими трудами и наипаче святым таинством евхаристии, каковое есть

самое действенное средство для избавления душ от муки и страдания, и

ежели по милосердной благости господней и благодаря добродетельным

стараниям ближних моих я освобожусь от муки, то обещаю не оставить их

благодарностью моей за столь великое благодеяние.

XIV

Сим я, Джон Шекспир, заявляю наконец, что с готовностью приму

смерть, каким бы образом она ни постигла меня, подчинив волю мою воле

божьей, принимая оную смерть во искупление грехов моих и славя господа

в его величье божьем за ту жизнь, коей он одарил меня. И ежели

заблагорассудится ему продлить или сократить оную жизнь мою, да будет

благословен еще тысячу и тысячу раз он, в чьи святейшие руки предаю

душу мою и тело, жизнь мою и смерть и молю его о том, чтобы никогда не

попустил он мне, Джону Шекспиру, как-либо изменить это вышеизложенное

завещание мое. Аминь.

Я, Джон Шекспир, написал настоящее заявление, исповедание и

грамоту перед ликом благословенной девы Марии, ангела-хранителя моего

и всего чертога небесного, и заверяю их – таков смысл сказанного мной,

таким да пребудет он ныне и присно и во веки веков, имея силу и

значение завещания, дополнения к оному и распоряжения на случай

смерти, сим подтверждаю его вновь, пребывая в совершенном здравии

душевном и телесном, и подписываю сие собственноручно; желаю унести

оное с собою, или, яснее выражаясь, мои воля и желание в том, чтобы

завещание сие под конец было погребено со мною после смерти моей.

Pater noster, Ave Maria, credo

[Отче наш, богородица дева, верую]

Иисусе сын Давидов, помилуй мя.

Аминь" {4}.

Прежде чем этот том был отпечатан, Дейвенпорт передал Мэлону небольшую, в четверть писчего листа, записную книжку, принадлежавшую Джордену и содержавшую полный текст этого духовного завещания. Озадаченный внезапным появлением недостающей первой страницы, Мэлон поставил несколько четких вопросов Джордену, чьи уклончивые и противоречивые ответы не устранили подозрения ученого. Тем не менее Мэлон опубликовал дополнительные статьи в своих "Исправлениях и дополнениях", включенных в тот же самый том:

I

"Во имя господа, отца, сына и святого духа, пресвятой и

благословенной девы Марии, матери божьей, святого воинства архангелов,

ангелов, патриархов, пророков, евангелистов, апостолов, святых

мучеников и всего чертога небесного и множеств его я, Джон Шекспир,

недостойный сын святой католической церкви, будучи во время настоящего

писания моего в совершенном здравии телесном, в здравом уме, твердой

памяти и разумении, воспомнив, однако, о сомнительности жизни и

несомненности смерти и о том, что, возможно, срезан буду во цвете

грехов моих и призван держать ответ за все прегрешения мои, явные и

сокровенные, и о том, что, возможно, неподготовлен буду к ужасному

испытанию сему через причастие, покаяние, пост, молитву или

какое-нибудь иное очищение, я в названном выше присутствии, в согласии

со своей свободной и доброй волей, распорядился о моем духовном

завещании, признании и исповедании веры, надеясь сим снискать прощение

всех грехов моих и беззаконий и через оное прощение приобщиться жизни

вечной единственно через благости Иисуса Христа, спасителя моего и

искупителя, принявшего образ человеческий, испытавшего смерть и

распятого на кресте во искупление грешных.

II

Сим я, Джон Шекспир, заявляю, признаю и исповедуюсь в том, что в

прошедшей жизни моей был наисквернейшим и величайшим грешником и

посему недостоин прощения без истинного и чистосердечного покаяния в

грехах оных. Но веруя в бесконечное милосердие благословенного

спасителя и искупителя моего, я, ободренный упованием на священное

слово его, надеюсь на спасение и приобщение к царству небесному его

одним из небесное множества ангелов, святых, мучеников, чтобы веки

вечные пребывать в чертоге господа моего.

III

Сим я, Джон Шекспир, свидетельствую и объявляю, будучи уверенным

в неизбежности ухода моего из преходящей жизни сей в иную, вечную,

нижайше прошу и молю благого ангела-хранителя моего не оставить меня в

священных приготовлениях моих признании, исповедании, хотя бы

духовно..." etc.

Позднее Мэлоном овладели глубокие сомнения, и в своей работе 1796 г. "Исследования подлинности различных бумаг и юридических документов", содержавшей его знаменитое разоблачение подделки шекспировских документов Уильямом Генри Айрлендом, он отказался от своей прежней веры в исповедание веры Джона Шекспира. "В моих предположениях относительно авторства этого исповедания я, несомненно, ошибался, – заявляет он, – ибо позднее я получил документы, ясно доказывающие, что это завещание не могло быть составлено кем-либо из членов семьи нашего поэта, что и будет полностью показано в его жизнеописании" {5}. Однако Мэлон умер, не закончив работу над обширной биографией, для которой все эти предварительные изыскания были лишь своего рода вступлением, и исполнитель его литературного завещания, Джеймс Босуэл-младший, не смог найти среди бумаг Мэлона того документального свидетельства, на которое ссылался последний. Возможно, рассуждал Босуэл, Мэлон располагал необнаруженными данными, позволявшими ему приписывать авторство этого завещания другому Джону Шекспиру. Но каким образом католическая декларация некоего сапожника из Уорика оказалась в крыше дома на Хенли-стрит?