Текст книги "Прилив"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7

Он ударил меня. Неожиданно, без всяких объяснений. Просто его кулак приземлился на мою правую щеку. Удар был не сильным, но расчетливым и вышиб из глаз слезу. С тех пор как я покинул школьный ринг, мне никого не приходилось бить. «Тебе следовало ударить первым», – укорил я себя. Ботинки Жан-Кдода прогрохотали по начищенному деревянному полу, по пути он задел и перевернул стул. Жан-Клод удирал.

Внутренний голос благоразумно внушал мне: «Будь осторожен, Сэвидж: он всегда при ноже». Но срабатывали старые рефлексы, к тому же я был слишком занят, чтобы прислушиваться к каким-либо голосам. Я сложил с себя полномочия официанта и распахнул стеклянную, на пружинах, дверь, с разбегу налетев на нее. «Малыш» уже оседлал свой желтый «сузуки» и подпрыгивал, запуская стартер. Фриз из японских лиц с вежливым интересом наблюдал за происходящим с террасы. Я перекинулся через металлический столик, уставленный напитками, и бросился на Жан-Клода. Мне удалось захватить рукой его шею и сдернуть с мотоцикла. Мы с такой яростью молотили булыжник мостовой, что из меня весь дух вон вышибло. Возле моего уха тарахтел мотор «сузуки». От Жан-Клода шел резкий запах пачулей. Он выкручивался, схватив мою левую руку. Жан-Клод был силен. Мои тиски на его шее ослабли. Он тянул на себя мою руку. Я никак не мог понять: зачем? Тут Жан-Клод заорал мне в ухо: «Фрэнки говорит: ты играешь на фортепьянах!» Я повернул голову и увидел, что сцепление мотоцикла – в рабочем положении, заднее колесо рассекает воздух и спицы его серебрятся в свете фонарей кафе. Я мгновенно понял, зачем он тянул мою руку: чтобы ладонь попала в спицы и пальцы поотлетали бы прочь.

Имя Фрэнки в его устах всколыхнуло кровь в моих жилах, словно топливо ракету. Я сделал бросок через спину, откатился, выдернув руку, и почувствовал, как нога уперлась во что-то мягкое. Жан-Клод хрюкнул. Вокруг кричали люди, где-то засвистели. Неожиданно он отпустил меня, акробатическим прыжком вскочил на ноги и нанес мне удар в корпус. Я отступил назад, споткнулся о швартовую тумбу и грохнулся на мостовую. Рев мотоцикла удалялся, растворяясь в звуках ночного города.

Я взобрался на швартовую тумбу. Ко мне рысцой бежал полицейский. Перед фасадом ресторана стоял Жерард: руки подняты, словно он собирался выполнить вертикальный взлет. Толпа расходилась. Я стоял, дрожа от возбуждения: еще секунд пять я был готов убить кого-нибудь.

– Уладь дело с полицией, – сказал я Жерарду.

Затем улыбнулся и отвесил легкий поклон японцам, чей столик я сшиб. Официанты роились вокруг них, словно антитела, нахлынувшие к месту действия инфекции.

Фрэнки стояла внутри ресторана. Руки ее повисли вдоль туловища, губы побелели.

– Где Жан-Клод? – спросила она.

Я глубоко вздохнул.

– Ему пришлось убраться восвояси.

– Ты ударил его!

– Он первым нанес удар.

– Но ты схватил его за шиворот, – упорствовал Фрэнки. – Я видела. Жан-Клод – мой парень. Ты ревнуешь, и потому ударил его. Ты жалок.

«Ах, черт! – подумал я. – Несправедливо, до чего же несправедливо».

– Позволь мне объясниться, – попросил я.

Трогательные оправдания были коньком Мэри Эллен. В соответствии с байкой, которой Фрэнки кормили с младенческих лет, папочка добрый, но непредсказуемый: никогда нельзя знать, что он может выкинуть в следующее мгновение. И потому веселись со своим папочкой дорогая, но никогда, никогда не доверяй ему ни на йоту.

– Ты явился, чтобы все испортить. Мамочка предупреждала, что это в твоем духе. Она говорила, что я спятила, согласившись поработать у твоего друга.

Подошел Джастин.

– Все в порядке? – спросил он.

– Он задира, – пожаловалась Фрэнки.

– О, приехали, – неодобрительно, но вовсе не свирепо воскликнул Джастин. – Да ведь тот молодец первым ударил. Выпей-ка чего-нибудь.

– Джин и тоник, – не глядя на меня, решила Фрэнки. – Она знала, что я (да и Мэри Эллен тоже) не переношу, когда от нее пахнет спиртным.

Я все стоял там. Ребра мои были целы. Избегая глаз Джастина и смущенных взглядов экипажа «Ариадны», я обсосал костяшки пальцев, ободранные о щетину ухажера моей дочери.

– Твой друг, – отчеканил я, – затолкал Бьянку в камин. И пытался оттяпать мне пальцы спицами своего мотоцикла.

– Сожалею, что он упустил такую возможность, – в сердцах выдохнула Фрэнки и, залившись слезами, ринулась через бар к лестнице. Хлопнула дверь. А я стоял там, истекая кровью и душой. Ты выбит из колеи; ты потерял над собой контроль; ты делаешь то, чего от тебя и ждут.

«Сэвидж, – подумал я, – твоя жизнь – сплошные неприятности».

– Вот незадача, – сказал Джастин. – Я поступил бы также.

Его слова не утешили меня.

Кто-то покашливал под моим боком. Это был Жерард.

– Вы не пострадали? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Возникло некоторое затруднение...

– С полицией?

– Нет, с ними-то все улажено. Господин Тибо сказал... так вот, он сказал, что в его отсутствие все возникающие затруднения будете разрешать вы.

Глаза его смотрели встревоженно. Я кивнул.

– Так вот, женщина-посудомойка... ушла.

– Жизель?

– Она звонила, что не сможет прийти. У нас некому мыть посуду.

– А почему?

– У ее брата какие-то сложности. Она должна помочь ему. – Жерард вздохнул. – Это часто происходит.

Я тоже вздохнул:

– Где у вас фартуки?

– Простите?

– Фартуки!

Нынче вечером я только на то и был годен, чтобы мыть посуду.

– Пока вы не найдете кого-нибудь еще.

– Ну что ж, мы уходим, – сказал Джастин. – Поужинаем на яхте. Как правило, мы ненадолго отплываем каждый вечер.

Я локтями проложил дорогу к пружинной двери в испарения и суматоху кухни, устроился возле большой раковины и налил себе стакан столового бургундского шеф-повара. Часы показывали без пяти восемь. Я отыскал резиновые перчатки, чтобы предохранить мои израненные пальцы, и приступил к делу.

Гнев улетучился. «Дай Фрэнки время, чтобы остыть, – думал я. – Найди Жан-Клода и выясни, зачем он разыскивает Тибо».

Без пятнадцати десять груда больших тарелок была перемыта. Несмотря на перчатки, мои ободранные суставы ныли. Неожиданно возле моего плеча возник Жерард.

– К вам пришли, – сообщил он.

– Скажи, что я занят.

– Это господин Фьюлла.

– Так ему, должно быть, нужен Тибо?

Жерард отрицательно покачал головой.

– Нет, он именно с вами желает говорить.

Я вытер руки, снял фартук и вышел в зал ресторана.

За одним из столиков сидел невысокий человек. Перед ним стоял стакан минеральной воды. Его длинные седые волосы, словно львиная грива, были зачесаны назад от лица, цвета и текстуры очищенного от скорлупы грецкого ореха. Он сидел, откинувшись на спинку стула и уставясь своими черными, острыми, как два шила, глазами на фотографии Тибо в баре. Люди посматривали на него, и, чувствовалось, не потому, что знали, кто он, а потому, что человек этот был овеян некоей атмосферой, на которую просто невозможно не обратить внимания, как, скажем, на плавучий маяк.

Увидев меня, Фьюлла встал и пошел навстречу.

– Господин Сэвидж, – сказал он. – Я так много слышал о вас.

У него был грубый южный акцент.

– Послушайте, – продолжал он. – Я в затруднении, и мне нужна ваша помощь. Идемте.

– Но куда?

– Я хочу кое-что показать вам. Это займет не более часа.

Его маленькая рука схватила мою. Он направил меня к входной двери.

– Звонил Тибо, – сообщил Фьюлла. – Он вынужден уехать.

– Он сказал куда?

– Нет, конечно. Ведь это Тибо.

Посреди пешеходной аллеи незаконно сиял длинный черный автомобиль. Полицейский уже начал предъявлять претензии.

– Спокойно, сынок, – сказал ему Фьюлла.

Шофер распахнул дверцу.

– Садитесь, садитесь, – дважды повторил Фьюлла.

– Послушайте, – возразил я. – Меня работа ждет.

– Это ненадолго, – успокоил Фьюлла. – У меня есть новости для вас.

Я сел в машину, и меня объял запах дорогостоящей обшивки. Автомобиль заурчал, съехал с тротуара на дорогу и направился вдоль Старого порта, огибая его.

– Атлантика, – рассуждал Фьюлла. – Люди так неприветливы и так организованы, что не одобряют лидерства, коммерческого лидерства, когда замечают его.

Возле дорожного указателя "Порт «Минимес» мы свернули направо. Строения поредели. Послышалось мерное гудение вертолетного двигателя. Лимузин съехал с дороги на бетонированную площадку, возможно, баскетбольную. Посреди нее, словно электрическая оса, жужжал маленький вертолет.

– Пересаживаемся, пересаживаемся, – поторапливал Фьюлла.

Он проворно потрусил к вертолету и вскарабкался на борт. Я пригнул голову и последовал за ним: если кто-либо и знал, что произошло с Тибо, то прежде всего – его спонсор.

В вертолете было три места. Мы пристегнули привязные ремни. Двигатель «стрекозы» взвыл. Огни Ла-Рошели отступили вниз. Слева по борту потянулась усеянная гроздьями огоньков земля, справа – пустынное черное море с редкими вспышками буев. Мы направлялись вдоль побережья на юг.

Что-то холодное коснулось моего локтя. На фоне света я увидел силуэт руки Фьюлла, в которой была зажата бутылка. Шампанское.

Еще десять минут назад я мыл посуду. Смех разбирал меня. Но Фьюлла, похоже, не относился к людям, которым нравится, когда над ними смеются. А потому я кивнул, освежил рот маленькими холодными иголочками напитка и решил соблюдать спокойствие, пока не станет достаточно тихо для того, чтобы задавать вопросы.

Огни внизу поредели, если не считать пучок света посреди широкой черной подушки тьмы. «Стрекоза» завалилась на борт, пошла на снижение и наконец приземлилась, легкая как мотылек. За иллюминаторами, на расчищенном участке соснового бора, стояли серые прожектора, большие бетономешалки и бульдозеры. За ними виднелись бетонные плиты, из которых, словно зубная паста, выдавленная из тюбика, торчали ржавые пруты арматуры. Винт вертолета сбавил обороты и затих.

– Добро пожаловать в «Руаём де фар».

«Царство маяков». Джордж говорил о нем как об объекте шуток. Но предстало оно как тьма денег, гниющих в лесу. Как законсервированный строительный объект. Как бедствие.

– Идемте, – сказал Фьюлла.

Он повел меня к единственной завершенной постройке на этой прогалине: бетонной коробке высотой в тридцать футов. Мы поднимались по лестничным пролетам, пока не оказались на самом верху.

– Кафе «Маяки», – сказал Фьюлла. – Они вон там.

Фьюлла махнул рукой: прожектора погасли. Мы находились в центре острова Олерон, на поросшей лесом возвышенности, судя по всему, представляющей собой большую дюну. Мои глаза начали приноравливаться к темноте. Поверх верхушек сосен виднелась луна, освещавшая море вдалеке. А на нем в трех четвертях пути до горизонта, словно жучки-светлячки, таинственно перемигивались друг с другом маяки.

– Ну как, хорошо? – спросил Фьюлла. – Вы сейчас выпьете здесь аперитив.

– Прекрасно, – согласился я.

Это было бы прекрасно для любого, кто любит пить аперитив и смотреть на маяки.

– Да, – сказал Фьюлла. – Но они не позволяют мне начать строительство.

– Кто «они»?

– Власти. У этой публики в жилах не кровь течет, а водица. Я приобрел участок земли, а власти теперь утверждают, будто он предназначен исключительно для произрастания деревьев и пения птичек. Я добр к этим бюрократам, что предоставляют разрешения. Я хочу заботиться о них так же, как дома забочусь о тех, кто работает на меня. Но они и слушать не хотят, запрещают строительство, и все. Потому что относятся ко мне с недоверием: ведь я – иноземец.

– Прискорбно слышать подобное.

– Да, – сказал Фьюлла. Очевидно, он считал это само собой разумеющимся.

Фьюлла поднял руку – вновь зажглись прожектора. Он стал осторожно спускаться по ступенькам. И я понял, что Фьюлла – старый человек, который лишь благодаря энергии ума кажется моложе своих лет.

– И потому я должен поднять свой авторитет. Для этого мне и понадобился Тибо. Но он исчез. И я хочу, чтобы вы совершили для меня плавание на «Плаж де Ор».

– На «Плаж де Ор»?

– Так называется яхта. Хорошая лодка, которую я приобрел для Тибо.

Вероятно, Фьюлла имел в виду яхту, которую был призван заменить шестидесятифутовый «Аркансьель». Тибо купил ее сам; но некоторые спонсоры склонны преувеличивать роль, которую они играют в жизни капитанов. Лодка эта была довольно быстра, хотя, по стандартам верфи «Яхты Сэвиджа», не вполне продумана.

– Она сейчас в Ле-Сабль-де-Олонн, но нет Тибо, чтобы управлять ею. И потому я хочу, чтобы вы приняли участие в «Тур де Бель-Иль» вместо него.

В гонке «Тур де Бель-Иль» обычно принимало участие весьма пестрое общество. Там наверняка будет большинство самых великолепных яхт года, каждая из которых – реклама своего спонсора. Французское телевидение будет давать передачи о гонке в самое лучшее время.

– Я хочу, чтобы пресса узнала об этом, – сказал Фьюлла, обводя лесную прогалину наполеоновским жестом своей маленькой руки. – И подняла шум. Они возжаждут этого, стоит им только узнать о проекте побольше. Ваша задача – заработать для меня несколько дюймов в газетной колонке.

– Ясно, – сказал я.

– Как идут ваши дела?

– Так себе.

Сквозь лучи прожекторов мы возвращались на борт «стрекозы» Фьюлла посмотрел на меня чересчур долгим взглядом. Он выполнил свое домашнее задание. Он знал, как идут дела.

– Я слышал: вы рассматриваете предложение Арта Шеккера?

– У вас неплохо поставлена разведка.

Фьюлла усмехнулся.

– Мы сами строим на юге яхту для Кубка Америки.

Глаза его смотрели жестко и проницательно.

– Возможно, мы когда-нибудь встретимся на разных бортах, но сейчас, пожалуйста, поддержите меня. С вами поплывет Ян. Он знает дистанцию. Можете захватить с собой кого пожелаете: прокатиться. Я слышал, Бьянка Дафи сейчас в Ла-Рошели.

Он улыбнулся, по-стариковски обаятельно, словно вспыхнул шар указателя перехода размером с пинту.

– Благодарю за честь.

– Нет, это я вас благодарю, – возразил Фьюлла. – И чтобы доказать свою признательность, я выплачу вам гонорар независимо от того, выиграете вы или проиграете, а в случае победы – еще и премию.

Он рассмеялся, потому что мы оба понимали, что делаем, и честь не имела к этому никакого отношения. Фьюлла назвал такую сумму гонорара, которая позволила бы мне оплатить не только счет ремонта «Аркансьеля», но и паром для возвращения домой. Он посерьезнел.

– Отправляйтесь в Ле-Сабль-де-Олонн, как только сможете. Или пошлите Бьянку пригнать яхту. Там будет экипаж. А если увидитесь с Тибо, передайте ему, что я рассержен.

– Так вы не знаете, где Тибо?

– Нет, – сказал он. И снова глаза его задержались на мне. – Думаю, он валяет дурака. На самом деле...

Фьюлла посмотрел на свои руки, широкие, короткие, умелые.

– Если Тибо вдруг объявится, вы оба сможете принять участие в гонке. А если не объявится... вам, не исключено, придется притвориться, будто он на борту. Сможете устроить это?

– Вероятно, – согласился я, – Почему нет?

– Тибо – местный парень, – объяснил Фьюлла. – Он здесь авторитет. Буду вам признателен.

Если мы победим, это будет поставлено в заслугу Тибо, а не мне. Но Фьюлла – человек влиятельный, а одна добрая услуга влечет за собой другую. К тому же сейчас я страдал именно из-за отсутствия влиятельных друзей.

Мы поднялись на борт «стрекозы».

– Так тому и быть! – сказал Фьюлла.

Вертолет доставил нас обратно в Ла-Рошель. Как только мы вышли из «стрекозы», Фьюлла пожал мне руку. Ладонь его была холодной и влажной на ощупь. Лицо в свете фонарей казалось серым, губы – синими.

Я вернулся на кухню, к раковине для мытья посуды.

Ресторан опустел лишь к часу ночи. Я запил шампанское Фьюлла стаканчиком столового бургундского и отправился наверх.

На второй день после долгого путешествия всегда наступает изнеможение. Одолевая последний пролет лестничного марша, я почувствовал такую слабость в коленках, что засомневался: дойду ли до двери.

В апартаментах витал дивный женский дух. Лампы были погашены. Я сел на кровать и прошелся по своим карманам. «Никогда не оставляй ничего в карманах, – говаривала мать. – Если там деньги, они могут ввести в искушение служанок, а если что-либо иное, то эти ленивые, ни на что не годные неряхи (каждая последняя из них) выбросят все вон». И это при том, что у нас никогда не было никаких служанок.

Я аккуратно сложил стопкой монеты и бумаги, оставив сверху листочек с названием страховой брокерской конторы, нацарапанный в баре Бьянкой: "Агентство «Джотто». Не успел я положить голову на подушку, как настало утро.

Согласно телефонному справочнику, агентство «Джотто» находилось в порту «Минимес».

Кроме меня, в квартире никого не было. Часы показывали десять. Уныние овладело мной, стоило лишь вспомнить, что мы с Фрэнки в размолвке и по какому поводу. С трудом передвигая ноги, я спустился вниз в поисках кофе: Фрэнки помогала слепой женщине наклеить ее фальшивые ресницы. Слепая доканывала свое старое сердце, начиная утро кофе с коньяком. Фрэнки искоса взглянула на меня своими удлиненными глазами и задрала нос.

– Твой дружок Жан-Клод – головорез, – сказал я.

– Ты сам затеял драку.

Уныние стало беспросветным, но я старался не обращать на это внимания и продолжил:

– Послушай меня. Он всегда при ноже. Вчера, когда я обнаружил его в доме Тибо, он пытался использовать нож против меня. Я не хочу, чтобы ты когда-либо виделась с ним впредь.

– О, – произнесла Фрэнки таким тоном, что стало совершенно ясно, что она думает о моих желаниях. – Ты надеешься, я поверю всему этому вздору?

– Да.

Пять лет назад, а именно, когда я покинул цирк «Кракен», Мэри Эллен показала мне спальню Фрэнки. Там была полка с альбомами для наклеивания разных вырезок. Альбомы ломились от газетных публикаций о морских подвигах Майкла Сэвиджа за предшествующее десятилетие.

Но то было пять лет назад.

– Я не верю ни единому твоему слову, – заявила Фрэнки. Лицо ее раскраснелось. – И знаешь почему? Потому, что я считаю: ты из ревности...

– Что?!

– Ты чертовски ревнив. Мамочка говорила. Она предвидела, что когда я начну встречаться с каким-нибудь парнем, когда я влюблюсь ты рассвирепеешь, так как это будет означать, что не ты уже центр мироздания, хотя, по сути, ты им никогда и не был. Мамочка говорила, что ты слишком много времени провел наедине с самим собой на своих яхтах, думая только о себе.

– Я вовсе не пытаюсь читать тебе нравоучения, – сказал я.

– О, пытаешься, и еще как.

Я сжал ее запястье.

– Послушай...

– Что ж, продолжай, – перебила Фрэнки. Глаза ее сверкали. – Поколоти меня. Отрешись от своих принципов.

Я отпустил ее руку.

– Благодарю, – сказала Фрэнки. – Кстати, кто указывал тебе, с кем гулять, когда ты был в моем возрасте?

Когда я был в ее возрасте, я уже вел свое собственное чартерное судно из Антигуа, и в течение двух лет никто не указывал мне, что делать.

Фрэнки с превосходством посмотрела на меня своими канадскими глазами и вышла из комнаты.

Слепую женщину звали Анни. «Молодежь всегда находится в состоянии влюбленности», – сказала она; ее незрячие зрачки беспомощно метались среди кошмарных накладных ресниц.

Я согласился, что, дескать, да, конечно, так оно и есть, и напомнил себе, что гнев – плохой советчик.

– Это все возраст, – сказала слепая Анни. – Она выйдет из него.

Я согласился, что да, конечно, она выйдет. Но в том-то и дело, что, как человек, любящий Фрэнки, я был очень встревожен: она слишком давно вышла из переходного возраста, чтобы теперь иметь шанс измениться.

Глава 8

Агентство «Джотто» занимало нижний этаж здания, которое выглядело так, словно было возведено на скорую руку буквально неделю назад человеком, который прежде проектировал оранжереи: сплошное стекло, за редким исключением, из темно-синего винила. Внутри помещения за виниловым письменным столом сидела сильно накрашенная блондинка. На виниловом кофейном столике лежали тонкие проспекты, рекламирующие страхование яхт на выгодных условиях. По виниловым стенам плавали лодки: яхты в основном и пара маленьких, должно быть каботажных, судна. «Securite en Mer», – гласила вывеска, что означало: "Безопасность на море с «Джотто».

Рекламные плакаты попахивали сплошным надувательством, низкими премиальными и сложными исками. Где-то за всем этим обычно находится брокер, связанный со страховой компанией, который рекламирует свой интеллект и надеется, что никто не вляпается в переделку. Если бы предстояла выплата, то путь в банк надолго затянулся бы разного рода увертками и софизмами. Лично я не стал бы страховать яхту, подобную «Аркансьелю», в таком месте.

Блондинка сказала, что брокер, вероятно, отлучился пообедать, и спросила, не подумал ли я о том, чтобы загодя договориться о встрече. Я сказал: «Нет», встал и прошествовал через офис в одну из внутренних комнат. Блондинка подняла трубку местного телефона и в два счета организовала мне встречу с господином Буффе.

У этого господина была стрижка «авианосец», очки в золотой оправе, сердечная улыбка и костюм из ткани наподобие мягкий твид. Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, откинулся на спинку мягкого вращающегося стула и спросил, чем может быть полезен.

– У вас застрахована яхта под названием «Аркансьель»?

Господин Буффе еще шире заулыбался.

– Мы являемся звеном обширной страховой цепи по всей Европе, месье. Только на западе Франции мы застраховали двадцать шесть тысяч яхт. Я помогу вам, если это в моих силах. – Судя по глазам, он, несмотря на растянувшиеся в улыбке щеки, вовсе не намеревался этого делать. – Полагаю, у вас есть сертификат страховки?

У меня его не было.

– Я построил эту яхту, – сказал я и объяснил затруднения с доставкой судна и его оплатой. – И потому, в отсутствие господина Леду, я желаю сделать исковое заявление.

Теперь улыбка брокера смахивала на гримасу, как если бы он надкусил лимон:

– Страховка оформлена на имя господина Леду, а вы желаете сделать исковое заявление в свою собственную пользу?!

– Верно.

– Весьма сожалею, – отрезал Буффе, – но только сам господин Леду вправе сделать такое заявление. Мы не сможем помочь вам, пока от него не поступят соответствующие указания.

– А он не говорил с вами?

– Нет.

Брокер приподнял свои пухлые руки и привел в порядок стопку документов на столе, а затем ловко выудил один из них из этой стопки, словно сдающий в баккара незаметно достал карту из ботинка. Меня более не задерживали.

Удивляло не то, что брокер не имел намерения выплачивать страховку, а то, что Тибо не вошел с ним в контакт. Когда вы теряете квартиру или ваша яхта разбивается вдребезги, то, прежде всего, вы сноситесь со своим спонсором и со своим страхователем. Тибо по натуре вовсе не был скрытным.

Когда я вышел в приемную, возле здания остановился длинный «мерседес». Смуглый коренастый водитель открыл заднюю дверцу. Из машины вышли двое. Сначала первый, в бермудах с узором из цветов красного жасмина и с копной крашеных волос, блондин, покрытый бронзовым загаром. Он стрельнул глазами направо-налево и что-то сказал человеку на заднем сиденье «мерседеса». Тот тоже вышел. У него были черные, масляные волосы и красивое римское лицо, утяжеленное преуспеванием: щеки, хотя и едва заметно, уже начали сливаться с шеей. На нем был рыжевато-коричневый костюм в полоску. Водитель и блондин следовали непосредственно за ним. Он толкнул входную дверь, и вся компания вошла в офис.

Блондинка подняла глаза, и ее будто током ударило.

– Господин Креспи, – молвила она.

Тот на ходу одарил ее широкой механической улыбкой. Он и сопровождавшие его лица сразу же прошли во внутренний офис.

– Так это Креспи? – спросил я.

– Хозяин. – Блондинка порозовела и разволновалась. – Он наносит визит.

– А, – протянул я.

Хозяин, господин Креспи, был тем самым человеком, который вчера вечером находился в кокпите «Уайт Уинг». Это он не уступил ни дюйма, когда Бьянка провела «Аркансьель» буквально под носом у кеча. Мужчины, сопровождавшие Креспи, должно быть, служили у него секретарем и шофером, но выглядели они скорее как телохранители. Немного найдется страховых брокеров, которые чувствуют необходимость обзавестись телохранителями.

Когда я вернулся в Старый порт, часы показывали двенадцать и столики на мостовой были заполнены народом. Жерард стоял у двери, рот его то открывался, то закрывался, как у выброшенной на берег кефали.

– Что с тобой? – спросил я.

– Мадемуазель... Она нездорова.

– Мадемуазель?

– Фрэнки.

Я ощутил пустоту там, где должен был бы находиться желудок, и кинулся в дальнюю часть ресторана. Фрэнки стояла за стойкой бара, спиной ко мне, и начищала стаканы. Обычно ее плечи были развернуты. Сейчас же Фрэнки понурилась, а ее синее джерси обвисло.

Мне была знакома эта поза, и, увидев ее, я пал духом. В раннем детстве через руки Фрэнки прошли последовательно увечные гусеницы и трехногий мышонок. Она подбирала их, ухаживала за ними, но они умирали. Всякий раз при этом плечи Фрэнки опускались и наступал конец света.

Мэри Эллен придерживалась мнения, что общение с парнями снимет у Фрэнки этот комплекс. Но Мэри Эллен обладала непоколебимой склонностью судить о чувствах других людей по своей собственной, пробной, как скала, психологической устойчивости. Фрэнки была еще не в том возрасте, когда проводят различие между людьми и трехногим мышонком. К примеру, парень из гаража – достаточно подходящая кандидатура, если вы одобряете встречи вашей пятнадцатилетней дочери с двадцатипятилетним смазчиком, на суставах пальцев которого вытатуировано его имя. Фрэнки пыталась спасти его от самого себя, а он благосклонно принимал ее стипендию и тратил деньги; на Шерон из магазина по продаже чипсов. И опять опускались плечи Фрэнки.

Разумеется, прежде в том не было моей вины. Но теперь вина была моя. Все, что я мог сделать, это повториться. «Он проходимец. Я поступил так ради твоего же благополучия, потому что люблю тебя», – хотел сказать я.

Но вместо этого произнес лишь:

– Фрэнки!

Она обернулась. Лицо ее обычно было «сердечком», как выражаются люди, склонные к образным характеристикам. Теперь же левый глаз Фрэнки потемнел и закрылся, одна щека опухла, кожа побагровела от синяков, а губа была разбита.

– Что случилось?! – спросил я, лишь только дар речи вернулся ко мне.

Фрэнки смотрела на меня уцелевшим глазом, машинально вытирая зажатый в руке стакан.

– Случайность, – выдавила она, чуть не плача.

– Что произошло?

– Я тебя ненавижу.

– Что он сделал?

– Жан-Клод сказал: я виновата в том, что ты дрался с ним. Он оттолкнул меня. Я не удержалась на ногах и ударилась головой о стул, В том не его вина. Жан-Клод ужасно расстроился. Он ничего не мог с собой поделать.

Сердце мое тяжело стучало. Дыхание сперло.

– Где он живет? – спросил я.

Стакан, который Фрэнки держала в руке, полетел мне в голову, но миновал ее. Фрэнки выбежала из бара и бросилась к двери с надписью «Частные апартаменты». Я стоял похолодевший, прислушиваясь к рыданиям, которыми разразилась Фрэнки, достигнув лестничной площадки. Рядом со мной, ломая свои длинные бледные руки, пускал слезу Жерард.

– Женщины есть женщины, – сказал он.

Я сходил за совком и щеткой и собрал осколки. А затем потащился наверх и постучал в дверь дочери.

– Уходи, – отрезала она.

Я повернулся и увидел Бьянку. Она подозвала меня кивком головы и сказала:

– Бесполезно говорить с ней сейчас, когда она разгневана. Я глубоко вдохнул, чтобы сказать ей: не вмешивайтесь не в свое дело. Но сдержался. Бьянка вовсе не вмешивалась, а только посредничала, из доброты. Есть разница. Я запихал мысли о Фрэнки и Жан-Клоде в дальний отсек своей памяти и отказал им от дома. После чего нашел в себе силы улыбнуться Бьянке. Мне хотелось спросить у нее кое о чем.

Мы устроились в больших засаленных креслах гостиной. Бьянка сидела словно балерина: спина прямая, коленки – врозь.

– Кто такой господин Креспи? – спросил я.

Еще мгновение назад на лице Бьянки играла полуулыбка этрусской богини. Теперь же улыбка словно застыла.

– Креспи? – переспросила Бьянка.

– Человек на борту «Уайт Уинг». Владелец агентства «Джотто».

– Не знаю, о ком вы говорите.

– Вздор! – резанул я.

Наступило молчание. Его нарушила Бьянка.

– Вы ничего не понимаете. Даже собственную дочь не в состоянии понять, – заявила она, глядя на меня сквозь ресницы.

Это была примитивная попытка отвлечь внимание. Я воспринял ее как вселяющий надежду признак. И заявил:

– Вам не нравится этот Креспи. Вы получаете удовольствие от того, что выставляете его дураком.

Бьянка пожала плечами:

– Да ну?

– Почему?

– Да потому, что он свинья. И я не желаю говорить о нем.

Я попытался зайти с другой стороны и сказал:

– Вы заботились о страховках Тибо?

– Нет.

– Тогда откуда вам известно об агентстве «Джотто»?

Лицо Бьянки стало белым как простыня. Наконец она выдавила: – Тибо доверял вам. Поэтому и я вам доверяю. В тех бумагах, что я забрала в Мано-де-Косе, были документы «Джотто».

– Итак, вы знали, что Креспи – владелец агентства «Джотто»?

– Нет, – совершенно безучастно сказала Бьянка. – Послушайте, если хотите, я покажу вам эти документы.

Это была еще одна попытка отвлечь внимание. Теперь я не мог пропустить ее мимо ушей и сказал:

– Я думал, кто-то забрал их.

– Тибо говорил мне, что вы – старые друзья, но он должен вам деньги. Я вынуждена защищать его интересы.

– Тибо в бегах, – сказал я. – Друзья – это люди, которые помогают в беде. Я не ношу при себе нож.

– Понимаю, что вы имеете в виду.

Бьянка пошла в свою комнату и прикрыла за собой дверь. Я сидел, уставясь на панель. Когда Бьянка вышла, брови ее были нахмурены.

– Документы пропали, – выдохнула она, почесав в затылке.

– Что значит пропали?

– Кто-то взял их.

Я направился в комнату Бьянки. Там стоял аромат ее духов. Верхний ящичек туалетного столика был выдвинут. И пуст.

– Но кто?

– Здесь лежали две папки. Я сунула их в ящик вчера вечером. Фрэнки все утро никуда не выходила. Она не хочет разговаривать с вами, верно? Так я ее спрошу.

Бьянка осторожно постучала в дверь Фрэнки.

Я потопал в свою комнату, где не был разлит аромат парфюмерии, и встал у окна, вперившись в него. Вода под пилонами была серой и спокойной. Я слышал голоса Фрэнки и Бьянки, тихие и доверительные. Услышал, как одна заплакала, а другая стала утешать ее. Я осознал, что испытываю симпатию к Бьянке. Она ведь не знала меня и была предана Тибо. Это объясняло все, за исключением малости: почему она называла Креспи свиньей.

– Поспи немного, хорошо? – сказала Бьянка.

– А как же бар?

– Кому ты нужна там с таким лицом!

Я вышел из комнаты. Фрэнки заметила меня через полуотворенную дверь, отвернулась и прикрыла ее.

* * *

– Жан-Клод был утром в квартире с Фрэнки, – выпалила Бьянка. – Больше никто не приходил.

– Думаю, я перемолвлюсь с ним словечком, – мрачно пообещал я.

– Он живет в Сент-Эгрив.

– Где это?

– Фрэнки не сказала мне. Это не улица, полагаю, скорее многоквартирный дом.

Я спустился в бар и навел справки у слепой Анни.