Текст книги "Прилив"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава 28

Я допил свой бокал вина. Это уже походило на профессиональное представление.

– Тут есть проблема, – сказал я.

Фьюлла поднял брови.

– Люди, работающие на Креспи, угрожали мне, что если я буду замечен в наведении справок о его делах, то с Фрэнки произойдут неприятности.

Я сказал это легко. Но здесь, в этом змеином гнезде, я видел Фрэнки, которая смеялась. Понимание того, что может сделать с ней Креспи, истощало мои жизненные силы.

– Мы сможем защитить вашу дочь, – сказал Фьюлла.

– Каким образом?

– У меня есть союзники. Дети моих старых друзей.

– Головорезы.

Фьюлла передернул плечами.

– Если Креспи поймет, что вы встали на его пути, он убьет вас, – сказал я.

Брови Фьюлла вновь поползли вверх. Лицо его в этот момент могло бы иметь комическое выражение, если бы глаза не были столь холодны.

– Он попытается, вероятно.

Все это звучало фальшиво, подобно треснутому колоколу. Господин Фьюлла мог быть мэром Сен-Жана, спонсором «Плаж де Ор», отцом жителям города, королем своих отмелей, болот и многоквартирных домов, но, ко всему прочему, он был стар и обеспокоен. Он захотел видеть в своем лагере тигра. И сейчас ощущал его дыхание на своей шее.

Но я находился здесь, чтобы получить веские улики против Креспи, а Фьюлла был единственным моим союзником в городе.

Он похлопал меня по спине.

– Вы помогли мне с «Царством маяков». А теперь я предлагаю вам и вашей дочери свою защиту.

– Отлично, – сказал я.

У меня создалось впечатление, что защита Фьюлла скорее всего не более реальна, чем мечта о путешествии в Египет дяди Джорджа.

– Завтра у нас состоится встреча, – сказал он. – Регулярное ежемесячное совещание партнеров по бизнесу. Там будут мои люди и люди Креспи. Мне бы хотелось, чтобы вы побывали там в качестве беспристрастного наблюдателя. Как я уже сказал, вы найдете деятельность Артура... представляющей интерес.

– Я не сомневаюсь в этом. Но не думаю, что мое появление там осчастливит его.

– Он и знать о том не будет. – Фьюлла улыбнулся, ласково и рассеянно, как осколочная бомба. – Ну, однако, я слишком стар, чтобы всю ночь бодрствовать.

Фьюлла поднялся. Он выглядел постаревшим.

– Разумеется, вы переночуете у нас.

Я подумал о своей машине, оставленной где-то далеко во тьме на обочине дороги. И о комнате в отеле, и о том, как придется завтра при свете дня идти по улицам Сен-Жана. В интересах всех в этом доме мне следовало бы считаться погибшим.

– Благодарю, весьма гостеприимно с вашей стороны.

– Нет, это я благодарю вас.

Слуга провел меня по каменным ступенькам наверх, в комнату с распятием над большой медной кроватью и с закрытым ставнями балконом. Отупевший от жары в большой комнате внизу, я распахнул ставни и окна. Перед моими глазами предстал сад, серовато-черный подлунным светом. Небольшая тень рысью выбежала из-под куста. Я услыхал ее тяжелое дыхание и увидел в свете луны слабый отблеск слюны на ее челюстях. Быть может, патрон и был любимым отцом горожан, но он вверял свою безопасность по меньшей мере одному ротвейлеру.

Я скинул ботинки и сел на кровать. Стянул носок, потом другой. Мне требовалась безопасность для Фрэнки и веские улики против людей, уничтоживших мой бизнес и убивших моего друга. Я вовсе не желал вмешиваться в борьбу за власть между важными шишками маленького города.

Звук распахиваемой двери – я сидел к ней спиной – заставил меня быстро обернуться. Я увидел Бьянку. На ней были джинсы, но брильянты и ковбойские ботинки уже отсутствовали.

– Ну вот, теперь вы все знаете, – сказала она.

Бьянка глухо протопала босиком по кафельному полу и села на кровать по другую сторону.

– Мне тут рассказали кое-что. Должен ли я верить этому?

Бьянка опустила глаза.

– Большей части, – сказала она. – Мой отец вдохновился возможностью вашей помощи. Он – сильная личность.

– Это ему принадлежала идея, что вам следует выйти замуж за Креспи?

– Вы должны представить себе местную жизнь. В детстве у меня чего только не было. Все, что отец считал пределом моих мечтаний. На самом деле это соответствовало только его представлениям о них. У меня был щенок. Однажды я сказала, что не люблю его, – чисто по-детски, вы понимаете, – щенок наступил на домик моей любимой лягушки. И вскоре он пропал. Кто-то сказал мне, что его застрелили. С тех пор я выучилась молчать. Понимаете?

Я вспомнил своих мрачных родителей в доме Картхистоуна, согнувшихся под указами моего нелепого, но внушающего страх дядюшки.

– Конечно, – сказал я.

– Когда я была ребенком, я некоторое время жила в монастыре. Монахини не могли заставить меня хорошо вести себя. Затем мне исполнилось семнадцать. Как вашей Фрэнки. И Артур Креспи обратил на меня свое... внимание. Он оказался единственным среди тех, кого я когда-либо встречала, кто был... еще упрямее, чем я. Артур обладал большой яхтой и «феррари», имел потрясающую внешность, был очень крепок и сексуален. Мне казалось, я люблю его. Креспи оказывал давление на моего отца, а тот, осуществлял нажим на меня. Все шло к одному направлению.

Я расскажу, как это случилось. Отец подарил Артуру «роллс-ройс» с открытым верхом, и Креспи повез меня в нем прогуляться. Он опьянел и съехал с дороги. У него был домкрат, и он опрокинул машину через крутой обрыв на камни. Она загорелась.

Мы находились над побережьем. Чудесный вечер, горящий автомобиль и этот сумасшедший парень. Я спровоцировала его на физическую близость со мной там, на скале, возле дороги со снующими мимо грузовиками. Мне хотелось всего, по полной программе. Я была влюблена.

– А затем твоя мать.

Бьянка передернула плечами.

– В семнадцать лет совершаешь глупости, а с течением времени отвыкаешь от этого. Вот почему я отправилась в море: чтобы оно помогло мне отвыкнуть. Потом встретила Тибо. – Бьянка поворошила пальцами свои волосы. – Я все еще была замужем за Артуром. Я и сейчас ношу его фамилию. Но назвала себя «Дафи», что напоминало мне о матери. У нее был роман с Раулем Дафи, художником. Он рисовал Сен-Жан таким, каким городок был прежде. Мне это нравилось.

Бьянка вздохнула.

– Как бы то ни было, Артур бешено ревновал меня к Тибо. Вот почему он так ненавидел его. Но между мной и Тибо ничего не было, разве что небольшая влюбленность. А потом мы стали просто друзьями.

Я сказал:

– Он был хорошим другом.

Я видел тоненькие, как волос, морщинки, что набросало вокруг глаз Бьянки страдание, и чувственный изгиб ее пухлого рта. Я подумал о Фрэнки, семнадцати лет от роду, и о Жан-Клоде, убийце, который ударил ее в челюсть. И о культуре любви.

– Я вышла из того, что обычно называют патриархальной традицией, – сказала Бьянка. – А... клан Тибо был так великолепен. Там все было иначе. Патрон видит жизнь как удержание равновесия между тем, что он хочет делать, и тем, что ему надлежит делать. Он ощущает необходимость приносить больше пользы, вы понимаете. И он нездоров.

Я подумал о темных кругах под глазами Фьюлла и о его пергаментной коже. Но промолчал.

– Патриарх, который сделался слишком стар, – продолжала Бьянка. – А это ох как нелегко для гордого человека, не имеющего наследника.

Мне вспомнился вечер, когда Креспи привел экипаж «Уайт Уинг» в ресторан «У Тибо». Бьянка тогда крикнула ему: «Тебе еще не удалось убить его?» Я тогда подумал, что она тревожится за безопасность Тибо. Но Бьянка рассмеялась и сказала, что Тибо сам в состоянии позаботиться о себе. Она имела в виду своего отца.

– В Ла-Рошели ты пыталась утаить от меня документы, касающиеся «Поиссон де Аврил», потому что твой отец – член правления фрахтовой компании Креспи. Ты старалась защитить его, а не Тибо.

– Разумеется, – сказала Бьянка. Она откинулась назад и оперлась на меня, положив голову на мое плечо.

– Обними меня, – попросила она.

Я обнял.

– Плохо, когда стареет отец, – сказала Бьянка. – Одиноко. Я рада, что ты появился в моей жизни.

Я тоже был рад этому. И вдруг осознал, что целую ее. Я ласкал руками ее волосы на затылке. Бьянка трепетала.

– Ну же! – сказала она.

Бьянка встала, стянула через голову свою блузку в бледном свете окна, так что звездочки засияли на смуглой коже.

Она повернулась ко мне, расстегивая свои джинсы. Кожа в ее паху была бледнее.

– Ну! – сказала Бьянка. – До чего же ты холоден, прямо как лед. Одно слово: англичанин.

– Ирландец, – уточнил я.

Бьянка сбросила джинсы.

– Снимай свою одежду, – сказала она. – Я так долго ждала ирландца.

Я подчинился. Все было необычайно респектабельно и мило. Никто не сжигал «роллс-ройс».

Потом Бьянка лежала, не отпуская меня. Она производила впечатление маленькой и тихой, и это побуждало меня чувствовать себя большим и способным защитить.

Я смотрел на геккона, следившего за мухой, и думал: «Сэвидж, в этом сражении может оказаться больше противников, чем Креспи и Фьюлла. Кто-то ведь сообщил Жан-Клоду и Бобби, что они найдут „Аркансьель“ стоящим на якоре близ Сан-Мартен-де-Ре. Бьянка знала, где яхта. И больше никто».

Она пошевелилась и взглянула на меня из-за завесы своих волос. Ее лицо было нежным, смятым страстью. Рот более не был бесстыдным, а вокруг глаз пролегли начинающиеся морщинки, как у всех.

– Я не могу остаться, – сказала Бьянка. – Пойдут разговоры среди прислуги. А патрон – человек, придерживающийся старомодных взглядов.

Она села, потянулась. Затем наклонилась и крепко поцеловала меня в щеку.

А я подумал: «Сколько же акций „Атлас Индастриен“ принадлежат тебе, Бьянка Фьюлла?»

– Милый, – сказала она. – Спокойной ночи! Сладких тебе снов!

Дверь глухо стукнула. Я снова остался один.

Как обычно.

Глава 29

На следующее утро меня разбудил легкий стук в дверь. Было довольно рано. В обсаженных кустарником аллеях сада пели птицы. Служанка с толстыми ляжками принесла поднос с кофе и сдобными булочками. Там же была записка. «Карло проводит вас», – гласила она. Кроме этого, на подносе лежал меленький магнитофон радиовещательного класса.

Ночью кто-то выстирал и отутюжил мою рубашку и джинсы. Внизу дворецкий в белой ливрее сказал мне:

– Ваша взятая напрокат машина возвращена. Карло заберет вас через пять минут.

Я уткнулся в газету, чувствуя неловкость оттого, что мою судьбу вершили за меня. Вернулась нервная дрожь. Мне хотелось знать, где Фрэнки и что она делает, но спросить было некого.

Спустя пять минут после ухода дворецкого вошел Карло, коренастый, с зализанными назад от сильно загоревшего лба черными волосами, с белозубой улыбкой и мощным рукопожатием. Он посадил меня в черный «мерседес». В его салоне была модель этого автомобиля. Мы на хорошей скорости выехали из узкой улочки, протряслись через строительные площадки на окраине города и направились вдоль дороги, что окаймляла ослепительную лагуну, обнесенную колышками для разведения моллюсков. Карло дал гудок, разгоняя стадо белых цапель. За ветровым стеклом восходило ослепительным серебром в раскаленное добела небо Средиземное море.

– "Ле Диг", – сказал Карло, указывая вперед.

Там, поперек линии схода неба с морем, словно надгробные плиты высились белые бетонные коробки. Наименьшая из них имела, должно быть, сотню футов в высоту. «Мерседес» свернул на прямую унылую дорогу, обсаженную молодыми пальмами, и с ревом въехал на бетонную площадь. За ней виднелось обширное водное пространство, окаймленное белыми каменными волноломами. Из них выступало несколько небольших пристаней, возле каждой красовалась белая пластиковая яхта.

– Меблированные комнаты располагаются вдоль самой воды, – с гордостью в голосе сказал Карло. – Верфь. Весь набор.

Патрон говорил, что у Креспи есть судно, на которое мне следует взглянуть.

– Есть здесь на верфи яхта под названием «Лаура»?

– Экстравагантная штучка, – сказал Карло. Его яркие черные глаза заблестели. – Куплена месяц назад. Она стояла в Генуе, где-то в угольной гавани. Я слышал, что внешне она выглядела очень грязной и неказистой, но внутри была отменно хороша, понимаете. Красное дерево, росписи и прочее, ну, понятно. Креспи уговорил какого-то парня посмотреть ее, и тот сказал, что покупка очень выгодная. Единственное, что требуется яхте, – это покраска, и судно потянет на два миллиона долларов. Там он оценивал ее в один. Яхта почти готова. Видите? – сказал Карло, энергично жестикулируя. – Что вы думаете? Великолепное местечко, а?

Я что-то пробормотал в ответ. Площадь представляла собой неприглядную бетонную ловушку, иссеченную ветром, словно наждачной бумагой. Но Карло и его коллеги были крепки и тверды, как шары для игры в кегли, и выглядели так, что с ними было опасно не соглашаться. Вот почему, вероятно, патрону нравилось иметь их в своем окружении.

– Мы едем задворками, – сказал Карло. – Анонимно, вы понимаете. Я кивнул, как если бы слово это было моим вторым именем. Автомобиль свернул с площади и юркнул меж двумя зданиями. Район «ле Диг» простирался вглубь не более чем театральная декорация. Теперь дорога была изрезана колеями, а пустоглазые каркасы зданий – охвачены строительными лесами. Колея привела нас к ряду эллингов около портового бассейна. Вдоль крыши одного из них был натянут длинный транспарант, волнами плещущийся на ветру. "Верфь «Палмиер» – гласила надпись на нем. И была изображена стилизованная яхта под стилизованной пальмой. Верфь «Палмиер» являлась одной из компаний «Атлас Индастриен».

Эллинг был окружен обычной проволочной сеткой. За ней виднелся подъемник и слип. Там была поднята над водой огромная яхта: стадвадцатифутовый кеч с длинным острым носом и бесконечным кормовым подзором быстроходных океанских судов 1920-х годов.

– Что это за судно? – спросил я.

– "Лаура", – сказал Карло.

– Нельзя ли ехать помедленнее?

Мы чуть не ползком двинулись вдоль ограждения. Левый борт яхты уже был покрашен. Отблески воды пошевеливались между другими лодками и дрожали в ее свежеотполированном дереве яхты.

Внезапно во рту у меня пересохло.

– Над ней долго работали?

– Нет, – сказал Карло. – Яхта в том не нуждалась.

– Нельзя ли взглянуть?

Карло посмотрел на часы.

– Почему бы и нет? – сказал он.

Мы подъехали к главным воротам. Охранник махнул рукой, разрешая нам проехать. Я пригнулся на сиденье и вжался в него. Меня била нервная дрожь, как обычно бывает на старте крупной гонки, когда вы знаете, что намерены поднимать лебедками все паруса до тех пор, пока они не треснут. Правда, сегодня не было гонки. Но я переступил порог верфи, принадлежавшей человеку, чьи люди угрожали искалечить мою дочь, если я стану околачиваться поблизости.

– Они все работают над яхтой для Кубка Америки, – сказал Карло. – Спуск на воду – через два дня.

«Мерседес» остановился близ «Лауры». Я вышел из машины и поднялся по трапу с задней стороны судна. Яхта была большой и красивой, кто-то потратил уйму денег на покраску, лакировку и сложную работу по меди. Внизу ощущался сильный запах французского дезинфицирующего средства.

Салон имел четыре сдвоенные каюты впереди. Все они были обшиты гондурасским красным деревом, родом древесины, которую полсотни лет назад никто не мог достать. Там находились и медные изделия, и турецкие ковры, и книги в корабельных переплетах с изображением лавровых листов на сафьяне цвета морской волны. Все это выглядело на миллион долларов.

На два миллиона долларов.

– Хороша, правда? – сказал Карло. – Позади есть еще каюта владельца и пара ванных комнат. Однако нам лучше не задерживаться.

– Конечно, – согласился я.

– Вы интересуетесь яхтами?

– Я работаю с ними.

– Правда?

Карло вовсе не выглядел заинтересованным. Патрон не сказал ему, кто я. По крайней мере в этом отношении он свое слово держал.

«Мерседес» скользнул обратно вдоль белой набережной к зданиям вокруг площади. Я уже не смотрел в окно. Мне нужно было больше думать, нежели видеть.

Долгий жизненный опыт убедил меня не верить в сказки о суперяхтах, обнаруженных в угольных доках Генуи и требующих лишь немного краски, чтобы быть оцененными более чем в два миллиона долларов. То, как отблески огней гавани вели себя на борте «Лауры», возбудило мое глубокое любопытство, а запах дезинфицирующего средства еще больше углубил его. После совещания господина Фьюлла я намеревался поближе рассмотреть яхту.

Водитель надавил на акселератор, потом на тормоз. И машина, привычно взвизгнув тормозами, остановилась возле самого высокого здания на площади.

Как мне показалось, здание представляло собой лишь каркас. Карло провел меня через дверь. Мы оказались в вестибюле, незавершенной голой бетонной коробке с зияющими на противоположной стене проемами для дверей лифта. Я последовал за широкими плечами Карло под арку, в отдельный вестибюль с одним лифтом, который был уже подключен. Над дверями висел указатель расположения квартир по этажам.

– Сюда, – сказал Карло.

Я вошел в лифт. Карло нажал кнопку девятнадцатого этажа. Двери закрылись. Маленькая стальная комнатка, пахнущая маслом для волос и черным табаком, энергично охлаждалась воздушным кондиционером. Лифт со свистом взвился вверх, замедлил ход и остановился. Зашипели, открываясь, двери. Мы вышли в ослепляющий великолепием иной мир.

Это была комната размером с футбольное поле, с выложенными кафелем полами и круглым фонтаном с мягкими скамьями и струёй воды, звенящей под застекленной крышей. В затемненных углах пряталась тропическая растительность, на террасе был устроен плавательный бассейн, а за террасой искрилось в лучах утреннего солнца большое и неспокойное, синее, как сапфир, Средиземное море.

Карло выглядел довольным.

– Здорово, правда? – сказал он. – Двадцать миллионов франков и стоит каждого сантима.

Мне нравился Карло. Он, казалось, испытывал естественную гордость за достижения своего босса. Не его вина, что эти достижения имели свои изъяны.

– Теперь сюда, – сказал Карло. И, распахнув створки испанских сдвоенных дверей цвета грецкого ореха, как бы пригласил войти в длинную прохладную комнату с марокканскими арочными окнами. Полы, покрытые турецкими коврами, были бесшумны. Посреди располагался стол с двумя стульями, на столе – ведерко со льдом, в котором стояли бутылка «Лё Монраше» и бутылка минеральной воды. В стенах были планчатые двери из неполированного кедра. Комната пахла, как ящик с сигарами. Она была прохладной, затемненной – совершенная противоположность выбеленному, пропитанному солью ослепительному блеску девятнадцатью этажами ниже.

– Так, – сказал Карло. – Где-нибудь здесь, я думаю.

Некоторые планчатые двери вели в другие комнаты. Часть из них прикрывала вентиляционные отверстия воздушных кондиционеров. Но за большинством скрывались большие встроенные стенные шкафы. Карло отыскал складной стул у лотка, находившегося в углу большого, облицованного кафелем холла, и поставил его в ближайший к столу стенной шкаф.

– Для вас, – сказал он. И посмотрел на часы. – Надо поторапливаться.

Это скорее был буфет, нежели стенной шкаф. Там находились раковина, тщательно продуманный стеллаж для бутылок и небольшая лампа дневного света. Дверь имела замок. Я вынул ключ с наружной стороны и заперся изнутри, затем подтащил стул к планчатой двери, достал из кармана магнитофон и сел.

Звук из комнаты спокойно проходил через планки. Я слышал шаги Карло по кафельному полу холла, затем, смутно, гудение лифта. Ниже здание представляло собой лишь пустую оболочку, которая усиливала звук подобно корпусу гитары, резонирующему колебания струны. Зашипели, открываясь, двери лифта. Особняк, выстроенный на крыше небоскреба, наполнился голосами.

Я узнал голоса, патрона и Креспи, смешивающиеся с эхом от кафеля холла. Два других голоса раздались уже в комнате для совещания. Они принадлежали Карло и еще одному человеку, которого я знал.

– Дерьмо, – сказал Жан-Клод. – По-настоящему уютное, а?

В кедровом воздухе буфета было прохладно, но я начал покрываться испариной.

– Слишком уютное для такого растрепы, как ты, – сказал Карло.

– Закрой рот, дедуля.

– Постарайся закрыть свой, – парировал Карло. – Много болтаешь.

Похоже, эти двое были в хороших отношениях.

– Проверь помещение, – сказал Карло.

– Нет необходимости, – заявил Жан-Клод. – Я с полуночи наблюдал за домом.

Я ощупал карманы в поисках оружия, но ничего не нашел.

– А, – протянул Карло. – Ну, тогда все в порядке.

– Все в порядке, – подтвердил Жан-Клод.

И я понял, что ни за чем он не наблюдал ночью. Он все знает. Карло переметнулся на другую сторону.

Хлопнула дверь. Вошли патрон и Креспи. Они говорили на второстепенную узкопрофессиональную тему: о строительном объекте, отстающем от графика; потом подошли к столу, послышалось звяканье бутылок о стаканы. Должно быть, свита засуетилась вокруг, наливая вино. Разговор пошел решительно неделовой, большей частью – о футболе: Креспи подумывал о приобретении команды. Я сидел на складном стуле, держа свой скользкий от пота палец на кнопке магнитофона «запись», и ждал.

Им требовалось некоторое время. Карло говорил мне, что у них – пара омаров и немного салата. Затем послышалась неразборчивая болтовня, как если бы люди выходили из кухни. Их голоса гудели как сонные осы.

Наконец патрон сказал:

– Немного кофе?

Где-то зажурчала кофеварочная машина.

– Теперь о деле, – сменил тему патрон.

Я очень плавно нажал кнопку записи магнитофона.

– Нам нужно решить несколько вопросов, – сказал Креспи.

– Каких?

– Я слышал: вам не нравятся мои деньги.

– Я могу поверить, что в те дни вы полагали, что поступаете правильно...

Я представил себе его, старого бездарного актера, делающим почтительный поклон со своей сигарой.

– Tempora mutantur nos et mutamur in illis, – продолжил Фьюлла.

– Что? – не понял Креспи.

– В мои времена можно было делать деньги, заботясь о своих друзьях и покупая дружбу врагов. Теперь же требуется быть крупным мошенником, – ласковым тоном пояснил Фьюлла. – Но, полагаю, существует все-таки одно правило: не совершай ошибок, поскольку они привлекают внимание.

Креспи рассмеялся. Смех был не вполне искренним.

– Ошибки?

– В Ла-Рошели имели место некие хлопоты. Полагаю, я прав, считая, что вы основали страховую компанию как средство для мошеннических исковых заявлений. Агентство «Джотто»?

– Кто вам это сказал? – Голос Креспи звучал все менее уверенно.

– Предпочитаю знать о недобрых замыслах моих партнеров, – сказал патрон.

– Было получено возмещение ущерба, – пояснил Креспи. – Там все будет в порядке теперь.

– Но это судно, – сказал патрон. – «Поиссон де Аврил». Два человека погибли, а затем – и капитан. Мне не нравится быть причастным к убийству.

Креспи рассмеялся. Уже иным, новым смехом: грубым и наглым.

– Господи! – воскликнул он. – И я должен слушать вас, Фьюлла, человека, который подкупил все проклятое министерство туризма?

– Я всего лишь ввел в заблуждение мошенников. Вы же – убили двух невинных людей.

– Двух черных, – уточнил Креспи. – Немного местного колорита. Повар и палубный матрос, ради всего святого! И пьяный грек.

– Во время войны, – сказал патрон, – я был в Сопротивлении, чтобы спасти мир от таких людей, как вы.

– Ты, старый дурак, ни на что не годен с тысяча девятьсот сорок пятого года.

Голос патрона вскипел от гнева и выпивки.

– Ты убил Тибо Леду, – выпалил он. – И англичанина Мика Сэвиджа.

«Ирландца», – мысленно уточнил я.

– Несчастные случаи, – заявил Креспи.

– Случайности имеют обыкновение располагаться в определенном порядке, – сказал патрон.

– Вероятно, иногда нужно слегка подтолкнуть судьбу, – изрек Креспи вкрадчивым, как стамеска, голосом. – Я чувствую, что все мы в наши дни находимся в руках судьбы.

Патрон продолжал гнуть свою линию.

– Судьба не имеет к этому никакого отношения. Мы партнеры. Я не могу позволить, чтобы вы бесчинствовали и прибегали к убийству как средству решения своих проблем. Мы должны кончать с этим.

Даже на слух я ощутил напряженность атмосферы.

– И потому я ставлю условие в наших взаимоотношениях, – продолжал Фьюлла. – Город Сен-Жан существует во благо своих жителей. Он вовсе не является входным отверстием сточной трубы, через которое вы можете вливать в мир свои грязные деньги.

– Грязные деньги? – повторил Креспи. – Что вы имеете в виду?

– Шесть недель назад мне позвонил Тибо, в большом смущении. И сказал: «Ваш партнер Артур Креспи явился ко мне и предложил деньги компании на постройку моей яхты. Зная, что это грязные деньги, полученные от наркобизнеса, проституции и Бог знает чего еще, я отказался. Но, обдумав все, решил, что деньги не пахнут, а яхта есть яхта. Так что я возьму их, извольте».

– Продолжайте, – сказал Креспи.

– А я сказал ему... я сказал ему, чтобы он не был бараном. И что я – ваш партнер в Сен-Жане во благо города, но вовсе не компаньон в наркобизнесе и проституции. И что если он вновь произнесет эти слова, я сдам его в полицию.

– Браво! – изрек Креспи. – Очень справедливо.

Тибо лгал мне, утверждая, что это государственная субсидия. Заем был средством отмывания грязных денег Креспи.

– Леду запоздал с платежами, и вы убили его, – подытожил патрон.

– Тибо погиб, потому что представлял для нас очень серьезную угрозу. Он испортил важную сделку своей частной коммерцией. Результаты могли оказаться катастрофическими.

Креспи говорил о «Поиссон де Аврил».

– Кроме того, Тибо был ненадежен в платежах, что правда, то правда. Более того, вы рассказали ему о наших... трудностях в партнерстве, что не было мудро, поскольку он имел обыкновение делиться подобными сведениями с англичанином.

Ирландцем.

– К тому же вы ревновали, поскольку Бьянка предпочла Тибо вам, – заявил патрон.

– Вы просто выживший из ума старикашка!

В голосе Креспи ощущались новые нотки. И несмотря на то что в кладовой неожиданно похолодало, руки мои стали липкими от пота.

– А вы педераст! – парировал Фьюлла.

– Патрон, вы все решили за меня, – изрек Креспи.

– Решил что?

– Партнерство расторгнуто.

– Карло, иди сюда, – позвал патрон.

– Карло уже знает это, – вкрадчивым голосом сообщил Креспи.

– Но это невозможно, – заявил патрон. – Невозможно без моего согласия. Я старшин партнер.

– На сорок лет, – уточнил Креспи. В его голосе чувствовалась усмешка.

– Что вы имеете в виду?

– Когда один из компаньонов умирает, партнерства более не существует.

Патрон выпалил нечто на диалекте, который звучал как пулемет, стреляющий отравленными пулями.

– Патрон! – укорил его Карло.

Тот закашлялся.

– Легкие пошаливают? – притворно посочувствовал Креспи. – Выпейте!

Я услышал, как распахнулась дверь.

– Карло, – сказал Фьюлла.

– Сожалею, патрон, – ответил тот. – Времена переменились.

– Дерьмо! – в сердцах выпалил Фьюлла.

– В кладовой – англичанин, – объявил Карло.

Меня прошиб пот. Я сунул магнитофон на самый верх винного стеллажа, где его не было бы видно.

– Достань-ка его оттуда, – приказал Креспи.

Я сунул ключ в замок и наполовину повернул его. Не очень надежная защита.

– Выбей дверь, – сказал Креспи.

Что-то ударило по двери. Но она выдержала.

– О Господи, растяпа, это всего лишь щепки. Дай-ка я.

На дверь обрушился тяжелый удар. Она распахнулась внутрь, впуская поток света из комнаты. На пороге стоял Карло.

– На закуску? – вопросил я.

Карло улыбнулся. У него была добрая, лучезарная улыбка.

Желудок мой опять прихватило. Я слишком много слышал. Теперь они непременно убьют меня. Оставалось лишь надеяться, что, пока я здесь, в их руках, им не будет смысла убивать Фрэнки.

Патрон сидел за столом. Его лицо было гадкого синюшного цвета, а дыхание – хриплым и затрудненным.

– Ах, дерьмо! – вскричал Креспи. – Мы должны покончить с ним сейчас же!

Я посмотрел на его гладкое лицо, на вьющиеся черные волосы и сказал:

– Есть люди, которые знают, где я нахожусь.

– Ах, да, – сказал Креспи. – Вы наводите справки для своего дружка в мире страховки, господина Пибоди. Я-то думал, что пока ваша дочь – моя гостья, у нас нет проблем. Похоже, я ошибался.

Он рассмеялся.

– Отлично, Жан-Клод. Несчастный случай, пожалуйста.

– Позвольте мне сделать это, – встрял Карло. – А то он свернет себе шею.

– Отвали, дедуля, – рявкнул Жан-Клод.

– Он справится.

Карло издал возглас, выражающий профессиональное недоверие.

– Ублюдки! – изрек патрон.

Жан-Клод схватил меня за руку.

– Идем, тесть, – сказал он. – Пришло время несчастного случая.

У него был револьвер в руке, но она дрожала. Жан-Клоду не по нутру пришлись поддразнивания Карло.

– Выходи! – указал он на дверь.

Я вышел из комнаты в ослепительный блеск покрытого кафелем вестибюля. По-прежнему на фоне синего Средиземного моря играла струя фонтана.

Мне был ненавистен этот звук и цвет теплого безприливного моря. Я ненавидел и пот и ослепительный блеск. И саму мысль, что должен умереть.

– Надеюсь, ты не боишься высоты? – глупо хихикая, сказал Жан-Клод.

Мне было ненавистно и это.

– Вниз! – приказал он.

Я спустился по ступенькам на один лестничный пролет. Внизу не было ни кафеля, ни стекла, ни мрамора. Здесь был мир голого бетона, пыли, кабелей, свернутых кольцами подобно змеям, и мешков с цементом.

А впереди, у подножия ступенек, зияло черное квадратное отверстие. Шахта лифта с натянутой поперек ограждающей лентой в красно-белую полоску. Семнадцать этажей. Лучше, чем две сотни футов.

– Не думаю, что лифт работает, – притворно посетовал Жан-Клод. – Тебе не повезло.

Он сильно ткнул револьвером мне в спину. Я накренился вперед к зияющей тьмой пасти шахты. «О нет! – мысленно взмолился я. – Только не падение в пропасть...»

Жан-Клод вновь ткнул меня в почку. Во рту окончательно пересохло. Колени подкосились. Жан-Клод с легкой улыбкой смотрел на меня своими темными глазами, по-боксерски вжав голову в плечи и пружиня коленями.

– Прыгай! – рявкнул он.

– Не будь дураком, – сказал я, надеясь, что мой голос звучит твердо. – Ты не застрелишь меня. Ведь предполагается, что это несчастный случай. Тебе потребуется помощь...

Если бы Жан-Клод оказался достаточно близко, мог бы завязаться честный поединок.

– Так почему бы тебе не позвать Карло? – закончил я.

Улыбка греческого Бога, сияющая на лице Жан-Клода, сменилась натянутой. Не спуская с меня глаз, он наклонился к полу.

– Я и сам справлюсь, – многообещающе изрек он.

Он начал опускать револьвер, по-прежнему не сводя с меня глаз. «Отлично, – подумал я. – Теперь, когда ты без оружия, мы на равных и я вытрясу из тебя всю душу». Я ощутил, как сила заново вливается в мои мышцы.

Револьвер коснулся бетона. Жан-Клод что-то делал рукой там, на полу.

Неожиданно глаза мои ожгло будто огнем. «Цементная пыль, – сообразил я. – Он швырнул пригоршню ее мне в глаза».

Я ничего не видел.

Что-то наподобие стенобитного орудия ударило меня в середину груди. Молотя руками, я подался назад и ощутил спиной пластиковую ленту. В глазах плыли красно-синие круги. Я отклонился назад, упершись в эту красно-белую ленту поперек зияющей пасти шахты лифта.

Лента подалась. Я круто накренился и упал.