Текст книги "Прилив"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Хочу слегка проветриться. Мне необходимо побыть в уединении.

Бьянка уже натягивала свою куртку.

Внизу, в баре, сидела на табурете, жуя бутерброд, Фрэнки. Я спросил, не желает ли она отправиться с нами. Фрэнки посмотрела на Бьянку, потом – на меня. Схема вырабатывалась сама собой: когда Бьянка находилась рядом со мной, она теряла ореол «бездомной и сбившейся с пути» и превращалась в банальное «увлечение».

– Нет, – промычала Фрэнки. Ее рот был плотно сжат, и она энергично жевала бутерброд.

Я улыбнулся ей, дабы показать, что, со своей стороны, не испытываю неприятных чувств, и, тяжело ступая, зашагал по набережной.

Внешне «Аркансьель» выглядел не так уж и плохо. Я вскарабкался с мола на палубу и обернулся, чтобы подать Бьянке руку. Но она уже была на борту.

– Вы сможете управлять штурвалом, если мы пойдем на буксире? – спросил я. – Двигатель яхты вышел из строя.

Бьянка посмотрела на подернутую рябью поверхность воды.

– Почему бы нам не пойти под парусами?

– Мало ветра, – сказал я. Ветер был, но совсем слабый. Проход между пилонами «Святой Николай» и «Цепь» узок. Под парусом каждому требуется знать свое дело.

– Но сейчас нет прилива, – сказала Бьянка. – Мы прекрасно справимся.

Она заправила свои черные волосы под красную, в пятнах соли бейсбольную кепочку. Чувствовалось, что жест это привычный, машинальный.

– Вы плавали прежде? – поинтересовался я.

– Немного.

Бьянка стояла, опершись на гик, руки – в карманах, глаза сощурены от солнечных бликов на воде. И я осознал, что где-то видел ее прежде. Я сел. Кровь бросилась мне в лицо.

– Вы – Бьянка Дафи?

– Некогда была ею.

Бьянка Дафи слыла морской Жанной д'Арк. В течение пяти лет она всех затыкала за пояс в гонках на шверботах «Олимпик», в регатах многокорпусных судов и даже в Кубке Капитанов. Я не читаю морских журналов, но и мне приходилось видеть ее фотографию на обложке одного из них. Бьянка быстро приобрела репутацию опасного противника, предпочитающего плавание в одиночку. А в один прекрасный день она внезапно покинула свою яхту и как в воду канула.

– Мы пойдем под парусами, – сказал я.

Паруса поднимали постепенно. Бьянка несколько раз крутанула валик кливера, и мы проскользнули между башнями в воронку открытой воды.

Вне канала бриз дул устойчиво. Мы подняли все паруса, что были на «Аркансьеле». В кильватере пузырилась и булькала грязная вода моря. Мимо проносились красные тупоконечные буи.

– Славно! – воскликнула Бьянка. Лицо ее утратило свою сдержанность, взгляд с искренним интересом скользил по яхте.

Я уже начал испытывать неодолимое желание возгордиться. «Арк» был моим детищем. Я даже позабыл, что судно это – собственность несостоятельного должника, что оно потерпело крушение и осталось на плаву лишь благодаря деревянной затычке. Яхта имела отличный корпус и продуктивное парусное вооружение. Она неслась как поезд.

– Смотрите! – крикнула Бьянка, указывая направление рукой.

Там, где солнце опускалось над расплавленной линией горизонта к южной оконечности острова Ре, кренились паруса какого-то судна.

– Порулите пока, – сказал я.

Бьянка стала к штурвалу. Я же направил на паруса свой бинокль.

Это был кеч, восьмидесятифутовый монстр, несущий паруса размером с площадку для лаун-тенниса, которые управлялись лебедками такими крупными, что могли бы состязаться со слонами в перетягивании каната. На большой белой палубе, словно муравьи, скучились люди. Кеч имел внушительный гоночный вид, но свод капитанского мостика и рекламные плакаты свидетельствовали, что кто-то превратил его в судно для морских путешествий. Это резало глаз: забава богатого человека.

На кече заметили наше приближение. Им был виден наш высокий и узкий грот и большой парус «Генуя» над шестидесятифутовым корпусом, слишком широким и слишком приземистым, чтобы использоваться просто для морских путешествий. Наверное, они заметили и то, что в кокпите – лишь две маленькие фигурки вместо множества людей, чего можно было бы ожидать на яхте размеров «Аркансьеля». Рябь пробегала по его парусам, когда они обезветривались на волне при килевой качке.

Повинуясь воле Бьянки, «Аркансьель» на всех парусах летел на кеч. От порывов ветра море потемнело до темно-синего цвета. Мачта «Арка» кренилась, как мак в ниве, струя кильватерной воды со свистом вырывалась из-под радующего глаз кормового изгиба корпуса.

– Я приближусь к нему, – спокойно по-английски сказала Бьянка.

«Аркансьель» шел строго по ветру, левым галсом. Кеч – в крутой бейдевинд, правым галсом, нарезая из синих волн под своим носом тонкие ломтики белоснежной воды; его экипаж стоял вдоль поручней, словно молодые деревца на утесе. Любому, кто не знал «Аркансьель» так же хорошо, как я, показалось бы, что мы идем курсом, ведущим к неминуемому столкновению с кечем.

Если бы я стоял за штурвалом, то знал бы, как проскочить под самым его носом: «Бьянка не отважится на это», – подумал я. Да и сам бы я не посмел, если бы впервые управлял чужим судном.

Я сдернул «геную» и взглянул на Бьянку. Она, развалясь, сидела в кокпите, рука ее слегка касалась спиц штурвала. Глаза скрывались под длинным козырьком бейсбольной кепочки, из-под которой выскользнули и теперь развевались на ветру несколько завитков волос. Нервозность оставила Бьянку. Она казалась расслабленной, как спящая кошка. Впереди справа по борту, глубоко ныряя в волны, уверенно держал курс по ветру расписанный в темно-красную полоску корпус кеча.

– Смените курс, когда пожелаете, – сказал я.

Кеч находился уже в сотне ярдов от «Аркансьеля». Кто-то окликал нас. «Эй! Справа по борту!» – кричали они, утверждая тем самым, что идут верным курсом.

Бьянка не меняла направления.

Кеч представлял собой сорокатонный клинок из твердых, как сталь, сплавов, несущийся со скоростью не менее пятнадцати миль в час.

Я уже слышал щелканье лебедки на его палубе, крик чайки, рев воды под его носом.

Бьянка не меняла направления.

«Аркансьель» скользил, не отклоняясь от курса, выверенно, оставляя за собой чистейшую зыбь кильватера. Теперь уже кричал весь экипаж кеча. Мы находились всего лишь в десяти ярдах от него. В пяти. Я, казалось, ощутил запах цинковой меди на носу человека, стоявшего в носовой части палубы. Я увидел, как он повернулся, побежал назад, к мачте, и схватил фал[13]13
  Фал – судовая снасть подвижного такелажа – трос для подъема реев, парусов, флажных сигналов.


[Закрыть]. И тут между ним и мной возник красный нос кеча и его капитанский мостик из нержавеющей стали.

Мы промчались в каких-то четырех футах под его носом.

– Смена курса, – объявила Бьянка и повернула штурвал. Гик заскрипел. Я заскрежетал лебедкой «генуи». Мы находились против ветра в десяти ярдах впереди носа кеча, его паруса бились в бурных вихрях воздуха, несущегося от наших парусов, а человек в носовой части палубы крепко ругался. Я вдруг осознал, что последний раз вздохнул с минуту назад.

Бьянка, сбрасывая напряжение, выругалась через плечо в ответ, словно дала очередь из пулемета. Затем она сбавила ход, привела судно к ветру и юркнула под широкую корму «Аркансьеля». Экипаж кеча наблюдал за нашими перемещениями. У них были черные от загара лица, смазанные белой цинковой мазью от солнечных ожогов. Темно-синие шорты – безупречно отутюжены, форменные, словно для игры в поло, рубашки – темно-красного цвета, дабы гармонировать с окраской корпуса судна, – имели слева, в области сердца, белую надпись: «Уайт Уинг».

Один из мужчин не был в униформе. Постарше остальных, с наметившимся вторым подбородком, он сосал сигару. Яркая спортивная куртка и белые брюки явно были призваны отметить владельца судна. Глаза его смотрели не столько неприязненно, сколько явно враждебно. Они сосредоточились на Бьянке. Та засмеялась чересчур громко, обняла меня рукой за плечи и поцеловала в щеку, не спуская глаз с человека с сигарой.

Паруса «Уайт Уинг» отступили назад. Когда мы проплывали под носом кеча, я рассмотрел их. Они были в образцовом порядке.

Бьянка не сделала попытки сбавить скорость. Если бы мы соревновались, это можно было бы понять. Но мы не состязались. «Уайт Уинг» мог разрезать нас пополам и тем заслуженно покарать подобную дерзость.

– Вам знакома эта яхта? – спросил я.

Бьянка улыбнулась загадочной улыбкой победительницы.

– Нет.

Она лгала.

– Румпель под ветром, – объявила Бьянка и направила «Аркансьель» к берегу.

Глава 6

Верфь «Альберт» в порту «Минимес» размещалась на обширной цементной площадке вдоль морского побережья на подступах к Старому порту. Там же находились аквариум для туристов, набор яхтенных брокеражей для мечтателей и множество верфей, лавочек и страховых бюро для серьезных яхтсменов. Верфь «Альберт» была самой солидном из всех. Она представляла собой неряшливый эллинг в верхней части слипа, расположенный за сетчатой оградой. Внутри эллинг был полон обычных стонов сандалового дерева, зловония резины, но выглядел поразительно опрятно, что является отличительной приметой серьезного мастера.

Джордж имел болезненный цвет лица, был одет в темно-синюю спецовку, из уголка его мрачного рта торчал «житан», под глазами – «гамаки», достаточно большие, чтобы разместить там на ночлег выстроенный в шеренгу экипаж судна. Он унаследовал верфь от своего отца, который строил здесь еще деревянные лодки. Сердце Джорджа было по-прежнему отдано дереву, но он понимал, что принесет ему достойные средства существования, и потому теперь строил суда из пластика. Джордж был искусным мастером, честным, как линейка.

Однажды он посетил меня в Англии, чтобы обсудить снаряжение яхты, и привез с собой свою жену Титину. Мэри Эллен в тот уик-энд была не в духе, однако мы провели замечательный вечер, который завершился бурно: Джордж отбивал такт, в то время как я наигрывал на фортепьяно «Слишком большие ноги» из «Русалки». Мэри Эллен оттаяла до такой степени, что даже взяла меня за руку, когда мы провожали гостей; с тех пор я и Джордж стали друзьями.

Увидев меня, он, улыбаясь, вскочил со стула, сигарета запрыгала у него во рту. Тут Джордж заметил Бьянку. Теплоты в его улыбке сразу же поубавилось на несколько градусов, и он снова сел. Это удивило меня. Пару лет назад, когда я последний раз виделся с ним, Джордж был более падок на знакомства с женщинами, нежели с коллегами. Он поинтересовался, как идут у меня дела.

– Прекрасно, – солгал я. – А у тебя?

Джордж сказал, что довольно занят, и через покрытое пеной окно указал на яхты, громоздившиеся на слипе. Я кивнул, предоставив ему возможность провести все обычные маневры судостроителя, призванные создать атмосферу, способствующую установлению более высокой цены на работы.

Бьянка отправилась приобрести в какой-нибудь местной лавке пару ботинок, и Джордж повеселел. Мы спустились на понтон. «Аркансьель» стоял рядом, тихо покачиваясь на угасающих волнах.

– Корпус отменный, – восхитился Джордж. – А бегает быстро?

– Быстрее, чем ты думаешь, – сказал я. – А кто владеет кечем под названием «Уайт Уинг»?

– А, дерьмо, – сказал Джордж. Он смахнул окурок в пену гавани и, щелкнув своей «Зиппо», прикурил следующую сигарету. – Эта компания...

– Что компания?

– Они доводят людей до безумия. Прямо какое-то нашествие с берегов Средиземного моря. Кечем владеет парень по имени Креспи. Приобрел здесь кучу коммерческих предприятий. Делает деньги, указывая нам, как строить яхты. А почему ты спрашиваешь?

– Мы утерли ему нос.

Я рассказал о проделке Бьянки.

– И этот парень не уступил дорогу?

– Нет.

– Эти ребята с юга, имей в виду.

– Что ты хочешь сказать?

– Здесь, в Ла-Рошели, живут славные парни. Наш город был пешеходным еще до того, как пешеходные города вошли в моду. Мы слыли хорошими старыми демократами. Но этот Креспи уподобился Ивану Грозному, он прет напролом, нимало не заботясь о том, что кому-то нанесет ущерб. И он лишь один из многих.

Джордж нахмурился. В свое время он был стойким коммунистом.

– Есть и другие. Например, этот проклятый Фьюлла поставил на острове Олерон многоквартирный дом вблизи побережья. Кто-то указал ему, что это – охранная природная зона и там нельзя строить. Так Фьюлла начал размахивать перед носом бюрократов банкнотами, а сам все лил и лил свой бетон. А потом стал действовать так, что все никак не могли дождаться, когда же он прекратит там свои работы.

Джордж покачал головой:

– Мерзкие бандиты, вся компания такова.

Я улыбнулся: Джордж употреблял слово «бандиты» в его сталинистском смысле: для обозначения любого, кто не работает в коллективе.

– Сам ты бандит, – сказал я. – И к тому же фашистский прихвостень.

Джордж пожал плечами.

– Все верно, – сказал он. – Все же... эта девушка... Что у тебя с ней?

– Она помогла мне привести яхту.

– И почти сокрушила тебя.

Так оно и было, если судить пристрастно.

– А что ты имеешь против нее?

– Я?! – деланно удивился Джордж.

– Ты.

Он широко улыбнулся:

– Ну ладно. Посмотри на нее: слишком хорошенькая, дорогого стоит. Истерична. Но мне уже не двадцать два. С Титиной я от всего этого защищен и счастлив. Как и ты с Мэри Эллен.

Джордж привез свою жену в Англию на выходные, когда Мэри Эллен довела себя до точки и мечтала провести несколько дней в компании людей, понятия не имеющих о страховании, но разбирающихся в музыке. У нас с ней четыре-пять раз в году случались такие «медовые месяцы». Джордж видел нас лишь в эти дни и оттого полагал, что подобный «медовый месяц» – наше обычное состояние.

– Как бы там ни было, она – с тобой. У меня нет шансов. Давай взглянем на яхту.

Мы прошлись по «Аркансьелю». В ясном вечернем свете интерьер судна выглядел так, как если бы кто-то переделывал его при помощи ручных гранат. Джордж учуял в воздухе пары дизельного топлива и швырнул сигарету за борт. Ногтем мозолистого большого пальца он поскреб пятнышко смолы на лакировке.

– Сломался основной кингстон в системе охлаждения двигателя.

– Сломался? – нахмурил брови Джордж.

– Взгляни сам.

Мы сняли кожух с двигателя. Джордж достал из кармана своих рабочих брюк, сшитых из хлопчатобумажной саржи, фонарик, лег и протянул руку к днищу судна.

– Ты прав, – сказал он.

– Я хотел бы знать: почему?

– Тебя можно понять. Завтра я пришлю кого-нибудь на судно.

– Чем скорее, тем лучше.

Мы выбрались из паров дизельного топлива и перешли в кокпит.

– Яхта принадлежит Тибо, верно?

– Верно.

Он посмотрел на меня своими печальными отечными глазами.

– Кто оплачивает счет?

– Страховка Тибо.

Джордж достал новую сигарету.

– Работа предстоит большая, – сказал он. – Перебрать двигатель. Поставить новые кингстоны. Отрегулировать электронику. Заново отделать каюту.

Мне припомнились судебные исполнители и смененные замки на мастерских.

– Тибо застраховал яхту, – уверил я.

Глаза Джорджа еще больше опечалились.

– Мик, – сказал он. – Есть страховка или нет ее – все одно: никто в этом городе больше не предоставит Тибо Леду никакого кредита.

– Но что произошло?!

Джордж пожал плечами, прищурив глаз от сигаретного дыма.

– Понятия не имею, – сказал он. – Я не уверен, что Тибо и сам понимает. Я знал его с детства. Ты в курсе, что он был нанят на работу этим типом Фьюлла?

– Фьюлла?

– Строитель. Созидатель, как вы таких называете. Полгода назад у Фьюлла были проблемы на острове Олерон. И потому, возможно, он решил заиметь местного героя. Фьюлла неожиданно выступил в качестве основного спонсора Тибо. Разумеется, тратя бешеные деньги. Но здесь он просчитался и потерял очень много. Я говорил тебе: они не позволили ему строить, и потому, может быть, он неожиданно сокращает производство и строит на юге претендента на Кубок Америки. Все это стоит больших денег. Наверное, он не может больше позволить себе поддерживать Тибо.

– О, – протянул я.

– Теперь эта девушка. Она приехала девять месяцев назад. Как раз когда Тибо приобрел Мано-де-Косе. Они с ней стали действовать как пара миллионеров. – Джордж пожал плечами. – Как бы там ни было, когда я последний раз видел Тибо, он сказал, что ему сложно заниматься сразу тремя яхтами. Он получил старинное судно длиной в шестьдесят футов, которое не может продать, строил большой тримаран и заказал «Аркансьель» на твоей верфи. Это доставляло ему массу затруднений. Он уже не смеялся, как прежде.

А тогда, во время спуска яхты на воду, казалось, что у Тибо все чудесно. Но в то время я думал о завершающем платеже, и в его интересах было выглядеть так. Мне припомнилось бледное, с обтянутыми кожей скулами лицо Тибо, которое предстало передо мной недавно. В желудке вновь похолодело, словно я проглотил глыбу льда.

– Вот так, – подытожил Джордж. – Наш старый друг Тибо – первый хиппи состязаний в открытом море – жил-поживал с командой в пятнадцать человек, подобно кардиналу; участвовал в гонках, строил яхты, снаряжал их в своей собственной мастерской. И вдруг... пуф! – Джордж изобразил взрыв своими длинными, в пятнах от смолы руками. – И нет более ничего. Сейчас он даже газету не в состоянии купить, если в его карманах не завалялись наличные.

– Стало быть, я в тупике.

Наступило молчание. Наконец Джордж сказал:

– Оставляй яхту здесь. Я взгляну на этот кингстон и отряжу туда на недельку двух парней; оплата по себестоимости. Получишь судно в полном порядке. Может, тебе удастся продать его где-нибудь еще.

Казалось, Джордж был всецело поглощен своей зажигалкой.

В среде судостроителей существуют свои законы. Удачливый судостроитель не делает такого рода предложений даже своим старым друзьям. Чтобы избежать разочарований, он предпочитает смотреть на все с мрачной стороны и разочаровывается куда чаще других. Предложение Джорджа было выгодно мне, а не ему.

Он поднял глаза.

– И посторожить девушку, – добавил он.

А затем стал напевать себе под нос песенку. Он был старым английским и всебританским чудаком, Джорджем. Мы с ним оказались сходки в двух вещах, и это была одна из них. Песня, которую он напевал, называлась «Коварный Айви»: «Можно смотреть, но лучше не трогать».

– Я и не собирался этого делать.

Подошла Бьянка с коробкой обуви. Мы взяли такси и вернулись в ресторан. Я прокладывал ей путь через толпу пассажиров автобуса, японских туристов, которые, словно стая скворцов, рассаживались за выносные столики.

Два старика и слепая женщина сидели в дальней части бара. Я прошел за стойку, шлепнул на нее пару стаканов и наполнил их.

– Сейчас опять спросишь меня: где Тибо? – выказала проницательность Бьянка. – Так вот: я все еще не знаю этого.

Я набрал полный рот вина и оперся локтем о стойку. Бургундское оказалось благородным, нетерпким и неразбавленным, но оно не сняло утомления.

– Бьянка, сегодня утром я оказал вам услугу. Долг платежом красен.

– Что вы хотите?

– Где Тибо хранит свои записи?

Лицо Бьянки окаменело и стало непроницаемым.

– Записи чего?

– Тибо говорил, что застраховал яхту, которую я пригнал. Хотелось бы узнать, кем она застрахована, чтобы подать исковое заявление и оплатить ремонт.

Секунд десять Бьянка пристально смотрела на меня, а затем выдохнула:

– Порой трудно припомнить, что такое «друг».

Она потянула к себе блок счетов и что-то настрочила.

– Это брокерская контора, в которой оформлена страховка. Вероятно, там смогут помочь.

Из ресторана доносился гул голосов.

– Англичане пришвартовались, – сообщила Фрэнки. – Я пойду.

– Хочешь немножко поужинать?

Она улыбнулась мне гораздо нежнее, чем когда-либо прежде. Я вдруг почувствовал ее близость, и у меня возникло ощущение, будто мы с ней заодно против всего этого холодного и враждебного мира.

Фрэнки положила ладонь на мою руку, пожала ее и вышла.

Вошедшие англичане расступились, пропуская ее. Фрэнки проследовала мимо них с грацией молодого оленя, затесавшегося в коровье стадо. Я сложил листок, который мне дала Бьянка, и сунул его в задний карман своих джинсов.

Группа англичан состояла из женщины и трех мужчин, одетых в чересчур короткие красно-коричневые брюки, чересчур длинные синие шерстяные фуфайки и стоптанные голубые башмаки.

– Боже милостивый! – воскликнул человек в центре группы. – Да здесь ирландец!

К такого рода выражениям поневоле привыкаешь, если хочешь сохранить дружбу с Джастином Пибоди. Я тут же отвел глаза от Бьянки, положил руки на стойку бара и сказал, выпячивая ирландский акцент:

– Добрый вечер, леди, джентльмены и Джастин! Чего изволите?

Джастин отворил щелку рта и засмеялся тем ослиным смехом, который был свойственен ему в минуты отдыха. В своем рабочем костюме он выглядел большим и гладким, как тюлень. Морская экипировка придавала еще большую ширину его плечам футболиста и утолщала шею. Лоб его был до красноты опален солнцем, а белокурые волосы, взъерошенные ветром, стояли дыбом. Джастин выглядел словно викинг в доставляющем особое наслаждение набеге.

– Мики! – заорал он.

Только Джастин называл меня так.

– Что ты делаешь здесь?

– Работаю, – сказал я.

Они заказали джин и тоник.

– А где Фрэнки?

– Скоро придет.

Джастин приплыл на своей яхте под названием «Ариадна». Мы обсудили проблемы мореплавания. Джастин был явно смущен тем обстоятельством, что я выступаю в качестве прислуги, а он – в роли босса. В его консервативном светском суждении содержался намек, что ситуация, может быть, слишком близка к истинному положению дел, чтобы чувствовать себя в ней комфортно.

Я налил англичанам еще джину.

Дверь, ведущая в частные апартаменты, распахнулась, и вошла Фрэнки, щеголеватая и ладная, в синей шерстяной фуфайке и красной мини-юбке. Она накрасила губы и наложила на глаза тени. Увидев меня, Фрэнки улыбнулась и собиралась продолжать в том же духе, что и днем, как вдруг заметила Джастина. Она, вероятно, притворялась, будто считает меня распутным человеком, но хорошо помнила, с кем веселилась.

Джастин представил ее своему экипажу.

– Безжалостное сердце, – отрекомендовал он ее. – Предлагал ей поплавать лето на «Ариадне», членом команды. Так нет: предпочитает прозябать в портовой забегаловке.

Джастин вновь раздвинул в усмешке прорезь рта.

– Выглядишь такой прелестной сегодня вечером, – добавил он. – Должно быть, тут замешан ухажер. А, Фрэнки?

– Ха!.. – загоготала его команда.

Фрэнки отвернулась и тщательно протерла несколько уже сверкающих чистотой стаканов в глубине бара. Я взглянул через белые ресторанные столики в окно: над юродом опустился вечер, и толпы людей прогуливались по набережной. На улице было довольно свежо из-за несущего прохладу океана. В чернильно-черной гавани покачивались фонари. Мерцали буи в открытом море. Дым разъедал мои глаза.

На булыжнике тротуара жалобно взвизгнул мотоцикл и, артистично развернувшись на заднем колесе, затормозил. Гордо ступая, наездник вошел в ресторан.

Он оказался человеком невысокого роста, атлетически сложенным, с узкими бедрами и плечами боксера. На нем была черная кожаная куртка, джинсы и большие черные с высокой шнуровкой ботинки, со звонким хрустом сапожных гвоздей вбиваемые им в пол. Он обладал лицом избалованного греческого Бога: нос – слишком прямой, губы – слишком чувственны.

Я откинул доску, перекрывающую вход в собственно бар, и двинулся в его направлении. Человек в кожанке вышагивал между столиками. Его глаза рыскали по углам, высматривая кого-то.

– Вечер добрый! – любезно и спокойно произнес я.

Во рту у меня пересохло. Я уже видел его прежде. Это был тот самый «милый паренек», который затолкал в камин Бьянку в Мано-де-Косе.

Он вглядывался в дальнюю часть помещения, возле бара, и был слишком неприветлив, чтобы взглянуть на «официанта».

– Где Фрэнки?

Сердце, казалось, перевернулось в моей груди.

– Кто вы? Как ей доложить?

Жестом, позаимствованным из гангстерских боевиков, он прикурил «Мальборо» и сквозь дым обозрел бар.

– Жан-Клод, – холодно произнес он.

– Понял! – сказал я. Ну, Фрэнки, дура ты набитая!

Дверь в бар отворилась и вновь закрылась. Оттуда вышла Фрэнки, остановилась в полушаге, глаза ее засветились от радости. Она улыбалась. «Милый паренек» улыбался в ответ. Его улыбка была широкой, солнечной и очень теплой. Верилось, что он и впрямь рад ее видеть. Я почувствовал, как кровь в моих жилах закипает от ярости.

– Так ты пришел повидать Фрэнки или получить обратно свой нож? – выпалил я.

Теперь-то он взглянул на меня. Узнал. Развернулся и ринулся прочь. Я был слишком разгневан, чтобы мыслить правильно, вытянул руку и схватил его за воротничок кожанки.

– Так ты – ухажер моей дочери? – процедил я. – Расскажи-ка мне о себе, да ничего не утаивай!