Текст книги "Шпион"

Автор книги: Селеста Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Такой легкий. Бодрствующий Робби, казалось, заполнял собой весь дом, и было удивительно, что на самом деле он такой маленький и худой.

Ребенок едва не выскользнул из рук Джеймса. Чертыхнувшись, он поплотнее прижал мальчишку к груди и направился наверх.

В спальне Робби было темно и прохладно, но не настолько, чтобы снова разжигать камин. Джеймс, держа Робби на одной руке, второй откинул стеганое покрывало. Он положил своего маленького чумазого наследника на белоснежную простыню, нимало не волнуясь о том, что скажет Денни. Так ему и надо – оставил мальчишку спать на полу, словно собачонку.

Джеймс подумал, что зря он так разозлился. В конце концов, ничего страшного не произошло. Наверное, дело в том, что буквально за несколько дней, прошедших после появления Филиппа в его доме, Джеймс успел привыкнуть к более-менее упорядоченной жизни Робби.

Он до самого подбородка накрыл Робби одеялом и, помедлив секунду, неловко подоткнул его с боков. Выпрямившись, он еще раз посмотрел на своего наследника: Робби свернулся калачиком, и теперь на белом холсте пуховой подушки виднелась только копна взъерошенных волос. В этой огромной кровати он казался еще меньше. Джеймс не догадался заказать для мальчишки детскую кроватку. Он просто выделил ему одну из многочисленных уже обставленных комнат. Только сейчас Джеймс сообразил, что ни разу не заходил в его комнату.

Большой балдахин над кроватью выглядел внушительно, но назвать ее уютной было нельзя. А уж о комфорте и говорить не приходится. В сумеречном свете, пробивавшемся из освещенного холла через открытую дверь, комната выглядела весьма уныло.

А как выглядела его собственная комната, когда он был ребенком? Насколько Джеймс помнил, она была полна игрушек, блестящих камней и вообще всякой всячины, вплоть до коллекции птичьих гнезд, которая представляла для юного Джеймса огромную ценность.

В комнате Робби не было ничего, что указывало бы на то, что здесь живет мальчишка. Величественные тома на полках огромного книжного шкафа, дверцы которого не открывались уже лет сто, большая щетка для волос, одиноко красовавшаяся на сверкающем комоде, тяжелое и громоздкое кресло, массивный напольный канделябр и в довершение всего огромное, чуть не во всю стену зеркало в великолепной резной раме.

Спальня выглядела солидной и основательной, тогда как ее обитатель казался случайным гостем, которому в скором времени предстоит покинуть эти стены.

Когда Джеймс еще раз взглянул на спящего мальчика, то заметил, что из-под подушки что-то торчит. Он протянул руку и осторожно вытащил нечто, бережно завернутое в льняную салфетку. Оказалось, что это букварь, который составили они с Филиппом. Денни наверняка заметит пропажу салфетки, рассеянно подумал Джеймс и сжал в руках маленькую книжицу. Кто-то – вероятно, Филипп, – проделал в страницах отверстия и перевязал их. Джеймс задумчиво потрогал обрывок шелковой женской ленточки.

Видно было, что книжкой пользовались очень аккуратно. Одна страница, судя по заломам, особенно нравилась Робби.

«Зап[5]5
  Бах! (англ.)


[Закрыть]» обозначает букву «Зед».

Джеймс улыбнулся, вспомнив, как долго они с Филиппом подбирали это слово. Он бережно завернул книжку и снова сунул ее под подушку. Возможно, в комнате все-таки была частичка Робби. Частичка их всех.

Джеймс вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь, хотя крепко спящего Робби сейчас не смогла бы, наверное, разбудить и вся английская артиллерия. При мысли об этом Джеймс хмыкнул себе под нос и отправился на поиски пропавшего гувернера.

Глава 18

Комната Филиппа находилась недалеко от спальни Робби и через несколько комнат от спальни самого хозяина. Не было смысла селить Филиппа на третьем этаже, в той части дома, где располагалась прислуга, гораздо разумнее, чтобы гувернер жил рядом со своим воспитанником.

Джеймс постучал в дверь, но ответа не получил. Он вошел. В хорошо протопленной, даже немного душной комнате было темно, лишь в камине тлели последние угольки.

– Филипп? – Никто не ответил. Джеймс повернулся к выходу. Куда же запропастился Филипп?

– Я здесь, сэр, – раздался со стороны камина тихий голосок.

Джеймс подошел ближе и увидел, что Филипп, съежившись, сидит в большом кресле, буквально утонув в широкой изогнутой спинке. Вид у него был неважный – спутанные волосы, болезненно бледное лицо. Несмотря на духоту в комнате, Филипп вздрагивал, словно от холода.

– Бог мой! Ты выглядишь ужасно!

– Да, сэр.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Может, послать за врачом?

– Нет, сэр. – Голос Филиппа звучал хрипло. – Получил плохие известия.

– С почтой?

– А… да, пришло письмо.

Джеймс хорошо знал, какие отвратительные новости может принести лондонская почта.

– Что-то случилось?

– Нет, сэр. Я кое-что узнал, но не хотел бы говорить об этом, если не возражаете.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Филипп повернулся к хозяину и впервые за время разговора посмотрел на него. Даже в скупом свете, проникающем из коридора, Джеймс разглядел припухшие глаза юноши и красные пятна на его щеках. Подвинув стул, Джеймс сел подле Филиппа.

– Сэр… Джеймс. – Филипп упрямо мотнул головой. – Думаю, тут ничем не поможешь. По крайней мере, это не в моих силах.

Несколько секунд Джеймс пристально смотрел на Филиппа. Ему очень не хотелось, чтобы юноша, к которому он успел привязаться, страдал. Да, это Флип, его немного странный, но все же разумный не по годам компаньон. Флип, чей добродушный характер помогал развеять самое черное настроение Джеймса и чьи такт и доброжелательность смогли превратить этот унылый особняк в настоящий дом. Слово «компаньон» в данном случае не годилось, если учесть, кем стал Филипп Уолтерс для Джеймса Каннингтона.

Семья.

Конечно, это все не совсем верно, ведь Филипп Уолтерс всего лишь хороший работник, возможно, самый ценный из его домочадцев. И Джеймс как хозяин этого дома просто обязан сделать все возможное, чтобы поддержать его. Но ничего более.

– Если ты отказываешься от моей помощи, позволь хотя бы дать тебе совет. Ты парень умный, находчивый, сообразительный. И способен многое преодолеть.

Филипп хрипло рассмеялся. Джеймс изумленно моргнул.

– Что смешного в моих словах?

– Ничего, сэр. Я искренне ценю ваше желание помочь, но в данный момент предпочел бы побыть один. – Филипп тяжело вздохнул и устало потер глаза. – Если не возражаете.

Джеймс кивнул и вышел из комнаты.

Когда шаги мистера Каннингтона стихли, Филиппа вскочила на ноги, не в силах сдержать бушующую в душе ярость. Как он мог с такой искренней заботой смотреть ей в глаза и одновременно замышлять убийство ее отца? Каким же монстром нужно быть, чтобы под внешней добротой скрывать жажду убийства?

Сдерживая душившие ее слезы, Филиппа металась по комнате, потом наконец взяла себя в руки. Хватит слез! Она прибережет этот гнев на будущее, сохранит его, чтобы пресечь интриги этого низкого человека.

Филиппа прижалась щекой к холодному оконному стеклу. Теперь она с удвоенной силой будет сражаться за жизнь отца и свою собственную.

Свою собственную. Боже правый, что предпримет этот страшный человек, если узнает, кто она на самом деле? Ни малейших сомнений, что и в отношении Филиппы Этуотер будет отдан приказ: ликвидировать.

«Ликвидировать!»

«Я остановлю тебя, Джеймс Каннингтон, можешь в этом не сомневаться».

Поздний вечер давно сменился глубокой ночью. Филиппа обдумывала различные планы, но так и не решила, как помочь отцу. Она ведь даже не знает, где он сейчас.

А вот Джеймс знает.

Видимо, находясь в Испании, отец работал на британцев, а Джеймс и его шайка узнали об этом. И тогда в Ариете появились французские солдаты, которые забрали отца. Что же, война есть война.

А ведь Джеймс ей нравился. Она восхищалась им. Желала его. Эта мысль ужаснула Филиппу, и она постаралась прогнать ее прочь.

Девушка устало прикрыла глаза. Как может женщина противостоять целой когорте шпионов?

«Ты способен на многое».

Филиппа с горечью рассмеялась, вспомнив слова Джеймса. Она умирала голодной смертью в холодной комнатенке Чипсайда. Была на краю гибели. То и дело попадала в ситуации, из которых нет выхода. Видимо, только на это она и способна.

«Власть женщины заключается в ее теле. Она может так окрутить мужчину, что он становится рабом ее прихотей».

Голос Джеймса звучал у нее в ушах. На какое-то мгновение Филиппе показалось, что Джеймс готов раскрыть перед ней свою душу.

Филиппа подняла руки к лицу, потом коснулась своей груди, туго затянутой полосами материи. Ее плоть при ней, пусть даже и скрытая. Она может соблазнить Джеймса Каннингтона и выведать у него нужную информацию?

Бунтарская, жаждущая мести часть ее души сразу же ухватилась за эту идею. Да. Пробудить в нем желание. Перехитрить его. Пусть заплатит за все, в том числе и за разбуженное в ее теле желание.

И все же другая ее часть, возможно, та, в которой до сих пор жила благовоспитанная девочка, спасовала при мысли об этом. Ведь она всегда была покладистой и спокойной.

«Очень удобно для твоих родителей, – язвительно прошипел поселившийся внутри бунтарь. – У них была их благородная страсть, их прочная любовная связь. И ты. Ты была идеальной дочерью, ты могла приспособиться к любому миру, ухаживала за ними, заботилась о них, берегла их».

Но что в этом плохого? За мамой нужно было ухаживать. О папе – заботиться. У нее никогда не было поклонников. Интересы семьи превыше всего. Она хорошо усвоила этот урок.

«А как же ты? Когда же превыше всего будут твои интересы? Хоть кто-нибудь однажды спросил тебя, что нужно тебе?»

«Выбор. – Ответ прозвучал почти против ее воли. – Мне нужен выбор…»

Она отмахнулась от этих голосов. Не было смысла настаивать на выборе. Она все равно посвятила бы себя заботе о Руперте и Изабелле.

Может быть, после того, как папа вернется к ней, а Джеймс Каннингтон станет всего лишь горьким воспоминанием, она сможет сделать другой выбор.

Может быть.

А пока ей нужно подумать о том, как разузнать, что именно известно Джеймсу Каннингтону о местонахождении Руперта Этуотера.

И конечно, это нужно сделать до того, как она или ее отец будут ликвидированы.

В голове мелькнуло воспоминание: папка, которую она больше ни разу не видела, и Джеймс, переписывающий что-то в небольшую записную книжку.

С этой книжкой он никогда не расставался.

Некоторое время спустя Филиппа, стараясь преодолеть страх, стояла возле двери в спальню хозяина. А ведь пришедшая в голову идея казалась ей просто замечательной.

Записную книжку Джеймс носит во внутреннем кармане сюртука. Но он постоянно меняет сюртуки. А где переодевается?

Скорее всего, в спальне.

Филиппа мысленно молясь, дотронулась до бронзовой дверной ручки. «Пусть будет не заперто. Пусть будет не заперто». Но сквозь ее мольбы просачивался тоненький и испуганный голосок: «Пусть будет заперто. Пусть будет заперто». Юная леди тайно глубокой ночью проникает в спальню джентльмена. Настоящий скандал. Филиппа уже хотела броситься обратно в свою комнату.

Возможно, она неправильно прочла запись. Оттиск на обратной стороне листа был не очень ясным. К тому же она могла ошибочно истолковать эти слова…

Дверь открылась. Филиппа вошла.

Она держала в руках свечу, но пока не зажигала ее. Собиралась зажечь от углей, тлеющих в камине, но увидела, что в этом нет необходимости. Через широко распахнутое окно в комнату вливался не только свежий ночной воздух, но и свет почти полной луны, который ярко освещал лежавшего на кровати обнаженного Джеймса.

Филиппа на мгновение закрыла глаза, потом вновь открыла их.

Проклятие!

Перед ней лежал обнаженный бог. Он лежал на животе, немного подтянув правую ногу и обняв большую подушку в шелковой наволочке, в этой позе было столько нежной страсти, что казалось, мужчина обнимает возлюбленную. Обнаженная спина, обнаженные ноги, обнаженные ягодицы. Великолепные, мускулистые, лишенные волосяного покрова восхитительные ягодицы.

Она бы все отдала, чтобы оказаться на месте этой подушки.

«Ты пришла сюда, чтобы узнать, где это грязное животное держит твоего несчастного отца».

Он сообщник лорда Предателя.

Правда, и с этим нельзя не согласиться, лорд Рирдон тоже потрясающий. Но Джеймс мог быть и другим. Он и был другим. Он смеялся, шутил, защищал Робби.

Он «лжец». Он интриган. Он сам предложил ликвидацию.

Ей хотелось, чтобы он был хорошим. Ну, разве было бы не чудесно, если бы он был хорошим?

«В таком случае разыщи книжку. Так или иначе узнай его истинную сущность».

Филиппа оторвала взгляд от божественно вылепленных ягодиц и сосредоточилась на осмотре комнаты. Его одежда висела в огромном гардеробе, а другие вещи хранились в комоде и большом серванте. Она тщательно обыскала все, до чего смогла дотянуться, от страха у нее дрожали руки, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Яркий лунный свет широким потоком лился на кровать, оставляя в тени большую часть спальни. Это был некий знак судьбы, прямо говорившей Филиппе: вместо того чтобы словно воришка красться в потемках, ложись на эти простыни.

Если бы только она могла верить Джеймсу.

Наконец Филиппа вынуждена была признать свое поражение. Она обыскала каждый карман, который смогла нащупать в темноте, проверила даже белье Джеймса.

В этой комнате записной книжки не было. Разве что под подушкой у Джеймса. Филиппа в нерешительности замерла, затем осторожно шагнула к кровати. Он спал очень крепко, что, впрочем, неудивительно. Он поздно ложится и рано встает. Филиппа сделала еще шаг. Половица скрипнула.

Джеймс заворочался. Потом вытянулся. Потом перевернулся.

Проклятие!

Филиппа изо всех сил зажмурилась и, не открывая глаз, в панике повернулась к двери, но тут же остановилась. Она не нашла книжку. А ведь книжка где-то здесь, в спальне, Филиппа в этом не сомневалась. Но Боже милостивый, здесь, на широкой кровати, спит обнаженный мужчина, который в любую секунду может проснуться и увидеть гувернера, непонятно зачем шныряющего по его спальне. Даже представить страшно, что может произойти потом, тем более если этот обнаженный мужчина не виновен ни в каком преступлении.

«Отступи. Перегруппируйся. Вернись позже».

Откуда взялись эти слова? Ах да. Из папиного дневника. Привлекательность Джеймса Каннингтона и ее чувства к нему не имеют никакого значения. Жизнь ее отца в опасности.

Филиппа вышла из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь. Она отступит и перегруппируется.

И тогда вернется, чтобы выведать все тайны этого человека.

На следующий день Джеймс все утро посвятил хозяйственным делам. В полдень нарочный с распоряжениями относительно урожая яблок отбыл в Ланкашир. Быстро перекусив, Каннингтон решил продолжить поиски Филомены Этуотер.

Сегодня он собирался расспросить некоторых домовладельцев и хозяев дешевых постоялых домов в том районе, где жил Апкерк. Интуиция подсказывала ему, что мисс Филомена Этуотер должна была поселиться неподалеку, и Джеймс был уверен, что уже к вечеру сможет выследить рыжеволосую девушку, которая шпионила за его домом.

Найти дочь Этуотера означало найти ключи к шифрам и, значит, расшифровать наконец письма Лавинии. Если ему повезет, то через несколько дней в его руках будут доказательства, которые он сможет предъявить Ливерпулу.

Открылась дверь, и в комнату вошел Робби.

– Так рано закончились уроки? – удивился Джеймс. – А где Филипп?

Робби пожал плечами:

– Наверное, в своей комнате. Он меня рано отпустил. Сказал, что у него плохое настроение.

Джеймс поднялся из-за стола.

– Плохое, говоришь? Не волнуйся. Он сказал, что вчера получил по почте плохие вести. Уверен, к ужину Филипп будет в полном порядке.

Робби снова пожал плечами. Джеймс мысленно усмехнулся: вполне универсальный жест – понимай как хочешь.

– Пожалуй, мне пора.

Опустив голову, Робби молча ковырял носком ботинка ковер.

– Робби, мне надо идти.

Неожиданно Робби бросился к двери.

– Подожди!

Мальчишка умчался прочь.

Джеймс растерянно стоял, не зная, то ли злиться, то ли, воспользовавшись заминкой, еще раз обдумать план действий. Не успел он сесть, как Робби снова появился с самодельным букварем в руке.

– Я сейчас тебе буду читать.

Джеймс был заинтригован.

– Ты уже умеешь читать? Но вы занимались всего пять дней.

– А я сообразительный. Мисс… тер Уолтерс так говорит.

Джеймс хотел предложить мальчику перенести чтение на другой раз, но полный надежды взгляд голубых глаз остановил его, и он опустился в кресло.

Робби забрался в соседнее и раскрыл букварь.

– «Курица» обозначает букву «К».

Джеймс скептически посмотрел на Робби.

– А откуда ты знаешь, что это слово «курица»? Смотришь на картинку?

На картинке была изображена ощипанная птица, выставленная в витрине мясной лавки. Робби энергично затряс головой:

– Честное слово, нет. Картинка, конечно, здоровская.

– Спасибо, – сухо произнес Джеймс.

– Но видишь здесь? Курица. Я знаю буквы. – Он минуту размышлял над страницей. – Вроде как курица на кухне.

Джеймс был изумлен. Он, конечно, плохо разбирался в таких вещах, но, по всей видимости, обучение продвигалось весьма успешно.

Робби заерзал, ему явно было неудобно в таком большом кресле. Джеймс огляделся.

– Может, сядешь на скамеечку для ног? Там тебе будет удобнее.

Робби, уже в который раз, пожал плечами. Джеймс отвел глаза. «Боже, даруй мне терпения». Он вздохнул.

– Роб, просто скажи, где тебе удобнее.

Робби кивнул, не глядя на Джеймса.

– Филипп разрешает мне сидеть с ним в одном кресле.

– О! – Джеймс удивился. – Как непринужденно!

Очевидно, Робби принял это замечание за согласие. В мгновение ока это тощее создание переместилось, втиснувшись в кресло Джеймса. Примостив книжку на колени, мальчишка перевернул страницу.

– «М» – это Мышь на Мешке с Мукой.

Джеймс сидел и слушал, как Робби читает. От угловатого тела мальчика исходило тепло. Раньше Джеймсу не доводилось сидеть рядом с ребенком, да и особого желания не возникало.

Он чуть подвинулся, но Робби снова прижался к нему. Рассеянно слушая, как мальчишка читает, Джеймс пытался вспомнить, сидел ли он когда-нибудь в кресле рядом с отцом, прижимаясь к нему. А рядом с матерью? У него остались лишь смутные воспоминания о том, как мать обнимает его в то время, когда он ей что-то читает. Возможно, сидеть, прижавшись к своему ребенку, это обязанность матери?

Но у Робби никого нет, кроме Джеймса. Ни родной матери, ни родного отца. Полный дом мужчин и один маленький мальчик.

Он думал, что усыновление Робби избавит его от необходимости обзавестись семьей. Нужен наследник? Найди подходящего мальчишку.

Возможно, когда Робби восполнит пробелы в своем образовании и воспитании, его можно будет отправить в школу. Многие мальчики покидают дом и живут в школе, это стало почти национальной традицией. Тогда все придет в норму. Конечно, в доме станет чертовски тихо.

Тогда Джеймсу придется найти Филиппу новое место, конечно, если не удастся его завербовать. На самом деле эта идея казалась Джеймсу очень привлекательной. Этот юноша стал ему почти другом. Кроме того, обладая умом и находчивостью, Филипп явно способен на большее.

Возможно, через несколько лет парень избавится от излишней застенчивости, а заодно подрастет на несколько дюймов Джеймс мысленно поздравил себя: во всех отношениях превосходный план.

Робби дошел до последней страницы.

– Зигзаг на букву «3».

– Отлично, парень. Можешь быть свободен.

Джеймс поднялся, оставив Робби в глубине огромного кресла. Он бросил взгляд на часы. Еще можно было успеть заглянуть в клуб перед тем, как отправиться по постоялым дворам. Поправляя жилет, он взглянул на Робби.

Темно-синие глаза мальчишки были полны ожидания.

– Отправляйся, парень. Проведай Филиппа. Полагаю, он отдохнул и теперь чувствует себя лучше.

Не отрывая от Джеймса взгляда, Робби соскользнул на пол Черт побери, что еще-нужно этому мальчишке?

Ожидание в глазах мальчика уступило место уже привычному разочарованию. Джеймс с раздражением почувствовал, что опять сделал что-то не так.

– Боже милосердный, Пусть Робби подскажет мне, что черт возьми, я должен сказать или сделать?

Робби отвел глаза и как-то неуверенно повел плечом. Раздражаясь все сильнее, Джеймс провел рукой по лицу.

– Ладно. Что обычно тебе говорит Филипп после урока?

– Он говорит «Замечательно!» или «Молодец!».

Джеймс расхохотался.

– И только-то? – Он, словно салютуя, взмахнул рукой. – Прекрасно, Робби! Молодец!

– Не ври! – Мальчик швырнул букварь на пол. – Дурацкая книжка! Больше не буду ее читать!

Джеймс открыл рот от изумления.

– Робби, в чем…

Мальчик, не отвечая, бросился прочь из комнаты. У двери он все же остановился и, оглянувшись, бросил на Джеймса жестокий взгляд.

– Ты врешь, даже если сам того не хочешь!

Он повернулся к выходу и едва не сбил с ног Филиппа, который появился в двери кабинета.

Гувернер, так и не войдя в комнату, укоризненно покачал головой, глядя на Джеймса.

– Не следовало с ним так поступать.

– Как именно?

Филипп устало вздохнул и, войдя в комнату, бесцеремонно плюхнулся в кресло.

– Дело не в том, что вы сделали, а в том, чего вы не сделали, эгоцентричный тупица.

Изумленный откровенно оскорбительным поведением Филиппа Джеймс пристально посмотрел на молодого человека. Вокруг его глаз темнели круга, ярко выделявшиеся на болезненно бледном лице.

– Черт побери, Флип, ты выглядишь как сама смерть.

– Спасибо, охотно верю… Но я по крайней мере в отличие от некоторых, здесь присутствующих, не похож на безмозглого осла.

– Осла? Послушай, Филипп…

Филипп вскочил и решительно посмотрел Джеймсу в глаза.

– Нет, это вы меня послушайте, Джеймс! Я только что стал свидетелем того, как одним небрежным взмахом руки вы разбили сердце маленького мальчика! Я понимаю, вам незнакомы отцовские чувства, но это не дает вам права быть жестоким!

– Жестоким? Я не бью его. Даже не браню. Я всего лишь послушал, как он читает, и велел ему отыскать тебя. Кстати, где ты был, черт побери?

– Не уходите от темы, Джеймс! Вы поступили жестоко, когда даже не догадались похвалить мальчика. Вы хоть представляете себе, как усердно он занимался в последние дни? Буквально за считанные часы он сделал то, на что у многих уходят долгие месяцы. А вы понятия не имеете о том, как ему это удалось, не так ли?

– Значит, он сообразительный. Я всегда это знал.

– А вот он этого не знает. И не будет знать, пока не услышит этого от вас, чудовищный вы идиот! Мы оцениваем себя, руководствуясь критикой окружающих и похвалами. Но только не вашими. Вы скорее похвалите собаку, чем подарите доброе слово собственному наследнику!

Филипп покраснел, его зеленые глаза ярко сверкали, в них были презрение и гнев.

– Господи, Джеймс! Он ждет не дождется вашей похвалы и внимания, точно так же, как вы жаждали услышать слова одобрения от своего отца!

– Я не жаждал! – выпалил он.

Филипп умолк.

– Что вы сказали?

Джеймс отступил назад и покачал головой:

– Не знаю, почему я так сказал. Это чепуха!

Филипп подошел ближе, с изумлением глядя на Джеймса.

– Неужели вы не понимаете, о чем я говорю?

– Ты, вероятно, рассчитываешь, что после очередной шалости я буду гладить Робби по головке и приговаривать «молодец», – с горечью произнес он. – Может, мне еще и по соверену ему дарить?

Несколько долгих секунд Филипп молча смотрел на Джеймса, потом покачал головой, словно приводя в порядок свои мысли. Он жестом указал на два стоявших рядом кресла.

– Джеймс, присядьте, пожалуйста.

Джеймс уселся, удержавшись от ехидного замечания по поводу того, что его приглашают присесть в его собственное кресло. И все же всякому терпению есть предел.

– Филипп, что касается твоего поведения…

– Я еще не закончил, сэр. Вы, несомненно, можете наказать меня, но давайте оставим это на потом, а сейчас вы должны меня выслушать. – Филиппа с заметным напряжением села во второе кресло. – Теперь, хотите вы того или нет, вы отец, Джеймс, и должны осознать, какие обязанности влечет этот статус. Робби не охотничья собака, которой можно поставить миску с едой, немного выдрессировать и ожидать хороших результатов. Если вы в ближайшее время не дадите Робби то, что ему необходимо, будет слишком поздно. И мне трудно предсказать, к какому печальному концу это может привести.

Джеймс собрался было ответить, но Филипп положил ему руку на плечо. Это было поразительно само по себе, ибо Филипп никогда по собственной инициативе не дотрагивался до него – наоборот, старательно избегал подобных прикосновений. Тем не менее этот жест показался совершенно естественным. Джеймс был настолько удивлен, что даже забыл о своем желании резко возразить Филиппу.

– Прошу вас, выслушайте меня, – продолжал Филипп. – Надежда еще есть. Я мало разбираюсь в детях, но помню, что значили для меня любовь и одобрение отца. Он очень долго оставался для меня единственным солнцем, на моем небосводе. От него зависели мое настроение и мое мнение об окружающем меня мире. Он был для меня кумиром, Джеймс. Точно так же, как вы стали кумиром для Робби.

Филипп сделал паузу.

– Вы хоть понимаете, что он очень мало о вас знает? А то, что ему известно, он узнал от вашей сестры. Вы никогда с ним не беседуете. Вы приобрели не просто воспитанника, по сути вы приобрели сына, это вы понимаете? Не просто еще одного домочадца, не просто наследника. Сына.

Джеймсу очень хотелось отмахнуться от проницательности юного гувернера, но он видел, каких успехов добился Филипп. В его словах явно было рациональное зерно.

И он хотел понять, действительно хотел. Но в тот момент, когда новое представление о себе как об отце забрезжило в глубине его сознания, раздался резкий стук в открытую дверь, и в комнату с важным видом вошел Денни.

– Сэр, прибыл мистер Тремейн, чтобы сопровождать вас в клуб.