Текст книги "Шпион"
Автор книги: Селеста Брэдли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Глава 23
Той ночью Филиппа даже не пыталась заснуть. Она сидела в своей комнате у камина, свернувшись калачиком в небольшом кресле, и размышляла о своей несчастной судьбе. Она не может быть с Джеймсом.
Хотя они были по одну сторону фронта.
Какая честь поддерживать его, видеть его слабые и сильные, стороны, быть его наперсницей. Разве какая-нибудь женщина удостаивалась такой удачи – пользоваться неограниченным доверием такого замечательного и обладающего твердыми принципами человека?
Он олицетворял собой все, что достойно уважения и восхищения. Он был щедрым, сильным и добрым, достаточно привлекательным, чтобы завоевать женское сердце, и в то же время не тщеславным.
– Я погибла, – прошептала она себе самой в трепетном изумлении, – Я люблю Джеймса Каннингтона, сельского джентльмена и истинного патриота Британии. Я люблю человека, который желает смерти моему отцу.
Филиппа села, уставившись на замысловатый узор ковра и пытаясь привести в порядок проносившиеся в голове мысли.
Конечно, Филиппа понимала, что сейчас как никогда должна скрывать свое настоящее имя. Джеймс честный человек. Разве сможет он полюбить женщину, которая ему лгала? Лгала на протяжении долгого времени, и не просто лгала, а, переодевшись мужчиной, по сути, втерлась к нему в доверие. Чем она может оправдаться? «Я одевалась мужчиной, потому что опасалась за свою жизнь». Но прошлой ночью она пала так низко: в костюме восточной танцовщицы, по сути, обнаженная, потеряв стыд, танцевала перед ним. Чем после этого она отличается от уличной женщины? А джентльмены не женятся на проститутках.
Ясно одно: по какой-то непонятной причине Джеймс охотится за ее отцом. И только она может этому помешать. Она с великим трудом добралась до Лондона и оказалась именно там, куда собиралась попасть, – в доме британской секретной службы.
И там сразу же умудрилась скомпрометировать себя.
Выдумала такую историю, что сама в ней запуталась, словно в паутине.
И что же ей теперь делать? Остаться в этом доме она не может, и не только потому, что каждый день, проведенный в нем, грозит ей разоблачением. Находясь с Джеймсом под одной крышей, она обрекает себя на невыносимые страдания. Ей следовало бы уйти, но как оставить Робби в тот момент, когда он только стал ей доверять? Беднягу слишком часто предавали за его короткую жизнь, и если предадут еще раз, он может окончательно разувериться в людях.
На следующее утро Джеймс едва мог сосредоточиться на делах. Мысли его постоянно возвращались к загадочной девушке. Кто она? Как ее найти?
Злясь на самого себя, проклиная свой эгоизм, мешавший ему решать задачу государственной важности, он пытался убедить себя, что ночная красавица – всего лишь падшая женщина, куртизанка, желавшая заполучить нового покровителя.
И все же время от времени Джеймс почти машинально доставал из кармана сюртука лоскуток бирюзового шелка.
Даже не позавтракав, Джеймс приехал в клуб, где его с нетерпением дожидался Стаббс.
– Я все выучил, – радостно прогудел он, словно штандарт, подняв букварь Робби.
Робби передал свою книжку Стаббсу, вынудив Джеймса поклясться, что он в самое ближайшее время вернет букварь. Джеймс был почти уверен, что чудесная книжка Флипа сделает для Стаббса то же, что сделала для Робби.
– У меня есть работа в шифровальной, так что этим займемся позже. – Улыбнувшись, Джеймс дружески похлопал Стаббса по плечу.
– Прекрасно, сэр. Я. еще подучу, пока буду стоять на дверях.
Засунув потрепанный букварь в накладной карман ливреи, совершенно счастливый Стаббс отправился нести свою службу.
Хотелось бы Джеймсу, чтобы и его проблемы решались с такой же легкостью.
– Может, стоит поручить их Флипу, – грустно усмехнувшись, пробормотал он себе под нос.
Несмотря на отвратительное настроение, Джеймс, был доволен, что взял Флипа к миссис Блайт. Что бы там ни беспокоило парня, похоже, ему почти удалось разрешить свои проблемы. Джеймсу недоставало той атмосферы, которую Флип привнес в его дом. Он надеялся, что в конце концов ему удастся помочь молодому человеку стать более решительным.
Каким ценным приобретением для клуба мог бы стать этот юноша!
Подумав о том, что в кармане у Стаббса лежал самодельный букварь Флипа, Джеймс с улыбкой уточнил свою мысль. Каким ценным приобретением для клуба стал Филипп!
Среди множества новых знакомых только одному Филиппа могла излить душу.
Баттон налил ей еще одну чашку чая и подал сухой носовой платок.
– И все-таки мне непонятно, почему вы не можете сказать ему все откровенно.
– Я не могу раскрыть себя сейчас. Еще слишком рано или, возможно, слишком поздно, не знаю. Он никогда не узнает, кто я и что сделала. Разве вы не понимаете? Он не поверит, что я действительно любила его, несмотря на то, что так долго обманывала. А если он меня возненавидит, это будет равносильно смерти.
Баттон покачал головой.
– Все это очень печально. Прямо как в одной из пьес великого Барда. Влюбленные погибают, не сумев противостоять вражде семейств. – Баттон шмыгнул носом. – Значит, вы собираетесь нас покинуть? Так просто, без всяких объяснений?
– Если я уйду сейчас, Джеймс всего лишь потеряет гувернера.
– И друга, не забывайте об этом. Он называет вас своим другом.
– И друга, – согласилась она. – А я потеряю последний шанс познать его любовь.
– Надежда умирает последней, – торжественно произнес Баттон.
Он вытер глаза Филиппы своим платком и сказал:
– Станцуйте для него еще раз.
Глава 24
Джеймс сидел со Стаббсом за столом в общем зале клуба и занимался с ним по букварю Филиппа. Букварь помогал великовозрастному ученику добиваться удивительных результатов.
– О, это я знаю! – Впервые Стаббс при виде написанного слова действительно проявлял искренний энтузиазм. – Так, посмотрим… «Р» – это рыба. Облако – это «О», а мышь – это «М». – Стаббс с изумлением посмотрел на Джеймса и пальцем указал на слово. – Здесь написано «ром». Джеймс наклонил голову и прочел слово.
– Точно, – произнес он.
Стаббс вновь склонился над словами.
– Черт подери. Поначалу кажется, что это какие-то каракули, а в следующее мгновение они обретают смысл.
Впервые Джеймс подумал о том, до чего ограничен мир у неграмотных. Бедняга Стаббс лишен был возможности прочесть приключенческий рассказ, испытать радость открытия найдя в какой-нибудь книге нужную информацию.
Сожалея о времени, которое из-за его неумения быть терпеливым и восприимчивым было потрачено впустую, Джеймс негромко произнес:
– Поверь мне, Стаббс, у каждого написанного слова или напечатанной страницы есть что тебе сказать. Обладая этим, – Джеймс похлопал по букварю, – ты не останешься без знаний, развлечений, даже друзей.
Стаббс погладил букварь с видом собственника.
– Да уж! – выдохнул он, глядя на Джеймса алчущим взглядом. – Я хочу еще.
Джеймс рассмеялся.
– Ну что ж, хорошо, мой жаждущий ученик.
Внезапно дверь в общий зал приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Ригга, одного из охранников.
– Мистер Каннингтон, в большой гостиной танцует какая-то девушка, не хотите посмотреть?
Джеймс раздраженно обернулся.
– Ригг, вы разве забыли, что «лжецам» не рекомендуется заходить в комнаты для гостей?
– Не беспокойтесь, мистер Каннингтон, меня никто не видел. Там всех волнует лишь одно: когда красавица снимет очередное покрывало!
Покрывало.
Перед мысленным взором Джеймса возникли ночной сад и таинственная танцовщица, которая обнажалась у него на глазах, напевая волшебную арабскую мелодию.
Он вскочил и, едва не сбив с ног Ригга, помчался в гостиную, краем глаза заметив, что Стаббс неотступно следует за ним. Очевидно, даже чудеса образования не могли сравниться с исчезающими покрывалами.
Филиппа сняла три полупрозрачных покрывала, прежде чем увидела Джеймса. Она облегченно вздохнула, ведь если бы он не появился, ей пришлось бы либо бежать, ничего не добившись, либо обнажаться под этими алчущими взглядами. Даже если из ее затеи ничего не выйдет, свое ближайшее будущее Филиппа, похоже, смогла обеспечить, поскольку каждый раз, когда полупрозрачные шелка, взлетая, обнажали ее стройное тело, золотые соверены со звоном летели к ней под ноги.
Впрочем, она явилась сюда не ради денег. Этот танец предназначался Джеймсу, ему одному. Так что золото скорее всего достанется юноше-флейтисту, которого Баттон нашел специально для ее выступления.
Джеймс подходил все ближе, осторожно обходя игровые столы. Хотя вряд ли он мог кому-то помешать, поскольку игроки давно побросали свои карты и стаканчики с игральными костями. Все без исключения не отрываясь глазели на танцовщицу, даже не пытаясь скрыть похотливого блеска глаз. В какой-то момент Филиппа едва не разрыдалась от стыда и отвращения.
Джеймс. Она должна помнить – она танцует только для Джеймса. Значит, все прочие зрители не более чем предметы интерьера, как столы или расставленные по углам диваны.
Высоко вздымая свои покрывала, Филиппа танцевала ради него, ради того блеска, который появился в его выразительных темных глазах, а на сладострастные причмокивания остальных гостей восточная красавица не обращала ни малейшего внимания.
Их взгляды встретились. Всем своим существом, своим телом она молила его: «Подойди. Подойди и люби меня».
Он шел, не отрывая от нее взгляда, широкими плечами раздвигая толпу, окружившую низкую сцену.
Филиппа отстегнула еще один лоскут тонкой ткани, последний, который она могла снять, прежде чем окончательно выставить себя на всеобщее обозрение. Подав знак музыканту ускорить темп, она начала двигаться быстрее.
Воспоминания о той ночи нахлынули на нее с необыкновенной силой. Буквально всей своей кожей Филиппа вновь ощутила его нежные прикосновения и страстные ласки. Она продолжала двигаться в своем эротическом танце прямо перед Джеймсом, так близко, что он мог бы коснуться ее, вытянув руку.
Его рука двинулась, медленно и нерешительно, словно он не отдавал себе отчета в том, что делает. Его ладонь раскрылась, пальцы вытянулись.
Филиппа, кружась, отступила, оставив шелковый лоскут в его руке. Не останавливаясь, она проскользнула мимо Баттона, который, задернув занавес, закрыл девушку от зрителей.
Занавес еще колыхался, когда Джеймс прыгнул на сцену и бросился за таинственной танцовщицей.
Он не верил своим глазам. Сейчас, когда он почти потерял голову, не в силах забыть эту красавицу, его мечта снова предстала перед ним.
Он широкими шагами пересек сцену. Танцовщица исчезла. Но Джеймс знал, что со сцены можно уйти только через один выход. Не заметив Баттона, он бросился к небольшой двери, ведущей в служебный коридор.
Она была там, в самом конце узкого коридора, освещаемого лишь коптящей сальной свечой на стареньком настенном канделябре. Тусклый желтый свет едва достигал маленького оконца, возле которого лицом к нему стояла девушка. На черном фоне ночного окна ее легкое одеяние приобрело оттенок ночной синевы, а кожа отсвечивала мерцающим золотом.
Она стояла совершенно неподвижно, словно у нее не было другой цели, как дождаться, когда он преодолеет этот такой короткий и в же время такой длинный коридор. Джеймс остановился, откуда-то из глубин подсознания рвалась тревога, словно пытавшаяся достучаться до его разума через охватившее его непреодолимое влечение. Кто она? Почему вдруг оказалась именно здесь? Нанятая актриса? Некая дама полусвета, за хорошее вознаграждение решившаяся выставить себя на всеобщее обозрение? Значит, она танцевала для всех? Эта мысль почему-то была непереносима.
– Я думал, в ту ночь ты танцевала только для меня, – прошептал Джеймс.
– Да, – едва слышно отозвалась Филиппа.
– А сегодня?
– Да.
– А сейчас?
В уголках ее глаз появились едва заметные морщинки. Намек на улыбку, но у Джеймса сразу полегчало на душе. Она здесь ради него, только ради него. То, что другие видели танец, предназначавшийся ему, не имело никакого значения. Она была его мечтой.
Девушка начала напевать без слов. Экзотическая мелодия поплыла по коридору, как ароматный и теплый ветерок предзакатной пустыни. Медленно, в полной гармонии с мелодией, ее бедра начали раскачиваться.
Он услышал колокольчики.
Танцуя, Филиппа стала приближаться к Джеймсу, который неподвижно стоял посреди коридора, словно зачарованный движениями ее гибкого тела.
Как же великолепен ее Джеймс. Такой сильный и такой ранимый. Но своей любовью она залечит его раны.
На этот раз Филиппа это сделает.
На мгновение задержавшись у единственной свечи, она дотронулась до вуали, закрывающей ее лицо. Глаза Джеймса широко раскрылись от удивления. Филиппа едва сдержалась, чтобы тотчас не открыть свое лицо, ведь ему так хотелось его увидеть.
Медленно снимая чадру, она повернулась к канделябру и, поднявшись на цыпочки, задула свечу. В коридоре воцарилась тьма. Не осталось ничего, кроме ее негромкого мелодичного напева и дыхания Джеймса, которое становилось все более напряженным.
Даже в полной темноте Филиппа ощущала его присутствие так, словно видела его. Когда между ними оставалось не более дюйма, она остановилась, медленно подняла руки и нежно обхватила ладонями его лицо. Он наклонился, с радостью подчинившись ей. Их губы были так близко, что она чувствовала его дыхание на своих щеках.
Их первый настоящий поцелуй.
Она привстала на цыпочки, и когда его губы коснулись ее полураскрытых губ, мелодия затихла.
Джеймса бросило в жар. Удивляясь своей нерешительности, он до боли сжал пальцы. Наконец, преодолев непонятный ступор, он осторожно поднял руку и тыльной стороной ладони ласково провел по ее щеке. Красива ли она? Впрочем, это не имеет значения. Джеймса сводило с ума ее стройное, гибкое тело.
Он буквально впился в ее губы. Незнакомка отвечала на каждое его движение, на каждое прикосновение, и когда его язык нежно и требовательно скользнул между ее губ, она приоткрыла их, ответив на ласку.
Сгорая от страсти, Джеймс покрывал поцелуями ее шею и плечи, яростно срывая остававшиеся на танцовщице покрывала. Девушка не только не протестовала, но и поощряла Джеймса. Завладев его рукой, она еще плотнее прильнула к нему и положила его ладонь себе на грудь.
Темнота окутала их, укрыв от внешнего мира и став средоточием мечты мужчины № женщины.
Филиппа была почти обнажена, лишь широкий золотой обруч на шее и поясок из монист оставались на ее теле, и еще тонкая цепочка колокольчиков, которая, крепясь к передней части пояса, огибала ее лоно и, прячась между ягодиц, возвращалась к изящному замочку на пояске.
Невидимые, но вполне реальные, они явно предназначались для того, чтобы интриговать, соблазнять и, конечно, вознаграждать.
Филиппу совершенно не смущало то, что за исключением довольно варварских украшений на ней ничего не было, в то время как Джеймс по-прежнему оставался полностью одетым, более того, этот контраст возбуждал ее чрезвычайно. Она чувствовала себя наложницей в гареме господина, его покорной любовницей, объектом его желания.
Горячие руки, торопливо и неловко ласкавшие ее тело, говорили об охватившей его страсти, поскольку в обычной ситуации Джеймсу не была свойственна эта юношеская неловкость. Он был так открыт, так беззащитен в своем желании, настолько не способен устоять перед ней, что Филиппа, чтобы хоть на короткое мгновение оторваться от него, сама прервала его ласки.
Она не могла говорить с ним, хотя жаждала поведать ему о своих чувствах. Она могла рассказать о них только с помощью ласк.
Нежно коснувшись его шеи, Филиппа легко, но решительно потянула его галстук.
– Здесь? В коридоре? – изумленно выдохнул он.
Она прикоснулась кончиком пальца к его губам и взяла за руку. Потом нащупала неприметную узкую дверцу, ведущую в небольшую кладовую. Здесь она переодевалась и здесь же, пока Филиппа танцевала, Баттон обустроил их любовное гнездышко.
Осторожно ступая, она вошла в темную комнатку, ведя за собой Джеймса. Как жаль, что она не могла зажечь свечу и увидеть результаты трудов Баттона, ибо, вне всяких сомнений, на это стоило посмотреть, но она не могла рисковать, позволив Джеймсу увидеть ее лицо.
Но больше всего ей хотелось целовать его. Долго. Очень долго.
Глава 25
Босая нога Филиппы наткнулась на что-то мягкое, лежавшее на полу, девушка вздрогнула, но тут же мысленно посмеялась над своими страхами. Ведь это перина, которую притащил Баттон, довольно большая, поскольку милый старик клятвенно пообещал ей устроить из темной кладовки шикарное ложе. Филиппа повернулась к Джеймсу и привлекла его к себе, он охотно повиновался, нетерпеливо обхватив ее талию.
В этот момент она, резко дернув Джеймса, буквально опрокинула его на себя. Вскрикнув от удивления, он тем не менее моментально среагировал и, развернувшись, чтобы не раздавить свою хрупкую спутницу, рухнул на лежавшую на полу перину. Филиппа упала рядом, провалившись в мягкое пуховое ложе. Всей своей кожей она ощутила греховную роскошь этого бархатно-шелкового великолепия.
– Господи! Ну почему же ты исчезла тогда? – прошептал Джеймс. Он чуть приподнялся и осторожно положил руку ей на грудь. – Наверное, ты очень коварна, моя шалунья? – Его низкий голос был полон любви и вожделения, он проник прямо в ее разгоряченное нутро, разбудив неистовое желание немедленно познать этого мужчину.
Не говоря ни слова, она потянулась к нему.
– Возьми меня, – прошептала она по-арабски, забыв о данном себе обещании не произносить ни слова. – Окутай меня своей мощью, владей мной, мой господин.
– Оказывается, ты умеешь говорить!
Продолжая ласкать ее грудь, он, опершись на локоть, навис над девушкой, устроившись между призывно разведенными бедрами.
– Как зовут тебя, красавица? – шепнул он, обдав горячим дыханием ее шею.
– Амила, – также шепотом ответила она.
«Мечта».
– Моя Амила – Теперь его дыхание легко коснулось ее губ.
«Моя».
Она кивнула, зная, что он почувствует это движение и поймет, что она готова безраздельно принадлежать ему. И то, что сейчас должно было между ними произойти, не могло связать их сильнее, поскольку силу привязанности, которая навсегда поселилась в ее сердце, превзойти было невозможно.
Она жадно целовала его, не в силах насытиться вкусом его таких горячих, таких мужественных губ, сплетение их языков было настолько интимно и неистово, что казалось, этот поцелуй мог бы длиться всю ночь.
Страсть волной захлестнула Филиппу, и ей до боли захотелось попробовать на вкус все его тело.
Филиппа повалила его на спину. Джеймс засмеялся и без сопротивления утонул в пуховых глубинах. Оказавшись поверх него, Филиппа наслаждалась даже холодным щекотанием пуговиц его жилета. Возможно, в какой-то иной момент ей было бы достаточно тех ощущений, которые давала ей эта игра с одетым, сгорающим от желания мужчиной, но времени в ее распоряжении было мало, а сегодня вечером она еще многое хотела довести до конца.
– Я все еще слышу звон колокольчиков, – пробормотал он. – А ведь я совершенно уверен, что ты обнажена, как вяз зимой. Может, колокольчики у тебя…
Она закрыла ему рот поцелуем, оставив на его губах лишь приглушенный смех.
– Лежи спокойно, – прошептала она по-арабски, – Совсем скоро ты найдешь мои колокольчики.
Филиппа начала развязывать его галстук, плотная шелковая лента оказалась неожиданно длинной, и, устраиваясь поудобнее, она оседлала его бедра.
– О Амила! – простонал он, прижимаясь своим мужским естеством к ее телу. – Что ты со мной делаешь?
Она стащила с него галстук и расстегнула жилет. На очереди были запонки. Наконец она соскользнула с него и, легко потянув, заставила сесть. Охваченный нетерпением Джеймс, стиснув зубы, срывал с себя одежду, ему не хотелось терять ни одной драгоценной минуты.
Наконец последняя деталь его великолепного костюма была безжалостно брошена в темноту кладовки, и Филиппа коснулась его обнаженного тела.
Как ей хотелось увидеть его!
– Как мне хочется увидеть тебя, – прошептал он. – Но ты нарочно выбрала комнату, где нет даже крохотной свечки.
Она прильнула к нему и, жадно погладив его плечи, почувствовала, как дрожь пробежала по его телу.
– Я вижу тебя, – прошептала она. – Я вижу каждую твою черточку, такую сильную и мужественную. Ты принадлежишь мне, мой благородный король-воин. Ты моя луна и мои пески, и я буду путешествовать по тебе очень долго, чтобы запомнить каждый дюйм твоего тела.
Джеймс лежал на спине, ее слова, которые она шептала, касаясь губами его груди, одновременно и возбуждали, и озадачивали его. Она была воплощением его мечты, но эта девушка прикасалась к нему так, словно это он был ее любовью. Как могут ее нехитрые ласки быть исполнены столь сильных чувств? Должно быть, от одиночества и вожделения он выдает желаемое за действительное и принимает за любовь ее греховную страсть.
Но ему все равно. Он в любом случае готов принять эту романтическую интерлюдию. А еще он жаждет быть любимым, пусть хоть на одну ночь.
Хотя в глубине души теплилась слабая надежда, что, возможно, в этот раз ему удастся убедить девушку не исчезать.
Ее легкие ласковые руки коснулись его напряженного естества и замерли, словно испуганные птицы. Потом она медленно и осторожно начала исследовать его плоть. Филиппа не была готова к тому, что обнаружила. Это было не совсем то, чего она ожидала, основываясь на созерцании греческих скульптур и разглядывании рисунков в индийских свитках. Эта твердая мужская плоть, напоминавшая древко копья, была пленительна. Ощущение этой тонкой шелковой кожи под своими пальцами пленило Филиппу, и она, подчиняясь до сих пор спавшему инстинкту, скользнула по его члену, сначала осторожно вверх, потом, уже решительней, – вниз. Своей большой теплой ладонью он накрыл ее руку.
– Амила, если ты продолжишь, боюсь, мы оба будем разочарованы.
Она неохотно убрала свою руку. Он тут же вернул ее на прежнее место.
– Пожалуйста. Ласкай меня, но только не этим движением.
На короткое мгновение Филиппа вернулась к этому удивительному символу мужественности, потом неохотно оставила его. Еще так много предстояло узнать.
Она легко провела ладонями по его мускулистым бедрам, поскольку с той самой ночи у камина они занимали довольно значительное место в ее фантазиях. Осмелев, она провела рукой по твердому рельефному животу, затем по широкой мощной груди, которую не могла, забыть с тех пор, как разъяренный Джеймс, выскочивший из ванны, влетел в комнату Робби.
– Амила, я должен прикоснуться к тебе. Сейчас.
Филиппа улыбнулась в темноте. В ее Джеймсе нет ни лжи, ни хитрости.
Филиппа обвила его шею руками и прильнула губами к его губам. Поцелуй был страстным и таким долгим, что, оторвавшись друг от друга, они никак не могли отдышаться.
– Ты такая пылкая, Амила. Как бы мне хотелось думать, что такую страсть ты испытываешь только ко мне.
– Я принадлежу только тебе. Танцую только для тебя. Мечтаю только о тебе.
Разгоряченной щекой Джеймс прижался к ее груди, и его горячие, сухие губы обхватили ее разбухший от возбуждения сосок. Филиппа замерла.
Продолжая исследовать губами ее плоть, он обнаружил драгоценный камень, который Филиппа с помощью меда приклеила к своему пупку, вспомнив, что так украшали себя невесты бедуинов. Джеймс высосал украшение.
– А я-то гадал, как этот камень там держится. Было ничье – стало мое, – прошептал Джеймс и убрал камень. Куда, Филиппа не заметила.
Джеймс позаботился о том, чтобы от медового клея на ее животе не осталось и следа.
Джеймс целовал ее бедра, оставляя горячий влажный след на ее пылающей коже и неистовое желание, огнем разливавшееся в низу живота.
Потом он замер, поигрывая золотым пояском, на котором еще совсем недавно висели полупрозрачные покрывала восточной танцовщицы.
– Не пойму, как он держится, когда ты двигаешься, – пробормотал Джеймс. – Это еще одна загадка, которую мне предстоит разгадать. Со временем.
Эти слова о будущем болью отозвались в ее сердце. Боль эта, смешиваясь со всевозрастающим желанием, добавляла толику остроты к каждому его прикосновению.
– Я хочу попробовать тебя всю, – пробормотал Джеймс. Он нашел колокольчики, когда его язык проскочил мимо тонкой золотой цепочки и проник в ее лоно. Филиппа выгнулась. Он ведь не может… не станет…
Наслаждение. Большего наслаждения она не могла себе представить. Когда его проворный язык проскользнул внутрь, легко и быстро касаясь ее лона, чувственная дрожь переросла в толчки, потом Филиппа содрогнулась в экстазе.
Джеймс понял, что она готова принять его, но не прервал свою ласку, хотя и замедлил темп. В-какой-то момент Филиппа поняла, что сознание возвращается к ней, пульсирующие спазмы несколько утихли, и рассыпавшаяся мозаика начала обретать форму.
Джеймс приподнялся и, покрывая поцелуями ее тело, легко скользнул вверх. Устроившись между ее бедрами, он немного вдавил свой эрегированный член в ее скользкие складки.
– Ты готова?
Вместо ответа Филиппа, затаив дыхание, обвила руками его шею. На каком-то чужеземном языке девушка произнесла несколько слов и призывно подалась к его мужскому естеству. Если бы эта сладкая пытка продлилась еще хоть мгновение, он взорвался бы от одного лишь прикосновения к ее горячей и влажной сердцевине.
Поначалу он довольно легко вошел в нее. Потом, к своему изумлению, почувствовал преграду и остановился.
Девственница? Это не укладывалось у него в голове.
Он должен остановиться. Должен подумать. Что-то здесь не так. Что-то, о чем его предупреждала интуиция, но чего он охваченный вожделением, не хотел слышать.
Она была так возбуждена. Когда он остановился в нерешительности, она нетерпеливо выгнулась. Короткий вопрос на неизвестном ему языке хлестнул его словно бич. Проклятие, он не в состоянии думать!
Филиппа чуть не до крови закусила губу. Конечно, он понял, что она девственница. Неужели он покинет ее? Будь проклято его благородство!
Этот сильный, нежный, таинственный мужчина стал ее судьбой. Ради него она приехала в Лондон, да и родилась, наверное, ради него.
Затаив дыхание, она уже готова была почувствовать, как его плоть всей своей мощью врывается в ее лоно, а он вдруг замер. О Боже! Если он сейчас же не возьмет ее, она просто ударит его!
Джеймс медленно начал выходить из нее.
– Амила, неужели ты…
– Нет, нет; теперь уже нет, – пробормотала она и, впившись в его ягодицы, изо всех сил направила его плоть в себя.
Джеймс судорожно вздохнул и попытался отстраниться, но то, что должно было свершиться, уже свершилось.
Сквозь легкое жжение и небольшую боль она ощущала плоть, заполнившую ее лоно.
Крепко удерживая Джеймса в плену своих бедер, Филиппа, дыша глубоко и умиротворенно, улыбалась. Она добилась своего, теперь Джеймс принадлежит ей так же, как она принадлежит ему, розовое облако эйфории немного приподнялось. Джеймс ласково обнял ее и поцеловал, нежно поглаживая ее щеки.
– Тебе не следовало этого делать, дорогая, – прошептав он ей на ухо. – Я не хотел причинить тебе боль.
Она осторожно двинулась, не отпуская его и пробуя свои ощущения. Боль ослабла, но ощущение наполненности возрастало.
– Ш-ш. Полежи минуточку спокойно, милая.
Нет, она не могла, да и не хотела лежать спокойно. Прижавшись к нему, Филиппа, запрокинув голову, опять требовательно шевельнула бедрами.
Долгий выдох теплой волной коснулся ее щеки. Он опять хочет ее. Его дыхание стало прерывистым. Он приподнялся, опершись на локти, и нежно куснул мочку ее уха.
– Если ты немного ослабишь железную хватку своих бедер, я, возможно, смогу доставить тебе больше удовольствия.
Чтобы быть уверенной в том, что он не покинет ее, Филиппа поцеловала его, еще сильнее обхватив ногами его бедра. Не отрывая своих губ от ее рта, он хрипло рассмеялся.
– Амила, я не собираюсь уходить. Боже милостивый, неужели ты думаешь, что я мог бы тебя сейчас покинуть?
Она ослабила объятия, предоставив Джеймсу возможность двигаться. Он медленно, словно нехотя, почти полностью вышел из нее и тут же с силой и страстью снова вошел.
Она изнывала от желания. Горячее пульсирующее удовольствие, смешанное с затихающей болью, пронзило Филиппу. Она вцепилась ногтями в его широкие плечи.
Ее господин обладал ею, расположившись внутри ее, а она, щедро источая сексуальную влагу, облегчала его движения.
– Я видела звезды, – прошептала Филиппа. – Словно широкая серебряная полоса на небе…
Она замолчала, вдруг поняв, что Джеймсу чего-то недостает. Она ощущала внутри себя его плоть, все еще напряженную.
Может, она сделала что-то не так?
Темнота по-прежнему скрывала их от остального мира и друг от друга, а ей так хотелось увидеть его лицо, заглянуть ему в глаза. Спросить, почему он остается таким напряженным внутри нее и почему не испытал того, что испытала она.
Ей так хотелось признаться ему в любви.
Джеймс почувствовал, что девушка наконец-то расслабилась. Он хотел, чтобы она хоть немного пришла в себя. Сегодня, он это почувствовал, его красавица, похоже, впервые вознеслась на вершину блаженства.
Однако она была такой страстной, такой отзывчивой. Правда, тайна ее ушла еще глубже, но сейчас он не хотел над этим размышлять. Она, все еще не остыв, крепко обнимала его, и он хотел взять ее вновь.
Он опять начал двигаться. Девушка слабо охнула, и Джеймс закрыл ей рот поцелуем. Видимо, она не очень понимала, что он собирался сделать, у нее не было никакого сексуального опыта.
Вскоре он раскроет все ее тайны, но только не сейчас. Сейчас он был ее возлюбленным, а не следователем и уж тем более не «лжецом». Он ускорил темп, его мягкие движения стали более требовательными.
Филиппа наслаждалась его необузданностью.
– Взлетай со мной!.. – жарко шептала она. И они взлетели.
