Текст книги "Фидель Кастро"

Автор книги: Себастьян Бэлфор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

В середине семидесятых годов восемнадцать человек, принадлежащих к высшим учреждениям государства, имели самые важные голоса при принятии решений. Отделившись от Кастро и его брата Рауля, они состояли из ветеранов армии повстанцев, гражданских членов Движения 26 июля и бывших членов ПСП, которые оставили видные общественные должности во время радикального периода конца шестидесятых. Хотя их политическое происхождение не было очень важным для определения их положения у власти, гораздо многозначительнее то, что большинство из них являлись сотрудниками Кастро, по крайней мере, с начала партизанской кампании, что наводило на мысль о том, что верность лидеру Революции до сих пор понималась как важный критерий политических заслуг. Из всех членов Центрального Комитета, избранных на первом съезде партии в 1976 году, почти 1/3 были военные, около 28 % – партийные официальные лица и только меньше 18 % были из администрации [148]148
  Dominguez 1978 pp. 307 – 15


[Закрыть]. Будучи Главнокомандующим вооруженными силами, Первым секретарем партии, Президентом Совета Государства и Совета Министров, Кастро одинаково обладал преданностью военных, партии и правительственных чиновников.

Существует доказательство того, что в семидесятые годы были политические разногласия между руководством и в пределах Центрального Комитета, но это не приняло организационных форм, так как это сделала просоветская дореволюционная коммунистическая фракция в начале шестидесятых годов. Одним из самых важных источников напряжения стал баланс между экономическими и социально-политическими факторами в экономическом планировании. Смещение после 1970 года социальных и политических ценностей особого значения в сторону оценки эффективности принятия экономических решений, было предназначено для того, чтобы работали не только чиновники среднего класса, запятые проведением политики, но и был увеличен объем работы для руководства. Хотя новая линия политики была санкционирована Кастро, он вместе с Че Геварой был самым яростным противником преобладания политики над экономикой. Действительно, как мы увидим, он еще раз в середине восьмидесятых годов вмешается в исправление баланса, который, по его мнению, зашел слишком далеко в сторону чисто количественных расчетов.

Пока именно приверженцы более технического подхода к экономическому планированию откровенно критиковали политику шестидесятых годов. Несомненно, они включали некоторых дореволюционных коммунистов, которые были недовольны идеями Че Гевары в шестидесятых годах и были отстранены от позиций у власти. Но существовала также критика в самом правительстве. Президент Освальд о Дортикос в своей речи начал атаку на экономических плановиков шестидесятых годов, которая частично могла быть отнесена и к Кастро: «В течение всех этих лет, – сказал он, – одним из самых девальвирующих показателей нашего экономического планирования стали расходы. Это происходит часто, и это происходило часто до сих пор… говорить только о достижении таких-то производственных показателей, о выполнении таких-то процентов или о превышении плана. Но когда вы спрашиваете одного из этих чиновников или почти каждого из них, какова была стоимость этого, за какую цепу, с какой пользой для материальных, человеческих и финансовых ресурсов, никто из них не знает ответа. И это выявляет высокую степень безответственности… как будто стоимость была какой-то метафизической сущностью» [149]149
  Economía y Desarrollo, May-June 1972 pp. 30 – 1


[Закрыть].

Среди новых технократов, связанных с переменами в политике, существовало подобное отвращение к методам шестидесятых годов. Глава коллегии по планированию в 1979 году заявил: «Те наши товарищи, кто работал в различных государственных организмах… пропитаны старой централизацией и, во многих случаях, бюрократическими привычками, и не всегда легко отучиться от этих привычек» [150]150
  Pérez 1979


[Закрыть].

Другим источником напряжения среди групп различных интересов внутри режима являлось распределение бюджета. В этом кубинская политическая система не отличалась от других форм правления. Военные, в частности, забирали самое большое количество излишков Кубы (около 5 % от ВНП в 60 —70-е гг.), показывая важность национальной обороны со времен Революции и широкое военное вмешательство с середины 60-х гг. Но это также отразило ключевую роль, которую играли военные в кубинской экономике. Как самая мощная и профессиональная элита режима, военные должны были стать отдельным политическим центром, которым они не стали из-за их тесного вовлечения в экономическую и политическую жизнь Кубы. Командный состав военных был не только из членов Коммунистической партии, подчиненных ее дисциплине, но также из участников исполнения экономических планов. На самом деле определяющей для революционного руководства являлась единая природа их гражданских и военных функций, лучшим примером которой служили два брата Кастро, тем не менее организационные реформы семидесятых годов дали рост большему функциональному разделению внутри революционного учреждения. Сохраняющийся приоритет военных вызывал резкие жалобы гражданского населения. Например, когда Куба была вовлечена в войну за независимость Анголы в 1975 году, некоторыми управляющими предприятий были предотвращены попытки сопротивления принудительной вербовке квалифицированных рабочих в военный запас. Их непокорность стала очевидной в речи Кастро, в которой он сказал, что необходимо «бороться с иногда преувеличенным критерием, касающимся тех, кто не может обойтись данной производительностью» [151]151
  GWR, 4 Jan. 1976, quoted in Dominguez 1978 p. 355


[Закрыть].

Однако несмотря на все обострения, существующие в верхнем эшелоне режима в 70-е гг., кубинское руководство оставалось относительно объединенным. Переход от централизованной и иерархичной модели 60-х гг. к более коллективному управлению в середине 70-х гг. в дальнейшем достигался без кровопускания, хотя и не без разногласий. Широкие структуры власти, созданные в начале 70-х гг., не только дали возможность старшему поколению дореволюционных коммунистов вернуться к их влиятельным позициям внутри режима, по также предоставили доступ новому поколению администраторов, специалистов, чиновников и партийных организаторов. Фактически, самыми важными отличиями внутри режима в недавние годы «были различия поколений», что мы и рассмотрим в главе 8. В течение 70-х гг. не произошло никаких радикальных перс-мен и персонале верхних эшелонов партии и государства, которые могли бы предложить любое перемещение внутреннего равновесия власти. Смещения с должностей случались в результате политических неудач или предполагаемой некомпетентности, тогда как повышению по службе благоприятствовал успех, например, назначение на должности в Совет Государства двух генералов, известных по ангольской операции 1975 года.

Действительно, после реформ начала 70-х гг. руководство Революции походило на большую семью, внутреннее ядро которой состояло из ветеранов экспедиции на Граима и кампании в Сьерре [152]152
  Подобное этому было использовано в Gonzalez Е «Political Succession in Cuba», в Studies in Comparative Communism, 9 (1 и 2), весна-лето 1976, стр. 80 – 107, но большинство его описаний целей руководства сомнительны: see Bengelsdorf С «Cubanology and Crises: the Mainstream looks at Institutionalization», in Zimbalist (cd.) 1988 pp. 212 – 25


[Закрыть]. Больше не неся прямую ответственность за ее действия, Фидель Кастро теперь взял на себя роль крестного отца революционной семьи. Хотя он оставался основным источником власти и арбитром споров, он больше не имел возможности легко навязывать политику, противоречащую взглядам любого из членов семьи. Новые ограничения его автономии были частично вызваны возобновлением влияния Советского Союза. Интеграция Кубы в СЭВ и огромная военная помощь, оказываемая Москвой, скомбинировались для создания крепких организационных связей между кубинской экономикой и военными кадрами и их двойниками в Восточной Европе. Следовательно, хотя Кастро мог решительно действовать против просоветской фракции в 1962 и 1968 годах, цена сомнений администраторов, близких советским официальным лицам, стала гораздо выше в 70-х гг. [153]153
  Dominguez 1978 p. 382


[Закрыть]

Новая организационная структура также сделала более трудным для Кастро вмешиваться в сферы ответственности, переданные низшим уровням администрации. В середине 60-х гг. он предпринял антибюрократическое наступление, заявляя, что «будущее развитие Революции будет измеряться ежегодным уменьшением числа административных работников… и увеличением количества металлургов с каждым годом в пашей стране». В 70-е гг., наоборот, он призвал к усилению государственного аппарата на основании того, что чрезмерный вес партии в течение предыдущего десятилетия привел к безрезультатности [154]154
  Verde Olivo, 5 March 1967, and GWR 4 Jan. 1976


[Закрыть]. Как только спал политический контроль за экономическими предприятиями, верховному персоналу министерств предоставилась большая свобода ведения их собственных дел в пределах структуры национального планирования. Более того, новая экономическая организация, поддерживаемая режимом, не требовала от Кастро действий в качестве гида и образца. Он больше не показывался при каждой возможности приступить к новой схеме или объяснить новую тактику, ругать и вдохновлять кубинцев. Смещение роли Кастро выразилось в изменении его внешности. Образ молодого, атлетически сложенного человека, утомленного сражениями, с сигарой в зубах, мчащегося по сельской местности в «джипе», уступил место в течение 70-х гг. полному достоинства дородному государственному деятелю в обвешанной медалями военной форме, с поседевшей бородой, председательствующему на церемониях для иностранных глав государств.

Таким образом, структура власти на Кубе в семидесятые годы складывалась в непростую картину. Кастро не дергал за все нитки, как доказывали некоторые западные комментаторы, по его власть не ограничивалась только функциями, назначенными Конституцией, как утверждают кубинские государственные деятели. Организационные реформы сохраняли его полномочия как верховного руководителя, но создали новые центры власти, которые Кастро не мог игнорировать. Таким образом, внутреннюю политику составлял комплекс взаимодействий между различными направлениями революционной семьи. Она также строго подчинялась давлению извне непосредственного семейного круга. Не меньшее место среди всего этого занимало общественное мнение, выраженное неофициально или через массовые революционные организации. Действительно, уменьшение энтузиазма рабочих в целях повышения производительности ускорило реорганизацию политической системы на Кубе. Другими мощными давлениями извне являлись политические и экономические принуждения, сопровождающие увеличивающуюся интеграцию Кубы в советский блок. Кастро больше не обладал фактически неограниченной автономией в определении политики, какую он имел в 60-х гг. Похоже, что политика, сформулированная им в качестве главы государства, была скорее результатом консенсуса в пределах верховного состава режима, чем навязывания его собственного влияния. Однако он продолжал пользоваться огромным влиянием при решении всех вопросов. В любом споре равновесие власти склонялось в его сторону, так как он мог обратиться к необъятному авторитету за пределами комнаты, в которой происходила дискуссия. Способность Кастро отвергать мнения, противоречащие его собственному, была наиболее ограничена в начале 70-х гг. Только когда политика спотыкалась, как в середине 80-х годов, он мог захватить возможность еще раз лично направить курс Революции.

По его собственному признанию, Кастро сыграл небольшую роль в процессе организационных реформ. То, что он не был полностью удовлетворен их проведением, обнаружилось много лет спустя в его интервью итальянскому журналисту. Вспоминая перемену в политике от радикализма в конце 60-х гг. к ортодоксии в начале 70-х гг., он признался: «Мы прошли через период самоудовлетворенности, в течение которого мы узнали больше, чем другие люди, и могли бы сделать все лучше, чем они, и мы перешли в новую фазу, в которой я лично не участвую, в которой развивается тенденция к подражанию. Я считаю, что мы хорошо повторяем плохое и плохо – хорошее» [155]155
  Mina 1988 p. 142


[Закрыть]. Вместо этого в семидесятые годы энергия Кастро расходовалась на внешнюю политику. Но не из-за того, что ему надоела однообразная картина Кубы, стоящая перед ним, как предполагает Тэд Залк в биографии Кастро [156]156
  «Он отказался установить «статус-кво» любого рода, и во второй половине 1970-х гг. отвернулся от угнетающей внутренней обстановки Кубы и ее экономических проблем к международным проблемам и противоречиям, на которых он преуспел». Szulc Т. 1987 Fidel: a Critical Portrait. Hutchinson, London, стр. 511.


[Закрыть]. И только потому, что новое разделение работы внутри правительства Кубы освободило его от непосредственных обязательств перед текущей экономикой. Его сильная вовлеченность во внешние отношения в 70-х гг. являлась прямым результатом изменения в иностранной стратегии Кубы, сопровождающей преобразование во внутренней политике. И во внешней и во внутренней политике еще раз проявился талант Кастро использовать максимально возможности, попадающиеся на его пути, чтобы поднять свое положение и вес Революции.

Глава 7
МИРОВОЙ ЛИДЕР

К концу 60-х гг. Куба осталась фактически одна в мире, замученная Соединенными Штатами, изгнанная из сообщества большинства стран Латинской Америки, с увеличивающимся недовольством со стороны Советского Союза. Десять лет спустя, наоборот, остров обладал международным престижем, несмотря на его размеры и экономическое положение. В 1979 году Кубу выбрали страной проведения шестой Конференции Движения неприсоединения, председателем которого на 4 года стал Кастро. Тридцать пять стран получали военную и гражданскую помощь от Кубы, и Кастро, как старший государственный деятель, давал советы новым революционным режимам в различных частях света.

Новое международное влияние Кубы частично определялось изменением положения стран «третьего мира» в 70-е гг. На это изменение равновесия власти повлияли особенно три следующих события: нефтяной кризис, война во Вьетнаме и падение португальской империи в Африке. Картель, состоящий главным образом из нефтепроизводящих стран «третьего мира», использовал преимущества растущей опоры индустриальных экономик на нефть, чтобы поднять цепу на сырую нефть в 1973 году, что вызвало первый самый большой кризис западного капитализма после второй мировой войны. Поражение США в войне с Вьетконгом и Северным Вьетнамом явилось важной психологической поддержкой делу национального освобождения стран «третьего мира». Из-за этого отпала угроза заморской американской интервенции. Независимо от вьетнамцев и жителей Камбоджи, кубинцы были одними из тех, кто получил наибольшую выгоду, ощущая в течение десятилетий стоящую над душой морскую пехоту. В-третьих, в 1974 году переворот в Португалии привел к освобождению последней европейской колонии в Африке и возникновению трех новых наций. Преобладающее теперь на юге самоуверенное настроение поддержало кубинское руководство в намерении играть новую напористую роль в мировых делах. Как Давид для американского Голиафа, Куба внушала уважение большинству стран «третьего мира».

Способности кубинского режима оказывать влияние на международные события Куба большей частью была обязана связям с СССР. Возвращение Кубы после 1968 года к верному союзничеству с Москвой возобновило поток как нефти и основных товаров из восточного блока, так и военной помощи и услуг по обучению. Это также открыло многие дипломатические двери. Движение более прагматической внешней политикой, чем в 60-х гг., кубинское руководство нашло новых союзников в странах «третьего мира», которые обращались к Революции за вдохновением и приветствовали ее иностранную помощь. По сильное вовлечение Кубы во внешние дела происходило, помимо всего, от огромной энергии, исходящей от Революции. Тысячи добровольцев выезжали с острова для медицинских, образовательных, технических и военных миссий за границей. Привлечение скудных внутренних ресурсов для иностранной помощи может быть объяснено только неистощимой поддержкой кубинским пародом интернациональных целей, провозглашенных Революцией.

Дипломатический успех Кубы в 70-е годы в большей степени был связан с Кастро. Освобожденный от прямого управления внутренними делами реорганизацией правительства, он погрузился в напряженный список визитов за границу и переговоры с главами государств, наносящими визиты на саму Кубу. Перед тем как отправиться в 1972 г. в двухмесячное путешествие во десяти странам Африки и Восточной Европы он заявил о своей уверенности в новой структуре руководства: «Всего несколько лет назад никто из нас не мог далее мечтать об отлучке из страны на слишком длинный срок, предполагая, что империалисты действуют в это время своими угрозами и всеми остальными методами. Кто-то всегда должен был находиться поблизости. К счастью, сейчас все изменилось. Несмотря на империалистов, их угрозы и их задачи, мы знаем, что у нас верные люди, прочная Революция и крепкое руководство, составленное из тех, кто более чем способен выполнить любое задание и предстать перед любой ситуацией» [157]157
  Granma Weekly Review (GWR), 7 May 1972


[Закрыть].

Визиты Кастро не были просто церемониальными событиями, а часто служили началом или созданием тесных экономических и военных связей с союзниками за границей. Пока он вел переговоры на высшем уровне, более конкретные двусторонние переговоры проводились следующим слоем кубинских лидеров – Президентом Освальдо Дортикосом, братом Фиделя, Раулем Кастро, министром Вооруженных Сил, и наиболее уважаемым самым старым политиком и дореволюционным коммунистом Карлосом Рафаэлем Родригесом, который был ответственным за экономические и дипломатические внешние отношения. Под ними находились министерства, а бок о бок с ними – мощные комиссии по планированию и военным делам, связывающие Кубу и советский блок.

Хотя Кастро приходилось работать в пределах организационных ограничений, он обладал большей автономией в определении внешней политики, чем внутренних дел, не только потому, что был непосредственно ответственным за внешние связи, как глава государства, но также из-за того, что он всегда являлся наиболее решительным защитником международного назначения Революции. Хотя вся политика представлялась как плод коллективного решения, в кубинской внешней политике можно найти много типичных черт, присущих Кастро, что доказывает то, что он оказывал решающее влияние на ее развитие. Наиболее важное значение придавалось интернациональной солидарности. Главенство политики над экономикой являлось одним из ведущих принципов во внутренних делах; такой же идеологический компонент можно найти в кубинской внешней политике 70-х и 80-х гг. Озадаченные явным отсутствием эгоизма в большинстве случаев кубинской международной заинтересованности, некоторые комментаторы видели в этом дорогостоящую отличительную черту; другие объясняли это тем, что Куба действовала просто как зарубежный заместитель СССР [158]158
  Для обсуждения этих пунктов см. Domínguez J. ‘Cuba in the International Arena’ Latin American Research Review, XX IH(I) 1988.


[Закрыть]. Сам Кастро утверждал, что кубинская внешняя политика мотивировалась самыми высокими принципами. В беседе с иностранным корреспондентом в 1983 году он заявил: «Мы не очень националистичны; мы патриоты, мы решительно преданы нашим политическим принципам. Много раз мы узнавали, как жертвовать своими национальными интересами ради принципов нашей Революции и наших интернационалистических принципов. Северная Америка не понимает этого, это приводит их в замешательство… наш дом не только Куба, наш дом – человечество. Мы учимся думать об интересах человечества» [159]159
  Castro F 1983 Conversaciones con periodistas norteamericanos y franceses. Política, Havana


[Закрыть].

Однако можно поспорить о том, что внешняя политика Кастро отвечала более конкретной цели, чем человеческая солидарность, и более националистической роли, чем посредник СССР за границей. В 60-е гг. он безуспешно искал пути укрепления Революции, распространяя ее за границей и создавая прочную экономику внутри стран. С другой стороны, его внешняя политика в 70-х гг. представляла собой погоню за независимостью, осуществляемую, главным образом, дипломатическими средствами. Долгосрочная стратегия Кастро была призвана создать единство стран «третьего мира», особенно в Латинской Америке, чтобы изменить неблагоприятные условия торговли между развитыми и слаборазвитыми народами. В бесчисленных речах и интервью он внушал мысль, что основное разногласие в мире существует между слаборазвитым Югом и промышленным Севером [160]160
  E.g., Elliott J M and Dymally M M 1986 Fidel Castro: Nothing Can Stop the Course of History. Pathfinder, New York, pp. 108 – 20; Betto F 1987 Fidel and Religion. Weidenfeld & Nicolson, London, p. 299


[Закрыть]. Как и сторонники Мао, он представлял мир как набор конкурирующих наций, политически организованных в блоки, но разделенных более важным разногласием между богатыми и бедными странами или капиталистическими и пролетарскими нациями. Хотя постоянно уделялось значение солидарности в использовании всех земель, однако скорее нация и народ, а не класс определяли политику. С такой перспективой антиимпериализм был важнее антикапитализма, и принятое отношение к США определяло, друг ты или враг. Следовательно, Кастро поддерживал Дергью, просоветский военный режим в Эфиопии, а позже защищал генерала Норьегу в Панаме и аргентинскую военную хунту во время войны на Мальвинских (Фолклендских) островах [161]161
  См. интервью Кастро, данное «Эн-Би-Си» 13 марта 1988 года.


[Закрыть].

Рискованные дипломатические предприятия Кастро служили двойной цели: поднять вес Кубы в мире и укрепить режим внутри страны. Возобновление его популярности на Кубе в 70-е гг. после кризиса 1969–1970 годов было в большей степени обязано его показному проявлению всемирной государственной деятельности. Им продолжали восхищаться, как человеком, восстановившим национальную гордость, взявшись за Соединенные Штаты; и теперь его, в большей степени, представляли в качестве международного государственного деятеля, придающего Кубе новое положение в мироном сообществе. Этот дипломатический цирк устраивался, чтобы компенсировать недостаток средств к существованию. Большое значение придавалось его поездкам за границу и государственным визитам лидеров стран «третьего мира», которые в растущих количествах приезжали на Кубу. Дорогие жесты Кастро, объятия с иностранными государственными деятелями, поношение врагов Кубы на международном уровне и продолжительные интервью потоку очарованных иностранных корреспондентов и политиков для внутренних расходов были так же ощутимо, как и для международных.

Новая внешняя политика Кубы в 70-х гг. являлась не столько результатом советского давления, сколько результатом переоценки в свете изменяющихся обстоятельств за границей. Можно выделить три цели. Первая состоит в том, что кубинские лидеры продолжали поиск союзников в странах «третьего мира» путем военных миссий и программ иностранной помощи, двойственной целью которых являлось прекращении изоляции Кубы в мировом сообществе и уменьшение ее зависимости от Советского Союза. В то же время они стремились увеличить свое влияние на СССР, став его совершенно необходимым союзником в странах «третьего мира». Поступая таким образом, они надеялись обеспечить себе большую автономию в определении внутренней и внешней политики, будучи уверенными в продолжающейся экономической поддержке Советского Союза. В-третьих, они повторяли попытки открытия диалога с Вашингтоном, чтобы облегчить давление блокады, которую США продолжали навязывать Кубе. Эти три цели не всегда были совместимы в течение 70-х гг. Совершенное мастерство Кастро как политика было направлено на выжимание максимальных преимуществ для Кубы из иностранного участия.

Хотя внешняя политика Кубы в 60-е гг. в качестве образца для Латинской Америки взяла свой собственный революционный опыт, новая стратегия признавала, что существуют различные пути к национальному освобождению в зависимости от местных обстоятельств. Объяснения Кастро в двух Гаванских декларациях в начале 60-х гг. подтверждали, что и военные и католическая церковь могут сыграть прогрессивную роль в борьбе за национальное утверждение и реформы в Латинской Америке: возникновение на континенте реформистского течения в вооруженных силах, по примеру военного режима в Перу, и появление нового движения в латиноамериканской церкви, делающего акцент на борьбу за социальную справедливость, усиление веры в то, что перемены могут произойти через сотрудничество различных социальных сил, а не только через партизанские движения. Более того, победа Народного фонда в Чили под руководством Сальвадора Альенде, казалось, доказывала возможность парламентарного пути к социализму, предлагаемую Советским Союзом и ортодоксальным коммунистическими партиями. Собственный опыт Кастро начала 50-х гг. привел его к противоположному выводу, что только вооруженные действия могут вызвать радикальную перемену. История Кубы доказывала, что процесс выборов может быть очень легко извращен коррупцией или разрушен военными. Однако теперь он осмотрительно признавал, что при определенных обстоятельствах выборы могут стать центральной частью революционной стратегии.

Кастро ясно определил свою новую позицию во время трехнедельной поездки в Чили в ноябре 1971 года. Это был его первый за несколько лет визит за границу, ставший триумфальным. Принятый с открытыми объятиями новым президентом Альенде и приветствуемый везде восторженными толпами, он объехал всю страну, обращаясь к студентам, рабочим медных и угольных шахт, фермерам и к огромной аудитории, собирающейся на стадионах. С присущей ему смесью дидактики и конкретности он разъяснял свои взгляды на множество предметов, проявляя необычайную способность помнить технические детали и применять статистику. Его неоднократно спрашивали, поддерживает ли он чилийский путь к социализму, полагая, что он противоречит кубинскому опыту. «Мы не только не хотим противоречия, – ответил он на вопрос лидера рабочего союза, – но мы также увидели такую возможность в отношении конкретных и реальных условий, существующих во время выборов (в Чили), и, таким образом, мы всегда с удовлетворением принимаем каждое повое изменение, которое может появиться. И дайте каждой перемене в мире проявить себя! Если все дороги ведут в Рим, мы можем только пожелать, чтобы тысячи дорог вели в революционный Рим!» [162]162
  Castro Ruz F 1972 Fidel in Chile. International Publishers, New York, p. 119


[Закрыть].

Однако Кастро до сих пор не был убежден в возможности мирной дороги к социализму. Но он и не утерял своего инстинктивного понимания отношений власти. Нахваливая победу Альенде, он полностью критиковал неудачу чилийского президента мобилизовать массы против растущей угрозы «правых». В ответ официальным лицам США, которые недавно выразили уверенность, что чилийское правительство долго не продержится, он сказал: «Такая уверенность основана на слабости самого революционного процесса, на слабости идеологической борьбы, на слабости массовой борьбы, на слабости перед лицом врага» [163]163
  Castro Ruz 1972 p. 213


[Закрыть]. Почти 2 года спустя после его визита, накануне военного переворота в сентябре 1973 года, он написал Альенде, убеждая его использовать организованную силу рабочего класса, чтобы остановить предстоящий переворот. Через две недели после того как военные захватили власть, он на народном собрании на Кубе заявил: «Чилийский пример показывает нам, что невозможно свершить революцию только с помощью одних людей: необходимо также оружие! По и одного оружия недостаточно, чтобы свершить революцию: необходимы также люди» [164]164
  Taber M (ed.) 1983 Fidel Castro Speeches. Pathfinder, New York, vol. 2, pp. 13 – 14


[Закрыть].

Он не защищал, однако, социальную революцию. В обращении к чилийским рабочим он непрерывно подчеркивал, что они должны подчинять свои требования «национальным интересам». Действительно, он подразумевал, что любая битва, проведенная для улучшения их условий жизни, будет отклонением от войны против империализма.

«Я повторяю со всей серьезностью, что на Кубе, во Вьетнаме или в любой другой стране Латинской Америки империализм был, есть и будет главным врагом. Следовательно, революционная стратегия, без сомнений, должна принять тактику, направленную на основную цель: освобождение народов Латинской Америки от империалистического господства».

Другими словами, борьба за права рабочих и права любого другого слоя общества не являлась частью борьбы против империализма и, в действительности, могла подорвать ее. Таким образом, Кастро напомнил рабочим медных шахт об ущербе, который они могут нанести экономике Чили, выйдя на забастовку. Вместо этого он проповедовал самый возможно широкий союз классов, от рабочих и до «прогрессивных слоев национальной буржуазии», для сражения с американским империализмом. Внутренним противоречием его довода являлось то, что социальная и политическая борьба, фактически, не разделимы; ослабить борьбу рабочих значило демобилизовать самые мощные препятствия против военного переворота. Более того, именно типичный слой мелкой буржуазии, чилийские владельцы транспорта, спровоцировали кризис, приведший к военному перевороту в 1973 году.

Кастро подчеркивал важность национального союза в Чили, открывая тот факт, что за его занятием пролетарским интернационализмом лежит более мощная скрытая тенденция панамериканского национализма, берущая вдохновение от Боливара и Марги. Кастро доказывал, что это видение предполагает в своей основе союз между всеми слоями общества Латинской Америки, кроме самых реакционных и олигархических сил, которые не выживут без поддержки империализма.

«Для того чтобы Америка объединилась и стала нашей Америкой, Америкой, о которой говорил Марти, необходимо искоренить самый последний след тех реакционеров, которые хотят, чтобы люди были такими слабыми, чтобы притеснять их и держать в подчинении иностранным монополиям».

Во время своей поездки Кастро обрисовал картину свободной и объединенной Латинской Америки, которая организует обмен товарами на рациональной, совместной основе. Как обычно, его иллюстрации обширных политических идей были яркими и рассчитанными на связь с непосредственным опытом слушателей. Обращаясь к рабочим соляных шахт Северного Чили, он объяснял, что из-за торговых санкций, наложенных на Кубу, Чили должно было вкладывать крупные суммы денег в производство сахарной свеклы, тогда как Куба должна была вложить 10 миллионов долларов в покупку и производство азотных удобрений, конечный продукт минералов, добываемых шахтерами в горах. Из подобных примеров Кастро вывел привлекательную картину латиноамериканского общего рынка, «союза братских наций, который может стать огромной и могущественной общностью в мире завтрашнего дня» [165]165
  Castro Ruz 1972 pp. 136 and 220


[Закрыть].

Возрождение национализма во многих частях Латинской Америки и карибских стран в середине 70-х гг. вслед за акцией ОПЕК, казалось, подтверждало слова Кастро. Умеренность кубинского режима но отношению к Латинской Америке частично являлась отражением этой новой реальности. Новая политика также открыла многие дипломатические двери, Изолированную в конце 60-х гг. Кубу вновь стали принимать в сообществе латиноамериканских наций. С 1972 года Куба начала восстанавливать связи с латиноамериканскими и карибскими странами и вскоре после этого вступила в несколько региональных организаций развития. В 1975 году Экономическая система Латинской Америки (СЕЛА) была учреждена 25 странами, включая Кубу, для попытки координировать экономическую политику и уменьшить ее зависимость от Соединенных Штатов. Предварительно за три месяца до этого в Гаване был создан Карибский комитет по развитию и сотрудничеству после взаимных государственных визитов Кастро и премьер-министров Ямайки, Гайяны и Тринидад-Тобаго. В том же году Организация американских государств (ОАГ) проголосовала за усиление санкций против Кубы, хотя Кастро ясно дал понять, что остров никогда не вступит в организацию, управляемую США.