Текст книги "Корабль дураков. Похвала глупости. Разговоры запросто. "Письма темных людей". Диалоги"

Автор книги: Себастиан Брант

О бесполезных книгах

 
Вот вам дурак библиофил:
Он много ценных книг скопил,
Хотя читать их не любил.
 

* * *

 
На корабле, как посужу,
Недаром первым я сижу.
Скажите: «Ганс-дурак», и вмиг
Вам скажут: «А! Любитель книг!» –
Хоть в них не смыслю ни аза,
Пускаю людям пыль в глаза.
Коль спросят: «Тема вам знакома?» –
Скажу: «Пороюсь в книгах дома».
Я взыскан тем уже судьбой,
Что вижу книги пред собой.
Царь Птолемей собрал подряд
Все книги мира, говорят.
Весьма гордился Птолемей
Сокровищницею своей,
Но в грамоту не слишком вник –
И мало почерпнул из книг.
 
 
Я книги много лет коплю,
Читать, однако, не люблю:
Мозги наукой засорять –
Здоровье попусту терять.
Усердье к лишним знаньям – вздор,
Кто жаждет их – тот фантазер!
Хоть неуч я, а все ж могу
В академическом кругу
Блеснуть словечком «item». Да,
Латынь, конечно, мне чужда,
Родной язык доступней, но
Я знаю: «vinum» есть «вино»,
«Cuculus» – олух,
«sus» – свинья,
«Dominus Doctor» – это я.
Но уши прячу, чтоб не счел
Меня ослом наш мукомол.
 

О стяжательстве

 
Дурак пред вами – скопидом.
Стяжать, стяжать любым путем
Цель его жизни, счастье в том.
 

* * *

 
Дурак – добро копящий скряга,
Ему его добро не в благо.
Кому богатства он откажет,
Когда в свой час в могилу ляжет?
Но тот еще глупей стократ,
Кто промотать преступно рад
Все, что на время во владенье
Дано ему от провиденья.
А призовет господь к отчету –
Не будет снисхожденья моту.
Родне все отписав именье,
Глупец отверг души спасенье.
Боишься прыщика, глупец, –
Чесотку схватишь под конец!
 
 
Коль ты нечисто стал богат,
Ступай поджариваться в ад!
Наследник разведет руками,
И ни к чему надгробный камень
И щедрый дар на храм тому,
Кто в адскую низринут тьму.
Велел господь: «Последний грош
Отдай, покуда ты живешь!»
Мудрец – не жадный раб мамоны,
Его мечта – не миллионы:
Он больше горд самопознаньем,
Чем богатейшим состояньем.
 
 
Был алчным златолюбцем Красс –
И золотом опился раз.
Но, деньги в бездну моря бросив,
Кратет был истинный философ.
 
 
Кто бренных ценностей взалкал –
Втоптал живую душу в кал!
 

О новых модах

 
Кто вечно только модой занят –
Лишь дураков к себе приманит
И притчей во языцех станет.
 

* * *

 
Что было встарь недопустимо,
Теперь терпимо, даже чтимо.
Считалось ведь не без причин,
Что борода – краса мужчин.
А ныне – кроме деревенщин,
Не отличишь мужчин от женщин:
На всех помада и румяна
(Раб Моды – та же обезьяна!),
И шея вся обнажена,
В цепях и в обручах она.
О, пленник Моды, до чего ж
Он на невольника похож!
Корзиной – волосы, кудряшки –
Как на овечке иль барашке.
Кто сушит голову в окне
На солнышке, кто при огне.
А вши – они не пропадут, –
Напротив, обретут приют
В несчетных складках сокровенных
Одежд моднейших, современных!
В кафтанах легких и в тяжелых,
Широкофалдных, долгополых,
В штанах, фуфайках и жилетах,
В пантуфлях, сапогах, штиблетах
Еврейский вкус царит опять!
Да, Мода то вперед, то вспять
Толкает нас неугомонно,
Свидетельствуя, что мы склонны
Всегда бродить туда-сюда
Путем порока и стыда.
Всесильна Мода, говорят.
И вот на ней другой наряд –
Кургузый, чуть не до пупа!
Но модников толпа глупа.
Позор вам, немцы! Прихоть Моды
Противна замыслам природы:
Что сокровенным быть должно,
То Модою обнажено.
Но есть всему пределы, сроки –
Страданьем платят за пороки.
Раб Моды иль ее раба,
И вас не пощадит судьба!
 

Дурачки-старички

 
Вот-вот я в гроб уже сойду
Иль к живодеру попаду,
Но с глупостью живу в ладу.
 

* * *

 
Хоть стал я дряхлым стариком,
Слыву, однако, дураком:
Столетний глупенький младенчик,
Показываю свой бубенчик
Мальчишкам несмышленым я
(Сильна над ними власть моя!),
Мое ученье – им в забаву,
А я стяжать желаю славу.
В рай с этим не войдешь, о нет!
Пример мой плох, и плох совет.
 
 
Чему учен, тому учу,
Однако быть в чести хочу,
Осмелюсь даже тем похвастать,
Как посрамлен бывал я часто
И уличался в странах дальних
В делах не очень-то похвальных.
Да, воду я люблю мутить
И не перестаю чудить,
А где не справлюсь я никак,
Поможет сын мой – Ганс-дурак.
Я за него не беспокоюсь –
Меня сынок заткнет за пояс!
Он дурью жив, он ею дышит, –
Дай срок – весь мир о нем услышит.
«Вот, скажут, истинный дурак:
Отец в сравненье с ним – сопляк!
Он так еще себя проявит,
Что весь дурацкий флот прославит!
Отцам утеха на том свете,
Когда их тут сменяют дети!
 
 
Так нынче повелось в народе,
Что старость с мудростью в разводе.
А сколь чиста у старцев совесть,
Нам скажет о Сусанне повесть
И о ее клеветниках –
Двух похотливых стариках.
 
 
Старик-дурак себя погубит,
Коль он порок и кривду любит.
 

О воспитании детей

 
Все те, кто озорства ребят
Не замечают, словно спят, –
Бед натерпевшись, возопят.
 

* * *

 
Глупцов глупей, слепцов слепей
Те, кто не воспитал детей
В порядочности, в послушанье,
Не проявив забот и тщанья,
Чтоб, как без пастыря ягненок,
С пути не сбился их ребенок,
И пусть – в дурной игре повинный –
Сам папенька с невинной миной
Не говорит: «Всех создал бог, –
Исправишь ли того, кто плох?»
Неправда! Учится ребенок
У мудрого отца с пеленок.
(Кто думает не так – дурак,
Ребенку и себе он враг!)
Все на лету хватают дети,
Соблазну попадая в сети.
Гнуть деревце ты можешь смело,
Пока оно не повзрослело,
А взрослое пригнул – сломалось!
Накажешь розгой… ну, хоть малость,
И смотришь – дурь из шалуна
Безбольно выгнала она.
Лишь строгостью добьешься толка:
Сорняк пророс – нужна прополка.
 
 
Жил праведно библейский Илий,
Но сыновья его грешили,
За что, покаран богом строго,
Он претерпел страданий много –
И умер в горе безутешном,
К сынам своим приравнен грешным.
Ах, дать бы юношам сегодня
Учителей поблагородней,
Как Феникс – тот, кого Пелей
Из сонмища учителей
Избрал для сына, Ахиллеса,
Дабы не вырастить балбеса!
Обрыскал Грецию Филипп –
И к Аристотелю прилип,
Чьим был учителем Платон,
Кто сам Сократом был учен.
Да, Аристотель, знанья солнце,
Учил героя Македонца!
Но современные отцы,
Отцы – скупцы, глупцы, слепцы, –
Таких учителей находят,
Что время только зря изводят.
Готовя из учеников
Невежд, повес и дураков.
И то добро, коль неуч тот
Не полный – только полу… скот!
 
 
Тут, право, нечему дивиться:
От дурака дурак родится!
Но вы расплатитесь за это,
Когда ваш сын, как муж совета,
На столь почетном сидя месте
Блюстителя морали, чести,
Не раз почувствует в смущенье
Свое дурное обученье.
И поделом отец тогда
Сгорит от позднего стыда
И сожаленья: ведь не шутка –
Признаться, что взрастил ублюдка.
Посмотришь: этот – богохул,
Другой ударился в разгул,
Тот шляется по девкам, кутит,
Нечистые делишки крутит,
Четвертый, стыд забыв и страх,
Гляди, продулся в пух и прах!
Так с недорослями иными
Бывает, пустопродувными,
Которых с детства, на беду,
Не учат знаньям и труду,
Отдав учителям дешевым –
Невежественным, бестолковым.
А нравственность, влеченья, знанья
Зависят лишь от воспитанья.
 
 
Происхождению – почтенье,
Но сам ты – что? Происхождение
Тобой не приобретено.
Богатство – тоже благо, но
Что есть оно? Судьбы каприз:
Прыжки мяча то вверх, то вниз!
И в славе – сладость, но она
Так ненадежна, неверна.
Прельщает тела красота,
Минула ночь – прощай, мечта!
Здоровье – клад, но с древних пор
Хворь начеку, как ловкий вор.
И сила – драгоценный ларь,
Но где она, когда ты стар?!
 
 
Все преходяще, быстротечно,
И лишь наука долговечна.
Спросил Сократа Горгий встарь:
Был счастлив ли персидский царь,
Что в мире слыл владык владыкой,
Бессильем власти превеликой?
Сократ сказал: «А был ли он
В вопросах этики силен?»
Да, ни в богатстве, ни во власти
Нет без морали людям счастья.
 

О тех, кто сеет раздоры

 
Под жернов лег дурак, который
Всех вовлекать привык в раздоры:
Хлебнет он муки и позора!
 

* * *

 
Известно, склочник был бы рад
Весь мир вовлечь в раздор, в разлад,
Чтобы шумела сплетня злая,
Враждой неистовой пылая.
Так не поранит острый нож,
Как ранит подлой сплетни ложь,
Причем лишь после обнаружишь,
Что это сделал тот, с кем дружишь.
А клеветник с ехидным смехом –
Утешен, горд своим успехом –
Злорадствует: «Кунштюк был тонкий:
Все шито-крыто, – я в сторонке!»
Мерзавец убежден, конечно,
Что тайну сохранит навечно.
Вот козырь-то его каков!
Не счесть таких клеветников,
Что разожгут коварной сплетней
Пожары распри многолетней.
К преступной цели напролом
Шел так же и Авессалом;
До времени неуязвимы,
Свои повсюду есть Алкимы,
Что сеют распри меж друзьями,
В ловушки попадая сами.
Того надежда обманула,
Кто весть о гибели Саула
Принес Давиду, но на месте
Царем казнен был за известье.
Тем кончили и два злодея,
Что умертвили Иевосфея.
 
 
Кто распри вспахивает поле,
Под жернов ляжет поневоле.
Почти всегда наверняка
Мы узнаем клеветника,
Хоть он коварен и хитер:
Дымится шапка – значит, вор!
Дурак – за дверью, но смотри:
Он там, а уши тут, внутри!
 

О дурных манерах

 
Тех, у кого манеры скверны,
И тех, кто чересчур манерны,
Зачислю я в свой флот галерный.
 

* * *

 
По длиннополому наряду,
По чванной поступи, по взгляду,
По поворотам головы,
Едва с ним встретились бы вы, –
Пусть он торопится иль словно
Вельможа, шествует сановно,
Вы сразу бы решили: «Хват!
И пустоват и нагловат,
И быть подальше от него
Благоразумнее всего».
Но кто неглуп и кто воспитан,
В сужденьях и в делах испытан,
Того признает общий суд,
В пример другим превознесут.
Натура мудрая – стыдлива,
Миролюбива, не криклива,
Добра не занимать ей стать,
И с нею – божья благодать.
Благовоспитанность ценней,
Чем все богатства жизни сей.
 
 
Об истинно высоком нраве
Судить мы по манерам вправе.
Кто повседневно сам не очень
Воспитанностью озабочен,
К манерам скромным не привык
Тот, значит, глуп и туп, как бык.
 
 
Что может быть достойней, краше,
Чем скромность, благонравье наше?
Где сын понятлив, уговорчив,
Воспитан, неподатлив порче,
Там горд и счастлив там отец:
Был милостив к нему творец.
 

Об истинной дружбе

 
Коль ты невинного избил,
Несправедливо оскорбил, –
Презренье ты себе купил!
 

* * *

 
Кто так ведет себя с людьми,
Дурак, дубина он, пойми:
Все возликуют ведь, когда
Придет и на него беда.
Кто друга обобрать намерен,
Который предан так, и верен,
И прямодушен был весьма,
Тот, видимо, сошел с ума.
 
 
Священна дружба навсегда нам
Царя Давида с Ионафаном;
Ахилл с Патроклом – образец
Двух чистых дружеских сердец,
И Сципион и Лелий… Но –
Друзей подобных нет давно!
Раз денег нет – и дружбы нет:
Стоит на этом нынче свет!
И к ближним что-то незаметно
Теперь любви ветхозаветной.
Во всем корысти торжество,
Кругом – свойство и кумовство:
Ведь Моисей, кто нас учил
Других любить, давно почил.
Кто себялюбью лишь послушен,
А к пользе общей равнодушен,
Тот – неразумная свинья:
Есть в общей пользе и своя!
Вы Каина везде встречали:
Раз Авель счастлив – он в печали.
Друзей, когда не станет денег,
Две дюжины продашь за пфенниг,
А если лучших соберешь,
Уступишь семерых за грош!
 

Об опрометчивых дураках

 
Ездок неопытный, к тому же
Не подтянувший трок потуже,
Очутится, всем на смех в луже.
 

* * *

 
С кем дружит Глупость, ео ipso ,
Всегда вам скажет: «Что ж, ошибся!»
Коль ты верхом собрался в путь,
Проверить сбрую не забудь:
Кто, дело сделав, ждет совета,
Тому не впрок ни то, ни это,
А кто заране все обсудит,
Тот в дураках потом не будет.
Подумал бы вперед Адам,
Не влекся бы он к тем плодам,
И яблочком коль не прельстился б,
То с райской жизнью не простился б.
Когда бы понял Ионафан
Коварный Трифонов обман,
Не верил речи лицемерной,
Даров не взял бы, то, наверно,
Вернулся б невредим и жив он,
А в дураках остался б Трифон.
На что был Юлий Цезарь гений
И словопрений и сражений,
Но, мир вкушая, гений сей
Дал как-то маху, ротозей:
Письмо не сразу прочитал, –
И Брут в него вонзил кинжал.
И Никанор в просчете был –
Дичь продал прежде, чем убил.
Не повезло: остался вдруг
И обезглавлен, и без рук,
И вырван был потом, увы,
Язык из мертвой головы!
 
 
Успешен замысел, когда
Он своевремен, господа!
А торопыг с древнейших пор
Ждут неудачи и позор.
 

О волокитстве

 
Пленен Венерой, у плутовки
Ты, как дергунчик, на веревке.
Терпи, дурак, ее издевки!
 

* * *

 
– Я, жаркозадая богиня
Венера, возвещаю ныне,
В том присягая, что прямая
Дочь Ганса-дурня и сама я.
Кумир всесветный дураков,
Я юношей и стариков
Лишь захочу – и обольщу,
И всех в болванов превращу,
Перед собой повергнув ниц:
Не знает власть моя границ!
Тех, кто читали «Одиссею»,
Прошу припомнить я Цирцею,
И Калипсо, и хор сирен.
Таков и мой всесильный плен!
Кто мнит, что он умен, хитер,
С тем короток мой разговор:
В котел безумья погружу
И в дурачка преображу.
А кто моим рубцом отмечен,
Ничем не может быть излечен!
 
 
Мой озорной сынок – дитя,
По-детски он шалит, шутя,
Но, на его проделки глядя,
Иной сластолюбивый дядя,
Закореневший в волокитстве,
С ним соревнуется в бесстыдстве,
И, как ребенок, несмышлен,
Двух путных слов не скажет он.
Сынок мой наг – ив этом знак,
Что похоть скрыть нельзя никак!
 
 
Спокон веков из града в град,
Затем что мой сынок крылат,
Любви влекущая беда
Порхает всюду и всегда,
И нет – от сотворенья мира –
Капризней, чем она, кумира.
Лук держит мой Амур-пострел,
Полны его колчаны стрел,
Всегда на тетиве рука,
И, чуть заметит дурака,
Стреляет он, – дурак сражен,
Остатков разума лишен
И, жертвой стать мне предназначен,
Пожаром страсти весь охвачен.
О, тот огонь неугасим!
Погублена Дидона им,
Медея, тем огнем объята,
Сожгла своих детей и брата.
Всех жертв любви мы не сочли б:
От страсти Несс-кентавр погиб,
И Троя натерпелась горя;
С горы низверглась Сафо в море;
Сирены пением влекли
К себе на гибель корабли;
И взнуздан был, и был оседлан
Мудрец один красоткой подлой;
На воздух воспарил Вергилий,
Хоть бог ему и не дал крылий.
За курс искусства страсти пылкой
Овидий поплатился ссылкой…
 
 
Кой-кто мог мудрым слыть, когда б
Он не был блудодейства раб.
Кто женский пол чрезмерно любит,
В себе живую душу губит:
Как богу богово воздать,
Коль слишком дамам угождать?
Хоть знатный будь, хоть низкий люд,
Беда и срам – цена за блуд.
 
 
Глупец отъявленный, кто мнит,
Что в блуде меру сохранит:
Распутникам, как говорят,
Все нипочем, сам черт не брат
 
 
Одно тебе, дурак, лекарство:
Колпак! Носи и благодарствуй!
 

Бражники-гуляки

 
Бродягой, нищим тот умрет,
Кто вечно кутит, пьет и жрет
И лишь с гуляк пример берет.
 

* * *

 
Колпак ты на того надень,
Кто день и ночь, и ночь и день
Рад брюхо поплотней набить
И полной винной бочкой быть,
Как будто жизнь он взял на откуп
С единой целью: больше в глотку б!
Он за день виноградных лоз
Погубит больше, чем мороз.
Дадим такому человечку
На корабле глупцов местечко!
С ума сведет его вино –
Под старость скажется оно:
Трясуч, дурашлив, голос пропит, –
Свой смертный час он сам торопит.
На свете нет порока гаже:
Муж просвещенный, мудрый далее,
Предавшись пьянству, до конца
Лишится славы мудреца.
 
 
Пьешь в меру – разговор иной.
Не снес вина и старец Ной,
Хотя в ту пору в мире целом
Был самым первым виноделом.
Вино и мудрых в грязь повалит
И колпаки на них напялит.
Когда израильский народ
Вливал, бывало, лишку в рот,
Он, как заведено меж: пьяниц,
Шумел, плясал безбожный танец
Вкруг изваяния тельца
Языческого образца.
Недаром бог во время оно
Пить запретил сынам Аарона.
Но в наши дни какой священник
Той заповеди не изменник?!
Хлебнул и Олоферн беды,
И головы и бороды
Лишась, когда был пьян однажды.
И – жертва той же самой жажды –
Бывал и Александр пьян,
Свой унижая царский сан,
И делал то, о чем потом
Сам вспоминал с большим стыдом.
Кто весел от вина сегодня,
Заплачет завтра в преисподней.
 
 
Когда б не пьянство, то вовек
Не знал бы рабства человек!
Чревоугодье, пьянство – страсти,
Чьи спутники – нужда, несчастье.
Отцам и сыновьям равно
Страданьями грозит вино,
Коль ты его хлебать привык
С кем ни на есть, как воду – бык.
Ах, мало ли таких гуляк,
Кому как дом родной кабак:
Пришли – кабатчик наготове,
Две ляжки подал им коровьи,
Миндаль, изюм и рис принес,
А чем расплатятся – вопрос!
Все стали бы мудрей вдвойне,
Будь капля мудрости в вине,
Что пьют сверх меры и сверх силы
Обжоры, пьяницы-кутилы,
Друг дружке наливая кружку
И побуждая пить друг дружку:
«Твое здоровье!… Пей!…» – «Смотри,
До дна, до капли!…» – «На пари!…»
«Налить?» – «Налей!…» Пьют дуралеи,
Себя нисколько не жалея:
Раз – в кружку, два – ив глотку. Ловко!
Намылить бы для них веревку!
Поистине, ведь нет другой
На свете глупости такой!
Прочесть мы можем у Сенеки
(Мыслитель, живший в первом веке):
«Боюсь, что трезвых мир осудит,
А уважать лишь пьяниц будет,
И чтобы знаменитым быть,
Вина придется больше пить».
 
 
Но я в виду имею тут
И тех, кто пива много пьют.
Пьет умный в меру, а болван –
Хоть бочку, хоть бродильный чан.
Однако долговечней тот,
Кто понемногу, с толком пьет.
Приятно лишь во рту вино, –
В утробе мучит нас оно,
Всю кровь пропитывает ядом,
Как василиск смертельным взглядом.
 

О слугах двух господ

 
К двум господам слугой наняться
За парой зайцев сразу гнаться:
Полезно в глупости сознаться!
 

* * *

 
Тот глуп, скажу без церемоний,
Кто служит богу и мамоне.
Слуга, служа двум господам,
Ни тут не справится, ни там.
Кто хочет жить с пяти ремесел,
И об одном бы думать бросил.
С одной собакой, хоть убейся,
Поймать двух зайцев не надейся;
Не то что двух – скорей всего,
Не схватишь ты ни одного.
Кто много должностей имеет –
Ни на одной не преуспеет.
И тех, кто служит там и тут,
И там и тут напрасно ждут.
Всем не услужишь никогда:
Ты станешь путать «нет» и «да»,
Из всех отбросов есть окрошку
И разбиваться весь в лепешку,
Льстить, и пред каждым унижаться,
И ни на что не обижаться.
Нагреет руки, говорят,
Кто лишнему местечку рад,
Кто хлещет всякое вино,
Тому не вкусно ни одно.
Хвала и честь слуге тому,
Кто верно служит одному…
 
 
Осел подох – изголодался:
Хозяев многих навидался!
 

О болтунах

 
Язык на привязи держать –
Душе от страха не дрожать.
Честь болтовнёю не стяжать.
 

* * *

 
Несносен тот глупец, который
Со всеми затевает споры,
Хоть люди и молчат кругом,
В душе смеясь над дураком
Иль скрыть негодованье силясь:
«Вновь диспутировать он вылез!»
Тем, кто не к месту рад болтать,
Им «Братство дураков» под стать.
Хоть и не спрошен был, а сам
Дурак спешит ответить вам,
Как бы самодовольно бряк:
«Любуйтесь, люди, я – дурак!»
Болтун и болтовнёю сыт,
Но горек будет поздний стыд!
И документы, коль захочет,
Болтун преступно опорочит:
Болтать ему не трудно, – вот
Когда на исповедь придет,
Тут отнимается язык,
Тут он заика из заик!
 
 
Иной бы умным показался,
Когда б, на грех, не разболтался.
Забарабанил дятел в ствол –
К своим птенцам тебя привел.
Молчанье – щит от многих бед,
А болтовня всегда во вред.
Язык у человека мал,
А сколько жизней он сломал.
Свой проявляя низкий норов, –
Виновник сплетен, склок, раздоров!
Но вот чего не взять мне в толк:
И хищников – будь лев иль волк –
Всех можно укротить, и лишь
Язык людской не укротишь:
Он то лопочет, то стрекочет,
Всех, кто нам дорог, опорочит,
Предатель он и клеветник,
Наш злой, издевчивый язык!
Язык лишь тем вредить не в силе,
Кто вечным сном уснул в могиле.
Язык – хитрец и лжец исконный,
Толкует вкривь и вкось законы,
Добро он в зло преобразит,
Любую правду исказит
И из суда наверняка
С сумою пустит бедняка.
 
 
Что болтуну? Как хочет врет,
Вранье щекочет сладко poт,
И ради красного словца
Предаст и мать он и отца.
Напыщенного пустослова
Толпа превозносить готова,
А уж коль знатность налицо,
На ком потоньше сукнецо,
Наряд богатый, кольца блещут,
Тех уж никто не оклевещет!
Кафтан потертый не в чести –
С ним власти не приобрести.
Когда бы дожили до нас,
Ораторствуя и сейчас,
Два златоуста из Афин –
Сам Демосфен и с ним Эсхин,
И Цицерон, – их знаньям грош
Была б цена, и пышно ложь
В их красноречье б распускалась,
Чтоб глупость ими увлекалась.
 
 
Грех не в опаску болтунам,
А лжец – друг ненадежный нам.
Кто имя божие хулит,
Хулы своей не утаит,
Куда б ему ни удалиться:
Слова его подхватят птицы.
Расплата будет так горька:
Длинна у господа рука!
 
 
Кто бревна тешет над собой,
Исхлестан острою щепой.
Разинутый не в меру рот
Отвратнейшую дрянь сожрет.
Дурак красно болтать желает,
Мудрец молчит и размышляет.
Дороже ценится молчанье,
Чем празднословья недержанье.
 
 
Молчанью – золота цена,
А речь бесценна, коль умна!
 

Других обличают – себя прощают

 
Кто вас послал сухою тропкой,
А сам пошел дорогой топкой,
Не мозгом наделен, а пробкой.
 

* * *

 
Дурак безмозглый, кто хулит
Путь, что судьба ему сулит.
Рука к столбу пригвождена –
Указывает путь она,
Но ей самой на том пути
Вовек ни шага не пройти.
Кому сучок попал в зрачок,
Пусть раньше вытащит сучок,
А другу говорит потом:
«Соринка, мол, в глазу твоем».
Куда как жалок тот учитель,
Чужих пороков обличитель,
Кто, зараженный ими сам,
В себе не видит их! О, срам!
Поистине, как говорится:
«Врачу сначала б исцелиться!»
 
 
Давать советы все не прочь,
Не зная, как себе помочь.
Сгубило именно сие
И Жантили и Мезюэ,
Когда одну болезнь в те дни
Пытались вывести они,
Но, не достигнув этой цели,
Оставить труд о ней успели.
Постыдные дела видны
Не лучше ли со стороны,
Чем те, кто, совершивши их,
Достигли степеней больших?
 
 
Делами заработай право
Других учить себе во славу.
 

О берущих взаймы

 
Знай ты, живущий на долги:
Как ни хитри и как ни лги, –
Быстры платежных дней шаги!
 

* * *

 
Гупцом первейшим тот слывет,
Кто вечно займами живет,
На ту присловицу плюя,
Что поместил в эпиграф я.
 
 
Заблудших душ на свете много,
Не внемлющих заветам бога.
Соблазн пороков побороть
Не хочется им, но господь
Следит за ними. Близок срок,
А кредитор небесный строг.
Свое всему есть время, цель
И свой же путь: отсель – досель.
Кто любит брать взаймы, уже
Не думает о платеже:
«Ах, поручитель похлопочет –
Заимодавец долг отсрочит!»
Но, в срок не уплатив опять,
Придется на соломе спать.
 
 
Распляшется осел, прохвост, –
И не уймешь, хоть вырви хвост!